Текст книги "Найдется все (СИ)"
Автор книги: Тимофей Печёрин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)
И все-таки далеко убежать несостоявшемуся арестанту не удалось. Он даже не успел выбраться за пределы двора, когда один из выстрелов настиг его. Попришкин сначала резко замер, остановившись, а затем кулем рухнул на газон, перевалившись через низенькую символическую ограду.
Впрочем, поразила Валеру не пуля, а лишь игла со специальным составом, усыпляющим и расслабляющим. Это с его помощью охотники добывают хищных зверей для зоопарков и цирков.
– Заранее извиняемся, – проговорил, обращаясь к Попришкину тот из «солдат будущего», который выстрелил и попал в него, – но расклад таков, что сработать мягче мы не могли. А нечего было бегать!
Впрочем, сам Валера этих слов уже не услышал.
VII
Гул, мерный и монотонный, почти не ощущался. Не будучи заметно громким, он просто звучал фоном словно где-то в отдалении, внимания к себе не привлекая. Сон Валеры Попришкина такой гул нарушить не мог, как не мешал обычно почти никому из жителей крупных городов. Те его просто не замечали – этого всегдашнего шума, создаваемого автомобилями, холодильниками, водой в трубах и, кажется, еще линиями электропередач. Более того: исчезни этот неотступный гул однажды, и многим горожанам покажется с непривычки, будто они оглохли.
В общем, что-то где-то ненавязчиво шумело, гудело… но Попришкина не тревожило. Не мешало наслаждаться сном, благо, Валера уже успел привыкнуть, что никакой гад-будильник его по утрам не пытает.
Но время шло, сон естественным образом слабел и отступал, отпуская Попришкина. Сознание пробуждалось. И какое-то шестое чувство еще раньше памяти подсказало Валере, что спит он не дома. И что шумит в данный момент, скорее всего, не транспортный поток за окном. Как, впрочем, и не холодильник.
Приоткрыв глаза, Попришкин обнаружил себя… укрытым пледом… лежащим вдоль кожаного диванчика… в какой-то просторной и светлой комнате… нет, в кабине. Последнее слово подсказали некоторые детали интерьера. Круглые окна: их, если память не изменяла Валере, называли «иллюминаторами». Помещение тоже было округлой формы – никаких углов, а потолок хотелось назвать «куполом».
«Кабина! – пронеслось в голове Попришкина, – иллюминаторы! Я на корабле! Или…»
Соскочив с диванчика, он метнулся к ближайшему из круглых окошек и выглянул, едва ли не прислонившись к стеклу лбом.
За стеклом Валера не обнаружил ничего. Ничего, кроме серебристых облаков, проплывавших совсем близко, только руку протяни. Пухлые и белые, они напоминали сугробы снега.
Еще Попришкин успел приметить винт – вернее, размытое пятно, в которое оный превратился, крутясь со скоростью, недоступной человеческому зрению. Крутился винт как раз над комнатой-кабиной.
Вежливое, но настойчивое покашливание, услышанное краем уха, заставило Валеру оторваться от иллюминатора, от созерцания винта и облаков. Попришкин обернулся, чтобы… запоздало и мысленно отругать себя за невнимательность. Как говорится, слона-то он пропустил. Поскольку не был единственным пассажиром на этом воздушном судне.
Начать с того, что диванчиков, на одном из которых спал Валера, в кабине находилось целых четыре. Они были выстроены вдоль стен, образуя квадрат. В центре квадрата еще находился небольшой столик – не иначе, для выпивки-закуски. Но не столик обратил на себя внимание Попришкина.
На одном из диванчиков терпеливо сидели его почти уже близкие знакомцы: Илья Котовский-Минин и Илона Алиса Макси. Сидели не рядышком дружно, как еще зачем-то обратил внимание Валера, и точно не в обнимку, а на расстоянии почти в полметра. И потому менее всего напоминали любовную парочку на свидании. Даром, что были мужчиной и женщиной.
– Здра… здравствуйте, – осторожно, даже робко проговорил Попришкин. Сказать что-то менее банальное и по делу ему в голову не пришло.
– Да-да, здоровье лишним не будет, – с какой-то легкой, но ощутимой меланхолией изрек Минин. А напарница его улыбнулась.
– Я думаю, для склероза вам рановато, уважаемый клиент, – произнесла она тоном вежливым, но не без издевки в словах, – а еще искренне надеюсь, что никакую травму, способную отшибить память, вам не нанесли. Ни наши люди, ни ваши церберы с корочками… за последних я поручиться не могу, увы.
– Проще говоря, напоминать вам об аресте излишне, – перебил это краснобайство Илья Минин, – и про то, как вас отбили – тоже. Помните вы все это, ведь так?
– Ну да, – согласился Валера, хоть и без уверенности в голосе, без энтузиазма, – стрельба… взрыв. Приятно, конечно, что ради меня вы это устроили… просто полноценная война… маленькая, правда.
– А вы как думали, – важно молвила Илона Макси, – мы за клиента горой. И в омут, и в огонь готовы за ним лезть, чтобы вытащить…
– …пока не исполним все обязательства перед ним, разумеется, – счел нужным внести это уточнение Котовский-Минин.
– И вот смотрите, – снова взяла слово рыжеволосая Макси, обращаясь к Валере, – слава у вас уже есть…
Попришкин с готовностью кивнул.
– …популярность, вроде бы, тоже. Здесь вы и сами неплохо постарались. Эта ваша активность в Интернете, в социальных сетях… В глазах по крайней мере тамошнего… хм, контингента вы из убийцы превратились в жертву несправедливости. Если не в борца с нею.
– Мне кажется, не «тамошнего» уже не осталось, – зачем-то сказал или, скорее, подумал вслух Валера, – в Интернете нынче кого только нет.
На это Илона Макси только пожала плечами. А затем продолжила:
– Остаются власть и деньги: два явления, на взгляд многих – неразлучная пара. Кто богат, у того и власть, а кто при власти, тому легче обогащаться.
– Только, боюсь, у вас на родине получить и то, и другое не выйдет, – сказал Илья Минин, – и даже по отдельности… по крайней мере, пока. Люди в погонах не дремлют, пресекать такие поползновения им не впервой.
– Мы… даже мы вызволили вас с трудом, – добавила его рыжеволосая коллега, – хотя бы спасли от неба в клеточку. А что уж говорить о большем.
– Так что взвесили мы все «за» и «против»… – начал Минин, а Илона Макси продолжила.
– …и теперь этот красивый, и, признаться, удобный вертолет несет нас прочь. Подальше от ваших родных берез и осин.
– А куда, если не секрет? – осмелился поинтересоваться Попришкин.
Илона Макси только усмехнулась: какие, мол, секреты. А Илья Минин ответил вслух, пускай и не слишком обстоятельно:
– Свободная Республика Нумбези.
– Свободная? – переспросил Валера, которого столь пафосное название, да произнесенное с нотками торжественности, помимо желания пробило на сарказм, – и как оно? Сильно свободная?
– Ну… примерно в той же степени, в какой популярные сорта колбасы сделаны из мяса, – так ответила на его вопрос Илона Макси.
– По крайней мере, независимая, – изрек в свою очередь Котовский-Минин, – вот уже почти полвека. Хотя счастья ей это не принесло, скажем откровенно.
– Ну, будь это иначе, разве наш фонд ею бы заинтересовался, – чисто риторически вопрошала рыжая Макси, – присаживайтесь поближе, уважаемый клиент. Я объясню вам расклад.
С какой-то робкой, опасливой медлительностью, точно малолетка на приеме у гинеколога, Попришкин подошел и устроился на том же диванчике, что и сотрудники фонда Джорджа Стофеля. Пододвинувшись к нему поближе, Илона Макси тронула пальцем айпад, лежавший у нее на коленях. На экране возникла картинка – фрагмент политической карты мира, усыпанной разноцветными пятнами. Данный фрагмент включал лишь один из континентов: Африку. А пункт назначения – страна под названием Нумбези – была выделена на нем жирным контуром.
– В Нумбези проживает две крупных народности, – начала Макси, тоном напомнив Попришкину не то гида на экскурсии, не то лектора, – нумбы и зизы. Собственно, они и дали название этому государству.
Обе народности вместе, плечом к плечу, боролись за независимость. Но когда ее добились – тут-то и возникли у них разногласия. Нумбы… по крайней мере, их верхушка, ратовали за то, чтобы продолжать сотрудничество с бывшей метрополией, Францией. Как и вообще налаживать контакты с цивилизованным миром. Что касается зизов, то у них был прямо противоположный интерес. Как-то рьяно они взялись за возрождение родного языка, традиционных племенных культов… ну и обычаев, разумеется. В том числе тех, что допускали каннибализм.
То, что нумбы почти поголовно приняли католичество, переняли французскую речь и моду, зизами воспринималось как предательство. А то, что благодаря этой своей гибкости нумбы и в бизнесе больше преуспевали, и образование получали вкупе с более высоким общественным статусом, только усиливали к ним ненависть. Приправляя ее завистью. Так что очень скоро в Нумбези запахло жареным.
Палец Илоны Макси вновь скользнул по экрану айпада, и фрагмент карты сменился фотографией – черно-белой и не слишком четкой. Впрочем, главное разглядеть на ней было можно. Неизвестный, но несомненно храбрый фотограф запечатлел церковь. Точнее, типичный католический костел: кирпичный, угловатый. Культовое сооружение горело… но кому-то похоже, этого было мало. На переднем плане, на фоне костела стоял чернокожий человек. Камера зафиксировала тот момент, когда он, размахнувшись, метнул в направлении горящей церкви бутылку. Причем вряд ли с пепси-колой, пивом или иной, пригодной для питья, жидкостью.
– А потом случился военный переворот… бескровный, – сообщил, вклиниваясь в рассказ коллеги, Илья Минин. Последнее уточнение, не иначе, показалось ему позарез необходимым.
– А разве так бывает? – зацепился за него и просто-таки с демонстративной недоверчивостью поинтересовался Валера Попришкин.
– Почему нет, – ответила ему Илона Макси, – если учесть, что члены кабинета министров и депутаты парламента, представлявшие народность зизов, а также их охранники и наиболее верные сторонники были, кто повешен, кто забит до смерти бамбуковыми палками, а кто убит отравляющими газами – тогда и впрямь не пролилось тогда ни капли крови. Разве нет?
Ответить на последний вопрос Попришкину было нечего. Доводы собеседницы буквально сразили его наповал.
А Илона Макси продолжила знакомить клиента с Нумбези. Новое легкое движение пальца – и предыдущая фотография на экране айпада сменилась другой. Портретом могучего чернокожего мужчины в военном мундире… парадном, судя по целой россыпи украшавших его орденов и медалей.
Непокрытая голова чернокожего богатыря была лысой и блестела как шар для боулинга. Лицо – суровым, даже чуточку диким. Губы вытянулись… нет, не в улыбке, скорее, в оскале. И совсем неуместно на этом фоне смотрелись очки: простые, круглые, в толстой черной оправе. Их этот звероподобный нумбезиец как будто отнял у отличника-пятиклашки.
– Его превосходительство, генерал… нет, пардон, генералиссимус Жан-Кристоф Мугаб Эварист Бармала, – так представила человека на фотографии Илона Макси, – один из лидеров нумбов. А к концу правления сделавшийся и единственным в своем роде. Это он возглавил переворот. Узурпировав власть более чем на три десятка лет.
Следующие несколько фотографий сотрудница фонда Стофеля пролистнула мельком. Да они и не содержали ничего, что можно было подолгу рассматривать. А уж тем более любоваться. На всех были запечатлены черные человеческие трупы. Гора трупов, доверху и даже с бугром заполнившая какую-то яму. Мертвые тела на многочисленных виселицах, коими была заставлена площадь. И целая мешанина людских останков: рук, ног, голов. Единственный живой человек на снимке как раз подносил к ней горящий факел. Тоже, видно, не будучи в восторге от такого зрелища. А вот на следующей фотографии живой персонаж похоже, думал иначе. Он позировал на похожей груде останков, попирая ее ногами и с автоматом, закинутым на плечо.
– Переворот-то еще можно было назвать бескровным, – комментировала снимки Илона Макси, – но вот само правление Бармалы – едва ли. Особенно в первые годы. Предлог он, конечно, нашел благовидный. Навести в стране порядок, приструнить свирепых дикарей, которые не всегда штаны надеть умеют. Только вот действовал диктатор круто. Зизов массово выселяли из городов, сгоняли с мало-мальски плодородных земель ну и, конечно же, убивали. Разными, доступными человеку, способами.
Очередной снимок, не иначе, демонстрировал один из таких способов. Целая толпа худых полуголых людей стояла, вжавшись в сетчатую ограду с проведенной поверху колючей проволокой. Взрослые прижимали к себе детей… и ко всем этим несчастным уже тянулись, рвались собаки. Целая свора здоровенных псов с разинутыми зубастыми пастями.
– Когда в ООН забили тревогу, – продолжила Илона Макси свой рассказ, – Бармала был вынужден немного сдать назад. Прекратить террор против зизов. Или, по крайней мере, ослабить. Однако годом позже вспыхнула эпидемия. Нумбезийская лихорадка – под таким названием эта болезнь вошла в историю.
– Неспроста это, – не то вопросительно, не то утвердительно проговорил Попришкин, и его собеседница согласно кивнула.
– Разумеется, – затем последовали ее слова, – я больше скажу: не обошлось тут без бактериологического оружия. Его режиму Бармалы, не иначе, продала одна из тех стран, которые официально за все хорошее, против всего плохого, а права человека провозглашают высшей ценностью. Продажу провели, разумеется, через десятые руки, но соль не в этом. А в том, что гибли от нумбезийской лихорадки главным образом зизы. Власти сделали для этого все возможное. Неугодную народность окончательно загнали в резервацию, официально названную «карантинной зоной». Где миллионы людей до сих пор вынуждены существовать в антисанитарных условиях, без благ цивилизации и, конечно, медицинской помощи.
– Ну, – на этом месте Валера не удержался от того, чтобы хоть робко, но возразить, – с ваших слов я понял, что примерно этого они и добивались. Жить, как жили дикие предки. И никакого тлетворного влияния цивилизации.
– Человеческая душа – потемки, – так, по-философски, ответил на его вопрос Илья Минин и развел руками, – достичь цели – не всегда то же самое, что достичь счастья. Вы вот, уважаемый клиент, стремитесь к популярности и власти. Будете ли вы счастливы, получив власть? Я не уверен. А популярность вас точно не осчастливила. В противном случае не пришлось бы вас буквально выдирать из цепких лап правосудия.
– Да вы сами все это устроили, – проворчал Попришкин, – подставили… как это… подвели меня под монастырь.
Минин пожал плечами, а Илона Макси бросила на коллегу гневный взгляд. Говори мол, да не заговаривайся. А то уж не вздумал ли отваживать от нас клиента?
Затем рыжеволосая сотрудница фонда Стофеля вновь повернулась к Валере.
– Все так, но вот умирать в муках… об этом среди зизов не мечтали даже самые отмороженные противники прогресса и сторонники возвращения к истокам. Тем более, что лекари с их снадобьями и племенные шаманы, взывавшие к духам о помощи, с эпидемией справлялись плохо. Так что пришлось и самим зизам, и Бармале – под нажимом ООН – принять помощь мирового сообщества и Международного Красного Креста. Целая гуманитарная операция проводилась. Под названием «Добрый доктор».
Очередная фотография на экране айпада демонстрировала зрелище палаточного лагеря. На фоне которого люди в белых халатах осматривали тощих чернокожих мужчин и женщин, голых детишек с выступающими ребрами. На следующем снимке пара врачей хлопотала над лежащим на железной койке зизом, чье лицо исказилось в мученической гримасе. В руке одного из людей в белых халатах был шприц.
– Лихорадку тогда удалось победить, – подытожила Илона Макси, – но цели своей диктатор Бармала добился. Зизы вытеснены с глаз долой, политических противников среди нумбов не осталось. Власть прочна, армия преданна. А главное: истина об эпидемии, о подлинных ее причинах так до конца осталась не установленной. Бармала сделал все, чтоб воспрепятствовать международному расследованию. И вышел сухим из воды.
– Понятно, – Попришкин прибег к этому словечку, используемому, если человеку не столько все понятно, сколько не шибко интересно услышанное, – а что теперь? Как там дела в этой вашей Нумбези? Ведь, как понимаю, Бармала не дожил до наших дней.
– Это так, – было ему ответом, – однако после смерти диктатора власть досталась его сыну. Пьеру Хамузу Бармале… его еще прозвали Пети Бармала.
Со следующего снимка, на сей раз оказавшегося цветным, на Попришкина и Илону Макси смотрел еще сравнительно молодой человек, похожий больше не на правителя, а на рэпера родом из какого-нибудь Гарлема или Бруклина. Ядовито-зеленый расстегнутый пиджак, под ним – ярко-бардовая рубаха, опять-таки расстегнутая, но лишь на две верхних пуговицы. На груди висели три золотых цепи разной длины и толщины. Причем к самой большой цепи крепился медальон в форме символа доллара. На голове красовалась широкополая шляпа под цвет пиджака. А вот волос из-под шляпы не выбивалось. По всей видимости, был Пьер Хамузу Бармала столь же лыс, как и его папаша. Наследственное, не иначе.
Хотя глаза диктаторского отпрыска были скрыты солнцезащитными очками, Валера Попришкин интуитивно ощущал и был уверен на все сто, что взгляд его – одновременно самодовольный, презрительный и наглый. Как у всякого мажора независимо от родного языка и цвета кожи. Или вообще любого из прямоходящих приматов, дорвавшегося до легких денег.
Образ довершала трость, из которой в кадр попала только верхняя часть с набалдашником. На одном из пальцев руки Бармалы-младшего, лежащей на набалдашнике, поблескивало кольцо с изумрудом.
– Этот человек, – как бы между делом сообщила Илона Макси, – после смерти отца не просто провозгласил себя новым президентом, но победил на выборах – честных и признанных мировым сообществом. Только что с исходом на редкость предсказуемым. Среди нумбов свою роль сыграл авторитет отца Пьера Хамузу. Зизы же просто не удосужились прийти на избирательные участки. По причине отсутствия таковых в шаговой доступности.
На наше счастье, Пьер Хамузу Бармала не столько занят государственными делами, сколько развлекается на Гавайях, Кипре, Флориде и других курортах для богатых туристов. Так что большую часть времени он проводит за пределами Нумбези – во-первых. А во-вторых, развлечения правителя дорого обходятся государственной казне. Не говоря уж о том, как казна эта похудела, когда в первую годовщину своего избрания Бармала-младший «осчастливил» подданных новым президентским дворцом.
На последних словах Илона Макси пролистнула фотографию Пьера Хамузу Бармалы, перейдя к следующему снимку. Изображавшему, собственно, вышеупомянутый дворец. Вернее, уродливое сооружение, жутчайшую мешанину архитектурных стилей. Отчасти жилище диктатора походило на Тадж-Махал, отчасти – на древнегреческий храм. А также на замок средневековой Европы. Еще по бокам к дворцу пристроились две башни, похожие на китайские пагоды.
– В общем, свергнуть Пети Бармалу будет несложно, – заключила Илона Макси, – даже нумбы от него не в восторге, придумав ему еще одно прозвище. Гранблат, переводится как-то вроде «Большой Таракан». От этих паразитов, как понимаете, страдают и в этих краях.
– Так или иначе, погибать, защищая такого правителя, уже и нумбы вряд ли захотят, – добавил ее коллега.
– То есть… мне предстоит этого Бармалу свергнуть? – сообразил наконец Попришкин.
– Не вам, – сказал как отрезал Илья Минин, – а зизам. В порядке народного волеизъявления… одной из форм оного, которая, кстати, международным правом вполне допускается. Но при поддержке нашего фонда. Ну и при вашем участии, разумеется. Вы ведь хотели власти? Будет вам власть. Только сперва кресло правителя должно освободиться.
– И вот в чем загвоздка… как, впрочем, и лазейка для нас, – пояснила Илона Макси, – нынешние зизы запуганы и забиты. Они прозябают в своей резервации, голодают… но к переменам не больно-то стремятся. Как будто привыкли к такому существованию. Однако их можно расшевелить, если использовать местные легенды в наших целях.
Так вот, по одной из легенд однажды из крупнейшего в стране озера Хато должно вылезти чудовище… вроде огромного крокодила или дракона. Оно проглотит солнце, отчего мир погрузится во тьму и пучину страданий. Все живое будет умирать, пока не придет Зверь из лесов далекого севера. Не придет, не победит чудовище из озера и не вырвет солнце из его пасти.
– Северный зверь? Не Полярный Лис, случайно? – спросил Попришкин, делясь с сотрудниками фонда своими ассоциациями, – типа Полярный Лис придет…
– Отнюдь, – возразил Илья Минин, восприняв слова клиента как неуклюжую остроту, – коль солнце будет спасено, приход Зверя принесет не гибель, но всеобщее счастье.
Не был положительным и ответ Илоны Макси:
– По легенде Зверь должен быть не только северным, но большим и могучим. Иначе с чудовищем ему не справиться. Если кто и подпадает под это описание, то только медведь.
– Пророчества и легенды обычно трактуют метафорически, – сказал Минин, – аналогично поступили и зизы с этой легендой. Было время, когда под чудовищем-крокодилом, пожравшим солнце, понимали белых колонизаторов. А под Зверем – Россию… точнее, СССР, оказывавший Нумбези помощь в борьбе за независимость. Не случайным считалось тогда совпадение, что одним из символов России-СССР служит именно медведь.
– Однако теперь вот и Союз приказал долго жить, – добавила Илона Макси, – да и времена французского колониального господства многие в Нумбези уже вспоминают с теплом. Так что роль пожирателя солнца ныне отводится диктаторам Бармале-старшему и Бармале-младшему. Вроде как одна сущность, поочередно воплотившаяся в два разных человеческих тела.
– И тут появляетесь вы, – с какой-то наигранной радостью проговорил Котовский-Минин, – человек родом из страны, символом которой является медведь. Северной страны! Ясное дело, такой человек в глазах зизов будет избавителем.
– И что? – Попришкин скептически хмыкнул, – мне достаточно будет появиться в этой резервации… щелкнуть пальцами – и толпа зизов ринется штурмовать столицу и дворец Бармалы? А сладят ли… с профессиональными военными, например? У самих-то, небось, только копья и луки со стрелами.
– О, насчет оружия не волнуйтесь! – отмахнулась от его пассажа Илона Макси, – о нем есть, кому позаботиться… и о нем позаботятся. Будет все. От автоматов до бронетехники и крупного калибра.
Но вот насчет «щелкнуть пальцами»… Тут, увы, дорогой клиент, все не так просто. Согласно другой легенде спасение и процветание зизам должен принести чужак, человек с белым лицом… но способный стать для этого черного племени своим. То есть, принять их обычаи – хотя бы некоторые. Пройти испытания. Знаете, колонизаторы потому и вышли из доверия, потому и разочаровали зизов, что не знали легенды, а значит, не смогли выдать себя за спасителей. Долго не смогли выдавать, во всяком случае.
– Ну а для начала не грех бы освоить местную речь, – добавил к словам коллеги Илья Минин, – так что… нзури увиндаджи!
– Чего? – не понял Попришкин.
– Нзури увиндаджи, – повторил Минин, – что переводится как «доброй охоты». Популярное приветствие у народа зизов.
