Текст книги "Узорчатая парча"

Автор книги: Тэру Миямото

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц)

Мне было известно, что в те дни, когда у отца не назначено деловых свиданий или приемов, он сразу же после работы едет домой, никуда не заезжая по пути. Так было практически всегда. Поэтому я даже вообразить не могла, что он теперь будет регулярно заглядывать после работы в «Моцарт». Попьет кофе – и только потом вернется домой. После первого посещения «Моцарта» он стал частенько являться домой пешком. Икуко как-то спросила его, почему он не на машине, на что отец сказал, что отпустил ее на шоссе, а сам решил прогуляться. Дальнейших подробностей не последовало. В такие дни он, как правило, ужинал позже нас. Мне это все показалось весьма подозрительным, и я пристала к нему с вопросами. Отец смущенно засмеялся и объяснил, что ему понравилось пить кофе из «моей» чашечки. Когда же я заметила, что не могу представить себе, как он слушает Моцарта, отец с серьезно-задумчивой миной ответил: «А мы с хозяином обсуждаем твое сватовство». Я с изумлением уставилась на него и решительно объявила, что не испытываю желания вступать в новый брак. Если сразу не настоять на своем, то потом трудненько заставить отца, привыкшего добиваться намеченного, отступиться от цели. К тому же это явно была не шутка, отец вообще редко шутил. В общих чертах его рассказ свелся к следующему.

«Мне сказали, что некий мужчина питает к тебе нежные чувства, – сообщил он. – На днях хозяин "Моцарта" обиняками выспрашивал у меня, что ты да как. Этот мужчина доводится ему племянником. Он преподает в университете, специализируется по истории Востока. Ему уже тридцать три, но он холост. Через два года он станет доцентом, это вроде бы решено. Формально вы виделись только однажды – в доме хозяина "Моцарта". После этого он не раз наблюдал за тобой, сидя за стойкой в кафе, когда ты заходила выпить кофе. Сам он никогда не был женат, но его не волнует, что ты уже побывала замужем. В свое время он думал лишь об учебе и так и не встретил женщину, с которой захотел бы связать свою жизнь. А вот ты понравилась ему с первого взгляда. Во всяком случае, так говорит хозяин кафе. Когда он впервые поднял эту тему, я отнесся к его идее без особого энтузиазма. Но хозяин "Моцарта" так упрашивал меня, что я все-таки согласился встретиться с этим парнем – при условии, что меня представят ему не как твоего отца, а как завсегдатая кафе. Никакого серьезного разговора не было. Так, поговорили о погоде, о том, сколько получает преподаватель университета, что это за наука такая – история Востока, ну и так далее. Теперь я не собираюсь делать своим преемником собственного зятя. Пришлось отказаться от этой идеи после твоего развода с Аримой. Заменить его другим человеком я не могу. Думаю, что со временем, когда я выйду в отставку, дела "Хосидзима кэнсэцу" примет какой-нибудь подходящий для компании человек. Я уже смирился с этим. Единственное, что меня волнует, так это твоя судьба. Я хочу одного – чтобы ты была счастлива. Подумай об этом хорошенько. Тебе ведь только двадцать шесть, вся жизнь впереди. Если попадется действительно хороший человек, нужно выходить за него замуж и создавать новую семью. Это будет самое правильное решение. Если этот мужчина тебе не понравится, ничего страшного не случится. Ты ведь легко можешь отказать. Я считаю, что нужно устроить встречу. Чтобы ты могла хотя бы поговорить с ним… Как полагаешь?» Короче, отец в своей обычной категоричной манере предложил мне смотрины. Слушая его, я вроде даже припомнила, что и впрямь встречалась с тем человеком, но ни лица, ни впечатлений о встрече в моей памяти не сохранилось. Он читает лекции в университете?… Да, мне тогда еще показалось, что он похож на ученого. Кажется, у него четкие черты лица. Но что бы ни говорил мне отец, у меня решительно не было желания идти на смотрины. В моем сердце по-прежнему жили Вы, Вы стояли у меня на пути, хотя я понимала, что Вы никогда не вернетесь. Куря сигарету за сигаретой, отец продолжал: «Сегодня я снова зашел в "Моцарт" и имел беседу с хозяином. Я рассказал ему все без утайки о причинах развода, и попросил передать наш разговор его племяннику. В сущности, меня не интересовало мнение хозяина на этот счет, но он явно загрустил и задумался, а потом сказал, что вряд ли что-то получится из вашего сватовства. Мол, тебе нужно немало времени, чтобы прийти в себя после развода. Ему, видите ли, показалось, что ты очень страдаешь как женщина. Потому что женщина, к тому же такая юная, не могла бы мгновенно постигнуть таинство музыки Моцарта, а ты проявила такое блестящее понимание, что превзошла его самого. Он поклонился мне и попросил считать, что разговора о сватовстве между нами не было. Я поинтересовался причиной, но он молчал. Это задело меня за живое, и теперь уже я стал настаивать на смотринах. Вот такая нелепая ситуация! Я сказал, что в разводе повинна не ты, а твой муж, это он изменил, а потом случилась трагедия, после которой Вы просто вынуждены были расстаться. И что я не считаю это помехой для ваших смотрин. Я даже слегка разозлился на реакцию хозяина "Моцарта". Вспылив, я сказал, что отнюдь не стремлюсь выдавать свою дочь за какого-то полунищего преподавателя, и вообще неизвестно, что это за птица, нужно еще разобраться. Тогда хозяин принес мне свои извинения за бестактность, но сказал, что у него создалось впечатление, что, несмотря ни на что, тебе не хотелось развода с мужем. Мне показалось, что в меня всадили острый нож! А хозяин твердил свое, что, мол, смотрел на тебя, как ты в задумчивости пила кофе, и все не мог отделаться от этого ощущения. И опять повторил, что тебе потребуется еще очень и очень много времени. Я подумал – а может, он прав? И тут же у меня возникла другая мысль: как раз поэтому тебе необходимо скорее найти хорошего человека и начать новую жизнь! Я сказал об этом хозяину. Тот задумался и видимо тоже что-то решил, поскольку спросил, говорил ли я с тобой на подобную тему. Я ответил, что нет, пока не говорил, а он предложил сообщить мне об этом тебе сегодня же вечером. Мол, чем черт не шутит, что-то и выйдет. Вдруг его племянник так понравится моей дочери, что они станут любящей парой. Тут уже призадумался я. Больше всего я не люблю неказистых, убогих мужчин. Потом – пьяниц. Соитиро Кацунуму я видел всего один раз, но он не походил ни на убогого, ни на пьющего. Просто человек, явно увлеченный наукой, возможно, немного нервозный, но с чистой душой. Ну вот, я все тебе объяснил. Как просил меня хозяин кафе», – закончил отец свой рассказ.

Мне никогда не удавалось одержать верх над отцом. Не удалось и на этот раз. Когда он завершил свой монолог, я попросила дать мне время подумать и поднялась к себе на второй этаж. За окном лежал скованный зимней стужей притихший город. Казалось, он весь залит голубоватой краской. Я взглянула на луну – и поняла, что скоро наступит полнолуние. Луна еще была слегка ущербной и выглядела какой-то кривой. Я подумала, что минул уже год, как мы расстались. А такое чувство, что прошло несколько лет. Я ощущала всем телом, всем сердцем такую страшную, необоримую усталость, которую не могут исцелить ни отдых, ни вдохновенный труд, ни самый безудержный разгул. Я попыталась представить, что чувствуете Вы. Прошел всего год, так что вряд ли Вы совершенно забыли меня. Да, незнакомая женщина украла у меня мужа, но тогда во мне еще было достаточно самонадеянности. В тот вечер я думала очень долго, и в результате пришла к такому, возможно, необоснованному решению: даже если Вы не забыли меня, Вы, верно, смирились с тем, что случилось. А значит, и мне надлежит смириться. Я должна была взять себя в руки еще год назад, но мне это не удалось. Я несколько раз повторила себе: ты должна смириться и успокоиться! Я вспомнила слова отца, что человек склонен меняться. Человек – престранное существо, иногда он меняется ежечасно, ежесекундно… Интересно, какие перемены произойдут теперь со мной? И тут вдруг к сердцу подступила такая тревога, что меня затрясло. Мною опять овладело предчувствие, что надвигается что-то ужасное. И для Вас, и для меня…

Спустя две недели, в воскресный день, мы впятером ужинали в том самом французском ресторане в городе Асия – я, отец, хозяева «Моцарта» и их племянник. Мы с отцом и Кацунума почти все время молчали, тогда как хозяева «Моцарта» усердно искали темы для разговора. После ужина отец и супруги поехали домой. А мы с Кацунумой прогулялись до станции Асиягава линии Ханкю, а потом заглянули в попавшееся по пути кафе. «Дядя рассказал мне об обстоятельствах Вашего развода», – проговорил Кацунума – и умолк, явно не зная, что сказать дальше. Подходящих слов он так и не нашел, с легким раздражением наморщил лоб и принялся теребить пальцами прядь волос. Тогда решила высказаться я.

«Пока я не готова вступить в повторный брак. Я еще не решила, что мне делать. Я бы хотела выждать какое-то время, не предпринимая действий!» – заявила я. Кацунума тотчас же согласился со мной: «Ну, тогда и я подожду!» – и посмотрел мне прямо в лицо. Я еще подумала тогда, что неприязни он, конечно, не вызывает, но и особой симпатии тоже. Такой уж он человек. В тот вечер мы оба несли какой-то вздор, и ушли из кафе в десятом часу. Кацунума на такси проводил меня до дома. Я до сих пор пребываю в недоумении, по какой причине я приняла решение выйти замуж за Соитиро Кацунуму. Когда я разводилась, я вовсе не хотела расставаться с Вами. У меня было такое чувство, что меня насильно усадили в лодку и оттолкнули ее от берега. Вот и с Кацунумой вышла та же история. Я вовсе не желала плыть в этой лодке, но в мгновение ока меня усадили в нее. Наверное, можно объяснить это так… Конечно, тут сыграли определенную роль и невероятно теплое отношение ко мне хозяев «Моцарта», и страстное желание отца видеть меня счастливой, а главное – решительная необходимость забыть о Вас.

В сентябре того же года я вышла замуж за Соитиро Кацунуму. Мой отец хотел, чтобы он переехал жить к нам на правах зятя, но мой новый муж был единственным сыном в семье, к тому же отец его скончался, когда Соитиро еще учился в университете, и Кацунума жил вдвоем с матерью, так что пришлось моему отцу отказаться от своей затеи. Более того, это мне пришлось перебраться в дом Кацунумы, поскольку он не мог оставить мать одну. Все вышло не так, как хотел мой отец, и, тем не менее, он продолжал вести дело к свадьбе. При этом он старался держать свое мнение при себе и не сказал ни слова против. Старый двухэтажный домик с маленьким садиком, принадлежавший семье Кацунума, находился в квартале Юминокитё, в Микагэ. Поскольку для меня это был второй брак, я бы обошлась без особых церемоний и трат, но Кацунума женился впервые, так что отец дал мне денег и велел сделать все, как положено, – с банкетом и свадебным путешествием. Он настаивал, чтобы мы непременно поехали за границу. Я беспрекословно подчинялась воле отца, словно бездушная кукла. Помните, каким коротким и скромным было наше с Вами свадебное путешествие? Все свелось к поездке в Тохоку. Если бы мы захотели прокатиться за границу, отец безропотно дал бы на это денег. Но мы с Вами предпочли зимнее путешествие в Тохоку. Мне-то хотелось Париж, или Голландию, Рим, а может, даже проехаться по Европе, но Вы упорствовали в желании поехать в заснеженный край Тохоку. Пока мы добирались от озера Тадзава до местечка Товада, разыгралась настоящая снежная буря. Помните? Из-за этого мы даже поменяли планы и заночевали на горячих источниках Нюто. Вечером мы пили подогретое местное сакэ и вслушивались в шуршание падающих снежинок, а снег все валил и валил… В ту ночь я полюбила вас всем сердцем. И до свадьбы я много раз бывала в ваших объятьях, но той ночью, в номере крохотной гостиницы, я по-настоящему познала Вас как мужчину. Право, ну о чем я опять пишу! Невольно написала такое, что самой стало стыдно. Поэтому вернусь к прежней теме.

По совету отца мы с Кацунумой проехались по нескольким европейским странам и вернулись в Японию. Я зажила вместе со свекровью, которой исполнилось шестьдесят семь. Но не прошло и месяца, как она неожиданно умерла. Вернувшись из соседнего супермаркета, я увидела ее, безвольно распростертую на полу в кухне. Я сразу же вызвала скорую помощь и отвезла ее в больницу, но очень скоро свекровь скончалась, не приходя в сознание. С ней случился обширный инфаркт, и спасти ее было уже невозможно. Прошло 49 дней после смерти свекрови, и мой отец настоял на том, чтобы Соитиро Кацунума перебрался в наш дом в Короэн. Поначалу Кацунума сопротивлялся, но в итоге сдался под натиском отца. Так что я, пожив только два месяца самостоятельной жизнью, снова вернулась к отцу. Сейчас уже начало четвертого, пора идти встречать Киётаку. Я пишу это письмо уже несколько дней, но, хотя оно вышло неимоверно длинным, я опять не успела сказать и половины того, что хотела сказать. Так что я буду и дальше писать Вам письма, что доставляют Вам лишь беспокойство. Буду писать, если даже Вы выбросите мои послания в мусорную корзину, не вскрывая конвертов…

Школьный автобус должен подъехать к станции в половине четвертого. Так что нужно поторопиться. Это письмо заканчиваю. Начну писать следующее. Извините, что конец послания вышел таким скомканным.

Берегите здоровье.

С уважением,

Аки Кацунума

16 июля

Госпожа Аки Кацунума!

Два Ваших длинных письма я не скомкал и не выбросил в мусорную корзину. Я их внимательно прочитал. Но, если честно признаться, получив на сей раз толстенный конверт спустя два месяца после того, как я запретил Вам писать мне, я не бросился сразу вскрывать его. Несколько дней он провалялся у меня на столе. Не стану читать – и ответ посылать не придется, думал я. Но в итоге все же не устоял: от Вашего письма исходил какой-то безмолвный призыв. Да, все-таки мне ужасно хотелось прочесть его. И я вскрыл конверт. Читая, я ощутил, сколь сильно Вы переменились за прошедшие десять лет. Я не могу выразить словами, в чем именно заключаются перемены. Но Вы безусловно переменились! Вы – мать инвалида, и вот уже восемь лет ведете непрерывную борьбу (мне показалось, что слово «борьба» наиболее точно выражает суть вашего существования) за своего ребенка, и стали за эти годы более сильной, значительной и глубокой личностью, чем были прежде. Может быть, это звучит банально, но, растя сына, Вы, верно, много раз сталкивались с такими трудностями и страданиями, которые просто неведомы другим людям, но, стиснув зубы, преодолевали их и шли дальше. И я вдруг подумал: а если бы мы не развелись и у нас родился такой ребенок?… И мне вдруг всерьез захотелось искупить свою вину перед Вами за ту историю десятилетней давности и те несчастья, что обрушились на Вас впоследствии. Я думал об этом, напиваясь за стойкой захудалой пивнушки на окраине города, думал в переполненной электричке, бессмысленно пялясь на какой-то рекламный плакат… И меня охватывало властное, неодолимое желание покаяться, исповедоваться перед Вами.

Но я взялся за перо не для того, чтобы плакаться как женщина. Дело в том, что в Ваших посланиях постоянно присутствует некое слово, которое вынуждает меня написать Вам хоть что-то. Когда Вы слушали музыку Моцарта, в вашем мозгу отчего-то возникло слово «Смерть», пишете Вы. Вы еще сказали хозяину кафе, что жизнь и смерть, возможно, тождественны в своей сути. Прочитав Ваше письмо, я потом несколько раз возвращался к тем самым строчкам. И мне безудержно захотелось поведать Вам о неких странных событиях, что произошли со мной в моей жизни. Похоже, и у меня письмо выйдет длинным, но я хочу поведать о том, что я видел, – не размышляя и не рассуждая о том, что все это означает… Начну, пожалуй, с того дня, когда мы с Вами столь неожиданно встретились в Дзао…

Почему я в тот день отправился в Дзао? Если вкратце, то это вышло совершенно случайно. Мыс одним другом на пару открыли дело, но торговля как-то не заладилась. Векселя, которые я выписал в совершенно отчаянном положении, попали в руки мошеннику. Векселя были фиктивные, я выписал их от безысходности, рассчитывая как можно скорее изъять и вернуть их. Но, повторяю, они попали в лапы мерзавцу, который промышляет такими делишками, и он просто взял меня за горло, и вот я должен был к определенному сроку собрать очень крупную сумму. Я отправился в Токио, надеясь на помощь друзей и клиентов. В Токио я прокрутился неделю, но нужную сумму так и не набрал. Наверное, у меня сдали нервы. У станции Иидабаси я, ненароком обернувшись, увидел за спиной молодого, хорошо одетого мужчину. На его физиономии было прямо-таки написано, что он шпионит за мной. Фирма у нас маленькая – я да мой партнер, и, возможно, эти скоты решили, что я просто решил сбежать, замести следы, – и послали этого типа. Нырнув в толпу, я бросился на платформу и вскочил в подошедшую электричку. Но тот парень тоже выскочил на платформу и, разжав уже закрывшиеся двери, втиснулся в мой вагон. Теперь мне кажется, что я тогда запаниковал напрасно. Может, парень просто стоял у меня за спиной и смотрел на меня без всякого умысла. А потом так же случайно влетел в тот же вагон электрички. Тем не менее мне хотелось сбежать от него. Мне казалось, что он все посматривает в мою сторону. Следит за мной! Я вышел на станции Отяномидзу. Парень тоже сошел. Тогда я задумал перехитрить его и оторваться от слежки – пересесть в другой поезд и выйти на Токийском вокзале. Как только поезд затормозил на Токийском вокзале, я выскочил из вагона и кубарем скатился по лестнице. Перебежал на другую платформу, даже не соображая, куда я бегу, добежал до конца платформы и попытался как-то замаскироваться. Парня не было видно. Подошла электричка, и я вскочил в нее, даже не представляя, куда она следует. Вскоре поезд прибыл на вокзал Уэно. Тут я решил, что, пожалуй, мне лучше скрыться на время. Лечь на дно – на несколько дней. Подойдя к кассам, я опасливо огляделся, но того типа не было видно. Сам не знаю, почему я купил билет именно до Ямагаты. Когда я полез в кошелек, заплатить за билет, у меня вырвалось как-то само собой: «Один до Ямагаты, пожалуйста!» У турникетов висело расписание поездов. Увидев, что поезд «Цубаса» № 5 на Ямагату отправляется уже через пять минут, я ринулся на платформу, встал у дверей вагона и еще раз осмотрелся, очень внимательно. Тот тип так и не появился.

Поезд тронулся, и к вечеру, через несколько часов я оказался в Ямагате. Через турникет я прошел самым последним – и только тогда спокойно вздохнул. В кошельке у меня оставалось всего 60 тысяч иен. Совсем немного, если учесть, что мне еще возвращаться в Осаку. Решив поискать гостиницу подешевле, я прошел через торговый квартал перед вокзалом и направился на стоянку автобусов, отправлявшихся в Дзао. Поскольку зимой Дзао становится популярным горнолыжным курортом, там должны быть небольшие зимние бунгало гостиничного типа для лыжников. Сейчас еще не сезон, так что свободные места есть наверняка. Тут я и укроюсь на пару-тройку деньков, позвоню приятелю в Осаку и решу, как жить дальше, подумал я.

Признаюсь, после развода с Вами я попросту выживал. Чем только не занимался, чтобы заработать на жизнь. Если рассказывать обо всем, то убьешь уйму времени. Знаете, есть такое выражение – «катиться вниз». Так вот, все эти десять лет я медленно, но верно катился вниз. А, в сущности, все началось с того момента, когда я спустя год после нашей свадьбы зашел в универмаг в Каварамати, чтобы купить дыню, но меня вдруг охватила ностальгическая тоска по Юкако, и я поднялся на шестой этаж в отдел постельных принадлежностей… За эти годы лет я сменил десяток мест работы, чем только не пробовал торговать. И женщин менял, что называется, как перчатки. Одна три года содержала меня на свои деньги. Вот и сейчас я живу с очередной подругой. Я – нахлебник, халявщик. А она очень славная, добрая и заботится обо мне, но я не питаю к ней никаких чувств. Если изложить историю моей жизни за эти десять лет в нескольких словах, то получится, как в борьбе сумо: попытаешься опрокинуть противника на спину приемчиком «ёритаоси» – тебя же бросят за круг приемом «уттяри», на захват сверху «уватэнагэ» тут же получишь захват из-под руки «ситатэнагэ», не успеешь зацепить ногу противника снаружи, применив «сотогакэ», как тебе изнутри зацепят ногу захватом «утинагэ»… В общем, как ни старайся, только хуже выходит. Словно водит тебя какой-то злой дух… Можно сказать, я докатился до самого дна, когда мы встретились в Дзао.

Добравшись до Дзао, я решил подняться вверх по отлогому склону, бредя по улице городка, стоящего на источниках. В воздухе стоял густой запах серы. По обеим сторонам дороги понастроена уйма гостиниц, но для моего кошелька все они были чересчур дороги. По пути мне попалась табачная лавочка, и я спросил, нет ли на вершине горы чего-нибудь типа недорогой зимней хижины, где можно заночевать. Мне сказали, что такая гостиница есть рядом с Докконумой, и я направился по дороге к станции канатной дороги. У Сада георгинов я сел в гондолу подъемника, а потом пешком направился в сторону Докконумы. Там действительно оказалась подходящая гостиница, по крайней мере, с виду это было именно то, что мне нужно. Я зашел туда и осведомился, во сколько мне обойдется трехдневное проживание. Цена оказалась приемлемой, даже немного ниже, чем я предполагал, и я с облегчением уселся на грязном диванчике. Кроме меня, постояльцев не было, поскольку сезон еще не начался, так что на полноценное обслуживание рассчитывать не придется, сказали мне, и питаться придется тем, что есть под рукой. Я ответил, что все это меня устраивает, и поднялся в комнату на безлюдный второй этаж, где зимой все просто забито молодежью. На первом этаже располагалась столовая и магазинчик. А на втором – спальные номера, так что гостиница была не так уж мала, чтобы именоваться «хижиной». В зимнее время попасть внутрь можно только со второго этажа, пояснил молодой парень, хозяин хижины, поскольку зимой высота снежного покрова в здешних местах более четырех метров. Так что первый этаж просто погребен под сугробами. Если же у меня возникнет желание понежиться в серных источниках, то нужно спуститься на фуникулере вниз, в гостиничный городок – там есть дешевая муниципальная баня. Когда я покончил с ужином, было еще очень рано. Я спустился на фуникулере до городка и пошел вниз по улице. Баня располагалась как раз на середине склона. Попарившись в пахнущей серой горячей воде, я зашел в небольшое кафе, где выпил чашечку кофе, – а потом возвратился в свою «хижину» у Докконумы. Как Вы и написали в своем первом письме, в ту ночь на небе не было ни звезд, ни луны. Уже в восемь часов я забрался в постель и уснул, как мертвый. В самом деле, я давно превратился в настоящего мертвеца. Я утратил все человеческое.

Наутро после завтрака мне снова захотелось кофе, и я, сев в кабинку фуникулера, спустился в гостиничный городок. Я намеревался послоняться по округе до обеда, но тут вдруг вспомнил, что собирался позвонить приятелю в Осаку. Я хотел позвонить ему с общественного таксофона в кафе, но сообразил, что мой партнер сейчас тоже либо рыщет в поисках денег, либо скрывается от преследователей. А скрываться он может только в одном месте. У него есть жена и ребенок, но к тому же есть еще и подружка на стороне. Но моя записная книжка с ее телефоном осталась в саквояже, в номере гостиницы. Я поспешил обратно к Саду георгинов и вскочил в кабинку фуникулера, где уже сидели люди, поскольку страшно нервничал, хотя вполне можно было бы дождаться следующего свободного вагончика. Ведь кабинки подходят одна за другой. И там я совершенно неожиданно встретил Вас. Увидев Вас в дорогом элегантном костюме, я, может быть, обомлел даже больше, чем Вы. Я был небрит, ботинки в грязи, воротник спортивной рубашки затерся, лицо землистое… Любому человеку с первого взгляда ясно, что я попал в жуткую передрягу. Я совершенно растерялся. Мне хотелось скорее исчезнуть, скрыться от Ваших глаз. Выйдя из кабинки, я даже не оглянулся, хотя меня переполняли нежность и тоска, – и поспешил в свою гостиницу. Я сразу же поднялся на второй этаж и, притаившись у окна, стал тайком следить, как Вы и Ваш сын с костыликом медленно, шаг за шагом, движетесь по дорожке. Вы уже миновали лесок и, свернув по горной дороге направо, скрылись из виду, а я все стоял у окна и смотрел на поворот дороги, за которым исчезли Вы. Золотые лучи солнца, пробивавшиеся сквозь кроны деревьев, заливали светом дорогу. Они показались мне вдруг клинками невиданно унылого, дикого света, и пронзили насквозь мое поросшее коростой житейской грязи сердце. Я, забыв о звонке приятелю, ждал и ждал, опершись о подоконник, когда Вы вновь появитесь на повороте и пройдете перед лесочком. Когда через несколько часов я опять увидел Вашу фигуру в пробивавшихся сквозь листву золотистых лучах, в сердце моем словно забил обжигающий, горячий фонтан. Аки замужем за другим, стала матерью, похоже, она обеспечена и здорова. Вот о чем я думал в те минуты. Вы даже не заметили, что я наблюдаю за Вами со второго этажа своей убогой гостиницы, и все так же медленно, шаг за шагом, прошли к станции канатной дороги и скрылись на тропинке, стиснутой с обеих сторон стволами деревьев…

В ту ночь кроме меня ни одного постояльца в гостинице не было. Хозяин – парень примерно моего возраста – принес мне в номер керосиновую печку и попытался развлечь меня разными историями и прибаутками, но видя мою мрачную, без тени улыбки физиономию, оставил меня одного и спустился на первый этаж, на прощание наказав непременно погасить перед сном печку. Кажется, было девять часов. Возможно, Вы с сынишкой уже любовались звездами в Парке георгинов. Я выключил флуоресцентную лампу, оставив только крошечный ночник, и залез под одеяло. До меня доносился шум гнущихся под ветром деревьев, что росли вокруг болотца, с первого этажа долетали обрывки разговоров и смех хозяина гостиницы и его жены. Иногда раздавались какие-то гулкие удары о стекло, должно быть, это бились в окно насекомые, но не легкие, невесомые мотыльки, а какие-то тяжелые жуки. Я полежал с закрытыми глазами, вдыхая запах влажного воздуха комнаты и вслушиваясь в звуки, что, мешаясь друг с другом, неожиданно создавали впечатление абсолютной, даже какой-то жутковатой тишины. Запах комнаты был до боли родным и знакомым.

Вдруг из угла донесся какой-то странный звук. Я привстал на постели и вгляделся во тьму, попытался разглядеть, что там такое. В углу ярко светились два ультрамариновых шарика. Присмотревшись, я понял, что это кошка. Выгнув спину, она осторожно кралась куда-то. Постепенно мои глаза привыкли к полумраку, и я смог различить цвет шерсти кошки и ее размеры. Я даже разглядел, что на шее у нее красный матерчатый ошейник. Из этого можно было заключить, что кошка домашняя. Я схватил подушку и хотел было зашвырнуть ею в кошку, чтобы прогнать ее. Но тут я заметил в другом углу мышь. Она сидела как раз против кошки и даже не шевелилась. В детстве, когда мне было лет шесть-семь, я видел, как кошка сожрала мышь. Но это было только однажды. И теперь я решил не пропустить столь редкостное зрелище и принялся наблюдать, как будут разворачиваться события. Не обращая на меня ни малейшего внимания, кошка, навострив ушки, сделала маленький шаг по направлению к мыши – и снова замерла, удивительно сосредоточенно готовясь к следующему движению. Она постепенно придвигалась все ближе и ближе к своей жертве. Я обшарил глазами комнату, ища норку, куда могла бы юркнуть мышь. Дверь номера была плотно задвинута, стеклянное окно закрыто на ключ, даже штора опущена, так что похоже, пути к отступлению для мыши нет. Тут я поднял глаза к потолку и увидел там дырку, прямо над мышью. Мышь вполне могла бы спастись, взбежав вверх по стене. Еще не поздно. Ну же, давай, юркни в дырку! Но не успел я подумать об этом, как кошка прыгнула вперед.

Мышь не оказала никакого сопротивления, даже с места не двинулась, словно у нее были накрепко связаны лапы. Кошка запустила когти в мышиную спину – и только тут посмотрела на меня с явно торжествующим видом. А потом принялась играть со своей жертвой. Она подбросила мышь в воздух. Маленькое тельце перекувырнулось в полете и упало на пол. Тут мышь, наконец, попыталась сбежать. Но кошка легко поймала ее и снова подбросила в воздух. Так повторилось несколько раз. Кошка забавлялась мышью с совершенно невинным видом, подбрасывая и ловя ее мягкими лапками, словно мячик. Внешне все это напоминало не смертельную схватку убийцы и жертвы, а милую забаву, игру двух неразлучных друзей. Однако, взлетев в воздух пару десятков раз, мышь уже потеряла способность двигаться и замертво валялась на полу. Кошка несколько раз перекатила лапой ее тельце – то вправо, то влево, – и взглянула на меня с каким-то скучающим выражением морды. «Ну хватит, остановись», – пробормотал я, – но в это мгновенье кошка впилась зубами в бок распластавшейся мыши. Жизнь в мыши еще не угасла, но тельце ее вдруг как-то съежилось, зримо уменьшилось в размерах. Головка откинулась, по лапкам пробежала конвульсивная дрожь, – и больше мышь не шевелилась. Кошка слизнула с циновки капли мышиной крови, а потом принялась пожирать уже дохлую мышь. Она сожрала ее прямо с костями. Головку оставила на закуску. Я явственно услышал, как хрустит под кошачьими зубами мышиный череп. Кошка снова слизала остатки крови и принялась старательно умываться передними лапками, словно прихорашиваясь. Мышиный хвост остался лежать на циновке. Возможно, этой кошке не по вкусу мышиные хвосты? У меня вдруг возникло жгучее желание прибить кошку.

На меня прямо-таки ненависть накатила. Я осторожно встал, схватил пустую стеклянную вазу, стоявшую у двери, и стал подкрадываться к кошке. Та продолжала облизываться. Но заметила меня. Шерсть у нее на спине вздыбилась, кошка бросилась к двери. Видимо, она разгадала мои намерения. «Ну и куда же ты от меня денешься? – подумал я. – Выхода-то у тебя нет. А я тебя не отпущу!» Но в стене сбоку от двери зияла большая дыра. Ее прикрывала только доска, прислоненная снаружи. Через такую дыру могла пролезть не только кошка, но и большая собака. Я про дыру не знал, а вот кошке об этом было прекрасно известно. Она метнулась к лазу, без труда сдвинула доску – и была такова. Я сел на футон [6]6
   Футон –тюфяк, ватное одеяло, постель.


[Закрыть]и закурил.

Но тут же мой взгляд упал на валявшийся на циновке отгрызенный мышиный хвостик. Не помню, сколько я так просидел и сколько выкурил. Потом все же загасил очередную сигарету и растянулся на постели. И тут на меня вновь нахлынули сомнения и вопросы, мучившие меня все эти десять лет. Что же это был за человек – женщина по имени Юкако Сэо? Почему она перерезала себе горло? Может быть, я обращался с ней, как эта самая кошка с мышью? А может, это Юкако была кошкой в той ситуации? Чтобы Вы поняли, какие у меня есть основания для подобных мыслей, следует описать некоторые эпизоды из истории наших с Юкако отношений. Однако оставим это до следующего раза.