Текст книги "Записки Безымянного [поэзия]"

Автор книги: Тимонг Лайтбрингер

Успех

 
What does one strife for, if not success ?
Constantly pressured, each day in stress ?
What do I care ? Listen or not -
Poem's successful, still being hot.


For politician it's measured in voices,
And for musician it's all in the noises.

For the reporter – it's in sensations,
And for astronomer – in observations.

As for the priest – it's measured in souls,
And for each medic it's counted in bowels.

For common mystic it's in divinations.
What of the killer ? In annihilations.

For simple writer it's in the novels,
For complex digger it's in the shovels.

For undertaker this one's in corpse,
For the oculist this one's in orbs.

It's in new places for endless strollers
And for all merchants all in the dollars.

And for the army it's in the wars ...
Now do you see where successful one goes ?

And for the planet it's in the us.
Want be successful ? See where this goes ?


Or will prefer not to race for success,
Driving as madman, always in stress ?
Spirit success now is being so rare ...
Poem's successful ... what do I care ?
 

Мечта

 
We all are given rare gift -
The time will pass, the planes will shift,
But for as long as we have dreams
To live through time we have the means.

The dream may free, the dream may kill,
The dream may heal and make one ill,
The dream may bless, the dream may curse,
It's paradise – and the abyss.

The dream is not the thing to share,
And pure dreams are truly rare,
So many dim, yet some as flare …
But one will never lay them bare.

The dream is like the guiding light,
Yet its existence makes a plight,
And when one dreams of other's love
His own feelings bent to muff.

The dream is powerful somehow ...
I, too, once dreamed of pure love,
But when it turned to be a bluffer -
The time has come for one to suffer.

There is no time for second thought,
That dream is doomed to die and rot,
Through withered lands I'm passing by ...
The dream is foe, not ally.

For when one hide in endless dreams
Theirs bitter nature feed his sins -
When their poison flow through vein
One only strengthen own pain.

But once the pain is forsaken,
And pieces of shattered dream are taken,
I will create new one and sate ...
Is that is how the dream degrade ?


Those ones who cannot dream of sky
Will never have the will to fly,
And they are bent to comfort's sins
For they know not such things as dreams.

I will still keep my dream of other,
If not for me – than for another.
 

Сердце

 
When one is set in own path
He will escape all crowd's mass,
And will be ready for the fight
With own demons of the blight.

He will prevail after all,
But pay a costly, dire toll,
That toll will be his former life ...
He shall destroy it in the strife.

The flame of heart may break one's night,
The flame of heart destroys the blight,
The flame of heart is endless fire,
The flame of heart is your desire.


My word is blade and song is shield,
And I'm still fighting on the field
In some eternal, endless war ...
That fight is fierce – but what for ?

I cannot flee, I cannot run,
My armor glistens under sun,
And blood now feeds the earth below ...
I am, like others, one in row.

My throat is dry, my thoughts all spin,
And hope to end the fight is thin,
It won't extinguish by itself -
For I am fighting with myself.

My mind is helmet for the head,
My heart is armor in the red,
And as the drops of blood now burn
That heart is ready for its turn.

My heart is afire, engulfed in flame,
My heart is afire – and yet just the same,
My heart is afire wherever I go,
My heart is afire – and let it be so.
 

Клятва

 
I was dreaming for this night,
I was walking in the light,
I was healed in my hope,
Given strength to fight and cope.

I was told then of my way -
But of that I dare not say,
I was told of choice and thus
I have given my oath.

To keep spirit and behold
Ways of life I was then told,
To find kindness in the world
And to help it to uphold.

My oath was small in size,
Hard in deed and never wise :
Hold the faith in the new race,
Move aside from outer pace,

Find the wisdom in the pain,
Drop the thoughts of selfish gain,
Search for light in endless dark,
Keep the silence when all bark,

Keep the faith when all is lost,
Being modest like a ghost,
Being endless like the life,
Sharp in tongue just like Swiss knife,

Warm in heart just like the sun,
Young as child having fun,
Wise as hundred years man …
That was part of oath then.

Live to fight my own sins,
Through repentance finding means,
Not for glory, not for gain -
But to end some other's pain,
But to bring the light of hope
And give strength to fight and cope.

I can stop, I can say «nay»,
I can move away from way,
But as long as I keep faith
I will never fall from grace.


I have given it – and thus
I must now fulfill oath.
If I will – I cannot see …
All in all, it's up to me.
 

Очиститель

 
The webs of past are thick to hack,
And maze of life is cold and dark,
There are no torches on its walls ...
You wander by without goals.

Ancestors’ bones all lie below ...
You'll end like them, of this you know.
What is the meaning of your road ?
You are destined to die and rot.

The slime on walls became your food -
It is edible, but no good,
The veil of darkness is your cloak,
And heart resembles walls of rock.

The pits on floor possess no threat -
To fall in them you will be glad,
And with this maze you've formed band …
But you're still standing where you stand.

The walls of past are thick to hack,
But you will have to make a brack
And to destroy them once for all ...
For this is only worthy goal.

My words may help you on this path ...
I am not first, I am not last,
For your new life I am the lawyer,
But some still see me as destroyer.

And when it's cold, and when it's dark,
I may become short-living spark ...
From time to time, when need is dire,
I shall become a Purifier.

I'll burn to dust those foul webs,
I'll kill all spiders with sword's stabs,
I shall become a distant light
Who guides to exit, shining bright.

And when the maze is left behind,
Screw up your eyes to not be blind,
For rising sun you'll see on fore ...
And from this time I'll be no more.
 

Выход

 
It is so difficult to say
If one can follow own way,
If he can face what lies ahead,
If he will live – or live as dead.

You've faced choice the thousand times,
You've known what is called «the primes»,
But did you have eternal will
To pass trough tortures, living still ?


When times are hard for thou to act
Thou will submit and will react,
When times are difficult to speak
That coward silence thou shall seek.

When being charged with the guilt
There is no choice for thou but wilt,
And when betrayed by a friend
Thou will be stunned where thou stand.

When all the rest will turn away
You'll make yourself your own pray,
And when the light of hope will fade -
The prime of torture is now made.

And if there is no place to hide
You'll still elude the danger's sight,
And when nowhere you can run
You will be dead, you shall be done.

No one will come to nameless grave -
From time we're born we aren't safe,
But did thou have thy inborn will
To live that live – and pay its bill ?

It is thy choice that must be done -
Will thou have strength or will thou run,
But did thou have thy inner will
To pass through it – and live on still ?


When thou will stand between the choice
Shut up thy mind, hear heart’s voice,
For when all dangers make thy stout -
At last thou’ve found thy way out...
 

Автор

 
Возможен лишь один Исток,
К нему однажды всяк пророк
Свой взор духовный устремлял
И план небесный созерцал.

Я не такой, как все они -
В свои млады телесны дни
Уже не молод духом я ...
Хоть мне и ведома заря,

Хоть знаю суть я вдохновенья,
И хоть вперед, без сожаленья
Спешу к Рожденью много лет,
Но не пророк, увы, я, нет.

Я лишь беззвучный проводник ...
Когда-то свет в меня проник,
И так беспечно с этих пор
Я приношу вам манну с гор,

И много лет с тех давних пор
Веду я с небом разговор,
Огня божественный поток
Дает мне сил для новых строк.

Я разобью свою тюрьму,
Огня крещенье я приму,
Чтоб был раскрыт небесный дар
Я наношу по ней удар.

Я разобью никчемны прутья !
Тюрьмы своей ведь понял суть я.
Я разнесу ее в клочки,
Огнем пылали чтоб зрачки.

О, я не автор этих строк -
Какой мне в этом был бы прок,
Какой мне смысл от всего ?
Я проводник лишь для Него.

Я безымянный проводник ...
От вас на время скрыл я лик,
И в глубине ночной тиши
Пишу я только для души.

Внутри себя возжечь чтоб свет
Проводника принят обет,
Еще не мало минет лет ...
Но я не автор строк, о нет.

Чтоб выпить жизни чистой сок,
Чтоб вдохновенья жил весь ток,
Приму огня души поток ...
Нет, не я автор этих строк.
 

Баллада о Светлом Спасителе

Может близко, может быть далеко, может скоро, может никогда, может точно, может мимо срока приключалась странная байда. Может сказка, может быть реальность, может ложь все, может не совсем, коль б не сказки некая брутальность – то понравилась, она, должно быть, всем. Коль б не горечь, смешанная с медом, коль б не скрытый миру в ней укор, коль б не раны, залитые йодом, – в этой сказке мыслям есть простор.

Мы начнем ту сказку очень просто : за войной наступит скоро мир, и Спаситель маленького роста вновь придет на жизни новой пир. Не с небес придет он, не из рая, сколько б Папа то ни говорил, вся семья его будет простая, просто Папа – тот еще дебил. И не будет там святого духа, что любил насиловать всех дам, мать Спасителя вам, право, ведь не сука, и измена – тот еще есть срам. Ваш Спаситель выйдет кровь от крови женщиной рожденный человек, что кричать и биться будет в боле – так начнется новой жизни век. И отец его, конечно, тоже – он обычный будет человек, всяким духам, право, жить негоже в сей науки праведнейший век. Будет мальчик с виду славный кроха, будет кроха с виду человек, разве, право, то ужасно плохо, что он выбрал двадцать первый век? И он умным вскоре будет назван, но ваш ум – ведь та еще беда, будет он разумным и проказным, ум умрет, но разум – никогда. Он учиться даже будет в школе, он учить потом будет других – и расскажет вам о вашей доле, – вот об этом будет этот стих. Мы расскажем выборе о смелом, мы расскажем духа о ночи, мы расскажем вам о мире сером, мрачном мире, жившем без свечи. Потекут слова наши рекою и прольются пламенем души, не оставив шансов для покою даже в вечной мертвенной глуши. Лишь не скажем мы о духа славе, потому что как сказать о том ? – коли сами то не испытали, ваша жизнь вся будет вечным сном. Коли нет в сердцах тех устремленья, коли разум побежден умом, коль ваш дух не знает вдохновенья, – не найти вам свет в себе самом. Свет способен тьму всегда рассеять, лишь бы было то, чему гореть, всяк Спаситель свет умеет сеять, но не каждый будет то хотеть. И не всяк Спаситель вам поможет, и не всяк с собою поведет, и не всяк вам путь вперед проложит, зато всяк когда-нибудь умрет. Зато всяк когда-нибудь покинет этот мир и храм его забот ... кто в себе Спасителя раз примет – никогда уже тот не умрет. Кто в себе найдет такие силы, чтоб себя спасти, а не других, тот достоит нашей грешной лиры – о таких о людях этот стих.

* * *

Был рожден который уж Спаситель, тихо рос, не ведая забот, счастья маме был он приноситель, – но седьмой однажды стукнул год. Повели тогда его все в школу, посадили за какой-то стол, убедившись, что оковы впору, дали в руки пишущий прибор. И велели что-то там калякать, обязали буквы выводить ... за окном была такая слякоть, как же тут чернила не пролить ? Как же в них потом не измараться и соседа как не измарать, чтоб уроков после бы остаться те рисунки с парты убирать ? Но прибудет живопись вся вечно, каждый штрих ее запечатлен, пусть жизнь парты хоть и быстротечна – срок рисунка был еще продлен. Может быть, была учитель доброй, может быть, не знала, что сказать, парту ту сумела сделать пробной, и иную вскоре заказать.

Так шли дни, и все было спокойно, год прошел – и не было забот, рисовал он, право, недостойно, и другим делам пришел черед. Страшный враг, учитель физкультуры, в страшном гневе сразу на весь класс от своей широкой от натуры трояков наставил всем за раз. Он не знал, учитель этот строгий, про его закопанный талант, он художник вовсе не убогий – он оценок был себе гарант. Одноклассник каждый прослезился, ведь Спаситель сделал ему честь, неизвестно, как он то добился, – цифру "три" исправил он на "шесть". Это было лучше, чем "отлично", много лучше всяких "хорошо", было то кошерно и готично, и счастливым он домой пришел. Ну а завтра ... завтра наступило, и распят он был пред классом всем, – по рукам учитель его била, – то болезный, право, был размен. И тогда впервые осознал он, что же значит людям помогать, помощь стала подлинным кошмаром, и врагов он начал наживать. Страшный враг, учитель физкультуры – он не ведал, право, что творил, от своей спортивной от натуры друга он Спасителя побил. Низачто, а может и за что-то, но он сам не знал даже за что, у него такая ведь работа – он спортсменов делает зато. Не остался друг в долгу нисколько, справедливость он восстановил, и уроков после крайне бойко стул ему сидальный подпилил. Бедный враг, учитель физкультуры, он не понял даже, на что сел, от своей ранимой от натуры даже было чуть не заревел.

Но недолго классу был потехой, общий смех рукой остановил, этот день его стал жизни вехой, что ему Спаситель подарил. Стал тот день подобием допроса, стал тот день подобием суда, и совсем бессовестно, без спроса над Спасителем зажглась его звезда. Дева Маша, или же Мария, местной школы местная звезда, на него, как будто бы на Вия, показала пальчиком тогда.

"Это он, она сказала, сделал, это он один у нас такой, где-то спертым он белесым мелом стих писал под школьной под доской. Это он назвал меня глупышкой, когда я стереть хотела то, и толстенной русского он книжкой в меня кинул просто ни за что. Это он углем писать придумал, это он измазал две доски, когда целый день ходил угрюмым со своей он с легонькой руки. Это он на праздник спер все розы, заменив картинкой их своей, и объевшись будто бы глюкозы говорил, картинка что живей. Это он пытался поджечь елку в нашем классе прямо в новый год, говоря, что мало в елке толку, но не каждый тут его поймет. Это он ту крысу на веревке положил пред входом в новый класс, со словами, полными издевки : "В крысы год встречает она вас". Это он сказал, что я смешная и себя не знала никогда, но одна я умная такая, он невежей будет же всегда."

Ее видеть, право, надо было, ее слышать, Маши эту речь, так глазами всем она светила – что, казалось, может и запечь. Умный враг, учитель физкультуры, доверял той девочке всегда, от своей доверчивой натуры он не знал всей правды никогда. И Спаситель был распят повторно, перед классом был по попе бит, было то противно и позорно – но судьба Спасителя хранит. Его друг тогда пред классом вышел, на себя вину свою принял, и в тот день, пожалуй, каждый слышал, как он Машу в фальше обвинял. Обвинил учителя он злого, что тот верит клеветным словам, и сказал, что, право, то не ново, что никто не судит по делам. Грустный враг, учитель физкультуры, он не знал тогда, что и сказать, от своей смущенной от натуры он забыл другого наказать. Он спросил в тот день у них прощенья, перед классом всем то попросил, и с святого их благословенья даже сам площадку всю помыл.

С того дня Спаситель стал героем и святым он мучеником стал, но, друзья, от вас мы то не скроем – лет за десять сан его достал. Разве в сане, право, люди дело, разве нужен он, чтобы спасать ? Назовем Спасителем мы смело лишь того, на сан кто смог нассать. Только тот, отбросил кто медали, только тот, кто начал помогать низачто, за что-бы-им-не-дали, только тот не будет почивать. Не уснет он от хвалебных песен, и его ты не боготвори, целый мир подобным будет тесен, ведь огонь живет у них в крови.

Наш Спаситель вырос вскоре тоже и последний он закончил класс, быть героем долго ведь не гоже, быть героем стоит лишь на час. Было много разных столкновений, было много страннейших забот ... в институт, вперед, без сожалений, наш Спаситель скоро уж пойдет. Он познал уже, что может слово, понял он, что слово словно меч, – может то сравненье и не ново, но узнает он, что значит сечь. Десять лет каких-то миновало, десять лет упорства и труда ... что с друзьями школьными уж стало – не узнает он уж никогда. Может кто-то стал еще любимей, хоть один возможно и расцвел, и один, быть может, выпал в иней, и ушел уж кто-то на костер. И, возможно, кто-то стал мудрее, и, быть может, кто-то стал живей, кто-то жить торопится скорее, кто-то жить торопится правей. Сделал он, что было в его силах и он спас от глупости себя, и мочил он сам себя в сортирах, чтоб пройти страдания поля. Чтобы выйти уж однажды к свету, и пройти пустыню под дождем, полюбить однажды всю планету и познать, что вечно мы живем.

* * *

И пришло то время золотое, в институт Спаситель поступил, слово разума, до мудрости простое, многим он в те годы подарил. Пять лишь лет – но шли они, как вечность, пять лишь лет – им не было конца, подарили годы те беспечность для младого жизни сорванца. Его группа была очень милой, его группе было невдомек, что своей тревожащею лирой он врагов внимание привлек. И враги внезапно появлялись, вылезали всяких из щелей, и к словам его они цеплялись, рот закрыть пытались поскорей. Первый враг довольно был разумным и все лекции по памяти читал, и язык его не был даже заумным – но однажды он Спасителя достал. Вопрошал, что было то впервые – изобрел кто первым в мире лук, на вопросы эти на простые ни один студент не издал звук. И Спаситель, встав, тогда ответил, и вопрос он задал на вопрос – кто же лук впервые тот приметил, до ученых кто тот лук донес ? Кто тот лук, единственный, наверное, откопал каких-то средь руин, и зачем, послушно и примерно, во всем мире лук был тот один ? Что считать уже возможно луком – всяк ли палку с нитью поперек ? – так своим возникшим гласа звуком он врага внимание привлек. И не знал тот враг, что и ответить, он не знал, что стоит отвечать, и вопрос он, словно не заметив, стал под нос себе что-то бурчать. Перешел затем к другой он теме и вопросов уж не задавал, а затем большой на перемене он Спасителя рукой к себе позвал. Что-то он сказал ему про факты, он сказал «Так принято считать», он сказал «Не смей строить терракты. Тебе лучше будет помолчать». Это был, пожалуй, первый опыт – и был разум фактом побежден, но сомнений факт родил тот ропот, для сомнений он ведь был рожден. И не стал Спаситель больше спорить – ему лучше было помолчать, он шпаргалки стал тогда готовить, чтобы факты те не изучать. И он факты выдал на «отлично», рассказал все факты он на пять, и держался с виду он прилично, но лишь разум стал его кричать. Этот крик, рожденный лишь однажды, до сих пор как будто не замолк, – это крик, кричит которым каждый, но не каждый знает в этом толк. И кричал он, сам того не зная, и с глупцами спорил до конца, и мочил невежество без края он вопросов пулей из свинца. Тем снискал тернарную он славу – и для первых он занудой стал, для вторых пришелся он по нраву, а до третьих просто не достал. Он спасал вторых от предрассудков, и спасал от гнева первых он, – но в году так, право, мало суток, да и треть ушла из них на сон.

Жизнь текла – он взрослым становился, годы шли – и вот он возмужал, но любви студенток не добился, никогда хотя не обижал. Он всегда к ним был неравнодушен, не всегда то, впрочем, говоря – но зачем таким он был им нужен ? – им ты дай звериного царя. Им ты дай подобного герою, им ты дай подобного горе, лишь один процент – возможно, с горю, – об ином мечтают о царе. Но держался, впрочем, он достойно, отвержения молча проживал, только сердце билось беспокойно – его случай странный поджидал. К ним пришла учитель черноока о культуре речь свою вести, и была она так одинока ... он ее тогда решил спасти. Каждый день вещала она скромно, каждый день тихонько уходя, улыбалась лишь она истомно, всякий раз на пару приходя. И он стал на парах с ней общаться, и вопросы чаще задавать, и в журнале сам стал отмечаться, и всю боль былую забывать. И однажды он ее дождался, и вопросом он остановил, до ладошки он ее добрался, розу ей в тот день он подарил. Расцвела тогда она в улыбке, отвечав "спасибо" за цветок, этот мост симпатий страшно зыбкий в тот же день свой первый дал росток. А потом ее пришли вновь пары, а потом не стало вновь забот, чувств всех прошлых кончились кошмары – им любви дарован был весь год. Провожал ее он после лекций, и она теперь его ждала, – это было чувство без эрекций, да она и, впрочем, не дала. Видно было, что ее тревожит этот разный статус их существ ... ей в любви Спаситель пусть поможет, и не будет с ней нисколько черств. Год прошел – они затем расстались – так господь, видать, благоволил, пусть ему студентки не достались – но он ей надежду подарил.

Год прошел, за ним прошли другие, и пришла пора писать диплом, времена то были золотые ... но баллада, впрочем, не о том. Вся баллада наша о тех людях, тех разумных мира существах, коих жизнь однажды всех разбудит, не стесняясь в всяческих средствах. И не знаем мы своих героев, и не знаем, живы ли они, их найти мы можем средь помоев, но внутри они давно цари. Лишь отбросив сон свой скоротечный сможем мы разумно дальше жить, сказ о жизни вечно бесконечный ... но балладу жаждем завершить. Сколько можно, право, в самом деле, нам писать Спасителе о том, ведь иные светочи поспели ... но оставим их мы на потом.

Вот мораль, примите ее скромно, ведь проста она как дважды два : коль вокруг тебя извечно темно, свет в себе зажечь сумей сперва !