Текст книги "Крисп Видесский"

Автор книги: Тиффани Райз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 26 страниц)

Глава 7

Город Видесс скорбел. Со скорбью в город пришел страх. Уже три столетия, с тех времен, когда дикие хаморские племена из степей Пардрайи отсекли от живого тела Видесской империи Кубрат, Хатриш и Татагуш, жители столицы не опасались вторжения с севера.

– Все ведут себя так, точно нас завтра возьмут в осаду, – жаловался Крисп Яковизию через пару дней после возвращения. – Головорезы Арваша сидят по ту сторону Заистрийских гор и останутся там до весны.

Яковизий нацарапал ответ на табличке и передал Криспу. «Даже Арваш не такой могучий колдун, чтобы остановить осенние дожди».

Он ткнул пальцем в потолок и приложил ладонь к уху.

Крисп кивнул. По крыше барабанил дождь.

– Прошлой осенью я проклинал осенние ливни, потому что они не давали мне разделаться с Петронием. А теперь благословляю их, потому что они не пускают Арваша через границу империи.

Яковизий отобрал табличку и написал ответ:

«Когда люди хвалят или проклинают погоду, Фос затыкает уши. Иначе он бы оглох».

– Ты, как всегда, прав, – отозвался Крисп. – Но люди от этого не перестают хвалить или проклинать дожди. А то, что до Арваша отсюда пара сотен миль, не мешает горожанам оглядываться на север при каждом шуме.

«Это ненадолго, – с уверенностью циника начертал Яковизий. – Помни – горожане переменчивы. Скоро Пирр даст им новую тему для слухов».

Крисп скорчил гримасу.

– Даже не напоминай.

Более чем когда-либо Крисп жалел о том, что Гнатий не остался ему верен. Политическая фигура в куда большей степени, чем духовное лицо, Гнатий был бы гибок. Пирр, избрав единожды свой путь, двигался по нему, прилагая к этому всю свою власть, – а властью вселенский патриарх видессиан обладал немалой, большей, чем кто-либо, кроме самого Криспа. И его ни в малейшей степени не волновало, что от его речей и дел у всех прочих священнослужителей волосы встают дыбом. Порой Криспу казалось, что патриарх именно этого и добивается. Но намеренно или нет, а результатов он достигал поистине невероятных.

«Я его, если помнишь, дольше твоего знаю, – написал Яковизий.

– Он мне, в конце концов, двоюродный брат. Он меня не одобряет, взаимно. Впрочем, он почти ничего не одобряет». Аристократ булькающе рассмеялся.

– Что он тебя не одобряет – невеликое чудо! – Крисп тоже расхохотался. Привычки сибарита и вечные поиски симпатичных молодых людей никак не поднимали Яковизия в глазах его сурового и аскетичного родственника. – Ты, я смотрю, никак не остановишься. Только больше стал за мальчиками гоняться.

Яковизий снова забулькал.

«Наоборот, ваше величество, – написал он. – Теперь они за мной гоняются».

Крисп хотел было посмеяться, но, глянув на собеседника, раздумал.

– Благим богом клянусь, ты всерьез, – проговорил он. – Но как – почему? Не хотел бы вас обидеть, превосходный господин, но вы меня ошеломили.

Яковизий в ответ написал большими буквами одно-единственное слово: «УНИКУМ». Ухмыльнулся, показал на себя и написал еще:

«Где они второго такого найдут? Вот и вешаются на шею».

Крисп не знал, смеяться ему или кривиться. От выбора его избавил вошедший в палату Барсим.

– Прошение на имя вашего величества, – сказал вестиарий, протягивая пергаментный свиток на подносе. – От монаха Гнатия. – Ничто в голосе евнуха не выдавало, что когда-то Гнатий носил и более почетный титул.

– Легок на помине, – Крисп принял свиток, и Барсим вышел.

Император глянул на Яковизия:

– Хочешь послушать?

Яковизий кивнул.

– «От смиренного, грешного и раскаявшегося монаха Гнатия его сиятельному императорскому величеству Криспу, Автократору видессиан привет!» – прочел Крисп и фыркнул. – Да уж, стелет он мягко.

«Придворный», – написал Яковизий, так, словно это все объясняло.

– «Нижайше молю ваше императорское величество, – продолжил Крисп, – даровать мне великую милость, разрешив мне прервать на краткий срок заточение в монастыре, посвященном памяти святого Скирия, дабы мог я насладиться встречею с вами и ознакомить ваше императорское величество с плодами исторических исследований моих, продолжаемых по указанию вашему, ибо оные летописи, несмотря на древность их, сведения содержат весьма важные и с нынешним состоянием дел видесских связь несомненную имеющие». Крисп отложил пергамент. – Уф! Если я в его прошении разобраться не могу, с чего бы его историческим трудам оказаться понятнее?

«Гнатий не дурак», – напомнил Яковизий.

– Знаю, – раздраженно ответил Крисп. – Так почему он меня за дурака принимает? Наверное, это какой-то хитрый план побега. Я моргнуть не успею, как наш дорогой Гнатий будет шляться по всей стране, пока его не поймают, проповедовать против Пирра и сеять раздоры среди священников. Только смуты в церквях мне не хватало к Арвашу. Это прямая дорога к гражданской войне.

«Так ты его не примешь?» – осведомился Яковизий.

– Нет, богом благим и премудрым клянусь. – Крисп повысил голос:

– Барсим, будьте добры, перо и чернила!

Получив письменные принадлежности, он нацарапал на краю свитка «ЗАПРЕЩАЮ – К. « буквами еще больше тех, которыми Яковизий обозначил себя уникумом. Свернув пергамент, он вернул его Барсиму.

– Проследите, чтобы это передали назад монаху Гнатию, – приказал он. В его устах титул бывшего патриарха прозвучал намеренно презрительно.

– Будет сделано, ваше величество, – ответил вестиарий.

– Благодарю, Барсим. – Постельничий собрался уходить, и Крисп добавил:

– И когда закончите с этим, пришлите нам что-нибудь из кухни. Неважно что, но я хотел бы перекусить. А вы, превосходный господин?

Яковизий кивнул. «И вина, почитаемый господин, с вашего позволения», – написал он и показал табличку Барсиму.

Вскоре вестиарий внес в палату серебряный поднос с кувшином вина, двумя кубками и прикрытым серебряной крышкой блюдом.

– Куропатки в сырном соусе с чесноком и орегано, ваше величество. Надеюсь, вы не против?

– Ничуть, – заверил его Крисп.

Со своей птичкой он расправился за пару минут. Яковизий ел медленнее. Ему приходилось резать мясо на крохотные кусочки, и каждый кусочек проталкивать в горло глотком вина – лишенный языка, он не мог ни пережевывать пищу как следует, ни глотать.

Но и с этим, как со всем остальным, он ухитрялся справляться, судя по тому, что почти набрал сброшенный во время болезни вес.

– Рад видеть, что ты так хорошо справляешься. – Крисп поднял свой кубок, наблюдая, как Яковизий обсасывает куропаточью ножку.

«Я рад не меньше твоего», – написал Яковизий, отвлекшись на минуту от еды. Крисп фыркнул, и они выпили вместе.

* * *

Бледная Дара оторвалась от тазика; служанка вытерла ей подбородок влажной тряпочкой и унесла таз.

– Если бы это была только утренняя болезнь, еще бы ладно, – устало проговорила Дара, – но теперь меня тошнит в любое время дня и ночи.

Крисп подал ей кубок с вином.

– Возьми, сполосни рот.

Дара сделала осторожный глоточек и, склонив голову набок, подождала, пока желудок не выскажет своего мнения. Желудок не протестовал, и она отпила еще.

– Может, надо мне было самой выкармливать Фостия, – сказала она. – Повитухи говорят, кормящей матери сложнее понести вновь.

– Я тоже так слышал, – ответил Крисп, – не знаю только, правда ли это. Как бы там ни было, надеюсь, что скоро тебе полегчает.

– Я тоже надеюсь. – Дара закатила глаза. – Но если с этим ребенком будет так же, как с Фостием, мне еще два месяца предстоит выворачиваться наизнанку.

– Надеюсь, что нет. – Но Крисп знал, что внимательно будет следить, когда Дару прекратит мучить тошнота по утрам и когда родится ребенок. Не то чтобы он ей не доверял. Хотя он пробыл в городе лишь пару дней между двумя кампаниями, но провел он их никак уж не в праздности, а тошнота у Дары появилась вовремя после этого – считать по месячным, еще не установившимся после родов, было бессмысленно.

Но Крисп все равно считал дни. Дара обманывала Анфима с ним, может обмануть и его. Маловероятно, но Автократоры, полагавшиеся лишь на вероятное, правили на удивление недолго.

– Фостий вчера сам сел, – заметила Дара.

– Кормилица мне сказала. – Крисп постарался выразить радость.

Как он ни пытался, проникнуться к Фостию родительской любовью у него никак не получалось. Мешала назойливая мыслишка – а не кукушонка ли он растит?»Если следующий ребенок будет мальчиком… «, – сказал себе Крисп, и поняв, как счастлив он будет тогда, осознал, что это, безусловно и неоспоримо, его ребенок.

Дара сменила тему.

– Как там налоги?

– С запада – отлично. С острова Калаврия, с Опсикионского полуострова, с пригородных земель – отлично. С севера… – Продолжать не имело смысла. Собрать для себя что-то ценное близ Заистрийских гор могли разве что стервятники.

– Хватит ли, чтобы сражаться с Арвашем будущей весной? – спросила Дара. Истинная генеральская дочь, она понимала, что армии не меньше солдат нужны деньги и все то, что на них можно купить.

– Казначейские логофеты говорят, что хватит, – ответил Крисп.

– И теперь, когда Петрония нет, мы можем выставить против Арваша всю армию. – Он покачал головой. – Плохо, что мы не могли сделать этого в прошлом году. Мы сумели бы спасти Имброс. Слава Фосу, что теперь империя едина.

Эти слова оказались бы на месте в любом представлении мимов. В ту же секунду в комнату ворвался евнух Лонгин. Пот стекал по его толстым безбородым щекам.

– Ваше величество, – выдохнул он. – Близ Собора мятеж, ваше величество.

Вскочив, Крисп бросил на постельничего такой взгляд, что тот отшатнулся в испуге. Император с трудом взял себя в руки.

– Рассказывай, – приказал он.

– Больше мне ничего не известно, – проблеял Лонгин. – Весть принес солдат, и я тут же помчался к вам…

– Ты поступил верно, Лонгин; спасибо, – ответил Крисп, уже овладев собой. – Веди меня к этому солдату, я с ним сам поговорю.

Евнух выскочил из комнаты.

– Пирр, – проговорила Дара в спину выходящему Криспу.

– Вот и я так подумал, – мрачно бросил он через плечо и поспешил за Лонгином.

Когда Крисп вышел из дверей императорских палат, солдат пал ниц и тут же проворно вскочил. Выглядел он действительно, как человек, усмирявший бунт: туника порвана, широкополая шляпа смята, из носа текла кровь, а под глазом красовался лиловый синяк.

– Ради бога благого, что случилось? – осведомился Крисп.

Солдат покачал головой и стер кровь с губы.

– Лед меня побери, ваше величество, если я знаю. Я себе шел, никого не трогал, и тут с площади перед Собором вываливает толпа. Все орут и дубасят друг друга чем попадя. Вот и меня отходили. Я до сих пор не знаю, что на них нашло, но я решил, что уж вам про это знать надо непременно. Вот и пришел.

– И я тебе благодарен, – ответил Крисп. – Скажи, как тебя зовут?

– Зурул, ваше величество, замыкающий в полку Маммиана. Селимбрий капитан моей роты.

– Ты получишь достойную награду, ведущий Зурул. – Крисп повернулся к слушающим с любопытством халогаям. – Вагн, вызови из бараков… м-м… полк Ризульфа. Пусть скорым маршем отправляются к Собору. И напомни им, что это бунт, а не война, – если начнут убивать, кого попало, весь город вспыхнет.

– Слушаюсь, твое величество. Полк Ризульфа. – Вагн отдал честь и побежал к баракам. При каждом шаге тяжелая соломенная коса шлепала его между лопаток.

– А когда мы установим порядок – богом благим клянусь, мы его установим, – Крисп повернулся к Лонгину, – я желаю побеседовать с пресвятым вселенским патриархом Пирром, чтобы он мог пролить свет на истоки этого бунта. Будьте так любезны, почитаемый господин, оформите черновик приглашения патриарху явиться в Тронную палату для объяснений.

– Разумеется, ваше величество. Немедленно. В Тронную палату, вы сказали? Не сюда?

– Нет. Бунт после проповеди – дело серьезное. Я хочу напомнить Пирру, насколько оно мне не нравится. Допрос в Тронной палате самое подходящее средство напоминания.

– Будет исполнено, ваше величество. – Лонгин скрылся за дверью, пошевеливая губами, – вероятно, составлял приглашение.

Крисп глянул на северо-восток, в сторону Собора. Здания дворца скрывали огромный купол и золотые шары, венчающие шпили Собора, но бунту часто сопутствует поджог. Черного столба дыма видно не было. В конце концов, сейчас же осень, с надеждой подумал Крисп.

Хотя дождя нет, стены и заборы не могли высохнуть.

Он зашел в палаты. Прибежал Лонгин с приглашением патриарху.

Крисп прочел, кивнул, поставил подпись и приложил печать.

Постельничий унес пергамент. А Крисп остался ждать. Он знал, что отдал верные приказы. Но даже у императорской власти есть предел. Чтобы исполнить приказ, нужны верные люди.

Солнце клонилось к закату, когда гонец от Ризульфа принес весть, что беспорядки подавлены.

– Да, – весело добавил гонец, – пару голов расколотили. Городским без кольчуг против нас и так никуда, да они еще друг друга молотили. Гражданские, – добавил он презрительно.

– Я хочу видеть арестованных, – сказал Крисп, – и узнать, что их завело.

– Мы нескольких взяли, – согласился гонец. – Послали их в тюрьму под зданием чиновной службы на Срединной улице.

– Туда и пойду, – решил Крисп, радуясь, что может хоть что-то сделать. Но выйти на улицу и добежать до массивного здания из красного гранита, как простолюдин, император Видесса не мог.

Чтобы покинуть дворец, ему требовались взвод халогаев и дюжина зонтоносцев. И чтобы собрать эту свиту, ушло столько времени, что потребовались и факельщики.

Кто-то из дворцовых евнухов, должно быть, успел предупредить тюремщиков и солдат в здании чиновной службы, ибо те уже ждали прибытия императора. Криспа провели в комнату этажом выше собственно тюрьмы, над землей, и, стоило ему сесть, тюремщики приволокли скованного горожанина.

– На пол перед его величеством! – рыкнул один из стражников.

Горожанин опустился на колени и неуклюже бухнулся на живот.

– Ваше величество, – пояснил стражник, – это некий Копризиан, пытавшийся разбить череп нашему солдату.

– И разбил бы, ваше величество, – пробасил Копризиан, – да ублюдок был в шлеме. – Лицо у него было до удивления уродливое, даже если не обращать внимания на разбитую губу и пару свежевыбитых зубов.

– Неважно, – отмахнулся Крисп. – Я хочу знать, с чего началась драка.

– Так и я хочу, – ответил Копризиан. – Я что – кто-то мне врезал сзади. Я обернулся и ему звезданул – то есть, я думаю, что ему, потому как вокруг толпа народу бегала, все орут про еретиков, скотосолюбцев и Фос знает о чем еще. Ну, тут я разошелся. А потом какой-то сволочной кольчужник обломал копье о мою башку, и очнулся я уже тут.

– Ясно. – Крисп повернулся к тюремщикам:

– Уведите его. Похоже, он влез в драку и получил массу удовольствия. Приведите мне человека, который был при начале бунта, или кто его начал, если такой дурак признается. Я хочу добраться до корней.

– Слушаемся, ваше величество, – хором ответили стражники.

Пошли, ты, – добавил один из них, выводя Копризиана. Через некоторое время они вернулись, ведя человека средних лет в лохмотьях шикарной некогда туники.

– Это некий Миндей, – сказал стражник. – Схвачен на площади перед Собором. На пол, ты!

Миндей пал ниц с ловкостью человека, который делает это не в первый раз.

– С позволения вашего величества, – произнес он, вставая, – я имею честь служить старшим письмоводителем гипологофета Грипа.

Казначейский чиновник средней руки, подумал Крисп.

– Мне очень не нравится, Миндей, что люди, давшие клятву поддерживать государство, начинают мятежи, – сказал он. – Как ты мог так опозориться?

– Я лишь хотел выслушать проповедь пресвятого отца Пирра, ваше величество, – ответил Миндей. – Его слова всегда просвещают меня, а сегодня он был особенно красноречив. Он говорил о благородном рвении в изгнании Скотоса из наших жизней и из нашего города. Даже некоторые священники, сказал он, слишком долго терпели соседство зла.

– Да ну? – Под ложечкой у Криспа засосало.

– Да, ваше величество, и в этом немалая доля правды. – Миндей, как смог со скованными руками, начертил на груди солнечный круг.

– Выходя из Собора, люди, как всегда бывает, обсуждали проповедь. Кто-то помянул нескольких священников, известных своим попустительством. А потом кто-то заявил, что Скотос получит свое и от избыточного рвения святых отцов. Кто-то счел это намеренным оскорблением отца Пирра, и… – Цепи звякнули – Миндей пожал плечами.

– А ты, значит, совершенно невинен? – спросил Крисп.

– Совершенно, – ответил Миндей с подкупающей искренностью.

Один из тюремщиков прокашлялся.

– При поимке у сказанного Миндея были найдены пять кошельков, помимо его собственного.

– Действительно казначейский чиновник, – заметил Крисп.

Тюремщики расхохотались. Миндей изобразил невинность – с ловкостью человека, который делает это не в первый раз.

– Ладно, – сказал Крисп, – отведите его в камеру и приведите другого.

Следующий рассказал ту же историю. Чтобы увериться окончательно, Крисп приказал привести еще одного заключенного и выслушал тот же рассказ в третий раз. Потом, вернувшись в императорские палаты, он всю ночь размышлял, что же делать с Пирром. Хорошо было бы приказать патриарху носить намордник, но Крисп подозревал, что Пирр найдет теологическое обоснование не подчиниться.

– А может, и нет, – заметила Дара, когда он высказал эту мысль вслух. – Он может решить, что это замечательная новая аскеза, и попытается ввести ее в церковный обиход. – Она хихикнула.

Крисп тоже улыбнулся – на секунду. Зная Пирра, он подозревал, что права окажется Дара.

* * *

Тронную палату отапливала та же система несущих горячий воздух труб под полом, что и императорские палаты. Но натопить огромное пространство было не так просто. В тепле оставались разве что ноги.

Трон Криспа стоял на помосте, на высоте человеческого роста над полом. Ноги у императора тоже мерзли. Кое-кто из придворных, занимавших места среди колонн, откровенно ежился. Лучше всех приходилось стражникам-халогаям – те носили штаны. В родной деревне в такую погоду Крисп тоже надел бы штаны. Он безмолвно проклинал традиции, потом улыбнулся, представив, какую гримасу состроил бы Барсим, предложи император явиться в Тронную палату в чем-то кроме предусмотренной обычаем алой туники.

Когда в дальнем конце зала показался Пирр, улыбка исчезла с лица Криспа. Патриарх подошел к помосту упругим шагом юноши. По рангу ему полагались одеяния из синего шелка и золотой парчи, почти столь же роскошные, как императорские. Однако одет он был в простую монашескую рясу, потемневшую от влаги. Когда Пирр приблизился, Крисп отчетливо уловил хлюпанье воды в его синих башмаках – патриарх отказывался признавать капризы стихии, защищаясь от них.

Он простерся перед Криспом ниц, ожидая, пока ему не разрешат встать.

– Чем могу служить вашему величеству? – осведомился он, поднимаясь и спокойно глядя Криспу в глаза. Если его и мучила совесть, он скрывал это как нельзя лучше. Крисп решил, что это не так, – в отличие от большинства видессиан Пирр не был склонен к обману.

– Пресвятой отец, мы вами недовольны, – ответил Крисп формальным тоном, в котором долго практиковался на досуге, и подавил ухмылку – он не забыл назвать себя во множественном числе.

– Как так, ваше величество? – удивился Пирр. – Смиренный священнослужитель, я лишь пытаюсь нести истину в народ; кто может быть недоволен истиной, кроме того, кто ее боится?

Крисп стиснул зубы. Можно было и догадаться, что Пирр окажется крепким орешком. Патриарх носил собственную праведность, как солдат – броню.

– Неспокойствие в храмах не служит на благо ни церкви, ни империи, особенно теперь, когда на наших сварах наживется лишь Арваш Черный Плащ.

– Ваше величество, у меня и в мыслях не было сеять раздоры, – ответил Пирр. – Я лишь стремлюсь очистить клир от недостойных людей, пробравшихся в него за долгие годы небрежения и попустительства.

» Не сейчас, идиот!», – хотелось заорать Криспу. Вместо того император заметил:

– Поскольку обычаи, столь неодобряемые вами, прорастали много лет, не разумнее ли было бы вытаскивать их из земли постепенно, а не выдергивать?

– Нет, ваше величество, – твердо ответил Пирр. – То паутина, сплетенная Скотосом, мелкие грешки, что становятся все больше и серьезнее месяц за месяцем, год за годом, покуда в ранг обыденного не возводятся гнусность и порок. Так я скажу вам, ваше величество: благодаря Гнатию и его приспешникам, темный бог свободно разгуливает по городу Видессу! – Он плюнул на полированный мрамор и очертил на груди солнечный круг.

Несколько придворных благочестиво повторили жест. Некоторые опасливо покосились на Криспа, видно, изумляясь, как тот осмеливается требовать от патриарха остановить изгнание извечного зла.

– Вы ошиблись, пресвятой отец, – твердо и сурово произнес Крисп. Прозвучавшая в его словах уверенность заставила Пирра широко раскрыть глаза; он привык изрекать истину таким тоном, а не выслушивать. – Без сомнения, Скотос вползает в город Видесс, как ползает он по всей вселенной. Но я видел город, где он разгуливал свободно; до сих пор я вижу Имброс в своих кошмарах.

– Воистину так, ваше величество. И я стремлюсь лишь оборонить Видесс от судьбы, постигшей Имброс. Изначальное зло со временем поглотит нас всех, если только, говоря вашими словами, не выдернуть его с корнем.

– Зло, которое несет Арваш Черный Плащ, поглотит нас немедля, если не выдернуть его с корнем, – ответил Крисп. – Как вы собираетесь проповедовать посаженному на кол? Подумайте, пресвятой отец, какая победа для нас важнее в данный момент.

Пирр подумал.

– У вас свои заботы, ваше величество, – неохотно произнес он, наконец; судя по всему, он не ожидал, что Крисп заставит его признать хоть это, – у меня же свои. Если я, узрев зло, не попытаюсь избавить от него мир, грех падет и на мои плечи. Я не могу пройти мимо него, не обрекая свою душу на вечный лед.

– Даже если другие люди, добрые священники, не видят в том никакого зла? – осведомился Крисп. – Или вы хотите сказать, что каждый, кто не согласен с вами, одним этим обречен на вечный лед?

– Так далеко я не могу зайти, – ответил Пирр, хотя, судя по его взгляду, именно так он и думал. – Принцип икономии применим к некоторым воззрениям, чья греховность не может быть доказана впрямую.

– Тогда, покуда мы воюем с Арвашем, применяйте этот принцип по возможности шире. Если бы вы не создавали себе врагов в клире, то нашли бы немало друзей, пресвятой отец. Но подумайте еще раз и ответьте мне: может ли принцип икономии оправдать деяния Арваша?

Снова Пирр честно подумал.

– Нет, – признал он без малейшего выражения. Несмотря на тщетные попытки сохранять лицо спокойным, патриарх все равно выглядел, как человек, которого обманули при игре в кости. Он чопорно поклонился. – Да будет так. Я буду применять указанный принцип по мере возможности широко, покуда этот Арваш угрожает спокойствию империи.

Пара придворных захлопала в ладоши, потрясенная, очевидно, тем, что Криспу удалось выбить из Пирра хоть какое-то соглашение.

Крисп тоже был потрясен собственным успехом, но виду не подал; он-то заметил, какими гладкими фразами патриарх урезал свои уступки.

– Превосходно, пресвятой отец, – сказал он. – Я знал, что могу положиться на вас.

Патриарх снова поклонился, еще более механически, и вознамерился было вновь упасть ниц, дабы покинуть потом Тронную палату, но Крисп жестом остановил его.

– Прежде чем вы уйдете, пресвятой отец, – произнес он, – еще один вопрос. Не подавал ли вам монах Гнатий прошения об освобождении из монастыря?

– Да, ваше величество, подавал, – сознался Пирр и неохотно добавил, – по всей форме. Но я, тем не менее, отверг его просьбу. Как бы он не обосновывал ее, истинная причина одна – он стремится причинить стране и церкви еще больше зла.

– Вот и я так подумал, пресвятой отец.

Лицо Пирра дернулось, словно он хотел улыбнуться, но, как подобает аскету, ограничился коротким кивком. Он опустился ниц, поднялся и, пятясь, отошел от трона – повернуться к императору спиной значило бы нанести ему оскорбление. Как только патриарх удалился, прибежал слуга и вытер натекшую с рясы лужу.

С широкой благостной улыбкой Крисп оглядел Тронную палату.

Придворные не кричали: «Ты побдилъ еси, Крисп!», но он и так знал, что одержал победу.

* * *

Фостий перекатился со спины на животик, потом опять на спину. Он решил было повторить процедуру, но Крисп перехватил его, чтобы малыш не упал с кровати.

– Больше так не делай, – приказал император. – Ты ведь у нас слишком умный, чтобы стать крестьянином.

– Стать крестьянином? – переспросила удивленная Дара.

– Чтобы запомнить что-нибудь, крестьянин вбивает это себе в башку молотком, – пояснил Крисп.

Он поднял Фостия. Малыш тут же ухватился обеими ручонками за его бороду и дернул. «У!!», – выдавил Крисп и осторожно отцепил от себя сначала левую руку Фостия, потом правую – а потом снова левую. Отвязаться от малыша ему удалось только со второй попытки. Крисп уложил Фостия на кровать, и тот немедленно попытался с нее свалиться. Крисп снова поймал его.

– Я же велел тебе больше так не делать, – посетовал он. – Ну почему все дети такие непослушные?

– Ты с ним очень мягок, – заметила Дара. – Это хорошо, особенно… – Она прервалась.

– Не стоит лупить его, пока он не подрос достаточно, чтобы понять, в чем провинился.

Крисп намеренно не обратил внимания на прерванную фразу. Дара хотела сказать: «Особенно зная, что он может быть и не твоим сыном». Значит, она тоже не уверена. А Фостий, как нарочно, не походил ни на кого из возможных отцов.

Малыш попытался еще раз скатиться с постели и почти преуспел.

Крисп ухватил его за лодыжку и выволок обратно.

– И больше так не делай! – строго сказал он.

Фостий залился смехом. Ему казалось, что спасение – очень веселая игра.

– Я рада, что ты будешь с ним всю зиму. Когда ты все лето провел в походах, он успел тебя позабыть ко времени твоего возвращения.

– Знаю.

Часть разума Криспа стремилась держать Фостия рядом днями и ночами, не дать ребенку, да и самому Криспу ни малейшего сомнения в том, что они – отец и сын. А другая часть не хотела иметь с кукушонком ничего общего. И переносить это раздвоение становилось с каждым днем все труднее.

Фостий заныл и полез пальцами в рот.

– Зубки режутся, бедненький, – вздохнула Дара. – Да и проголодался он. Я сейчас кормилицу позову. – Она потянула за зеленый шнурок, шедший в комнаты служанок.

Минутой позже кто-то вежливо постучал в двери покоев. Когда Крисп открыл, на пороге стояла не кормилица, а Барсим.

– Вам письмо, – проговорил вестиарий с поклоном.

– Благодарю, почитаемый господин. – Крисп принял запечатанный свиток. Тут примчалась и кормилица, улыбнулась, пробегая мимо Криспа, и ринулась к всхлипывающему младенцу.

– От кого письмо? – спросила Дара, когда кормилица взяла у нее Фостия.

Криспу не понадобилось разворачивать свиток, чтобы ответить. Он узнал и печать, и изящный, ровный почерк.

– От Танилиды, – ответил он. – Ты помнишь – мать Мавра.

– Конечно. – Дара повернулась к кормилице:

– Илиана, унеси его пока куда-нибудь, хорошо?

Анфим умел вести себя так, словно слуги – это предмет обстановки, когда это его устраивало. У Дары это получалось с трудом, а у Криспа едва выходило – до последних лет он и сам был слугой. Илиана ушла; Барсим, идеальный служитель, удалился еще раньше.

– Прочти вслух, будь добр, – попросила Дара.

– Конечно. – Крисп сломал печать, снял перетягивавшую свиток ленту и развернул пергамент. – «От Танилиды его императорскому величеству Криспу, Автократору видессиан привет. Благодарю вас за сочувствие моему горю. Как вы сказали, мой сын и умер, как жил, – двигаясь вперед без колебаний и оглядки».

Слова эти настолько точно передавали судьбу армии Мавра, что Крисп запнулся, прежде чем вспомнил загадочное ясновидение Танилиды. Он собрался и продолжил:

– «Не сомневаюсь я, что вы сделали все, чтобы отвратить его от подобного неразумия, но спасти человека от него самого никому не дано. В том и состоит великая опасность Арваша Черного Плаща, что, познав добро, он отверг его ради зла. Если б только была я мужем, чтобы встретить его в поле бранном, хотя и знаю я, что враг сильней. Однако, волей Фоса, мы с ним еще можем сразиться.

Да благословит Фос вас, вашу супругу и сыновей. Прощайте».

Дара вцепилась в единственное слово:

– Сыновей?

Крисп проверил.

– Тут так написано.

Дара очертила над сердцем солнечный круг.

– Ты говорил, она провидица?

– Так было. – Протянув руку, Крисп погладил живот Дары.

Выпуклость еще не ощущалась, даже когда Дара была обнажена, а тем более теперь, через теплые зимние одежды.

– Как мы его назовем?

– Ты для меня слишком практичен – я еще не подумала. – Дара нахмурила лоб. Легкие морщинки показались над бровями и вокруг рта – когда Крисп начинал служить вестиарием, их не было. Дара была почти его ровесницей; и ее старение, пускай почти незаметное, напоминало Криспу, что он тоже не молод.

– Ты дал имя Фостию, – произнесла она. – Если это и впрямь сын, давай назовем его Эврипом, по моему деду?

– Эврип. – Крисп раздумчиво подергал бороду. – Неплохо.

– Тогда решено. Еще один сын. – Дара опять очертила знак солнца. – Жаль, что Мавр не унаследовал материнский дар. – Ее взгляд вернулся к пергаменту в руках Криспа.

– Да, сколько я знаю, ни капли. Если б у него был дар, он не вышел бы в поход. За себя он не испугался бы: он прямо мечтал стать воином. – Крисп улыбнулся, вспомнив, как по дороге в Опсикион из поместья Танилиды Мавр рубил кусты ножом. – Но он никогда бы не отправил на гибель армию.

– Ты прав, конечно. – Дара поколебалась и спросила:

– Ты собираешься назначить нового севаста?

– Как-нибудь придется. – Назначение главного министра не казалось теперь Криспу таким важным, как перед тем, как он назвал севастом Мавра. Теперь, когда мятеж был подавлен, ему уже не приходилось быть в двух местах одновременно, а значит, уменьшалась и нужда в столь могущественном чиновнике. – Скорее всего, – подумал он вслух, – я поставлю Яковизия. Он хорошо служил мне, знает и город, и соседние земли.

– О. – Дара кивнула. – Да, это хороший выбор.

Что-то в тоне, каким была произнесена эта ничего не значащая фраза, заставило Криспа бросить на супругу внимательный взгляд.

– У тебя был кто-то другой на уме?

Трудно было заметить, как краснеет смуглая Дара, но Криспу это удалось.

– Не то чтобы на уме, – ответила она нарочито небрежно, – но отец спрашивал, не принял ли ты решения.

– Да ну? Или он спрашивал, не хочу ли я назначить его?

– Ну, в общем, да. – Румянец на ее щеках стал ярче. – Я уверена, что он ничего дурного не имел в виду.

– Не сомневаюсь. Передай ему вот что: из него получился бы хороший севаст, если бы я мог ему без опаски спину подставить. Пока что я в этом не уверен, и его вопросы доверия к нему не прибавляют. Или я напрасно беспокоюсь? – Дара прикусила губу. – Неважно. Не говори. Этот вопрос ставит тебя в недостойное положение.