Текст книги "Как убить рок-звезду"

Автор книги: Тиффани Де Бартоло

– Пошли праздновать! – рявкнул он Майклам, и они вскочили и последовали за ним, как ученики за Христом. Когда я выбралась из автобуса, припадая на больную лодыжку, они прошли уже половину парковки.

На холодном воздухе мне стало легче. Я решила, что не стоит уходить далеко от автобуса, пристроилась на пыльном капоте «форда» и стала наблюдать за мужчиной, стоящим в освещенном окне отеля на другой стороне улицы. Чтобы отвлечься, я придумала ему целую жизнь: он работает в банке, дома у него жена и двое детей, он пьет скотч и, когда ездит в командировки, смотрит порнуху, но жене в этом не признается, и он прочитал все книги Тома Клэнси.

Мужчина снял галстук и продолжал стоять неподвижно, и мне стало скучно думать про него. Я взяла размокшее меню китайского ресторана, которое кто-то засунул под «дворник» «форда», и начала читать его, но сразу же почувствовала голод, поэтому просто закрыла глаза, наклонила голову и стала молиться о том, чтобы стать сильной и мужественной и еще чтобы уметь передвигаться во времени и пространстве каким-нибудь удивительным способом, как в фантастических романах, не вверяя свою жизнь пятисоттонному куску металла.

Лоринг не решался подойти к ней. Она сидела, закрыв глаза и опустив голову, и, совершенно очевидно, не хотела никакой компании. Но чтобы попасть в автобус, он должен был пройти мимо нее. И не поздороваться было бы невежливо. И он не был уверен, что сидеть ночью на пустынной парковке вполне безопасно.

Он сделал к ней шаг, и она подняла голову. Взгляд темных глаз был усталым и влажным, а улыбка – невеселой.

– Все в порядке? – спросил Лоринг.

Она кивнула и рукавом вытерла щеки.

– Я слышал новость насчет «Дроунс». Пол, наверное, счастлив?

– Вполне, – ответила она со смесью язвительности и душевной муки.

– Послушай, здесь, по-моему, не совсем безопасно. – Лоринг посмотрел на часы и кивнул в сторону отеля. – Мы встречаемся с братом в ресторане…

– Я с ним познакомилась.

– Я знаю. Он говорил. – Лоринг почесал висок. – Может, пойдем вместе?

Она сначала отрицательно покачала головой, но потом опустила ее на грудь и мрачно, как показалось Лорингу, закусила губу.

– Вообще-то я голодная.

По дороге в отель Элиза взяла его за руку. Он почувствовал растущее напряжение в трусах и срочно начал вспоминать столицы штатов, причем в алфавитном порядке самих штатов, надеясь, что таким образом заставит кровь вернуться обратно к мозгам.

Алабама, Монтгомери, Аризона, Феникс, Арканзас, Литл-Рок.

Они прошли через холл отеля в почти пустой ресторан, в котором все было выдержано в разных оттенках депрессивно-оранжевого цвета: морковные сиденья стульев, тыквенные стены, абрикосово-желчное меню.

Лейт сидел за столиком в дальнем углу. Когда он увидел Элизу, то встал и надел пальто.

– Я что-то не то сказала? – пошутила она.

– Я уже ел. Помнишь пиццу? Я пришел только для того, чтобы ему, – Лейт кивнул на Лоринга, – не пришлось ужинать в одиночестве. Увидимся позже.

Молоденькая официантка, с волосами в цвет стен, принесла им меню.

– У вас, случайно, нет ничего китайского? Кисло-сладкой курицы? Жареного риса?

Официантка, кажется, обиделась.

– У нас есть нормальный рис, белый. Могу принести соевый соус. – Тут она узнала Лоринга, и отношение резко изменилось. – Вообще-то я могу спросить у повара и…

– Не стоит, – сказала Элиза. – Какой у вас суп дня?

– Кукурузная похлебка.

Она заказала романский омлет и ржаные тосты без масла, а Лоринг – тарелку супа и клубный сандвич. Не успела официантка принести похлебку, как к ним подошла хорошенькая девица со страшненькой подругой. Они сообщили Лорингу, что приехали из Ричмонда на его концерт, и попросили расписаться на их футболках.

– Вот здесь! – Хорошенькая девица указала место точно напротив соска.

Элиза громко и с отвращением выдохнула, а Лоринг неохотно и стараясь не рассмеяться подчинился, но, правда, расписался на рукаве. Он надеялся, что после этого они уйдут. На следующий день турне заканчивалось, и он не был уверен, увидит ли Элизу еще когда-нибудь. Сегодня он хотел быть с ней и не хотел, чтобы его отвлекали.

Но девушки замешкались у их столика, а хорошенькая непрерывно болтала. Она рассказала, что парень ее сестры поступил в Йель в тот год, когда Лоринг был на старшем курсе, и явно думала, что это делает их почти друзьями.

– Брейди Мелтцер. Он говорит, что вы были знакомы.

Лоринг пожал плечами. Имя ему ничего не говорило.

Девушка засунула под солонку маленький кусочек бумаги, и Элиза резко выпрямилась на стуле, протянула руку и схватила его.

– Кристи и Джанис, – прочитала она вслух, – комната номер двести семьдесят один. Это как понимать: приходи и выбирай или специальное предложение – две по цене одной?

Лоринг закрыл рот рукой, а Кристи побледнела, выхватила у Элизы записку и вылетела из ресторана. Подруга бежала за ней как собачка.

– Извини, – сказала Элиза. – Надеюсь, ты не собирался воспользоваться предложением. У меня сегодня агрессивное настроение.

Лоринг только покачал головой, жалея в душе, что вспышка Элизы вызвана не тайной ревностью, а явным презрением к чужой невоспитанности.

– Такое ведь часто случается? Когда девушки сами предлагают себя тебе? – Она дождалась его кивка и продолжила: – Просто непостижимо. Ты сидишь со своей девушкой и тихо-смирно пытаешься поесть, а у них хватает наглости так навязываться. Они просто глупые или абсолютно испорченные?

Лоринг решил, что весь остаток ужина он будет считать Элизу своей девушкой.

– Дувр, – нечаянно произнес он вслух.

– Ты о чем?

– Ни о чем. Делавер.

Она поставила локти на стол, оперлась подбородком на кулачки и, пока он ел, не отрываясь смотрела в его тарелку с супом. И по ее взгляду было ясно, что, если он сейчас уберет тарелку, она ни за что не сможет вспомнить, что в ней было. Он знал, что она думает о Поле, и впервые в жизни испытал черную зависть, которая оказалась похожей на клыки саблезубого тигра, рвущие грудь.

Если бы сейчас был каменный век, дело решилось бы простым дарвиновским способом. Он был старше, выше и сильнее, и закон о победе сильнейшего, вероятно, сработал бы в его пользу. Но сейчас, в центре Вашингтона, он был бессилен против своего соперника. А оттого, что Пол ему нравился, становилось еще хуже.

Лорингу было необходимо изгнать Элизу Силум из себя. Выбросить полотенце, уйти с ринга и признать свое поражение. Это будет прощальный ужин, сказал он себе. Радуйся сейчас, потому что завтра все будет кончено. Ты больше не будешь с ней встречаться.

– Лоринг, – сказала она тихо, прервав его суровый монолог. – А ты когда-нибудь говорил им «да»?

В вопросе явно был какой-то подтекст, которого Лоринг не смог расшифровать. Он отрицательно покачал головой.

– Знаешь, как я их называю? «Герпес на палочке».

– Ты когда-нибудь изменял Джастин?

Он отложил ложку и вытер салфеткой рот.

– Ты всем задаешь такие вопросы или просто дразнишь меня?

Она улыбнулась быстрой смущенной улыбкой, которая сразу же исчезла.

– Не хочешь отвечать?

Конечно, он ответит ей. Он сказал бы ей все, включая код своей банковской карточки, если бы она захотела его узнать.

– Нет. Я никогда не изменял Джастин.

– Никогда? Даже не целовался с другими?

Он положил правую руку на сердце.

– Клянусь своими детьми.

– А хотел когда-нибудь?

Он задумался.

– Не знаю, – ответил он честно. – Надо признать, были моменты, когда соблазн был довольно велик. Иногда встречаешься с очень интересными людьми и очень привлекательными. Но думать – это одно, а делать – совсем другое. Сделать – значит переступить черту, а я не из тех, кто легко это делает.

– Я думаю, Джастин сошла с ума, когда позволила тебе уйти.

И опять ее прямота была слишком искренней и печальной, чтобы содержать какой-то зашифрованный смысл, намек на возможность любви. Если бы он был смелее или хитрее, он мог бы воспользоваться этим моментом и признаться ей во всем, пообещать стать для нее всем, чем был Пол, и еще гораздо большим, если только она даст ему шанс.

– А ты? – спросил он. – Ты изменяешь Полу?

– Нет, – ответила она, решительно отметая такое нелепое предположение.

Официантка принесла Элизе омлет и огромный клубный сандвич и картошку фри Лорингу, и он отодвинул в сторону пустую тарелку, освобождая место для нового блюда. Несколько минут они ели молча. Наконец Элиза взглянула на него.

– Как ты думаешь, а Пол будет?

Она взяла у него с тарелки ломтик картошки. Ему так понравилось, что она сделала это, не спросив, и что окунула картошку в его кетчуп, что он никак не мог вспомнить столицу Оклахомы: Тулуза или Оклахома-сити?

– Я думаю, Пол будет – что?

– Через два месяца в отеле в Сиэтле какая-нибудь Кристи прошепчет ему в ухо номер своей комнаты. Как ты думаешь, он зайдет?

Лоринг подумал, что именно это и беспокоило ее весь вечер.

– Элиза, я не могу ответить на этот вопрос.

Она раскусила картофельный ломтик.

– Он хочет, чтобы я ехала с ним на гастроли, а я не могу. Я хочу. Очень хочу. Но я знаю, что никогда не смогу лететь в Калифорнию, а потом – в какой-нибудь новый город каждые два дня. Особенно на «737-м». Поэтому он взбесился и ушел. – Она выковырнула из тоста ржаное зернышко и справилась с ним в три приема. – Я не знаю, что делать.

Лорингу показалось, что она сейчас заплачет. Он даже помечтал об этом. Тогда он сможет обнять ее за плечи и погладить по волосам.

– Я понимаю, что ты не можешь ответить точно, но ты же образованный человек, ты в Йеле учился. Попробуй предположить.

– Напомнить тебе, что наш малограмотный и умственно отсталый президент тоже учился в Йеле?

– Просто скажи, что ты думаешь. Пожалуйста!

Он пил воду и раздумывал, что ответить. Он знал Пола еще до того, как тот встретился с Элизой. И тогда он уверенно дал бы циничный ответ. Но сейчас Пол стал другим. Однако Лорингу выпал хороший стратегический шанс. Он может посеять в ней зерна сомнения. Он может объяснить, как человеку, не привыкшему к славе, бывает тяжело сказать «нет».

Он не смог этого сделать. Это было бы не только жестоко, это было бы неправдой. И потому, что он сам чувствовал к женщине, сидящей напротив, он понимал, как много она значит для Пола Хадсона.

– Мое мнение? – сказал он. – На твоем месте Я бы не стал беспокоиться по этому поводу.

Мы должны были уехать из Бостона сразу, как только «Бананафиш» закончит выступление. Это был последний концерт тура, и через пять часов мы уже могли быть дома. Если не пойдет снег, мы окажемся на Манхэттене еще до того, как взойдет солнце.

Пол нервничал и страдал от похмелья. Не считая вопроса о том, где я была; когда я вернулась с ужина с Лорингом, мы практически не разговаривали. Он вошел в гримерку, стирая катящийся по лицу и волосам пот и явно стараясь избегать меня.

– Ну все, поехали! – сказал он резко. – Где Анджело?

– Секунду назад был здесь, – ответил Бёрк.

Мы ждали минут двадцать. Все чувствовали, что Пол взвинчен, и держались от него подальше. Я даже предложила пойти поискать Анджело, просто чтобы вырваться из комнаты, но Джудо сказал, что разыщет его сам.

Он вернулся, когда выступление Лоринга уже дошло до середины.

– Водитель сказал, что видел, как Анджело пошел на парковку со вчерашней брюнеткой.

– Ну и черт с ним! – рявкнул Пол. – Пусть она его и везет в Нью-Йорк!

– Пол, – вздохнула я, – мы не можем уехать без Анджело.

– Как хотите. Я пошел слушать концерт, – сказал он, ни к кому не обращаясь, и вышел из комнаты.

Ему нравилось то, что делал Лоринг. Хотя его сдержанный звук и простые мелодии были прямо противоположны интенсивной музыке «Бананафиш» и хотя Пол считал Лоринга чересчур радиоориентированным, он часто говорил, что его искренность искупает недостаток оригинальности.

Как только Пол вышел, Майкл повернулся ко мне.

– Иди с ним, пожалуйста, а то потом придется искать и его.

Лоринг исполнял заглавный трек из «Ржавчины», когда рядом со сценой я нашла Пола. Я взяла его за руку, и, к моему удивлению, он ее не выдернул.

 
У меня нет больше сил
Собирать по кусочкам
То, что разбито,
Или просто уйти, сказав.
Что я был не прав.
 

У Лоринга не было ни голоса Пола, ни его диапазона, ни силы, но его сдержанная и сексуально-тягучая манера ласкала слух.

Если музыка Пола казалась полетом, то Лоринга – полуденной поездкой по сельской дороге – солнечной и романтичной, с оттенком грусти, волнующей сердце.

Кто-то тронул меня за плечо, я обернулась и увидела Лейта.

– Брат Лоринга, – прокричала я, дернув Пола за рукав.

Мне пришлось повторить это три раза, пока он наконец понял. Лейт начал говорить Полу, как ему понравилось вчерашнее выступление «Бананафиш».

– Надеюсь, ты не видел сегодняшнего! – заорал Пол в ответ. – Это был полный отстой!

Они продолжали разговаривать, крича друг другу в ухо, пока Лоринг не допел.

– Сейчас я исполню новую песню, – сказал он к микрофон, подстраивая свой черный «стратокастер». – Ее еще никто не слышал, поэтому скажите мне, что вы о ней думаете.

Я взглянула на висевшую на стене программку. Между «Ржавчиной» и перерывом числилось название «Тысяча способов».

Слова показались мне знакомыми, и меня это почему-то встревожило.

Лоринг отсчитал от четырех до одного и провел пальцами по струнам. Он еще не запел, когда я вспомнила, почему название песни показалось мне знакомым. Так назвал меня Таб, когда в Торонто я зашла в номер Лоринга.

Дальнейшее я наблюдала, будто следила за падением автомобиля со скалы. Какие-то секунды была надежда, что это просто мое воображение играет со мной злую шутку. Она исчезла в тот момент, когда откуда-то появилось чувство вины, хотя я точно знала, что не делала ничего плохого. А слова песни казались такими интимными, будто Лоринг шептал их мне прямо в ухо.

 
Если б только смелости мне хватило,
Я б тебя попросил снова стать свободной.
Отыскать меня, если не позабыла,
Полюбить, как любишь его сегодня.
Больше в жизни мне ничего не надо.
Я б тебя попросил… Если б ты была рядом.
 
 
Помнишь, свитер ты мой тогда надевала.
Он божественный запах хранит так долго.
Эта близость как будто с ума сводила.
Я о ней до сих пор мечтаю. Есть много.
Просто тысяча способов самых разных
О тебе мечтать, вдыхая тот запах.
 
 
Если б только осмелиться и вернуться,
На колени встать – дай мне шанс!
Послушай, я бы отдал всю кровь, чтоб на миг коснуться
Двух жемчужин, целующих твои уши.
Стёр бы слезы, дьяволу продал душу.
Чтобы старые страхи твои разрушить.
 

Пол только начинал подозревать что-то, пока дело не дошло до строчек о жемчужинах и о страхах. Когда он их услышал, его лицо почернело.

– Я так и знал! – крикнул он в сторону сцены, как будто Лоринг мог его услышать. Потом в бешенстве повернулся к Лейту: – Кем он себя считает? Эриком, твою мать, Клептоном?

Лейт беспомощно застыл, опустив руки по швам, как ребенок, которого наказывают за то, чего он не совершал.

Потом Пол повернулся ко мне. У него дрожала челюсть, и он смотрел на меня так, будто искал ответа на вопрос, который боялся задать.

Потом он спрыгнул со сцены и побежал, а я бросилась за ним, но не смогла догнать, потому что все еще сильно хромала. По дороге в гримерку я столкнулась с Лорингом, только что сошедшим со сцены.

Мы уже попрощались с ним раньше, объяснив, что уедем сразу после выступления «Бананафиш». Судя по его лицу, он меньше всего ожидал встречи с нами.

Он замер, увидев меня, наши глаза встретились, и мы молчали, а когда он открыл рот, собираясь что-то сказать, я отрицательно помотала головой и побежала дальше. Меня раздирали очень разные чувства, и я была еще не готова к разговору с ним.

Потом я увидела Майкла.

– Где Пол? – спросила я, впиваясь ногтями в ладони, чтобы как-то уравновесить боль в ноге.

– Он только что вылетел отсюда и рванул к автобусу. Элиза, что случилось?

– Ничего, – ответила я и как можно быстрей захромала к выходу.

Перед автобусом стоял Анджело.

– На твоем месте я бы не стал туда заходить.

– Где ты пропадал? – заорала я на него, решив, что во всем виноват именно Анджело. – Тебя все обыскались! Немедленно найди Майкла и скажи, что ты нашелся. Не заходи никуда! Не говори ни с кем! Просто найди Майкла!

– Господи! Прими успокоительное.

Анджело пошел в сторону зала, а я колотила в дверь автобуса, пока Пол не распахнул ее так стремительно, что едва не угодил мне в лицо.

Я неуверенно поднялась по ступенькам, села, подышала на окно и посмотрела, как от моего дыхания на стекле образуется влажный кружок.

– Я думаю, он не хотел, чтобы мы услышали эту песню.

– Да? Ты так думаешь? – Пол плюхнулся на сиденье рядом со мной. – А знаешь, что я думаю? Я думаю, он не хотел, чтобы я услышал эту песню. А ты, как раз… – Его рука нащупывала поджелудочную. – Ты провела с ним чертову кучу времени, бегая, и прыгая, и кувыркаясь, и хрен его знает, что вы там делали вчера вечером…

– Постой…

– Нет, ты постой. Мне бы очень хотелось узнать, когда это ты носила его одежду. Вы что, играли в переодевание во время своих прогулок?

– О чем ты?

– Его, черт подери, свитер. Только не говори, что ты не расслышала этого, потому что я видел твое лицо, когда он пел. Когда ты надевала его, черт подери, свитер? И еще интересней, что было под ним?

Я наклонила голову.

– В тот день, когда брала интервью. Было холодно, и я попросила у него свитер. Вот и все.

– А вчера?

– Что вчера?

– Чем вы занимались?

– Мы ужинали. Я тебе уже говорила.

– В отеле? А что вы ели?

– Ты ведь шутишь? – Но Пол выглядел очень серьезным. – Я ела омлет с артишоками, вялеными помидорами и моцареллой. А Лоринг – суп и сандвич. У официантки была одежда цвета блевотины, а в меню не было ничего китайского. Позвони прямо сейчас в ресторан, если не веришь мне.

– Какой, черт подери, суп?

– Не будь педиком!

Он сел ближе, почти мне на колени.

– Я задам этот вопрос только один раз, – сказал он, и у него в глазах заплескалась паника. – И жизнью клянусь, поверю любому ответу. Понимаешь? Всем, черт подери, сердцем и душой я тебе поверю, поэтому, пожалуйста, не ври мне, потому что я этого просто не переживу.

– Нет, – ответила я, хотя он еще не успел задать вопроса, – между мной и Лорингом ничего не было. Ни вчера, никогда.

– Посмотри мне в глаза и скажи, что он никогда не приставал к тебе, никогда не пытался поцеловать и не говорил ничего типа: «Я пригласил в этот тур твоего, черт подери, придурка жениха только потому, что я в тебя охрененно влюблен и желаю целовать твои серьги и затрахать тебя до смерти».

Я нежно погладила его по лицу и сказала:

– Правда. Я понятия не имела.

У Пола все еще дрожала челюсть.

– А если бы имела? Если бы он сейчас вошел в этот автобус и стал уговаривать тебя уйти к нему? Что бы ты стала делать?

– Пол, меня не интересует Лоринг.

– Ты думаешь, я поверю, что он тебе не нравится?

Здесь нужно было отвечать тактично. Честно говоря, Лоринг не понравился бы только слепой – слепой, которая к тому же не может подойти к нему достаточно близко, чтобы вдохнуть запах зелено-перечного одеколона, напоминающий о сексе на траве.

А ведь еще была песня. Я была тронута и горда и не могла просто так отмахнуться от этого. Потом, конечно, смогу. Но сначала я должна пережить и прочувствовать ее.

– Элиза, пожалуйста, ответь мне.

– О чем ты спрашиваешь? Считаю ли я его привлекательным? Конечно считаю. И что?

– Ты прекрасно знаешь, что он не просто привлекателен.

Да, но у него нет глаз, похожих на прожекторы, и хамоватой улыбки, которая зажигает все, включая воду, и божественного голоса, и, главное, он говорит вещи типа «это просто рок-н-ролл».

– Кукурузная похлебка, – сказала я.

– Что?

– Он ее ел.

Пол поцеловал мою ладонь, а потом приложил ее к своему сердцу.

– Пожалуйста, давай поедем на гастроли вместе. Поедем в Сан-Франциско. Ну хотя бы скажи, что постараешься.

– Я постараюсь, – сказала я. И даже чуть-чуть поверила себе. Я всегда хотела верить. Но в глубине души я точно знала, что никогда не сяду в этот самолет.

Мы посидели молча, а потом в автобус пришли Майкл, Бёрк, Анджело и все прочие.

– Ну что? Все на месте? – спросил Джудо.

К нам подошел Майкл и подозрительно взглянул на меня.

– Лоринг спрашивал, не может ли он сказать тебе пару слов до отъезда.

Пол вскочил.

– По-моему, на сегодня она слышала достаточно его, черт подери, слов. – Он почти пробежал по проходу и наклонился к водителю.

– Поехали!

* * *

– Встретимся в «Киеве» через час, – сказал голос на другом конце провода.

Я почему-то сразу испугалась.

– Фельдман?

– Жду тебя через час.

– У меня сейчас нет времени.

– Найди.

Эта неделя и без того оказалась нелегкой. Лоринг постоянно оставлял сообщения на автоответчике, умоляя дать ему возможность объясниться. Пол постоянно порывался позвонить ему и все высказать. Я с трудом убеждала его, что самое разумное – это просто не обращать внимания. Я и так чувствовала себя достаточно неловко, и меньше всего мне хотелось сейчас встречаться с Лорингом.

Я, разумеется, рассказала обо всем Вере.

– Я знала, что ты ему нравишься, – сказала она. – Я поняла это еще в Торонто. Я тогда не стала ничего говорить, а сейчас… Послушай, Элиза. А у тебя есть какое-нибудь чувство к нему?

– Это что – сеанс психотерапии?

– Ну, было же ясно, что вы отлично ладите. Я видела.

– Видела – что? Вера, я скажу тебе то же, что сказала Полу: меня не интересует Лоринг Блэкман. Все. Точка.

Кроме всего прочего Пол вел себя как-то странно. Он был непонятно весел, хотя периодически и хотел выяснить отношения с Лорингом. И с того вечера в автобусе он ни слова не сказал о турне с «Дроунс». Я не могла понять, означает ли это, что он смирился с тем, что поедет без меня, или что он уверен, что я поеду. Каждый раз, когда я пыталась заговорить на эту тему, он отвечал, что мы обсудим все это после свадьбы.

Свадьба оказалась еще одной проблемой. Мы хотели пожениться как можно быстрее, но власти города Нью-Йорка и Люси Энфилд были против.

– Ты только что отсутствовала две недели, – сказала Люси. – Больше я не позволю тебе прогуливать.

– Но ведь у меня свадьба.

– Хоть канонизация. Устраивай это в свободное от работы время.

Это означало, что все придется делать после семи, но городские учреждения, в которых надо было получать разрешение на брак, работали до пяти, а присутствие жениха и невесты было обязательным.

Мне ужасно не хотелось действовать через голову Люси. Как будто плакса с детской площадки, которая ничего не может без старшего брата. Кстати, примерно так и обстояли мои дела в «Сонике». Но я все-таки решила, что замужество – достойная причина, и обратилась к Терри. Он поздравил меня и дал выходной в пятницу. Мы с Полом сможем получить разрешение, подождем двадцать четыре часа и в субботу зарегистрируем наш брак в муниципалитете. Вера и Майкл будут нашими свидетелями, а глупая любовная песня Лоринга станет частью истории, о которой мы будем рассказывать Рексу и Спайку.

– Надеюсь, что у тебя действительно серьезное дело, – сказала я Фельдману еще до того, как бросила на стул свою сумочку и приземлилась рядом с ним. – У меня всего полчаса.

«Киев» был невыразительной забегаловкой в восточноевропейском духе, где за двенадцать долларов предлагали обед из трех блюд. Когда я пришла, Фельдман уже держал в руках чашку кофе, а перед ним стояла большая тарелка драников. Я решила, что приглашать кого-нибудь в ресторан и делать заказ, пока гость еще не пришел, – очень невежливо.

Подошла официантка, и я заказала первое, что увидела в меню.

– Кока-колу, пожалуйста, – сказала я. Я не помнила, чтобы когда-нибудь в жизни заказывала кока-колу, но, увидев хмурое лицо Фельдмана и улыбающуюся официантку, ощутила внезапный импульс.

Фельдман дождался, чтобы официантка принесла мой заказ, а потом издал носорожье рычание.

– Он сказал мне, чтобы я отказался.

– Кто?

– Кто? Ты еще не поняла? Мудак, за которого ты собираешься замуж.

Я пожевала соломинку.

– Он сказал тебе отказаться от чего?

Фельдман намазал драник сметаной и откусил половину. Он ел как двухлетний ребенок гигантских размеров, и смотреть на это было неприятно.

– От гастролей, – объяснил он, словно недоумевая, как можно быть такой тупой. – С «Дроунс». Помнишь о таких?

В голове внезапно набух болезненный сгусток, как будто тромб готовился оторваться.

Фельдман схватил меня за запястье. У него были липкие пальцы.

– Это из-за тебя. Он не хочет с тобой расставаться.

Я выдернула руку и низко опустила голову, чтобы не видеть его розовых щечек.

– Не разрешай ему это делать. – Он говорил гораздо громче, чем надо. – Ты меня слышишь? Я вложил кучу времени, сил и денег в его чертову карьеру, и если ты его хоть немного любишь, не дай ему пустить все на ветер.

Я ненавидела Фельдмана. Ненавидела и боялась. Так же сильна, как мысль о полете на одномоторном самолете в грозовую ночь. Но я подняла голову и кивнула, потому что знала, что он прав.

– Сингл не крутят по радио, – пожаловался он. – И этого следовало ожидать. Клип прошел всего несколько раз, а рекламная кампания была, мягко говоря, минимальной. И я скажу тебе, в чем дело. В позиции Пола. У Винкля нет задачи сломать его, Элиза. У него нет задачи эксплуатировать ПолаХадсона. Он просто хочет продавать музыку. – Фельдман выпустил воздух, будто проколотый резиновый шарик. – Ты знаешь, сколько продано дисков? Я тебе скажу. Около девяти тысяч. Это мало, но при данных обстоятельствах вполне объяснимо. И могу поспорить, что девяносто восемь процентов покупателей – это родственники и знакомые Майклов или – и это очень важно – люди, которые были на концертах Блэкмана. Ты понимаешь, что это все не шутки? Или тебе нравится дергать его за член и смотреть, что получится? Может, ты и хочешь, чтобы он свалился мордой в грязь, но я не позволю, чтобы какая-то…

– Замолчи!

Я попробовала массировать точку на ладони, которая, как мне говорили, отвечает за головную боль. Не помогло.

– Почему он мне не сказал?

– Этот мудак думает, что, если он скажет, ты откажешься выходить за него замуж – вот почему.

– Пожалуйста, перестань называть его мудаком.

– Он заставил меня поклясться, что я ничего не скажу тебе до свадьбы.

– Приятно видеть, что ты – человек слова.

– Не надо грузить меня. Просто скажи, что ты собираешься делать.

– Не знаю, что я смогу сделать. Если Пол что-то решил…

Фельдман схватил меня за локоть и стиснул так, будто измерял кровяное давление.

– Знаешь, что делал Винкл, чтобы добиться приглашения в это турне? Умолял, угрожал, обещал и лизал задницы. Знаешь, что случится, если Пол Хадсон забьет на все и решит остаться дома с женой? Это, мать твою, элементарное самоубийство. Контракты уже подписаны, отели и билеты заказаны, все просчитано. Это будет конец его отношений с Винклем – тому, что от них осталось, – и с агентами, и с промоутерами. Поэтому, если не хочешь быть лично ответственной за крушение его надежд, быстренько придумай что-нибудь. У тебя есть сорок восемь часов. Потом будет поздно. Поняла, Куколка?

Я все поняла. Гораздо лучше, чем думал Фельдман. И дело было не только в Поле. Мне надо было подумать и о Майкле.

Как ни странно, я успокоилась.

Когда все знаешь, легче принимать решение.

Когда все знаешь, кажется, что ты контролируешь ситуацию.

* * *

Я проснулась в нашей квартире рядом с Полом в последний раз. Тогда я этого еще не знала. А если бы знала, то гораздо дольше сидела бы на подоконнике и вглядывалась в его лицо и в то, как утренний свет путается у него в волосах. Я бы сделала воображаемые фотографии того, как он спит – голый, натянув простыню до середины живота, раскинув руки и повернув голову влево.

Как будто распятый.

Я бы постаралась запомнить все хорошее.

Никто никогда не помнит хорошего.

Вчера мы легли сразу после полуночи и занимались любовью самозабвенно и тихо, лежа на боку, как две чайные ложки в коробке. Потом я спросила, не можем ли мы поговорить, а Пол ответил, что он устал, и уснул, а я лежала всю ночь, уставившись в потолок.

Ситуация была совсем простой. Я любила Пола. И любила своего брата. И ясно сознавала, что должна сделать все что угодно для того, чтобы в марте они сели в самолет, улетающий в Сан-Франциско.

Этим утром у Пола был живой эфир на местной радиостанции, и я попросила его прийти домой сразу, как только он освободится. Я сказала, что нам надо поговорить до того, как мы пойдем за разрешением на брак.

– В десять у меня свидание с Винклем. Давай встретимся в одиннадцать в кофейне у муниципалитета.

Я ни в коем случае не могла допустить его разговора с Винклем.

– А ты не можешь сначала зайти домой?

Пол уже стоял в дверях. Моя просьба показалась ему странной, и он наклонил голову, раздумывая. Я почти решилась поговорить с ним прямо сейчас, но он уже опаздывал, а у меня слипались глаза. Мне надо было хоть немного отдохнуть и хорошо вооружиться, чтобы выиграть это сражение.

– Ты ведь не собираешься сказать, что передумала, нет?

Я заверила его, что дело не в этом.

– Просто пообещай, что зайдешь домой перед разговором с Винклем.

Он пообещал. Когда он ушел, я долго стояла под душем, потом закуталась в халат и, свернувшись, прилегла на диване. Через минуту, а может, через час меня вернул в сознание звонок в дверь.

– Кто там? – спросила я в интерком и сразу же узнала низкий голос Лоринга.

– Элиза, можно я зайду? – попросил он.

– Сейчас неудачное время.

Я отпустила кнопку, чтобы не слышать его ответа, но не успела умыться и почистить зубы, как в дверь постучали.

Я открыла.

– Как ты прошел? – резко спросила я.

Я знала, как он прошел. Он был Лорингом Блэкманом, и любой из начинающих артистов, или студентов, или наркоманов, живущих в нашем доме, мог узнать его и с удовольствием впустить в подъезд.

– Всего пять минут, – сказал он, подняв руки, будто я целилась в него из ружья.

Я отступила, и он прошел в квартиру, настороженно оглядываясь. То ли он не мог поверить, что мы с Полом живем в такой дыре, то ли почувствовал, что случилось что-то, не связанное с его приходом.

– Элиза, у тебя все в порядке?

Он спрашивал это не просто из вежливости. Он, очевидно, переживал за меня, и мне стало неловко за свою грубость.

– Извини, Лоринг. На меня сейчас много всего свалилось. Пожалуйста, скажи то, что хотел, а потом притворимся, что ничего не было, и будем жить своими собственными жизнями.

Он усмехнулся, будто жалея, что все не так просто, как я сказала.

– Во-первых, – сказал он, прислонившись к спинке дивана и отбивая ритм носком ботинка, – я не ожидал, что все будет так очевидно. Я имею в виду песню. Не говоря уже о том, что я понятия не имел, что вы ее слушаете.

Я почувствовала, как вспыхнуло мое лицо.

– Да, получилось не очень.

– А ты представляешь, что я чувствовал?

– Вообще-то это очень красивая песня. Правда. И не буду врать – я была ужасно тронута, но…