Текст книги "Черным по черному"

Автор книги: Тим Пауэрс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 23 страниц)

“Он прав, – успокоил себя ирландец. – Вряд ли они окажутся здесь быстрее, чем мы пройдем в ворота, да и было бы сущим безумием приближаться к городским стенам на расстояние пушечного выстрела. Судя по всему, они действительно решили, что мы оставили охранника у той проклятой стенки”.

Тут янычары поравнялись со стеной и закружились вокруг, а следом средняя часть стены беззвучно превратилась в облако пыли, и Даффи увидел, как полетели наземь несколько всадников и лошадей. Мгновением позже прокатился грохот взрыва.

Начав огибать южный угол стены, они услышали, как открываются Коринфские ворота, и фон Зальм, который понемногу начал крениться в седле, уже не возражал, когда все ускорили шаг.

Глава 16

Как все чаще случалось в последние дни, Даффи проснулся внезапно, будто его кто-то ударил. Одним махом он сорвался с койки и вскочил на ноги, испуганно оглядываясь и пытаясь сообразить, где находится и что означает сумеречный свет за окном – занимающийся день или поздний вечер.

Резкое движение Даффи заставило еще одного спящего с всхлипом вскочить на своей койке.

– Что за черт! – гаркнул он, отчаянно моргая и хватаясь за сапоги. – Что за черт!

Из темной глубины комнаты донеслось несколько хриплых стонов, а из дальнего угла проворчали:

– Что, во сне Сулейман щиплет за задницу? Напейся, перед тем как лечь, и будешь спать как убитый.

“В этом-то я как раз не уверен, – подумал Даффи. Он взял себя в руки и присел на койке, меньше чем за десять обычно необходимых секунд припомнив, кто он такой, где находится и зачем. – Теперь вечереет, – гордо сказал он себе. – Днем мы совершили вылазку, чтобы отбросить турок вон с того пригорка, мое ружье дало осечку, а бедный старина Бобо пропустил удар скимитары, пока отбивал две другие. Все это я помню”.

Он натянул сапоги и снова поднялся, уже не в первый раз за двенадцать дней пожалев об отсутствии воды для мытья.

– Дафф, это ты? – произнес еще кто-то рядом.

– Я.

– Далеко собрался?

– На улицу. Пойду где-нибудь выпью.

– Эйлиф в “Бесподобном пахаре” на той стороне Картнерштрассе, возле церкви капуцинов. Бывал там?

– Еще бы. – Последние пять месяцев Даффи усердно восполнял свое трехлетнее отсутствие в легендарной таверне наемников, открытой в 1518 году эмигрантом-англичанином, лишившимся ноги в мелкой стычке на венгерской границе. – Я, пожалуй, и сам туда двину.

– Весьма разумно, – согласился собеседник. – Так или иначе, он собирался с тобой побеседовать.

– Ну, выходит, мне и раздумывать нечего. Да и сам подходи, как выспишься.

Даффи вышел на улицу, полной грудью вдохнув прохладный восточный бриз, не стихавший последние две недели. Ветер разогнал скопившиеся за день облака, и над самыми крышами был отчетливо виден Орион. На замусоренной мостовой тут и там вспыхивали костры и жаровни, мимо с целеустремленным видом проходили компании солдат, мальчишки – продавцы дров копались в развалинах домов, довольные количеством растопки, которой могли наполнить свои корзины в преддверии зимнего сезона. В бараках неподалеку кто-то играл на флейте, и Даффи мурлыкал мотивчик себе под нос, шагая вдоль Шварценбергштрассе. Снаружи “Бесподобный пахарь” мало чем отличался от других зданий в округе: это было низкое строение с черепичной крышей, с крохотными окошками из освинцованного стекла, через которые на булыжную мостовую пробивались лишь слабые отблески света, и с вывеской в виде ржавого плуга, плоско закрепленной на кирпичной стене и практически невидимой в темноте. Даффи одолел несколько ступенек перед тяжелой дубовой дверью и кулаком постучал по вытертому пятну ниже пустой петли от дверного кольца. Через несколько секунд дверь распахнулась внутрь, выпустив на улицу сгусток света и смесь запахов мяса, приправ, пива и пота. Молодой верзила с соломенными волосами и глазами навыкате воззрился на пришельца поверх пенящейся пивной кружки.

– Можно войти? – с улыбкой поинтересовался Даффи. – Я из…

– Знаю, – произнес парень, опуская кружку и вытирая губы тыльной стороной ладони. – Из отряда Эйлифа. Видал тебя сегодня со стены. Заходи. – Он шагнул назад, взмахом руки пригласив Даффи внутрь.

В главный зал спускались пять ступенек, отчего потолок с тяжелыми балками казался выше. На дюжине столов свечи и лампы отбрасывали рассеянный желтый свет, гул разговоров, взрывы смеха, звяканье кружек раздавались в помещении, столь надежно замкнутом массивными стенами и тяжелой дверью, что снаружи случайный прохожий вряд ли мог заподозрить о царящем внутри веселье. Была и музыка, ибо старый Фенн, хозяин заведения, извлек откуда-то древнюю арфу – трофей бог знает какой забытой кампании – и наигрывал старинные сельские мотивы, на кои импровизировал весьма непотребные вирши. Даффи проложил путь вниз по ступеням и начал протискиваться сквозь толпу к тому месту, где, как он знал, можно было найти вино.

– Даффи! – прорезал общий шум чей-то крик. – Брайан, черт тебя дери! Сюда!

Ирландец огляделся и заметил Эйлифа, который с двумя другими капитанами ландскнехтов занимал стол у стены. Несколько человек перед ним расступились, он подошел к столу и присел. Остатки хлеба и колбасы на столе указывали, что капитаны сидят здесь с обеда.

– Брайан, познакомься с Жаном Верто и Карлом Штейном, капитанами двух вольных отрядов.

Даффи кивнул. Штейн, высокий и поджарый, со старым шрамом, изгибавшимся из паутины морщин у левого глаза вниз до самой скулы, был ирландцу знаком: Даффи встречал его пятнадцать лет назад при сражении на Рейне. Дородный великан Верто, в чьей окладистой черной бороде не было ни единого седого волоска, вот уже больше двадцати лет был капитаном одного из самых свирепых отрядов ландскнехтов – или ласкуентов на их родном фламандском – во всей Европе.

– Что пьешь, Даффи? – скрипучим голосом поинтересовался Штейн. Прежде чем Даффи успел ответить, капитан потянулся и сграбастал одного из солдат своего отряда. – Эберс, – сказал он, – притащи-ка нам бочонок того темного пива.

– Бочонок, сэр? – с сомнением повторил Эберс. – Разве он не под замком? Как насчет…

– Черт тебя подери, если бы ты столь же расторопно повиновался мне в бою, нас стерли бы с лица земли много лет назад. Ты получил приказ – вперед!

Даффи открыл было рот, чтобы сказать, что предпочитает вино, но тут же прикусил язык.

“Теперь, когда бедняга Эберс рискует жизнью, чтобы принести это пиво, отказаться я не могу”, – подумал он беспомощно. Пожав плечами, он с улыбкой обернулся к Штейну:

– Темное пиво? В октябре? Где же Фенн мог его раздобыть?

– “Херцвестенское”, – сообщил Штейн. – Владелец трактира Циммермана, как его бишь, Эйлиф? Тот, что нанял твой отряд.

– Аврелиан, – ответил Эйлиф.

– Вот-вот. Этот Аврелиан, похоже, запас довольно много своего весеннего продукта как раз для подобного случая, – он сделал широкий жест, который, как понял Даффи, объединил скопившиеся у городских стен турецкие войска, – и сейчас раздает его солдатам. Прошло уже двенадцать дней, а солдат всех мастей в городе не меньше десяти тысяч. Удивительно, что еще что-то осталось.

– Может, это сродни истории с хлебами и рыбой? – предположил Даффи.

– Мне больше по вкусу чудо этого Аврелиана, – заметил Верто.

– Ну так вот, Дафф, – проговорил Эйлиф, пропустивший мимо ушей последние замечания, – я позвал тебя, потому что бедный старина Бобо отправился сегодня на тот свет. А завтра поутру все капитаны ландскнехтов вместе со своими лейтенантами встречаются в трактире Циммермана с фон Зальмом и прочими шишками, чтобы просить прибавки к жалованью – сдается нам, мы крепко держим их за горло, – и хотелось бы предстать во всей красе. Ты, стало быть, теперь производишься в лейтенанты.

– Я?

Внезапное совпадение между появлением “Херцвестенского” и посещением трактира Циммермана вызвало у Даффи смутную тревогу. В первый раз за пять месяцев он почувствовал, как ощущение самостоятельности начинает его покидать.

“Возможно, – подумал он, – все начиная с гибели Бобо и кончая отправкой Эберса за пивом не случайно”.

– Господи боже, Эйлиф, ведь я в твоем отряде совсем недавно. Не меньше дюжины твоих старых волков куда больше заслуживают этого звания, и, если я встану им поперек, не миновать бунта.

– Плевать, – беззаботно ответил Эйлиф. – Они и раньше пытались бунтовать, и поводы для этого бывали посерьезнее. У меня талант усмирять мятежи. Вдобавок ты подходишь как нельзя лучше – мало у кого из моих ребят такой боевой опыт, да и мозгов у тебя гораздо больше.

– А вот твой отказ, – заметил Верто с улыбкой, – будет означать бунт прямо сейчас.

– Даффи это знает! – рявкнул Эйлиф.

– Ясное дело, – согласился ирландец. – Я и не думал отказываться. – Покосившись, он увидел Эберса с бочонком под мышкой, который на пути к столу расталкивал локтями строптивых пьяниц.

– Вот наконец и пиво, – проговорил Штейн, поднимаясь на ноги. С лязгом выхватив меч, он повернулся к преследователям Эберса. – Это для меня! – крикнул он. – Прочь, псы, если не хотите отправиться назад, унося в руках свои потроха!

Разгоряченные ландскнехты отступили, высказывая замысловатые суждения о многочисленных привилегиях командиров. Эберс грохнул бочонком об стол и отдал честь:

– Приказ выполнен, сэр.

– Отлично, приятель. Нацеди себе кружку и проваливай.

– Ну, значит, решено, – сказал Эйлиф, который открыл кран и теперь разливал коричневую пенящуюся жидкость по кружкам. – Утром отправляешься со мной в трактир Циммермана. – Он закрыл кран и поставил перед ирландцем полную кружку, затем коркой хлеба принялся собирать со стола разлитое пиво.

– Хорошо. – Даффи глубоко вздохнул и одним глотком осушил кружку до половины. – “Черт возьми, – подумал он. – Напиток что надо”. Эйлиф, который с аппетитом пережевывал намокший в пиве хлеб, был, похоже, того же мнения.

Ловко поворачиваясь в толпе на деревянной ноге, к столу притопал Фенн.

– Что тут за шум? – хищно усмехаясь, спросил он. – У меня тихое семейное заведение.

– Фенн, мы это отлично знаем, вот и решили прибрать твое знатное пиво подальше от тех чертовых пьяниц, – ответил Даффи. – Целее будет. – Он допил то, что оставалось в кружке, и снова налил.

– Могу я понять так, что вы берете весь бочонок?

– Вот именно, – подтвердил Штейн. – Нужно отпраздновать производство Даффи в лейтенанты.

– Ха! – воскликнул Фенн и ударил деревяшкой в пол, что должно было соответствовать хлопку ладонью по колену. – Даффи? Ходячий бурдюк с вином? Ловко придумано! Тогда Дионис, Силен и Бахус точно на вашей стороне.

Ирландец насторожился, услышав последнее имя, но Фенн уже беззаботно хохотал, довольный своей шуткой.

– По этому поводу песня! – крикнул хозяин. В ответ раздались одобрительные хлопки, и шум голосов немного стих, ибо Фенна любили слушать.

– Давай “Гримасницу обезьяну”! – рявкнул один солдат.

– Нет, “Как святая Урсула пошла по третьему кругу!” – завопил другой.

– Тихо, вы, крысы! – сказал Фенн. – Тут серьезный повод. Брайан Даффи произведен в лейтенанты отряда швейцарца Эйлифа.

Раздались приветственные крики – несмотря на все опасения Даффи, среди солдат он был хорошо известен и пользовался уважением. Одноногий заспешил к стойке, где держал бочонки с вином и свою арфу, переваливаясь точно бочонок, который катят на одном ребре. Взяв инструмент, он извлек долгий звучный аккорд, после чего полились первые ноты старой песни трубадуров “Fortuna, Imperatrix Mundi”.

Фенн пел, и почти все собравшиеся хором вторили ему, что есть мочи горланя старинные стихи о капризном колесе фортуны. Даффи надрывался не меньше остальных, лишь однажды прервавшись, чтобы осушить вновь наполненную кружку, которой принялся отбивать такт по столу. Когда Фенн закончил песню, общий хор так и не умолкал, и, пожав плечами, он начал сызнова. Даффи уселся и еще раз наполнил кружку темно-янтарным пивом. Задумчиво отхлебнул глоток. Как при звуках знакомой музыки предстают картины давно ушедших дней или случайный, едва уловимый аромат оживляет забытые детские переживания, так вкус пива, приправленный старинной мелодией трубадуров, сейчас пробуждал в нем глубоко спящие воспоминания, нечто приятное, но давно позабытое. Обычно не склонный копаться в собственной памяти, он уцепился за эту ниточку с безрассудной целеустремленностью пьяницы. В следующий миг Эйлиф изумленно уставился на него, ибо ирландец вскочил с воплем, который оборвал песню, уже, впрочем, начавшую сбиваться с ритма. Окинув взглядом изумленные лица, он поднял пенящуюся кружку и произнес что-то на языке, никому в компании не известном.

– Это, похоже, галльский, – предположил Фенн. – Эй, Даффи! Давай без твоей тарабарщины. Скажи спасибо, я не заставляю своих гостей изъясняться на богобоязненной латыни.

Ирландец, кажется, заметил, что его не понимают. Рассмеявшись, он подошел к Фенну и протянул руки к арфе. Хозяин неуверенно улыбнулся, точно не вполне понимая, кто перед ним, однако через мгновение отдал свою арфу. Даффи взял инструмент, пальцы его легко прошлись по струнам, извлекая тихую прерывистую мелодию, подобную музыке, что приносит издалека ветер. Он взглянул вверх, попытался заговорить, смолк и следом выкрикнул:

– Aperte fenestras!

– Ого! – воодушевился Фенн. – Говорю о латыни, и латынь в ответ. Вы что, болваны, не слышите? Откройте окна!

Озадаченные, но не утратившие пьяного энтузиазма ландскнехты поспешили открыть ставни и распахнуть немногочисленные узкие окна. Даффи обернулся к двери за своей спиной, одной рукой откинул засов и ударом ноги открыл ее настежь. Судя по грохоту обрушившихся ящиков, дверь вряд ли предназначалась для использования по прямому назначению, однако Фенн только рассмеялся, когда порыв западного ветра пронесся по комнате. И вот ирландец заиграл. Это был стремительный мотив с молниеносными переходами, где напряжению и угрозе сопутствовало бесшабашное веселье. Были в нем настороженный трепет от предрассветной свежести; ощущение потертой рукояти испытанного клинка и пристального взгляда в темный провал, откуда должен появиться враг; возбуждение с холодом в животе и пересохшим горлом, когда правишь лошадью над опасным обрывом; наслаждение тем, как, стоя на носу плывущего корабля, смотришь на солнце, что садится в неизведанные моря. Пока солдаты внимали его музыке, в комнате сделалось почти совсем тихо, и пелену хмеля точно свежим ветром сдуло у них с глаз. Постепенно он вывел на первый план едва слышный поначалу мотив, и то величественная, то проказливая мелодия полилась в полную силу. При знакомых звуках аудитория оживилась, и ирландец начал петь на языке, который Фенн обозвал “похоже, галльский”.

Несколько голосов начали подпевать ему на немецком, потом прибавились другие. Но за долгую свою историю эта старинная песня исполнялась на многих языках, и вот Фенн уже рявкал английские стихи, а французы отряда Верто вторили хором в минорном ключе, почти в зеркальном отражении к главной музыкальной теме. Очень скоро громовое пение заполнило все помещение; чтобы лучше наполнять легкие воздухом, большинство гуляк вскочили на ноги, и многоязычный хор заставлял подносы с пивными кружками звенеть на высоком стеллаже. По мере того как песня достигала своего пика, Даффи все сильнее ударял по струнам, и одновременно с самым сильным аккордом колокола на соборе Святого Стефана зазвонили к восьмичасовой мессе. Песня вышла на крещендо, вобрав звон колоколов в аккомпанемент; еще через мгновение мощный, заставивший звенеть стекла, бас усилила пушечная канонада с городских стен.

Украсив концовку парой залихватских пассажей, Даффи завершил песню и протянул Фенну арфу. К тому моменту все, кто был в таверне, повскакали на ноги и рукоплескали с криками восторга. Поклонившись, Даффи вернулся за свой стол. Взгляд его был несколько отрешенным и испуганным, но никто этого не заметил.

– Что здорово, то здорово, – изрек Штейн. – Протомившись двенадцать дней внутри городских стен, многие начинают падать духом. Такая музыка возвращает им бодрость.

– И, как я слышал, дерешься ты не хуже, – добавил Верто. – Эйлиф, ты точно не ошибся в выборе своего лейтенанта.

За пушечной пальбой не последовал тревожный набат, из чего можно было заключить, что Блуто просто отправил в темноту несколько ядер, дабы напомнить туркам, что он на посту. Разлили следующую порцию пива, и вечер продолжался шумно, но без происшествий. Со временем кто-то пожаловался на сквозняк, и окна вновь закрыли.

Пару часов спустя Эйлиф с Даффи брели назад к баракам.

– Постарайся отоспаться, – советовал Эйлиф. – Завтра с утра мы отправимся на встречу.

– О, на встречу! На какую?

– А, неважно. С утра велю кому-нибудь из ребят вылить на тебя ушат воды, когда придет пора.

– Лучше пусть будет пиво.

– Верно. Пивное крещение. Скажи-ка, ты когда учился играть на арфе?

Даффи уставился перед собой – улица раскачивалась вверх и вниз.

– Я не учился, – сказал он. – Я никогда не учился.

На второй час после утренней зари Эйлиф и Даффи, оба одетые с должным шиком, шагали вверх по Ротентурмштрассе. Небо было затянуто облаками, и сырой воздух заставил ирландца натянуть раструбы перчаток поверх рукавов.

– Мы, надеюсь, будем вовремя? – поинтересовался он, и его дыхание окуталось паром.

– Пожалуй, малость раньше, чем нужно, – когда мы вышли, Штейн, по-моему, еще был у себя. А фон Зальм все равно опоздает – чтобы показать, что наши претензии и в грош не ставит. Однако, думается, мы сможем настоять на своем. Просто кивай в ответ на все, что я скажу, и старайся выглядеть непреклонным, понятно?

– Разумеется, – безмятежно согласился Даффи, про себя решив, что выскажется, если появится потребность. Они повернули налево, и вскоре объект их путешествия замаячил в нескольких кварталах впереди.

Трактир Циммермана располагался в примыкающей к городской стене северной части города, в доброй полумиле от основного средоточия турецких сил, так что во многом жизнь сохраняла здесь привычный повседневный уклад. Солдат почти не попадалось, на улицах не было видно вывороченных булыжников, расщепленных бревен или изборожденных о каменную кладку пушечных ядер, а дым относил в сторону западный ветер. Привычный вид молочниц и нищих легко мог заставить усомниться, что всего в трех милях к югу стоит армия в семьдесят пять тысяч турок.

Само место ничуть не изменилось по сравнению с тем, каким оно было пять месяцев назад, и Даффи не смог подавить рефлекторного ощущения “вот я и дома”. Пришлось напомнить себе, что здесь, помимо прочего, обитает волшебник, который задался целью заставить его в буквальном смысле забыть самого себя.

“В придачу это дом Ипифании, – размышлял он дальше, – старой моей подруги, которая довела себя до того, что вплоть до моего переезда при каждой встрече заливалась слезами”. Склонность ирландца вымещать раздражением чувство застарелой вины и здесь сыграла свою роль. “Почему женщины всегда ведут себя так? – размышлял он с досадой. – Ладно, я подвел ее, не сдержал обещания, в чем и сознаюсь! Что же мне теперь, сокрушаться об этом до конца дней своих? Ха! Да покажите мне сейчас девять обнаженных девственниц Луксора, что изнывают от страсти, а через миг развейте их в воздухе, так одной чашки вина мне будет достаточно, чтобы восстановить самообладание. И как-никак пять месяцев прошло. Черт возьми, может, она уже мною переболела”.

С такими мыслями он бодрее зашагал дальше, отбросив тягостное подозрение, что не слишком честно оценивал чувства как Ипифании, так и свои собственные. Эйлиф поднялся по ступенькам и открыл парадную дверь. Они миновали прихожую и вошли в трапезную, где за длинным столом возле окон уже расположились двое других капитанов. Краем глаза Даффи заметил Лотарио Мазертана, в одиночестве занимавшего стол в дальнем углу.

“Все как будто по-прежнему, – подумал он, – разве что у Лотарио вид более изможденный. Впрочем, все мы выглядим не лучше”.

– Доброе утро, друзья, – поздоровался Эйлиф. – Это мой заместитель Брайан Даффи. Брайан, это достойные Фернандо Виллануэва из Арагона и Франц Лайнзер из Тироля.

Даффи кивнул, присаживаясь к столу. Испанец улыбнулся в ответ.

– С удовольствием слушал тебя вчера вечером, – сказал он. – Ты должен сыграть нам еще раз, прежде чем падут стены.

– Боюсь, времени у меня не так много, – с ухмылкой ответил Даффи. – Сначала понадобится подогреть себя немалым количеством пива, а Сулейман может уже к полудню поднять на стенах свой флаг.

– Тогда лучше начать прямо сейчас, – решил Виллануэва. – Эй, на кухне! Пива нашему другу музыканту! И всем остальным тоже!

Эйлиф смотрел в окно, куда после неудачного полета Бобо было вставлено новое прозрачное стекло.

– Идут еще несколько человек, – сообщил он.

За его спиной открылась дверь на кухню, и Ипифания проследовала к столу, держа в руках поднос с кувшином пива и полудюжиной кружек. Даффи смущенно отвел глаза, заметив, что она постарела, но стала только милее. Следом она заметила его – он услышал судорожный вздох, и мигом позже поднос с грохотом упал на пол. Даффи повернулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как она в слезах промчалась назад на кухню. Мазертан вскочил из-за стола и поспешил за ней. Испанец изумленно хлопал глазами.

– Не иначе, она не одобряет пьянства по утрам, – заметил он. – Эй, любезная! Хозяин! Кто-нибудь! Мы не намерены лакать с пола, как кошки!

Через несколько секунд в дверях на кухню появился Вернер – брови его были приподняты в вопросительном удивлении. Потом он заметил пенистую лужу.

– Дело рук Ипифании? – не обращаясь ни к кому конкретно, поинтересовался он. – Ну уж это точно в последний раз! Анна, – крикнул он через плечо, – сходи отыщи ее. Она сбежала, потому что разлила все пиво и знает, что теперь последует. А последует то, что я вышвырну эту пьянчужку! – Он скрылся обратно на кухню.

– Идет Верто, – сказал Эйлиф, который оставил без внимания шум и продолжал смотреть на улицу. – Ага! Следом за ним фон Зальм. Он точен – добрый знак! Стойте на своем, ребята, сейчас мы все и уладим.

“Все, да не все”, – с горечью подумал Даффи.

Во время встречи, которая так и не вызвала у Даффи особого интереса, Ипифания больше не появлялась. Анна подавала сосиски с пивом, то и дело сердито поглядывая на ирландца.

“Проклятие, я не виноват, – размышлял он, пока элегантно одетый бородатый фон Зальм держал речь. – После стольких лет разве могла старушка воспринимать все так серьезно? Это сплошное притворство – чего Анне просто не дано понять. Меня никакие превратности любви не могли огорчать больше чем неделю…”

“Да ну! – насмешливо откликнулась другая часть его рассудка. – Тогда, видно, какой-то другой ирландец отправился воевать с турками в двадцать шестом просто из-за того, что его девушка вышла за другого. И ждал три года, прежде чем увидеть ее вновь”.

– …не так ли, Брайан? Или, по-твоему, я слишком сгущаю краски? – Эйлиф выжидательно уставился на него.

Даффи поднял голову, надеясь, что его хмурая озабоченность сойдет за мрачную решимость.

– В том, что ты сказал, нет преувеличения, – сказал он Эйлифу.

Швейцарец обернулся к фон Зальму.

– Слыхали? Это говорит человек, который сражался вместе с Томори! Вы не сможете отрицать… – И дискуссия опять перестала занимать ирландца. Несмотря на данный им с утра обет, он целиком переключился на поглощение пива.

Наконец капитаны отодвинули скамьи и встали из-за стола.

– Как временный представитель императора Карла Пятого, это все, что я могу вам предложить в качестве прибавки, – сказал фон Зальм. – Впрочем, можете не сомневаться, что, когда турецкое войско будет повернуто вспять, а ландскнехты будут действовать столь же успешно, я настоятельно порекомендую заплатить вам сполна.

Капитаны поклонились и разошлись обсудить результаты, добившись, по-видимому, всего, на что изначально рассчитывали. Эйлиф повернулся к ирландцу.

– Ну что, Дафф, идем назад?

– Э… нет. – Даффи скривился, глядя в пол. – Нет, мне осталось здесь кое-что уладить.

– Ладно, увидимся. – Седой капитан ухмыльнулся. – Гляди, старина, не усердствуй больше, чем оно того стоит.

Даффи пожал плечами.

– Я позабыл, чего оно стоит.