Текст книги "Призрак Мими"

Автор книги: Тим Паркс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 21 страниц)

Глава пятнадцатая

Моррис проехал вверх по Вальпантене, повернул в Квинто и остановился у Вилла-Каритас. Теперь его подгоняла лихорадочная спешка; выслушивать Форбсову латынь, сколь бы к месту она ни пришлась, решительно не оставалось времени. По счастью, Кваме обнаружился у дома – нежился в гамаке под лучами холодного солнца. – Моррис велел негру затушить сигарету и садиться в машину, и сразу выехал задним ходом за ворота. Не то чтобы ему требовалась компания – скорее даже наоборот, но казалось, что молчаливое присутствие Кваме придаст весомости его словам.

Почему же Бобо так поступил?

Разливочный цех гудел. Враг сидел на цепи. Моррис преисполнился такой уверенности, будто все ему дано решить, опираясь на простой здравый смысл, совершенно законным путем, что даже раздумал травить собаку.

– Ко мне, Вульфи! – позвал он наугад, не имея понятия, какой кличкой окрестили пса на самом деле. – Волчок, Волчок… – он протянул руку, как бы собираясь погладить животное.

Но, видно, было в безупречно поставленном голосе и дружелюбных манерах нечто, раздражавшее фальшью даже самую безмозглую тварь. Несмотря на весь блондинистый шарм и кроткую обходительность, Моррису еще ни разу не удалось убедить кого-нибудь дать ему постоянную работу. В ответ на увещевания пес рванулся, сколько позволяла цепь, ощетинился, встал на дыбы и разразился яростным лаем, разевая красную пасть. Кваме попятился в испуге. Моррис улыбнулся с безопасной дистанции. В конце концов, учитывая прочность цепи, это не та ссора, из-за которой стоит расстраиваться.

– Дьявол, – угрюмо пробасил Кваме. – Это не собака, а злой дух.

А может, и Бобо вот так же «ласково» подлизывается к зверюге, при всех своих законных полномочиях? Нацепив на лицо выражение, в котором, как – надеялся Моррис, были и понимание, и готовность пойти навстречу – и одновременно стаивать свои принципы, он без стука отворил дверь.

Бобо сидел под бутылкой братьев Руффоли, зажатой меж ягодиц фотомодели, в окружении аккуратно подшитых розовых и голубых папок, разложенных веером на серой крышке стола. Левой рукой он держал телефонную трубку, ухитряясь – яростно ковыряться пальцем в зажатом ухе, а правая рука тупым карандашом строчила колонки цифр. На Бобо – был довольно приличный, но, по итальянским понятиям, неважно пошитый костюм. Буднично мерцал монитор «Макинтоша». Ото всей сцены за версту несло вульгарной коммерцией. Довольно гнусный контраст с пафосом – вчерашнего обеда. Надо бы все офисы фирмы перенести в центр города и прикупить побольше комнатной зелени, чтобы было по-итальянски красиво и элегантно. Мебель же лучше всего заказать в Милане.

Бобо тем временем закончил деловой разговор и теперь оправдывался перед Антонеллой, что не сможет подъехать к матери по крайней мере в ближайшие два часа. В компании кризис, сказал он, глянув на Морриса из-под выцветших бровей (глаза у него точь-в-точь как пуговки плюшевого мишки, подумал тот). Нет, позже все объяснит. Он же не просто так где-то шлялся полночи – кризис есть кризис.

Нельзя – так пристально пялиться на Бобо, – призывая побыстрее закругляться – это унизительно. – Потому Моррис принялся демонстративно болтать с Кваме. По-английски.

– Как на вилле, парни в порядке?

Кваме взволнованно понизил – голос:

– Ходят чернее тучи.

Моррис решил не использовать этот материал для каламбура.

– Форбс разнервничался, когда я с ним говорил по телефону, – продолжал он, игнорируя Бобо. – Но ты не волнуйся, все образуется.

– Он просто с ума сходит от злости на Азедина.

– На кого?

– Ну, на старого араба.

– Форбс зол на Азедина? С чего бы?

– Я думал, вы знаете, босс.

– Ничего не знаю.

Только теперь Моррису пришло в голову, что за все десять минут, пока они с Кваме ехали на завод, он не задал ни одного полезного вопроса, настолько его ум был занят осмыслением привалившего богатства. Он буквально истекал слюной в предвкушении денег – которых еще не держал в руках…

– Ну, рассказывай, – произнес он отеческим тоном.

– Значит, Азедин и тот молодой, Фарук… они были… близки…

В этот момент Бобо швырнул трубку. Он свирепо посмотрел на Морриса и Кваме и пролаял:

– Пусть этот грязный ниггер убирается вон. Maledetto! Черт бы их всех побрал, психов чокнутых!

Моррис был в шоке. Если ему порой и случалось подозревать, что другие расы стоят ниже в своем развитии, он никогда не позволил бы себе высказать подобные мысли вслух.

– Вон отсюда! – повторил Бобо.

– Но почему? Пусть остается. Вообще-то теперь, когда синьора Тревизан скончалась, и я становлюсь, хм, полноправным партнером, я решил сделать Кваме своим личным помощником.

Бобо так и вытаращился. Вот бы, подумал Моррис, все старшие братья уродца перемерли в одночасье, и мозгляк отправился бы командовать куриной империей предка. Он бы со своими птичьими глазами-бусинками очень недурственно гляделся в роли главного петуха.

– По правде говоря, я считаю расизм дурным тоном.

– Я сказал, чтобы этот негр выметался из офиса и вообще с завода!

Кваме был в замешательстве.

– Не волнуйся, просто обожди за дверью, – успокоил его Моррис. – Я скоро выйду.

Как только долговязая фигура Кваме скрылась с глаз, снаружи снова раздался истерический лай.

– Прямо взбесился, – пробормотал Моррис, но если и была в его словах некая двусмысленность, то Бобо ее не заметил.

– Ты тоже убирайся. Слышишь? Вы-ме-тай-ся!

Сдается, сопляк постарался как следует накрутить себя перед встречей. – Бобо весь кипел от ярости и в то же время дрожал, как на морозе. Возможно, он был сконфужен оттого, что не ночевал дома, – а это, интересно, к чему бы? Однако прежде всего чертовски странно. С решительным видом Моррис уселся за соседний стол и попробовал собраться с мыслями. Антонелла ошиблась насчет завещания? Может такое быть? Или Цыплак успел уничтожить документ и сочинить другой, по которому он получал все и имел полное право выкинуть Морриса на улицу. Но такой поворот уж слишком походил бы на мелодраму из прошлого века.

– Расскажи, что стряслось, – попросил он примирительным тоном.

Бобо опять вылупился на него. Их взгляды встретились – невинный взор отлично выспавшегося Морриса с покрасневшими глазками Бобо. Моррис стало даже жаль зятя, ладно, он простит ему все, как только разберется с этим недоразумением. Бобо разинул рот, но явно не находил слов. Может, от смущения?

Моррис заговорил еще спокойнее:

– Просто объясни мне, почему ты уволил ночную смену. Они что-нибудь натворили?

Бобо набрал воздуха.

– Тебе придется уйти из компании, – выдавил он. – Я по горло сыт твоими бреднями. Буду очень признателен, если ты сейчас выйдешь и закроешь за собой дверь.

Изумление Морриса росло.

– Но за что ты выгнал ребят? – повторил он. – Наши с тобой споры – это одно, а они тут совсем ни при чем. Им нужны деньги, для них это вопрос жизни и смерти.

Добродетель придавала душевных сил. Он не только привлекательнее – Бобо, но и лучше во всех отношениях. Он бы не стал развешивать – порнуху на рабочем месте. Разве он повесил в своем городском уголке что-нибудь подобное? Как бы не так. Моррис решил немедля расторгнуть договор об аренде и переехать в какое-нибудь более приятное место, или просто завести рабочий кабинет в своем новом доме в Квинцано.

– Ночью я застукал здесь двоих, прямо в офисе занимались непотребством! – выдохнул Бобо.

Моррис недоуменно посмотрел на зятя:

– Что ты имеешь в виду? И как вообще тебя занесло сюда посреди ночи?

– S'inculavano, – буркнул Бобо. – Один трахал другого в задницу.

Моррис и не знал, чему удивляться больше – манерам Цыплака или его заявлению.

– Кто? – решительно спросил он.

– Какая разница?

– Большая. Ты был бы абсолютно прав, ели б рассчитал на месте этих двоих, я бы их вышиб с Вилла-Каритас, и тем дело кончилось. Я совершенно согласен, что эту парочку надо гнать.

– Все они одним миром мазаны, – сказал Бобо. – Все извращенцы. Потому персонал и не разрешает им пользоваться туалетом. У них еще и СПИД наверняка. Пора от них избавляться. Я больше не желаю валять дурака.

Несмотря на злость, Моррис был рад, что весь шум поднялся из-за упертого расизма самого крайнего толка. Он вполне мог поверить в историю про сладкую парочку в офисе – теперь по крайней мере стало ясно, на что намекал Кваме, говоря об Азедине и Фаруке. Форбс наверняка был вне себя, узнав, что марокканец развращал малолеток. Но думать, что они все извращенцы или какие-нибудь нечистые, просто нелепо. Это все предрассудки вроде отцовских, подозревавшего Морриса в «голубизне» за одну его тягу к книгам и музеям. Надо подойти к делу с пониманием и терпением. Каких-нибудь десять минут, и все утрясется. Тогда можно спокойно вздохнуть и отпраздновать победу.

– Послушай, Бобо… Сегодня умерла синьора Тревизан. Как я слышал не раз от Паолы, да и от Антонеллы тоже, семейный бизнес делится поровну между сестрами. Поскольку ни одна из них не собирается брать на себя руководство фирмой, нам с тобой остается заправлять здесь на равных основаниях. В конце концов, не далее как вчера мы очень славно отобедали вместе, разве нет? Могу сказать, что лично я получил большое удовольствие. В этих обстоятельствах не считаешь ли ты, что не стоит стулья ломать, а лучше выполнить контракт и потом уже решать, как быть дальше?

– Тебе придется уйти, – повторил Бобо. – А раз так, то и без твоих англичан обойдемся как-нибудь. – Его пальцы выбивали нервную дробь на столе. По всему было видно, что он не решается выплеснуть еще какую-то гадость.

Моррис не отступал:

– Друг мой, я понимаю, что могу тебе не нравиться, однако с юридической точки зрения…

Бобо вдруг вскочил, опрокинув стул. В его движениях сквозили решимость и отчаяние. Рванувшись к шкафу гнетуще-серой расцветки, который Моррису особенно хотелось выкинуть на помойку, Цыплак нервно бросил:

– Я ведь еще не сказал тебе, почему оказался здесь ночью. – Я же не каждую ночь сюда таскаюсь, верно?

Наклонившись, он извлек еще одну папку из недр нижнего ящика.

Наконец-то до Морриса дошло: случилось нечто очень и очень серьезное. Это была не смутная тревога, но внезапная и полная убежденность. По спине прокатился жар. Запястья – в точности, – как вчера за обеденным столом – напряглись, словно связки вот-вот лопнут.

Бобо вернулся к столу и буркнул, не поднимая глаз:

– Стэн сказал вчера, что ты не ездил с ним в Турцию тем летом.

– Ну, так я же объяснил, что поехал сам.

Бобо как-то странно хрюкнул. Моррис наконец разглядел, что написано на перевернутой папке у него в руках. Жар вмиг перекинулся в озноб, затем, вернувшись, накрыл его с головой. МАССИМИНА ТРЕВИЗАН. Так нечестно! Бобо открыл папку.

– После того, как ты… э-э, так поспешно уехал, я спросил, когда он видел тебя на вокзале в Риме.

Моррис изобразил недоумение.

– Он сказал, это было где-то в конце июля. – Бобо вскинул голову.

Моррис оставался невозмутим.

– И что же?

– А то, что у меня есть запись в дневнике, который я вел тогда, о твоем звонке из Анкары второго августа. Больше чем через неделю после уплаты выкупа и всего за день до того, как Массимина пыталась поговорить с мамой, но звонок оборвался.

Возникла пауза, которую Моррис не стал заполнять. Он наспех оглядывал пробоины в корпусе судна. Можно ли их залатать, или пришло время снова отдаться на волю ветра и волн?

– Стэн сказал, что ты…

– Я не очень понимаю, в чем ты пытаешься меня обвинить. Как я сказал, в Турции я был один. Решив отвязаться от Стэна, сделал вид, что не еду вообще, чтобы не огорчать несчастного придурка. Что касается даты нашей римской встречи, не думаешь же ты, что такой кретин, как Стэн, способен запомнить день.

Бобо помолчал.

– Еще он сказал, что ты был не один. С какой-то девушкой, с которой раньше он видел тебя в Вероне.

Моррис понял, что пока ни слова из этого явно не дошло до ушей Антонеллы, иначе она не была бы так мила с ним сегодня утром.

– Извини, – повторил он, – все равно не понимаю, какое это имеет отношение к чему угодно? Где еще люди могут случайно встретиться, как не на вокзале? Такое уж место… Кстати, со мной, кажется, в самом деле была какая-то девица, но познакомились мы в поезде, а вовсе не в Вероне.

Бобо поскреб редкую щетину на подбородке. Злой и взвинченный, с багровыми прыщами на бледных щеках, он, казалось, совсем не слушал Морриса. Даже и не собирался. С трудом удерживаясь от взрыва, он продолжал:

– Я, правда, не сообразил сперва, как тут все одно к одному, но потом дошло. И поехал прямо в офис. Я здесь торчу с четырех утра.

Моррис покачал головой:

– Не пойму, о чем ты?

Он попробовал беззаботно усмехнуться, но вымученная улыбка лишь выдала его. Кровь прихлынула к лицу. Почему – он стиснул зубы – ну почему природа отказала ему в даре убеждения? Как он мог вообразить, что отмажется, сказав два слова? Смехотворная наивность. И каким же был идиотом, не оставшись до конца обеда, чтобы с ходу обезвреживать любые провокации янки. Господи! «Твои грехи тебя найдут, догонят и еще дадут», – эту поговорку Моррис часто слышал от матери. Конечно, не к нему обращенную, а к отцу. Он люто возненавидел себя. Жалкий и ничтожный – нет, уничтоженный Моррис! Он заслуживает тюрьмы. И если хватит мужества там удавиться, тем лучше.

Но тут нежный голос любимой твердо произнес: «Нет, Морри».

…Выкуп, разумеется, был оставлен в экспрессе Милан – Палермо, – говорил – тем временем Бобо. – Я его сам туда отнес, в коричневом саквояже, и положил на багажную полку в вагоне первого класса. Это было двадцать третьего июля. Как раз примерно в то время, о котором говорил Стэн. Скорый останавливается в Риме, non e vero? Деньги, скорее всего, там и забрали, а потом ее труп находят на Сардинии. А с вокзала Рома Термини поезд идет прямо в Остию, к парому…

«Нет», – повторила Мими. Он снова чувствовал ее духи, слышал шелест платья. «O, ti amo, Morri, sei cosi dolce, – шепнула она. – Ты такой нежный, мой любимый». Моррис прикрыл веки от удовольствия. Мими! Наконец-то опять, а он не вызывал ее, и это не чревовещание. Бобо он почти не слушал.

– …И тогда я поехал сюда, заглянуть в папку. Потому что, ясное дело, сохранил все копии писем о выкупе. Решил сравнить почерк с твоим.

– Но они же написаны не от руки, – пробормотал Моррис почти в трансе.

«Ti voglio, – ворковала она. – Я хочу тебя, хочу. О, Морри…»

– Да, – сказал Бобо, – я забыл. Но тебе-то откуда это знать?

Возникла долгая пауза, в которую врывался гипнотический шум завода.

– Потому что я сам их писал.

«Caro, caro, caro», – шептала Мими. Совсем как тогда, когда сидела на нем в позе наездницы. Упругий животик и большие материнские груди.

Бобо вытаращился на него.

– Понимаешь, мы писали вместе, – завороженный призраком, Моррис бубнил монотонно, как сквозь сон. – И придумали все это вдвоем, чтобы отомстить мамаше, – которая мешала нашей любви. Мы решили сбежать и заставить ее дать нам денег… – Он лишь наполовину осознавал собственные слова; широко раскрытые глаза, смотрели, не мигая. На самом деле его устами говорила Мими. Он о таком оправдании никогда не думал. – Потом, на Сардинии, Мими забеременела, и мы уже собирались домой, раз теперь нам не могли запретить брак. Но тут она сорвалась со скалы на прогулке и разбилась.

«Caro, – воскликнула она. – Миленький мой!»

– Разбилась… – повторил он, словно отчаянно не желая пробуждаться.

Бобо тяжело мотал головой из стороны в сторону, торжество на его лице смешивалось с сомнением. Он сам не мог поверить, что его домыслы окажутся правдой.

– Ведь именно это сразу предположил инспектор Марангони, помнишь? – настойчиво гнул свою линию загипнотизированный Моррис. – Когда выяснилось, что она была беременна, что перекрасила волосы, и при ней был полный чемодан новой одежды, он сказал, что Мими, должно быть, сама каким-то образом замешана в похищении. Но по правде говоря, это и была в первую очередь ее идея.

И теперь все, что происходит, – ее идея, подумал Моррис, не отрывая взгляд от лампы дневного света над головой Бобо. Будто в белой трубке с газом таилась сверхъестественная сила, и дух Мими исходил оттуда.

– Она так боялась переэкзаменовки. Она любила меня и хотела, чтобы мы поженились. Но со своими деньгами, чтоб не выпрашивать без конца у матери. – Моррис отдавал себе отчет, что улыбается совершенно механически и в то же время натуральнее, чем когда-либо в жизни. В своем голосе он слышал – необычайную убедительность. – Так что я думаю, лучше похоронить эту историю. Если ворошить все заново, это только расстроит Паолу и Антонеллу. Им тогда придется понять, как много в этом их вины и вины матери.

Бобо колебался. На миг показалось, что он покорится таинственной силе, сделавшей Морриса своим оракулом. Но затем, словно приняв очередное решение о заурядной коммерческой сделке, объявил:

– Я не верю ни единому твоему слову.

Вновь повисла гипнотическая пауза, и Моррис осознал: хотя он все еще зачарован, но способность мыслить самостоятельно постепенно возвращается. История, которую только что сочинила для него Мими, выглядит вполне реально и намного симпатичнее всех других версий. Насколько же приятнее верить, что Мими была счастлива в последние недели своей жизни, и смерть ее – почти удача, ибо застигла голубку на вершине полета, в разгар первой любви. Его затуманенная и просветленная половины сошлись в том, что это истина. Да, уж ей-то повезло, и куда больше, чем Моррису, это точно. Беда в том, что у людей нет воображения. Все, что они способны понять – тупая газетная жвачка из похищений, насилия и убийств. Во всем видят только темную сторону. Они даже вообразить не могут такую любовь, не догадываются, что гибель Мими – ничто в сравнении с этой любовью. – Но бесполезно и унизительно объяснять это Бобо. Унизительно для него и для Мими. Он и пытаться не будет.

«Мими!»

«Морри», – тут же отозвалась она.

Моррис почувствовал, как на него наваливается тяжкая апатия. В любой миг он мог рухнуть под стол и забыться сном, будто из тела-марионетки вытянули по ниточке все нервы. Что ж, если ему пришел конец, пусть так.

«Ti amo, Morri, – шептала она. – Ты мой любимый, мой единственный – навечно».

Он явственно ощутил на лице мимолетное касание ее волос.

«Я все тебе прощаю», – прошелестела Мими.

Как хорошо, думал Моррис, как хорошо.

Бобо снял телефонную трубку.

– Я сперва хотел поговорить с Паолой. Но теперь думаю, надо с этим покончить как можно быстрее, – он стал набирать номер.

«Сделай это, – неожиданно произнес ее голос. – Очнись, Морри, пока не поздно. Сделай то, что у тебя так хорошо получается!»

Сделать – что?

Ее голосок стал по-детски назойлив: «Твой выход из положения, Морри. То, что ты умеешь так хорошо – давай же!»

Но ему совсем не хотелось двигаться с места. Так приятно слушать Мими. Он помнит, как этот голос всегда успокаивал его. Всегда, всегда, всегда. Сознание – ускользало от непредсказуемой реальности, что, несомненно, доступно лишь таким чувствительным и обделенным счастьем натурам, как он. В конце концов, полиция может и проглотить его историю. Она ведь так правдоподобна.

Но Мими начала волноваться. «Морри! Ты помнишь, как я ненавидела Бобо. И уж если со мной ты смог, так это самое меньшее, чего заслуживает он! Ведь он мешал нам соединиться с самого начала. Он все затеял. Он поломал мне жизнь. Он виновен в моей гибели. Он убил меня, Морри!»

– Pronto? Polizia? Это Позенато. Да, Роберто Позенато. Я хотел бы поговорить с инспектором уголовного отдела.

Все еще под гипнозом, двигаясь, как замороженный, Моррис встал, развернулся, подхватил за спинку тяжелый конторский стул. Коротким, размеренным рывком поднял над головой. Но он не смог сосредоточить усилие, мускулы не слушались. Как только стул очутился в воздухе, металлический шарнир провернулся, заставив Морриса потерять равновесие. Он пошатнулся и выпустил ношу из рук. Ножка стула с глухим звуком ударила Бобо в плечо, опрокинув того на пол. Только и всего. Стул, перевернувшись, упал у стены.

Кваме толкнул дверь и заглянул в комнату.

– Maledetto! – завизжал Бобо. – Ты что, рехнулся?

Он опять потянулся к телефону.

Только тут Моррис ожил окончательно. Шум и возня вывели его из транса. Как вода прорывает плотину, так на волю рванулись спавшие до сих пор инстинкты. Никогда в жизни он не двигался так быстро и уверенно. В мгновение ока вырвал телефонный провод, перескочил через стол, сгреб Бобо, приподнял и яростно ударил головой о кафельный пол. Еще раз. И еще. В какой-то странной, гробовой тишине. Потому что голос Мими пропал. Слышался только треск одежды и стук головы об пол. Бум, бум, бум. Лицо Бобо перекосилось, как в оргазме. Еще раз, еще. Но это было так утомительно. Он рванул Бобо в пятый раз, в шестой. Снова вниз. И внезапно больше не смог. Прилив сил выдохся, энергия вытекала из него, как кровь из разорванной аорты. Моррис осел на пол, прислонясь к стене, плечи его вздрагивали.

Зачем? Или он знал, что рано или поздно этим кончится? Какое-то предчувствие все время висело между ними; так бывает, когда только увидишь женщину – и уже знаешь, что она будет принадлежать тебе.

Кваме глядел на них. За стенкой гудел завод, в открытую дверь сквозило.

– Ты убил его, братан.

Моррис закрыл лицо руками. Мысль, что теперь надо прикончить еще и чернокожего, ужасала. Слишком ужасала. – Да и как? В Кваме без малого два метра росту. А главное, Моррис совсем не хотел убивать его. Если и попытаться, руки откажут, тело взбунтуется, потому что ему нравится этот парень. Он трясся, как лист на ветру, руки и ноги ныли от напряжения. Смирившись с абсурдом происходящего, он проговорил вслух: «Мими, я больше не стану убивать тех, кто мне дорог. Больше не соглашусь, чего бы это ни стоило!»

Белки глаз Кваме увеличились до неправдоподобных размеров.

Все еще пряча лицо, Моррис немного подождал в надежде, что голос вернется, подаст какой-нибудь знак. Если б можно было все время поддерживать связь с Мими, он бы ничего не боялся.

– Большая проблема! – покачал головой Кваме.

Хватит. Моррис внезапно нашел выход. Он вскочил на ноги и швырнул через всю комнату связку ключей:

– Иди за машиной. Подгони прямо к двери и открой багажник. Понял?

Почему-то он не подумал, что Кваме может отказаться. И не ошибся. Парень ловко поймал ключи и повернулся к двери. Еще прежде, чем он скрылся с глаз, Моррис уже просматривал папку, склонясь над столом. Нет, ни до чего нельзя дотрагиваться. Черт, каждый раз все приходится вспоминать заново! Он же не профессиональный киллер, как и в любви ему не дано повторить подвигов Дон Жуана. Он просто человек, чутко реагирующий на обстоятельства. Или же безнадежный дилетант. Расстегнув манжеты, Моррис натянул рукава на ладони и неловко запихал бумаги обратно в папку. Там были ксерокопии писем, которые он когда-то склеивал по буковке из бульварных романов и газетных заголовков. Так странно было увидеть их снова. «НЕСЧАСТНЫЕ СТРАДАЛЬЦЫ, И ПОЧЕМ ВАША ПРОПАВШАЯ МАЛЫШКА?» Дешево и сердито. Этот урок стоило вызубрить. Тут и банковские авизо, деньги, которые снимала семья. Всего один счет. Надо было требовать больше.

Моррис заколебался. Появилось непонятное желание перечитать письма, вспомнить золотые деньки. Проклятье, он, похоже, совсем теряет рассудок. Ладно, никуда они не денутся. Все еще пряча руки в манжеты, он сгреб папку со всем содержимым, осторожно пробрался между телом и двумя опрокинутыми стульями, изо всех сил стараясь не смотреть на лицо Бобо. Нижний ящик шкафа оставался открытым. Моррис сунул туда бумаги и задвинул его ногой.

После чего оглядел комнату. Надо вытереть стулья, где он к ним прикасался. Но ведь Моррис здесь работал, это его фирма, черт подери. Отпечатки – негодная улика, масса свидетелей ее опровергнет с ходу. Он подошел к двери, ведущей в цех через туалетную комнату. Никого – а шум слышен громче. Туда не выглядывать: нельзя, чтобы его заметили. Но по крайней мере такое испытание вполне достойно Морриса Дакворта. Теперь убит человек, который этого действительно заслужил. Ум и капелька удачи, и он вывернется.

Вернулся Кваме. Едва негр появился на пороге, Моррис сообразил, какой фантастической глупостью было бы воспользоваться «мерседесом». Один прилипший волосок в багажнике, и ему до конца дней останется получать университетские дипломы по почте.

– Убери ее! – крикнул он негру. – Возьмем его машину, я сейчас добуду ключи.

Кваме снова скрылся. Моррис наклонился над трупом. Если только Бобо действительно труп, или он еще дышит? Прислушиваться не было времени, сюда в любую секунду могут войти. Вдруг кого-то заинтересует, отчего все время занят телефон. А кстати, он занят, когда отключен, или просто не отвечает? Черт, если б знать заранее, что придется убивать Бобо, все бы просчитал. Сколько времени понадобится полиции, чтобы выяснить, кто такой Позенато и откуда он звонил? Моррис искренне опасался не справиться. Но в то же время, переворачивая и обыскивая труп, верил в свою звезду, как никогда. Поэтому, даже найдя ключи от машины, он продолжать изучать содержимое карманов: в такие минуты подчиняешься интуиции. И фортуна ему улыбнулась – в виде открытки с могилой Джульетты.

Она лежала во внутреннем кармане пиджака. Без марки, без штемпеля. Текст был такой: «Бобо, carissimo, утро после этого – сплошная мечта. Как будто ты, ты, ты все еще во мне! Твоя Цуцу».

Моррис поразмыслил секунд десять, затем протер глянцевую поверхность открытки локтем пиджака и подсунул ее под бумаги в столе Бобо. Как и в тот первый раз, когда он убил человека, возникло ощущение, будто некая высшая сила воспользовалась им как орудием возмездия. Вырожденцы Джакомо и Сандра – тогда. Сейчас – потаскун Бобо. Да-да, тот вчерашний разговор, когда он сбежал от гостей в кабинет! И все эти ночи, когда он якобы проверял завод. Это же очевидно. Свинья! Он грубо схватил Бобо под мышки и поволок к двери, следя, чтобы брюки не касались мокрых от крови волос. Голова Бобо откинулась, рот раскрылся, и Моррис вновь отметил про себя, до чего же уродлив был – зять. Уродлив и порочен.

Четверть часа спустя, потратив не более пяти минут, чтобы избавиться от белой «ауди», Моррис выбирал между полицией и карабинерами. Вспомнив, что Бобо звонил первым, он набрал номер вторых.