Текст книги "У каждого — свое алиби"

Автор книги: Тимку Джеордже

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)

Джеордже Тимку
У каждого – свое алиби

По материалам следователя Алека Армашу

Перевод с румынского Н. Пролыгина

George Timcu. Fără suspecţi. Din anchetele lui Alec Armașu. Junimea, Iași, 1972.

Глава I

С легкостью и сноровкой профессионального буфетчика Алек открыл бутылку коньяка и, почти жонглируя ею, наполнил две рюмки.

Майор Дину наблюдал за ним, улыбаясь.

– Вам, Алек, нашлось бы место в наиизысканнейшем бухарестском баре. Бутылкой орудуете, словно она привязана к вашей руке. Честное слово, если вам поднадоест ремонтировать часы, думаю, вы могли бы стать буфетчиком.

– Это была бы моя шестнадцатая по счету профессия. Идея недурна. Подумаю.

«Этот Армашу, – подумал майор, – способен в один прекрасный день со скуки или бог знает с чего заделаться и буфетчиком. Особенно сейчас, когда волей-неволей ушел на пенсию. Бросил же он года два-три назад свою точную механику, занявшись одним ремонтом часов. И делал это так, словно раскрыл наконец свое настоящее призвание. Не впервые ему браться за что-то, совершенно отличное от прежней профессии. Правда, память о ней, будто первая любовь, частенько дает о себе знать. Не без печали тогда он вспоминает о временах, когда был одним из лучших детективов. Им восторгались даже его враги. Но вдруг – болезнь… Пенсия раньше, чем ему полагалось по возрасту… А ведь хочется, поди, вернуться к своему прежнему занятию».

Майор молча отпил из рюмки.

– Что вы за человек, Армашу?

– Мы же много лет знаем друг друга. Еще не поняли?

– Вы правы. Иногда я считаю, что мне известно о вас все. Но бывают мгновения, когда одним жестом вы разрушаете всю мою уверенность. Тогда вы кажетесь мне совершенно другим. Вы – икс, о коем я абсолютно ничего не знаю. И должен открыть вам тайну; в такие минуты вы держите меня в страхе. Меня, человека, столько раз презиравшего смерть.

С рюмкой коньяка в руке Алек лениво потянулся на широком низком диване, где его сухонькая фигура словно терялась. Устроившись поудобней, он ответил:

– Удивительно. Это с моим-то ростом…

– Оставьте шутки! Вы же знаете, о чем я говорю…

– Отнюдь.

– Помните, когда мы оба чуть не погибли? Положение казалось безнадежным. Будто сейчас вижу вас перед собой: мышцы лица предельно напряжены, а ваш взгляд…

– Взгляд убийцы, не так ли?

– Нет, мне не подыскать нужного выражения, а это слово…

– Долой эвфемизмы! Но не забывайте об одном: наша жизнь висела на волоске. А человек, который нас сторожил, если его можно назвать человеком, держал на своем счету, как выяснилось, порядочное количество хладнокровно совершенных преступлений.

– Знаю. Я не забыл. Но ваш взгляд и ваши руки, когда вы… Складным ножом…

– Ну и ладно! Пейте-ка лучше.

Некоторое время они молча курили.

– Скажу я вам кое-что, чего вы не знаете, – прервал молчание Армашу. – Я большой трус. Не переношу, например, темноту. И чтобы полностью вас разочаровать, знайте, я даже не охотился ни разу. А ведь мой отец был лесник, заядлый охотник. А я цепенел с ружьем в руках.

Майор испытующе посмотрел на него.

– Алек, вы любите людей?

– Я на такие вопросы не отвечаю! Что это за высокопарность: «Я люблю людей», – сказал Армашу. – А вы принимаете меня за мизантропа?

– Иногда да. По меньшей мере вы кажетесь им.

– Людей надо любить в меру…

– Хотите быть циником?

– Нет, пунктуальным.

– Алек, каждый из нас хорошо понимает другого. Но всегда что-то удерживает… считать себя вашим другом. Даже не знаю, были ли у вас друзья. Когда я прихожу, вы за работой: читаете или пишете в библиотеке, спрятавшейся там, в глубине мастерской. Иногда вы даже не открываете дверь на мой звонок, и мне приходится уходить, хотя я знаю, что вы дома.

Алек молча рассматривал стакан.

– Порой я думаю, вы что-то скрываете. Словно незаживающую рану. Что-то такое, о чем никто не должен догадываться. Потому что вам больно, и вы не хотели б, чтобы другие знали о ваших страданиях. Будто это бы вас оскорбило.

Алек резко повернулся лицом к майору.

– Довольно!

Оба замолчали, будто устыдившись друг друга.

– Как у вас со здоровьем? – спросил майор.

– Как у любого пенсионера. Когда вам нечем заняться, вы становитесь постоянным клиентом врачей.

– Одно во всем этом хорошо: что вы лечитесь. Возраст-то позволяет вам в любое время вернуться к старому ремеслу. Лишь бы чувствовали вы себя неплохо…

– А чувствую я себя гораздо лучше, чем год назад, к примеру.

– Очень рад, – сказал майор.

– А как ваши дела? Есть что-нибудь новое? – полюбопытствовал Алек.

Майор взглянул на него исподтишка.

– Соскучились?

Алек ответил не сразу.

– Хорошее дело мне бы не повредило… Трудное, увлекательное, интересное.

Майор испытующе посмотрел на него и сказал:

– У меня кое-что есть для вас. Факты простые. Неделю назад преподавателя рисования Андрея Флореску нашли мертвым в его однокомнатной квартире. Приходящая уборщица утром обнаружила труп. Врезной замок системы «Ялле» оказался поврежденным. Флореску задушен около часа ночи широким ремнем, полотенцем или чем-то в этом роде. Чем, пока неизвестно. Я опросил всех жильцов дома и знакомых убитого. Ночью никто ничего не видел и не слышал. Флореску видели последний раз около девяти часов вечера, когда он пришел домой. Вот и все. Кроме поврежденного замка, нет ни одного заслуживающего внимания следа. Абсолютно ни одного. Я не нашел какого-либо постороннего отпечатка или хотя бы неотчетливого признака…

Армашу слушал его почти с жадностью.

– Похоже, здесь видна рука профессионала. Но зачем ему убивать какого-то учителя рисования?

Алек внезапно спросил:

– Что представлял собой потерпевший?

– Двадцать девять лет. Сын стрелочника из Тырговиште[1]1
  Город в Румынии, в уезде Плоешти (здесь и далее – примечания переводчика).


[Закрыть]. Родители в войну умерли. Окончил лицей и факультет, трудясь до изнурения. Днем работал, по вечерам учился. Кажется, он был очень талантливым художником, человеком необыкновенной воли. Все, что он сделал…

– Да, достаточно!..

Алек смотрел через окно вдаль.

– Пойдем? – спросил он, будто внезапно очнувшись от продолжительного сна.

– Куда? – удивился майор. – К полковнику!

– Что вы хотите?

– Вновь поступить на службу. Врачи утверждают, что состояние моего здоровья позволило бы мне работать нормально. Стало быть, я снова стану следователем Александру Армашу!

Майор Дину словно онемел, а затем быстро вскочил с кресла:

– И вы до сих пор ничего мне об этом не говорили?

– Небольшой сюрприз. Да и сразу я б не решил. Но эта история с рисовальщиком… Нет, вновь пойду на службу. Так что к полковнику! Оформляться.

Глава II

– У вас нет никаких подозрений? – спросил на следующий день Алек майора.

– Думаю, о них говорить преждевременно. Пока еще нет даже картины преступления. Например, мотивы. Была ли кому-либо на руку смерть Флореску? Питал ли к нему кто-нибудь хотя б кратковременную неприязнь? Никого. Или почти никого, потому что мелкие недоразумения не в счет. А людей, с которыми они у Флореску могли быть, подозревать наивно.

– Они производят слишком достойное впечатление? – вопросил Армашу.

– Смейтесь, смейтесь. Любопытно другое. Сердцем чувствую, что именно их-то я и не должен подозревать. Возможно, это лишь впечатление, но…

– Но впечатление, сулящее немалые разочарования…

– Вовсе нет. Что-то во мне противится конкретному подозрению. Как вы говорите, подсознание.

– Да хватит вам. Главное – что за достоверные факты нами могут быть установлены. Вы, я вижу, предлагаете мне взять напрокат методы вашей работы. Интуиция, предчувствие…

– Поразительно, будто вы не цените эти свойства…

– Можете не продолжать. Думаете, мое воображение купается в сплошном, беспросветном мраке? Но это не мешает и мне понимать значение простого, достоверного факта. Не хуже вас.

Они шли по бульвару и, казалось, обсуждали вопросы, совсем не существенные. Затем свернули налево.

– Уже недалеко, – произнес майор. – Что вы скажете об этой улице?

– Думаю, невозможно, чтобы по ней кто-нибудь прошел или проехал незамеченным: здесь редко появляются люди. А в этих вот старых виллах обитает множество пожилых, которые просиживают весь день у окна, как в засаде. Они испытывают хроническую потребность посудачить, посплетничать. Эти люди – неисчерпаемый источник информации. Нередко они были весьма мне полезны.

Они остановились перед домом, который их интересовал.

– Знаю, что вы хотите этим сказать, – произнес майор. – Я-де не допросил как положено лиц, знавших потерпевшего, и, может, даже проживающих в этом доме, где, как вы полагаете, живут только пенсионеры.

– Что ж, возможно, здесь квартируют и не одни пенсионеры. Но у меня складывается мнение, что допрашиваемые знали, кто вы такой, а в подобных случаях люди не очень-то расположены к откровенности.

– Зайдем? – спросил майор Алека. – Это дом одного архитектора, умершего лет десять назад. Здесь живет несколько почтенных семейств, но небольшие квартиры: из одной-двух комнат с ванной, но без кухни – занимают холостяки помоложе.

Алек осмотрел трехэтажное здание – оно больше напоминало виллу – и только после этого вошел через железные ворота во двор, а затем в дом.

На третьем этаже майор повернул направо и, вынув из кардана ключ, открыл замок, вделанный в дверь, скрытую за плавным поворотом коридора.

Из крохотного темного холла они прошли в просторную комнату с высоким деревянным потолком, на который, казалось, осела копоть. Обстановка была простой: диван, столик, два стула, письменный стол, шкаф. Шкаф был покороблен и перегружен разного рода выпуклой кричащей резьбой. Маленькая этажерка приютила беспорядочную груду книг и альбомов. На ней же стоял телефон.

На столе находилось несколько тетрадей, папки для рисования и огромная тяжелая чернильница.

– Надеюсь, вы ничего здесь не передвигали?

– Даже если что-нибудь мы и задели, то позаботились вернуть все на прежнее место. Комната выглядит как в то утро, когда обнаружилось преступление.

– Я спросил вас потому, что с момента его совершения прошло целых шесть дней.

– Да. Сегодня шестой день, с 14 июня.

– За эти шесть дней, – продолжал Алек, – хоть немного могло бы измениться положение, скажем, стула. Вполне естественно.

– Нет. Повторяю, ничего не изменилось.

Армашу направился к единственному в комнате окну. Оно было высоким, величиной почти с дверь, и выходило прямо на фасад здания, против лестницы. Алек оглядел улицу: тишина. Вдруг на ней появился опирающийся на палку старик. Он остановился возле дома, чтобы перевести дыхание, и посмотрел на виллу. Армашу показалось, что он взглянул именно в сторону их окна.

– Видите. Быть не может, чтобы кто-нибудь не прошел пусть изредка по этой улице. Если б вы сейчас вышли из этого дома, старик запомнил бы ваше лицо, может, на целый год. И опознал бы вас среди десятка любых других лиц.

– Алек, по-моему, вас просто заносит.

– Возможно. Но вы пытались убедить меня в том, что никто здесь не видел ничего и ничего не знает.

– Я только сказал вам, что на допросе все показали, будто ничего не знают.

– Посмотрим…

Алек присел на стул и не спеша стал осматривать комнату. Так прошло с четверть часа. Вдруг Алек вскочил и подбежал к двери:

– Вы говорили, что замок «Ялле» был взломан?

– Да.

Армашу внимательно осмотрел замок, затем закрыл и открыл его несколько раз.

– Дайте отвертку, – попросил он, улыбнувшись.

Майор вытащил из кармана перочинный нож и открыл миниатюрную отвертку.

– Прошу вас.

Армашу торопливо захлопотал у замка. Снял его, поставил на место, осмотрел углубление в дверной раме, куда входила железка замка. Затем улыбнулся снова. Майор с досадой смотрел на него.

– Ваше мнение об этом замке? – спросил Алек.

– Он был взломан.

– Зачем?

– Вероятно, взломщик хотел войти в комнату.

– Спасибо. Ваша версия о связи между взломом замка и преступлением?

– Потерпевший находился в комнате, закрытой изнутри. Так захлопывается любой замок этого вида. Преступник вставил металлический предмет между дверью и рамой, отжав язык замка настолько, чтобы он вышел из своего углубления. Дверь открылась. Это произошло после двенадцати. Флореску спал. Ну а если и не спал, дверь, отделяющая холл от комнаты, способна заглушить шум от взлома, особенно если операция проведена умело. Кроме того, преступник с улицы видел, что в комнате не горит свет, следовательно, художник спит и ему можно действовать спокойно.

Армашу осмотрел дверь еще раз и сказал, проявляя нетерпение:

– Расскажите-ка мне еще, как было совершено, по вашему мнению, преступление?

– Войдя в комнату, – продолжал майор, – убийца приблизился на цыпочках к кровати и убедился, что Флореску спит. Затем он быстрым и уверенным движением затянул ему на шее ремень. Смерть могла наступить сразу, но не исключено, что потерпевший успел на мгновение проснуться, что частично и доказано при вскрытии трупа. Потом убийца незаметно вышел, прихватив с собой и орудие преступления. Дверь прикрыл за собой, не пытаясь закрыть ее полностью. Впрочем, он даже и не мог, видимо, этого сделать, поскольку замок и углубление для него в дверной раме были взломаны. Вот все, что могу я себе представить. Довольно правдоподобно, не так ли?

– А этот замок трогали после обнаружения преступления? Я хочу знать, не ремонтировали вы его?

– В какой-то мере да. Один подофицер закрепил его и отремонтировал углубление для замочного языка.

– А если точнее?

– Подтянул несколько шурупов и закрепил металлическую часть на дверной раме.

– Вы присутствовали при этом ремонте?

– Его выполнили на моих глазах.

– Сколько времени он продолжался?

– Три-четыре минуты от силы.

– Вы помните первоначальное положение замка?

– Разумеется.

– Так испортите его, чтоб он стал таким, как тогда.

Майор растерянно посмотрел на Алека.

– Я говорю вполне серьезно.

Спустя минуту майор возвратился в комнату.

– Готово.

– Ну а теперь выйдите, пожалуйста, наружу. Я закрою дверь изнутри на испорченный вами замок. А вы попробуете его открыть, применяя силу. Повторяю, я очень хочу, чтобы вы привели замок именно в то состояние, в котором он был после преступления.

– Думаю, это мне удалось сделать.

– Хорошо.

Майор вышел и после того как Армашу закрыл дверь, начал ее толкать. Напрасно. Дверь упорно не поддавалась. Попробовал еще раз. Результат оказался таким же.

– Ну, что скажете? – спросил Алек майора.

– Войти невозможно.

– Стало быть, каков вывод?

– Значит, он воспользовался ключом. Хотя какой смысл, если у него был ключ, взламывать дверь? Преступник рисковал, что его услышит потерпевший.

– М-да… – усмехнулся Армашу.

– У вас есть другая версия?

– Похоже на симуляцию взлома. Правда, довольно удачную.

Глава III

Было около трех часов дня, и Алек имел еще достаточно времени для работы. Он приготовил себе, как обычно, чашку крепкого кофе, налил немного коньяку и устроился поудобнее в кресле, положив перед собой следственное дело.

Армашу не мог не признать: преступление было совершено просто, безо всяких ухищрений и по меньшей мере грубо. Простота его казалась совершенной. Оставался еще замок «Ялле». «Зачем понадобилась инсценировка? – думал Алек. – И чем можно доказать это?» На всякий случай он сделал для памяти пометку.

«Майор Дину был прав, – думал Алек. – Из материалов дела выделить нечего. Все, кто давал показания, были заурядными людьми. У всех жильцов было схожее алиби: Спали, ведь это было в первом часу ночи».

Вдруг Алек вздрогнул, подумав, как можно проверить, действительно ли все они спали? «С определенного часа, – думал он, – никто не знает, что вы делаете ночью, благо все спят. Стало быть, вы и сами вправе заявить, будто спали, хотя могли преспокойно сидеть в своей комнате и писать, читать или же ждать, пока все уснут, чтобы совершить нечто такое, чего не должен видеть никто. Если бы узнать, не были ль освещены в ту ночь какие-нибудь окна…»

– Дьявол! – воскликнул Армашу. «Но почему убийцу надо искать непременно среди жильцов? Преступником мог оказаться кто угодно, хотя и среди соседей Флореску могут найтись отдельные лица, почему-либо его недолюбливавшие… Возможно, убийца даже не фигурирует в деле, раз уж никто его не знает», – продолжал размышлять Армашу.

Ему снова пришла в голову мысль узнать, какие окна были освещены в ту ночь. «Совсем не обязательно, – думал Алек, – чтобы человек, который тогда не спал, был преступником. Но он мог кое-что видеть или слышать и, следовательно, рассказать об этом. Никогда не поверю, чтобы в трехэтажном доме все спали. Но кто же этот человек и как доказать, что он говорил неправду? Почему он не хочет сказать, что не спал? В чем тут причина? Может, он сам преступник и тогда, разумеется, предпочитает просто сказать: Я спал!»

Алек обозначил улицу двумя линиями. Начертил прямоугольный треугольник, изображавший дом. Затем нарисовал окружающие его здания. Прямо напротив дома находилась вилла, точно похожая на него.

«Если там, напротив, кто-то не спал, возможно, он и вспомнил бы, не светилось ли в доме какое-либо окно и что именно за окно. Может, он видел и еще что-нибудь интересное». Алек добросовестно записал, как обычно, и эту мысль.

Раздался дверной звонок. Пришел майор.

– Заставляете меня волноваться, – произнес он. – Что вы думаете о деле?

– Дело составлено неплохо. Вы собрали все, что могли, хорошо поработали. Именно это и убедило меня, что показания свидетелей – это тупик, который ведет в никуда.

– Это ясно, – сказал майор. – Надо искать другой путь.

– И я найду его. Но сначала задам вам один вопрос: потерпевший спал в тот момент, когда к нему вошел убийца?

– Да.

– Но он был одет!

– Флореску часто валился спать в одежде, особенно когда приходил поздно или уставал. Потом, сейчас лето, на нем были тонкие брюки и цветная верхняя рубаха. Выспаться хорошо можно и так.

– А если все же не спал…

– Но доказательств этого у меня нет. Его видели возвращающимся домой около девяти часов вечера. После десяти, вероятно в половине одиннадцатого, свет погас. По-моему, он лег спать. Что ж еще?

– Уж не из показаний ли, – спросил Алек, – приобщенных к делу, явствует, что не было света? Да, все, кто возвращался в тот вечер домой, не видели освещения в окне. Но разве ночник над диваном не заставляет вас задуматься?

– Вы хотите сказать, что у него слишком слабый свет, чтобы его можно было заметить с улицы?

– Именно. Так что, может быть, и не спал.

– Исключено. Тогда Флореску увидел бы, как убийца входит в комнату. От двери до дивана по крайней мере три метра. Художник попытался б обороняться. Остались бы следы борьбы, беспорядок. Ничего подобного не обнаружено. Все произошло тихо, спокойно. Потерпевший ничего не подозревал по той простой причине, что он спал…

– Одетым…

Армашу долго молчал. «Майор Дину прав, – думал он, – но что-то здесь не так. Что?»

– А не посетить ли нам мастерскую художника? – предложил Алек майору. – Подозреваю, что там мы найдем гораздо более интересные вещи, нежели вы себе представляете.

Майор удивился:

– А откуда вы знаете, что у него была мастерская?

– Чему удивляться? Человек рисовал. Здесь я вижу немного предметов, напоминающих о его профессии. Значит, они находятся в другом месте. Стало быть, в мастерской.

Глава IV

По дороге Армашу сказал:

– Надо бы и мне заслушать свидетелей. Пока не могу придумать ничего лучшего.

Майор улыбнулся:

– А где же ваше пренебрежение к классическим методам следствия? Значит, все-таки без них не обойтись? Старые, зато верные.

– Да, но только я хочу использовать их по-своему. Например, я хочу знать друзей Флореску. Не может быть, чтобы никто из них не располагал ценной информацией. Как бы вы ни были осторожны, другу вы непременно расскажете о своих затруднениях, попросите у него совета, хотя б из желания успокоиться. Вряд ли Флореску трудностей за последнее время не испытывал. С ним происходило что-то необычное. Доказательств тому у меня еще нет, но я убежден в этом.

– Что заставляет вас в это верить?

– Само преступление. Очень уж хорошо оно отработано во всей своей простоте. Это означает, что оно скрупулезно было обдумано хладнокровным человеком. Его исполнитель хотел убить. Значит, потерпевший ему мешал, возможно, сам того не подозревая или ж сознательно. Да и у Флореску были свои осложнения. Просто так, ни с того ни с сего человека не лишают жизни умышленно.

– Вы же читали показания. Ничего особенного. Флореску вел себя, как всегда, и в последнее время. Нормально.

– А почему, – прервал Алек майора, – я обязан верить, что дело обстоит именно так? Если б все было нормально, преступления не было бы, ибо оно само по себе явление ненормальное, не так ли? Эта ненормальность обусловливается другой или же даже несколькими. Они, эти ненормальности, существуют, их-то и необходимо и можно обнаружить.

– Как все просто. Вот вы их и обнаружьте, – предложил майор.

– Вывод из всего этого только один, – отвечал Алек, – показания даны либо неполные, либо – чего б я хотел – неправдоподобные.

– Зачем это вам надо, чтобы они были неправдоподобными?

– Потому что ложь легче обнаружить. По сути, она логическое заблуждение. Рассуждая логически, я выявляю нелогичное. Если же свидетельские показания неполны либо прерываются, будь то умышленно или же потому, что человек мало знает или ж не понимает, что он все же знает нечто интересное для следствия, тогда истину познать намного сложнее.

– Вы за возобновление допроса? – прервал Алека майор.

– Частично.

– Хорошо. Присутствовать ли на нем мне?

– Не беспокойтесь. Я скажу вам о своих результатах.

Выйдя по узкой улице на окраину города, они остановились напротив непривлекательного бедного дома, расположенного в глубине заросшего сорняками двора. Открыли калитку, еле державшуюся на единственной петле, и вошли.

В тени дерева пожилая дама читала иллюстрированный журнал. Увидев их, она встала.

Армашу узнал, что именно ей принадлежит дом и что она давно уже осталась вдовой. После смерти мужа живет одна в целом доме, за исключением комнаты, сданной в аренду Флореску.

По узкому коридору все прошли в мастерскую художника. В комнате царил беспорядок: планшеты раскиданы, на стенах и на полу картины, штативы, мольберты, блокноты, краски, рулоны бумаги, таз, ведро с водой, грязный халат на сломанной вешалке, заляпанный стол, папки с зарисовками, рамы, полотно…

– Да вам понадобится дня три, чтоб хоть что-нибудь отыскать здесь, – заметил майор.

– Нечего здесь искать. В последнее время он работал меньше обычного, – сказала хозяйка, мадам Протопопеску.

Армашу внимательно прислушался, затем приступил к осмотру комнаты. Вскоре он, однако, отказался от этой затеи, решив отложить ее, и спросил:

– Сударыня, можно немного побеседовать с вами?

– Конечно! – горячо ответила мадам Протопопеску. – Я так была потрясена этим ужасным известием. В тот день я с утра до вечера ничего не могла делать, ходила как неприкаянная. Но знаете… знаете… – она подбирала слова, – вряд ли я могу вам сообщить что-нибудь важное.

– Посмотрим… – сказал Армашу.

– Пожалуйста, в салон, – пригласила мадам.

Они вышли в коридор и прошли в маленькое помещение, заваленное старой мебелью.

Хозяйка предложила гостям присесть, и Алек попросил разрешения закурить, мгновенно получив любезное согласие.

Армашу глубоко затягивался табачным дымом. Протопопеску не спускала с него глаз.

Через некоторое время, когда даже Дину начал проявлять признаки нервозности, Алек в расчете на случайную удачу сказал:

– Здесь можно работать хорошо. Спокойный квартал. Я даже не заметил, на чем к вам добираются из центра?

Пожилая дама растерянно посмотрела на него. Она думала, что ей придется рассказать все, что ей известно о Флореску, и вдруг… Протопопеску почти не скрывала своего разочарования.

– Не удивляйтесь. Я знаю, что б вы мне сказали. – И Алек монотонно повторил все, что узнал из приобщенных к делу свидетельских показаний: «Это спокойный человек, способный работать днями и ночами, здесь, в мастерской, он принимал гостей редко, был заядлым курильщиком – обожал сигареты „Литорал“, даже выпивал, предпочитая коньяк, был малоразговорчив…»

– Да. Больше мне ничего не известно, – согласилась Протопопеску, – если только… Может, я не припоминаю чего-нибудь, что могло бы вас заинтересовать?

– Да нет же, уважаемая сударыня. Но, может, что-либо вспомнится? Попытайтесь, пожалуйста.

– Уж не имеете ли вы в виду те небольшие беседы, которые мы вели раз или два в дни, когда его посещала девица Агата Милковяну?

– Абсолютно верно!

– Да, эти встречи меня не устраивали. Особенно потому, что происходили в неподходящее время. Я почтенная женщина из хорошей семьи, сударь, меня все соседи знают. Моя репутация! О чем заговорили бы люди, если б… Вы меня понимаете?

– Превосходно. Оживленные были беседы?

– Видите ли… После первой беседы он сразу ушел в мастерскую, а во второй раз сухо ответил, что за комнату платит, что он совершеннолетний, и что в моем доме нет малолетних, кого могли бы развратить визиты девицы Агаты. Он казался даже слегка раздраженным.

– А вы спокойно себя вели во время этих бесед?

– Довольно спокойно. Впрочем… кто знает… Мы не всегда можем контролировать тон своей речи, если ссоримся с кем-нибудь. Не скажу, что разговаривала с ним как всегда…

Армашу помолчал, а затем спросил:

– Хотелось бы уточнить, не вы ли обусловили прекращение визитов девицы Агаты?

– Я не смогла бы точно ответить.

– Вернее, не расстались ли они по иной причине?

– Возможно, – ответила Протопопеску. – В последний раз я слышала более резкий, нежели обычно, голос Агаты. Ушла она потом одна. Но такое случалось и раньше.

– Стало быть, вы не исключаете возможности ссоры между ними?

– Нет.

– Вы сказали, что в последнее время Флореску работал меньше. Когда вы это заметили?

– Два или три месяца тому назад, когда он стал приходить реже и мало находиться дома.

– Вы не замечали каких-либо странностей в его поведении в этот период?

– Нет. Он вел себя вполне нормально.

Алек вскочил, словно обожженный:

– Опять это слово: «Нормально!»

– Почему вы сердитесь, сударь?

– Нет. Я не сержусь. Но хотелось бы знать, что вызывало его более продолжительные отлучки из мастерской? Почему он работал меньше, чем раньше?

– Однажды, месяца три тому назад, он сказал мне, что после открытия выставки своих картин некоторое время отдохнет. Флореску был очень загружен организацией выставки, поэтому небрежно относился и к живописи.

– Другой причины или иного занятия, которое отвлекало бы его, вы не знаете?

– Нет! Не знаю.

– Может быть, девица Агата…

– Нет. Она же навещала его довольно редко. И потом девица приходила больше к вечеру, когда он не работал.

– Благодарю вас, сударыня. Я еще приду осмотреть мастерскую. Может, вы припомните и другие вещи.

Скучая, майор сказал Алеку по дороге:

– Убедились: ничего нового.

– Кто это вам сказал, что я сейчас не знаю ничего нового? – Алек таинственно улыбнулся и умолк.

– Но скажите мне наконец… – вспылил майор Дину. – Вы когда прибыли сюда, чтоб произвести допрос?

– Вечером того же дня к хозяйке зашел лейтенант и сообщил ей, что Флореску мертв. Ему были нужны некоторые сведения. Потом я пригласил Протопопеску, чтоб она подробнее изложила свои показания.

– И еще кое-что меня интересует, – сказал Алек. – В каком часу вы были извещены о преступлении?

– Труп Флореску был обнаружен около девяти часов утра. Один из обитателей виллы позвонил нам примерно в девять десять, а в девять двадцать пять оперативная группа уже прибыла на место. Около десяти часов утра я принял дело к производству.

– Прекрасно, – с удовлетворением произнес Армашу, прикуривая на ходу сигарету. – Вот что означает дать людям возможность болтать и при этом не допрашивать.

– Стало быть…

– Протопопеску лгала и с большим хладнокровием.

Майор посмотрел на Алека с удивлением.

– Как… лгала?

– Она утверждала, – я цитирую вам почти дословно, – что «так была потрясена этим ужасным известием, что в тот день с утра до вечера – повторяю: с утра до вечера – ничего не могла делать и ходила как неприкаянная». Понимаете? Стало быть, она от кого-то узнала утром. Кто этот человек? Почему он не пришел к нам? И почему Протопопеску скрывает, что о смерти своего квартиранта узнала утром?