Текст книги "Золотые Антилы"

Автор книги: Тим Северин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 23 страниц)

Глава 11. Захват Ямайки

Из всех островов Золотых Антил Ямайка, может быть, больше всего заслуживала сравнения с земным раем. Солдаты кромвелевского «Плана», проплывая вдоль ее южного побережья и склоняясь через борта транспортных судов, глядели в воду столь прозрачную, что ярких тропических рыб, проплывающих на глубине пяти морских саженей над кораллами и белым песком, казалось, можно коснуться рукой. Справа по борту высились величественные громады вершин Блу-Маунтинс: ряды серо-зеленых холмов, уходивших к центральному массиву, который ярко и четко вырисовывался на фоне тропического неба. Белые султаны кучевых облаков знаменами высились над высочайшими пиками, к которым их прижимали пассаты. В этих горах солдатам вскоре предстояло найти живописные расщелины, прорезанные реками; в стенах виднелись ископаемые раковины и кораллы, навеки впаянные в сушу. Малые ручейки бежали через миниатюрные долины, украшенные тонким узором папоротников или занавешенные плющом и лианами, что обвивали большие деревья с сочными, блестевшими на солнце листьями. «Этот остров, – писал англичанин, побывавший на нем во времена Рэли, – волшебный, плодородный остров, подобный для меня то ли саду, то ли сокровищнице. Здесь много лучших земель, каких мы не видели в прочей Индии; он изобилен скотом, кассавой и прочими приятными плодами разных видов. Мы не нашли в Индии более приятного и здорового места». Главной причиной столь необыкновенного плодородия был климат. Сезон вегетации длился здесь двенадцать месяцев в году, и местная растительность сбрасывала листву и одевалась вновь с небывалой щедростью. День за днем светило теплое яркое солнце, а отчетливые сухие сезоны во многих частях острова смягчали летние дожди, выпадавшие с почти колдовской точностью: по полчаса каждый полдень. Они прибивали пыль и охлаждали воздух, после чего прекращались, словно по волшебству, снова выглядывало солнце, чтобы осушить свежеумытые растения – и жизнь продолжалась с новой силой. Даже ураганы, бич Антил, казалось, уважали тишину Ямайки. Каждый год, пробушевав над другими островами, ураганы грозно двигались к Ямайке, но почти всегда в последний момент сворачивали в сторону, чтобы терзать другие, менее счастливые острова, оставляя Ямайку в невозмутимом спокойствии.

Но под этой радужной оболочкой в ямайской идиллии можно было отыскать серьезные недостатки. Изрезанные горы были слишком крутыми и лесистыми для земледелия, и потому возделанные земли сосредоточивались в низинах у побережий. В этих низинах порой было адски жарко. Горы не допускали к ним дождь, так что в неудачные годы случались ужасные засухи. Девственная почва с трудом поддавалась плугу; между разными низинными участками было очень трудно поддерживать связь; непривычные к жаре жители Северной Европы быстро узнавали, сколь тяжела душная летняя жара на равнинах. Кроме того, их донимали местные болезни, в особенности малярия и желтая лихорадка, – в те дни их обычно называли водянкой и горячкой. Эти заболевания отягощались склонностью поселенцев к пьянству и невоздержанности. В равной мере важно было знать и использовать местные особенности острова: на каком-нибудь участке в горах могло выпадать до девяноста дюймов осадков в год, в то время как на долину всего в десяти милях от него выпадало меньше пяти дюймов. Были местности, ловившие так много солнца, что посевы там созревали рано, и фрукты были готовы к сбору, когда в других местах до сбора урожая оставалось еще несколько месяцев. Были места, отлично подходившие для ананасов, зато кассава там не приживалась. В иных областях насекомые-вредители уничтожали все цитрусовые сады, зато там отменно рос сахарный тростник. Все это было очень сложно, и если Ямайка в самом деле была земным раем, то, чтобы воспользоваться его дарами, требовались особые знания и большой опыт.

Однако в качестве цели для следующей атаки комиссары не могли сделать лучшего выбора. После полученного на Эспаньоле отпора Ямайка становилась утешительным призом, при этом достаточно ценным. «Земля воды и лесов», как якобы называли Ямайку караибы, лежала в подбрюшье жирной дуги испанских Антил и стала бы превосходной базой для морских сил, которые могли бы грабить испанские колонии и Серебряный флот. Остров этот не давал Кромвелю рудников и богатых плантаций, на которые тот рассчитывал, но, захватив Ямайку, англичане одним прыжком передвигались на тысячу миль к западу: от шаткой позиции на окраине Антильских островов к суше в самом средоточии Карибского моря. Итак, с точки зрения стратегии Ямайка была, возможно, самым важным из Карибских островов…

А Испания ею пренебрегала. Будучи меньше близлежащих Кубы и Эспаньолы, она оказалась Золушкой, обделенной деньгами и вниманием, уходившими из метрополии в крупнейшие испанские колонии. С давних времен, когда испанские поселенцы с энтузиазмом колонизировали Ямайку, многие из семейств первых колонистов переселились на американский материк, предоставлявший больше возможностей. К 1655 году остров снова превратился в глухомань. Его обнищавшее население насчитывало не более 2500 душ, и все они сосредоточились или в Вилья-де-ла-Веге (иначе Сант-Яго-де-ла-Вега, позднее переименован англичанами в Спэниш-таун – испанский город), единственном городке на острове, или вокруг него. Людей не хватало даже для того, чтобы полностью использовать агрикультурный потенциал острова. Теоретически низины были поделены между испанскими землевладельцами, но те столь мало заботились о своих полуфеодальных владениях, что предоставили их дикому скоту и быкобоям. Шкипер Уистлер, как обычно, ухватил самую суть, записав, что Ямайка «может стать одним из богатейших мест в мире; испанцы называют ее садом Индии. Но скажу вот что – садовники очень плохи, потому что пожинают немногим больше того, что растет само».

В действительности испанские колонисты на Ямайке столкнулись с любопытной проблемой. Потомки Колумба доказывали в суде, что его католическое величество даровал Ямайку Колумбу в личное владение, и, как таковое, она должна перейти к его потомкам. Это небывалое требование, основанное на сомнительных основаниях, вызвало такое смятение, что поселенцы никогда толком не знали, проживают ли они на землях испанской короны или в имении Колумбовых потомков. В проникнутой сутяжничеством атмосфере испанской колониальной политики такая двойственность отпугивала всех фермеров, кроме самых больших оптимистов. Спустя 161 год после того, как Колумб объявил остров владениями Фердинанда и Изабеллы, колония столь обеднела, что английские захватчики с трудом отличали ее богатейших плантаторов от беднейших работников. Ни те ни другие не знали роскоши. Все одевались в рабочую одежду, питались одной и той же однообразной пищей и жили в убогих одноэтажных домиках, выстроенных из забитых в землю столбов, обмазанных засохшей известкой. Многие семьи колонистов практиковали внутрисемейные браки, и очень немногие из них были достаточно богаты, чтобы содержать много рабов. После века с лишним тяжких трудов испанские колонисты все еще жили в постоянной борьбе за существование, с трудом перебиваясь на ежегодном доходе от шкур, лярда, сала и пряностей и с надеждой дожидаясь тех времен, когда Совет Индий решит всерьез заняться их островом. Главным событием года становился приход корабля из Испании, доставлявшего новости с родины, мануфактуру, да иной раз – новых правительственных чиновников. В остальном Ямайка существовала словно на другой стороне земли, настолько она была оторвана от мира и забыта. Вилья-де-ла-Вега, располагавшийся всего в шести милях от огромной естественной гавани, где позже был построен Кингстон, уныло примостился на самом краешке Ямайки, и большинство испанцев больше жались к берегу, в котором видели единственную связь с внешним миром, чем устремлялись к нетронутым внутренним частям острова.

Пенн и Венейблс были в некоторой степени осведомлены о состоянии Ямайки. Английские корабли часто кренговались в ее укромных бухтах, а испанские поселенцы только радовались появлению английских контрабандистов, снабжавших островитян товарами, которые Испания либо забывала присылать, либо продавала по непомерным ценам. Кроме того, двенадцать лет назад большой отряд английских каперов дерзко высадился на остров, захватил Вилья-де-ла-Вегу и удерживал до получения выкупа. Несколько участников того рейда были в числе моряков Пенна и могли посоветовать комиссарам, как лучше захватить испанские позиции. Честно говоря, испанцы на Ямайке свели столь печальное знакомство с пиратами и прочими хищниками, что у них выработалось здоровое уважение к налетчикам всякого сорта. Они знали, что их укрепления долго не продержатся, и при первом появлении вражеских парусов на горизонте обычно смирялись с неизбежностью. Они грузили свое добро на телеги, забирали семьи и бежали в горы, чтобы переждать, пока грабители уйдут восвояси. Такова же была их первая реакция, когда 9 мая 1655 года испанские часовые на дозорной башне сообщили о мощном английском флоте, направлявшемся прямо к якорной стоянке.

В тот день, когда перед английским флотом показалась Ямайка – «очень высокая земля вдалеке», – скончался комиссар Уинслоу, ветеран Нью-Плимута. Говорили, что не выдержало разбитое сердце, что его дух подкосил позор, пережитый при Санто-Доминго; но более вероятно, что убили комиссара лихорадка, отсутствие надлежащей медицинской помощи и суровая жизнь. Ему было шестьдесят семь лет. Его тело закрыли в гробу, положив в ноги два ядра, и спустили на веревках за борт «Свифтшу», оставив там, пока шла похоронная служба. Затем, с последним «аминь», веревки отпустили, и гроб с плеском погрузился в прозрачные воды Карибского моря, а с кораблей Пенна над могилой комиссара прогремел салют из сорока двух пушек. Смерть Уинслоу определила настрой новой кампании: когда флот входил в будущую Кингстонскую бухту, английские войска мало походили на тех самоуверенных оптимистов, что столь гордо ступили на берега Эспаньолы. Теперь люди были угрюмы, измучены болезнями и нервозны. Общая подавленность сказалась и на Венейблсе. Когда корабли бросали якоря у ямайского побережья, он мрачно мерил шагами палубу, втянув голову и низко надвинув шляпу. Он не поднял головы даже в ответ на робкие приветственные крики своих людей, проходивших на шлюпках вдоль борта корабля на пути к месту высадки. За несколько часов до того он сурово предупредил, что всякий, кто повернется спиной к врагу, будет убит на месте стоящим рядом; иначе обоих казнят за трусость. С этой мрачной мыслью в уме солдаты, которым помогал слабый бриз, быстро приближались к испанскому берегу. Они уже видели малые оборонительные брустверы и различали дымки из пушек – защитники острова открыли огонь.

Венейблс переоценивал опасность. Военная позиция Ямайки имела мало общего с неприступной обороной, которую он встретил на Эспаньоле. Испанское население Ямайки было слишком малочисленно и слишком слабо вооружено, чтобы возвести укрепления, подобные тем, которыми воспользовался граф Пенальва. В Вилья-де-ла-Вега не было укреплений, заслуживавших этого названия; не было и ополчения, которое можно было бы созвать для усиления городского гарнизона. Ямайские испанцы не уступали отвагой тем, что сражались под командованием Пенальвы, но они были не так глупы, чтобы думать, что смогут отразить атаку семи или восьми тысяч англичан, как бы жалко те не выглядели. В данный момент испанцы, собственно, еще сомневались в целях пришельцев и главным образом хотели выяснить, чего ради затеяна загадочная атака. Никто из европейцев, в том числе и испанцы, не числили несчастную Ямайку среди земель, ст оящих столь массированного нападения. Испанцы надеялись, что английские моряки по ошибке вышли не туда, куда собирались, или хотят только пополнить припасы на пути к более крупной цели. Все же из предосторожности 180 человек островного гарнизона заняли позиции у места высадки.

Предводителем их был губернатор дон Хуан Рамирес де Орельяна. Этого несчастного так мучили покрывавшие все тело болячки и нарывы от неизлечимой кожной болезни, что его приходилось всюду носить на мягких носилках и спеленутым, словно младенца. За брустверами на месте высадки были установлены всего три пушки, пригодные к использованию, так что гарнизон со своей миниатюрной батареей вряд ли мог причинить существенный урон, даже стреляя исключительно метко. Они выпустили около двадцати ядер впустую, целясь в передовой английский корабль «Мартин», двигавшийся к мелководью, и с судна на выстрелы испанцев ответили столь же безуспешно. Едва англичане начали высадку, испанцы оставили свои позиции и поспешно вернулись в город, не потеряв ни одного человека. Там они позаботились об эвакуации своих семей и сбежали в холмы, откуда горстка разведчиков мрачно наблюдала, как английская пехота, полк за полком, высаживается на берег и с угрожающей неторопливостью разбивает лагерь. На следующее утро, когда английская колонна целеустремленно двинулась в глубь острова, испанцы не выдержали напряжения. Они выслали двух парламентеров под флагом перемирия к английскому командующему. Представ перед Венейблсом, посланцы уведомили его, что, если ему нужно продовольствие, испанские колонисты с радостью поделятся, насколько смогут, говядиной и хлебом из кассавы, чтобы экспедиция могла продолжать путь. Резкий ответ Венейблса подтвердил их худшие опасения. Он, как без обиняков заявил генерал, «явился не грабить, а растить хлеб» и намерен превратить остров в постоянное владение республики. В два часа того же дня английская пехота беспрепятственно вошла в покинутый жителями Вилья-де-ла-Вега.

Перед испанским руководством встала дилемма. Впервые за всю историю колонии тщетно было бы дожидаться, пока пришельцы уйдут сами. Если Венейблс сказал правду, необходимо предпринимать активные действия для изгнания англичан. Более того, испанцы по собственному опыту знали, что следующие два или три месяца – лучшее время для борьбы против оккупантов. Наступало самое трудное время засушливого сезона, а в засуху пришельцам будет исключительно трудно охотиться и обеспечивать себя пропитанием. Вполне возможно, что, отступив в труднодоступную центральную часть острова, испанцы смогут оказывать военное давление на англичан, пока естественные условия Ямайки не изнурят армию вторжения. Испанские колонисты как никто знали, что скудная экономика Ямайки едва способна прокормить три тысячи душ и не выдержит появления еще шести или семи тысяч ртов. В данном случае голод становился союзником испанцев. Но в ближайшие несколько дней требовалось потянуть время, чтобы дать возможность беженцам отойти в холмы и спрятаться в привычных укрытиях. Чтобы выиграть время, отважная депутация поселенцев вернулась в столицу и предложила английскому командованию переговоры. Генерал Венейблс и его штаб, находившиеся в Вилья-де-ла-Вега, пребывали в наилучшем расположении духа. Они радовались, что наконец отделались от моряков, и хвастливо заявляли, что теперь, когда у них развязаны руки, армия покажет, на что способна. Их совершенно сбила с толку легкость, с какой удалось захватить испанскую столицу, и они беззастенчиво обманывали себя мыслью о важности нового завоевания. Вилья-де-ла-Вега, уверяли они, великолепный трофей. На деле город, разумеется, ничего не значил ни в военном, ни в коммерческом смысле. Эту занюханную провинциальную столицу испанцы без всякой жалости бросали и перед лицом менее грозных завоевателей. Пока Венейблс со штабом раздували важность своих достижений, английские солдаты, раздраженные запретом на грабеж, бродили по покинутым улицам, взламывали двери, оскверняли церкви и рылись в домах в поисках добычи. Их ожидало разочарование. Испанцы вывезли все подчистую, погрузив все мало-мальски ценное на телеги беженцев. В городке осталось лишь несколько поломанных кроватей, стульев и столов. Англичане хватались и за эти жалкие трофеи, срывали даже облысевшие и засаленные коровьи шкуры, которыми были застелены полы в хижинах рабов. Эти коровьи шкуры отправили в Англию, где обменяли на груз галет, муки и гороха. Таков был единственный доход, полученный Венейблсом и его людьми от захвата испанского городка.

К тому времени как в город прибыла испанская делегация, Венейблс, комиссар Батлер и прочие старшие офицеры обосновались в ратуше на главной площади, где прежде располагался городской совет. Испанцев провели в это столь знакомое им здание для первого этапа переговоров, продемонстрировавших тупоумие англичан и сравнительную сообразительность их испанских противников. Со стороны англичан переговоры возглавили Венейблс, генерал-майор Фортескью (его заместитель), еще несколько старших офицеров и комиссар Батлер. Советником и переводчиком служил Томас Гейдж, самозваный эксперт в американских делах. Испанскую делегацию, как ни странно, возглавлял португалец Франсишку де Карвахал. Он выступал как представитель «сархенто майор», или старшего офицера, занятого между тем более важным делом: он командовал отступлением беженцев. У испанской делегации была, само собой, единственная цель: как можно дольше затягивать переговоры, пока их товарищи готовятся к войне. Ради этого они готовы были проявлять глубочайшее смирение и прикрываться бесконечным политесом. Англичане, напротив, считали, что переговоры нужны лишь для обсуждения условий капитуляции испанцев: они были настолько уверены, что испанская Ямайка у них в руках, что ломились напролом и в конечном счете позволили себя одурачить.

Венейблс начал первую встречу, с характерным для него высокомерием отказавшись обсуждать какие-либо важные вопросы, пока испанцы не согласятся обеспечивать английские войска ежедневными поставками говядины, овец и хлеба из кассавы. Его люди, величественно заявил генерал, долго пробыли в море и нуждаются в свежем мясе, а доставить эту пищу должны испанцы. Он не стал упоминать, что оголодавшие английские солдаты уже понемногу уничтожают все живое, до чего могут дотянуться, в том числе и тягловый скот. И что очень скоро в Вилья-де-ла-Вега не останется никакого мяса. Карвахал был достаточно проницателен, чтобы не упустить представленный ему Венейблсом случай затормозить переговоры еще до их начала, и очень тактично закрыл встречу под предлогом, что ему нужно немедленно вернуться в испанский лагерь и отдать необходимые распоряжения для исполнения пожеланий английского генерала.

На встрече, которая произошла на следующий день, Венейблс бушевал. Он, сказал генерал Карвахалу, велел доставить его голодным людям не меньше трехсот голов скота и побольше кассавы, а квартирмейстер доложил, что испанцы пригнали всего три десятка тощих коров, а хлеба не привезли вообще. Он не позволит морочить себе голову! И он никак не ожидал, что испанцы нарушат слово. На этот взрыв эмоций Карвахал невозмутимо и уверенно отвечал, что хотя кассавы найти не удалось, так как ее на острове мало, но скот был бы доставлен в потребном количестве, если бы не некоторые затруднения. К несчастью, испанский лагерь расположен так далеко, что трудно пригнать из него в город полудикий скот. Впрочем, он обещал, что завтра все наладится. Затем Карвахал весьма любезно попросил позволения осведомиться, по какому праву англичане претендуют на Ямайку, если остров уже сто лет в руках испанцев и их права подтверждены папской буллой. На этот вопрос Гейдж находчиво ответил, что англичане намерены отобрать Ямайку у испанцев, как испанцы отобрали ее у индейцев. Что же до папы, сострил он, то папские гарантии к этом делу никакого отношения не имеют, ведь во времена Генриха VIII папа готов был подарить Англию любому принцу, который вздумал бы ее захватить, да вот никто не принял вызов. По словам одного из испанских делегатов, «парламентеры долго и сердечно смеялись над этой шуткой». Затем Венейблс напомнил об условиях, на которых испанцы должны сдать остров, и принялся зачитывать длинный и подробный список, однако Карвахал вежливо сообщил, что они не уполномочены обсуждать условия сдачи без консультации с губернатором и его советом. Тогда Венейблс окончательно вышел из себя и наотрез отказался вести дела с испанцами, пока к нему не явится лично губернатор. И Карвахал опять воспользовался предлогом для нового затягивания переговоров.

Еще два дня тянулись переговоры: на сей раз губернатор Рамирес возглавил депутацию, приведя в отчаяние англичан, с ужасом и отвращением взиравших на этого несчастного, изуродованного оспинами инвалида, к которому английские врачи отказывались даже прикоснуться. Тем временем каждый лишний день позволял испанцам продолжать эвакуацию, причем настроение беженцев поднималось по мере того, как они осознавали глупость своего противника. Наконец Рамирес принял условия, выставленные Венейблсом, однако это был жест слабого и усталого человека, когда же известие о нем дошло до лагеря испанцев, там состоялось общее собрание, на котором большинством голосов денонсировали и капитуляцию, и самого губернатора. Испанские поселенцы не собирались отдавать свои земли с покорностью, какой требовали неразумные и нестерпимо суровые условия капитуляции. Черновик договора настаивал, чтобы все противники, способные носить оружие, все испанские форты, амуниция, военное снаряжение и корабли, стоящие в портах, были в течение десяти дней переданы англичанам. Английские комиссары обещали испанским поселенцам полную неприкосновенность, но намеревались их разоружить, оставив право носить шпаги и кинжалы только за офицерами. Любой испанец, желавший покинуть остров, был вправе это сделать, и ему обеспечивался транспорт. Однако уезжающие могли взять с собой только одежду, книги и письменные документы, которые хотели сохранить. Все прочие ценности, товары и имущество, вывезенное беженцами, следовало возвратить на прежние места. Имелась также статья, обещавшая особые льготы всякому рабочему или ремесленнику, решившему остаться под властью английского закона, и еще одна статья, сулившая рабам скорое освобождение. Для обеспечения этих обещаний комиссары требовали переписи всех лиц, желающих остаться на Ямайке, и обязали испанские власти представить соответствующее количество заложников. Короче говоря, Ямайка становилась полной собственностью англичан, а прежние жители могли либо оставаться в качестве граждан второго сорта, либо убираться на все четыре стороны.

Неудивительно, что испанцы предпочли драться. Губернатор Рамирес, чувствовавший, что уронил свою честь согласием на капитуляцию, и понимавший, что он не в состоянии возглавить военные действия, сдался англичанам вместе с несколькими старшими офицерами. Тем самым командование испанскими войсками перешло к молодым и более решительным поселенцам, из которых вскоре выдвинулись несколько превосходных руководителей партизанской войны. Во главе с ними испанцы начали ожесточенную кампанию, продлившуюся три года и доставившую англичанам немало бед. Как часто бывает, первой жертвой кампании стал невинный мирный житель. Это был чернокожий раб, которого хозяин – один из заложников, содержавшихся в Вилья-де-ла-Вега, – послал с письмом в испанский лагерь. Его немедленно арестовал испанский пикет и, приняв негра за подосланного англичанами шпиона, без лишних слов задушил. Но одной гибели безвестного негра было недостаточно, чтобы разрушить иллюзии, в которых пребывали Венейблс и его штаб. Они были настолько уверены, что испанцы не дерзнут сопротивляться превосходящим силам англичан, что почти не беспокоили себя установкой охраны или разведкой. Они тратили время, составляя раздутый инвентарный список захваченной сокровищницы Антил, чтобы представить его на радость лорду-протектору. Они перечисляли в списке количество и стоимость сахарных плантаций и сахароварен острова, наугад прикидывали стоимость рабов, которых рассчитывали отнять у испанцев (и совсем не собирались освобождать), рассуждали о существовании не открытых еще золотых и серебряных рудников в глубине острова и даже подумывали о том, чтобы варить на Ямайке пиво и эль. Они все еще грезили наяву, когда проявились первые признаки тревоги. Партия охотников, собравшихся пострелять цесарок, не вернулась в город. По неизвестным причинам прекратились поставки скота, ежедневно доставлявшегося испанцами. Затем пришло донесение, что английские фуражиры попали в устроенную неизвестными убийцами засаду и что несколько испанских заложников тайком скрылись из Вилья-де-ла-Вега. Венейблс с опозданием понял, что его провели.

Он отреагировал с необычной для него быстротой. Пехоту отправили выслеживать испанских беженцев, а моряки на легких судах двинулись вдоль побережья в расчете перерезать испанцам путь к отходу. Но было поздно. Испанцы успели уйти далеко и с большим искусством скрыли свой маршрут. Люди Венейблса вернулись через несколько дней с пустыми руками, угнетенные потерей нескольких солдат в стычке с испанской иррегулярной кавалерией, блестяще защищавшей арьергард.

Англичане медленно и трудно начали постигать премудрости ведения партизанской войны в тропиках во всем ее драматизме. К их чести надо сказать, что хотя обучались они мучительно медленно, но в конце концов ухватили основные правила ведения боевых действий и в конечном счете стали столь же опасны в лесной войне, как ужасавшие их некогда быкобои Эспаньолы. Но поначалу повторилась вся горечь разгрома при Санто-Доминго. Испанцам был известен каждый дюйм местности; английские пехотинцы слепо попадались в ловушки и несли большие потери; и даже, когда противник показывался на глаза, офицеры Венейблса не представляли, как обезвредить проворного врага. Последовала серия мелких стычек: попадали в засады партии, отправленные за водой, и передовые патрули; заставали врасплох и рубили насмерть охотников и лесорубов. Иной раз единственный, перепуганный до полусмерти выживший добирался до своих с вестью о резне, но чаще испанцы методично уничтожали всех попавших в засаду и оставляли тела в качестве предостережения. Партизаны не могли брать пленников, потому что еды у них едва хватало для себя и своих семей, и они опасались, что бежавший пленник сообщит англичанам, с каким трудом они выживают в своих горных лагерях. Проходили месяцы, партизаны не получали никакого подкрепления с других Антильских островов, и ход военных действий понемногу оборачивался против них. Англичане избрали новую беспощадную тактику. Они «морили голодом» врагов, выжигая на корню посевы и сравнивая с землей каждую найденную в лесах хижину. Войска Венейблса тоже начали устраивать засады на горных тропах; снабжали дозорных захваченными у испанцев лошадьми и порой успевали перехватить налетчиков, не дав тем скрыться в глубине острова. И еще, производя хорошо спланированные высадки в разных частях побережья, они понемногу захватывали оставшиеся у врага территории. С наступлением дождливого сезона несколько отрядов партизан не выдержали жизни в заливаемых дождями горах и ушли в город, чтобы сдаться. Другие понемногу перебирались на Кубу, отважно пересекая девяностомильный пролив между островами на долбленых каноэ из хлопкового дерева, и наконец на острове остались только самые упорные бойцы сопротивления. Эта последняя горстка держалась стойко, но в конце концов англичане выследили их последнее укрепление на северном берегу, взяли его штурмом и изгнали с Ямайки последних испанцев.

Однако все это время подлинная битва за Ямайку велась не пушками и не копьями. Ее вели топорами и мотыгами на равнинах вокруг города Вилья-де-ла-Вега. Здесь англичане проходили жестокую школу выживания на Золотых Антилах. Экспедиция, высадившаяся на этих плодородных берегах, была слабо обеспечена продовольствием, и комиссары понимали, что для армии дело жизни и смерти – расчистить землю и прокормиться своим трудом. Доставка продовольствия из Англии и с Барбадоса, осуществлявшаяся в лучшем случае нерегулярно, не могла продолжаться до бесконечности, и у экспедиции имелось от шести до восьми месяцев, чтобы превратить сельское хозяйство Ямайки в базу, способную поддержать колонию. Отчаявшись, они попытались в приказном порядке превратить солдат в фермеров. Каждому полку были выделены участки земли в низинах, и солдаты должны были возделывать их под надзором офицеров. В теории все было неплохо и пришлось по нраву полковникам, желавшим сохранить свои войска на случай внезапной атаки испанцев. На практике же затея с треском провалилась: комиссары не понимали, что никакой приказ не сделает из солдата фермера и что люди, прибывшие на Ямайку с мечтой о беззаботной жизни на Антилах, не готовы превращаться в батраков у собственных офицеров. Сами офицеры портили дело, рассматривая выделенные им земли как собственные поместья и бестактно требуя направлять нищих шотландцев, ирландцев и прочих бедняков на работы вместе с простыми солдатами. Враждебность между офицерами и рядовыми с самого начала угрожала всему проекту, и мятеж назревал быстро. Наконец даже оставшиеся без земель младшие офицеры присоединились к рядовым и стали требовать своей доли в добыче, взятой на Ямайке.

Делиться, в сущности, было нечем, потому что возделывание «сада Индий» шкипера Уистлера оказалось небыстрым делом. Не хватало земледельческих орудий, тропические почвы оказывались прискорбно скудными, и даже ополченцы, навербованные на Сан-Кристофоре и Барбадосе, не знали, что здесь сажать. Солдаты так пали духом, что забрасывали уже расчищенные и зараставшие сорняками участки, а на пайках, урезанных до трех постных дней в неделю и трех галет каждые семнадцать дней, у них недоставало сил сводить девственный лес. Жизнь стала такой суровой, что несколько беглых подмастерьев и ссыльных с Барбадоса стали проситься обратно к прежним хозяевам. Они предпочитали понести наказание и отбыть до конца срок, чем оставаться на Ямайке. Правда, один барбадосский офицер преуспел в новом ремесле плантатора. Но, когда оказалось, что он обязан еще и платить жалование солдатам, ему пришлось распродать имущество и уехать с острова.

Часто от солдат-фермеров вреда было больше, чем проку. Они рубили плодовые деревья, вытаптывали засеянные испанцами поля кассавы и распугивали дикий скот. В первые беззаботные дни после высадки солдаты не брезговали забивать в пищу собак, ослов, кошек, змей и грызунов. Но такая охота опасно сократила запас живности на острове, и теперь солдатам приходилось учиться пасти дикий скот в саванне. Впрочем, ковбои из них получались никудышные, и с досады они стали стрелять скотину из аркебуз. Это было ошибкой – страх заставил стада, державшиеся прежде на равнинах, откочевать в леса, где их было почти невозможно выследить. Одна охотничья партия англичан, из самых неприспособленных, окружила маленькое стадо, открыла огонь со всех сторон и, не убив ни единой коровы, перестреляла несколько своих людей. Даже когда аркебузирам случалось попасть в цель, пуля редко валила корову на месте, и раненое животное убегало в чащу, где тушу нельзя было отыскать. По словам одного английского офицера, он, проезжая через лес, видел восемьдесят дохлых коров, бесполезно гниющих на солнце; а генерал-майор Седжвик мрачно описывал в письме Кромвелю условия жизни на острове: «Наши солдаты уничтожили всю провизию и скот. Куда бы они ни пошли, за ними остаются руины. Ни копать, ни сажать они не хотят и не могут и готовы скорее умирать с голоду, чем трудиться».