Текст книги "Творцы заклинаний (сборник)"
Автор книги: Терри Дэвид Джон Пратчетт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 32 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]
– Просьтите?
– Барышня Ветровоск, – пояснила матушка. – Три кусочка сахара, пожалуйста.
Госпожа Герпес пододвинула ей сахарницу. Хоть всякий матушкин визит она ожидала с нетерпением, эти посещения стоили ей немалого количества сахара. Рядом с матушкой кусочки сахара как-то не заживались.
– Очень плохо для фигюры, – намекнула домоправительница. – И, я слышала, для зубов.
– Фигуры, которая заслуживала бы упоминания, у меня никогда не было, а мои зубы могут сами о себе позаботиться, – хмыкнула матушка.
К сожалению, это было чистейшей правдой. Матушка маялась отменно здоровыми зубами, которых у настоящей ведьмы, по ее мнению, вообще не должно быть. Она по-настоящему завидовала бабке Аннапль, живущей за горой ведьме, которая к двадцати годам умудрилась потерять все зубы и могла с полным правом считаться истинной каргой. Это означало, что ей приходилось есть огромное количество супа, но вместе с тем она вызывала не меньшее уважение. И еще бородавки… Бабка без всяких на то усилий смогла заиметь лицо, похожее на носок, набитый камешками, в то время как матушка испытала на себе действие всех общепризнанных бородавкообразующих средств, но ей так и не удалось вызвать даже одну-единственную обязательную бородавку на носу. Везет же некоторым ведьмам…
– М-м? – промычала она, краем уха услышав, что домоправительница что-то прощебетала.
– Я говорю, – повторила госпожа Герпес, – чьто юная Эскарина – настояшьчее сокровишьче. Маленькая находка. Она подьдерживает полы в безукоризьненной, безукоризьненной чистоте. Ей все по плечо. Я ей вчера сказала, я сказала: «Эта твоя метла все равно чьто живет собьственной жизьнью», и знаете, чьто она мне ответила?
– Ума не приложу, – слабо откликнулась матушка.
– Она ответила, чьто пыль эту метлу боиться. Да, да, представьте себе!
– Угу, – буркнула матушка.
Госпожа Герпес подтолкнула к ней свою чашку из-под чая и смущенно улыбнулась.
Матушка вздохнула про себя и, прищурившись, вгляделась в не очень-то ясные глубины будущего. С каждым разом фантазии оставалось все меньше.
Метла шаркала по коридору, поднимая огромные облака пыли, которая, если присмотреться внимательно, незаметно втягивалась в черенок. А если присмотреться еще пристальнее, то можно было увидеть, что на черенке этом имеются странные отметины, не столько вырезанные на нем, сколько льнущие к нему и на глазах меняющие облик.
Но никто не присматривался.
Эск сидела на широком подоконнике одного из высоких окон и смотрела на город. Сегодня она была рассержена больше обычного, так что метла атаковала пыль с непривычным рвением. Пауки, родительские паутины которых исчезали в небытии, удирали со всех восьми ног, мчась к спасению. Мыши внутри стен цеплялись друг за дружку, упираясь лапками в своды норок. В потолочных балках шуршали древоточцы, неумолимо вытягиваемые из своих ходов.
– Ты там наведешь порядок… – буркнула Эск.
Ха!
Она не могла не признать, что в ее настоящем положении есть и хорошие стороны. Еда была простой, но обильной, и Эск отвели на чердаке отдельную комнату, а это была прямо-таки роскошь, потому что она могла валяться в постели аж до пяти часов утра, что, по матушкиным понятиям, означало практически полдень. Работа ей выпала не из тяжелых. Эск начинала подметать, чтобы посох осознал, что от него требуется, а потом, пока он не закончит, могла заниматься своими делами. Если появлялся кто-нибудь чужой, посох тут же небрежно прислонялся к стене.
Но в то же время Эск не узнала о волшебстве ничего нового. Она могла заходить в пустые аудитории и разглядывать диаграммы, вычерченные мелом на доске, а в более продвинутых классах и на полу, но их очертания оставались бессмысленными. И неприятными.
Они напоминали картинки из Саймоновой книжки. Казались живыми.
Эск смотрела на крыши Анк-Морпорка и рассуждала. Письменные тексты – это всего лишь произнесенные людьми слова, втиснутые между листами бумаги и в конце концов там окаменевшие (в Плоском мире окаменелости были хорошо известны – огромные, закрученные спиралью раковины и неудачно сконструированные существа, оставшиеся с тех времен, когда Создатель еще толком не решил, что хочет получить в итоге, и, так сказать, просто баловался от нечего делать с плейстоценом). А произносимые людьми слова – это просто-напросто тень реально существующих вещей. Но некоторые вещи слишком велики, чтобы их можно было заключить в слова, и даже слова бывают чересчур могущественными, чтобы подчиниться какому-то листу бумаги.
Из чего следует, что некоторые письмена и впрямь пытаются превратиться обратно в вещи. Тут мысли Эск вконец запутались, но тем не менее девочка осталась в уверенности, что подлинно магические слова – это те, которые гневно пульсируют, стараясь вырваться и стать настоящими.
У них не очень-то приятный вид.
Эск припомнила события предыдущего дня.
Денек выдался довольно необычный. Аудитории Университета устроены по принципу амфитеатра – ряды сидений (отполированных задами величайших магов Диска), круто опускающиеся к центральной площадке, где стоят стол и пара грифельных досок, а на полу оставлено достаточно места, чтобы вычертить учебную октограмму приличных размеров. Под рядами сидений скрыто огромное, невостребованное пространство, и Эск обнаружила, что оттуда удобно наблюдать за происходящим, глядя на преподавателя в просветы между загнутыми на концах туфлями учеников. Там ее охватывал бесконечный покой, и бубнящие голоса лекторов плыли над ней, подобно жужжанию слегка обалдевших пчел в огороде, где росли матушкины травы. Такое впечатление, здесь вообще не занимались практической магией, променяв ее на слова. Волшебники, похоже, очень любили слова.
Но вчера все было по-другому. Эск сидела в пыльном полумраке, пытаясь сотворить хотя бы какое-нибудь простенькое чудо, как вдруг услышала скрип открываемой двери и топот башмаков по полу. Это само по себе было удивительно. Эск выучила расписание наизусть и знала, что второкурсники, которые обычно занимают эту аудиторию, сейчас спустились вместе с Джеофалом Шустрым в гимнастический зал, чтобы заняться зачатками дематериализации[2]2
Изучающим магию ни к чему физические упражнения; гимнастический зал представляет собой большое, экранированное свинцом и рябиной помещение, в котором неофиты могут работать над высокой магией, не нанося серьезного ущерба равновесию вселенной. Правда, иногда они наносят серьезный ущерб собственному равновесию. Магия не щадит неуклюжих. Некоторым неловким студентам везло, и они покидали зал сами; других выносили в бутылках.
[Закрыть].
Эск посмотрела в щель между перекладинами. Это были не студенты, а волшебники. Довольно высокого ранга, если судить по одеяниям. И Эск не могла не узнать фигуру, которая походкой разболтанной марионетки поднялась на помост, натолкнувшись по дороге на кафедру и рассеянно извинившись перед ней. Это был Саймон. Ни у кого другого не было глаз, похожих на два сырых яйца, плавающих в теплой воде, и носа, приобретшего от постоянного сморкания ярко-красный цвет. Для Саймона количество пыльцы в воздухе всегда приближалось к бесконечности.
Эск пришло в голову, что, если убрать его аллергию на Мироздание, сделать ему приличную стрижку и преподать несколько уроков на тему «Как держать себя в обществе», он станет вполне симпатичным. Эта мысль была необычной, и Эск отложила ее в сторонку, чтобы обдумать на досуге.
Когда волшебники расселись по местам, Саймон начал говорить. Он читал по своим записям, и каждый раз, когда он запинался на каком-либо слове, все волшебники как один, не в состоянии сдержаться, выкрикивали трудное слово хором.
Через некоторое время с кафедры взмыл кусок мела и принялся что-то писать на доске у юноши за спиной. Эск достаточно узнала о магии, чтобы понять, что это потрясающее достижение: Саймон пробыл в Университете всего пару недель, а большинство студентов не могли освоить основ левитации и к концу второго курса.
Небольшой белый огрызок, сопровождаемый голосом Саймона, поскрипывая, скользил по доске. Даже если не считать заикания, юноша был не лучшим оратором. Он ронял записи. Постоянно поправлялся.
Бекал и мекал. И, по мнению Эск, нес какую-то чушь. До ее укрытия доносились лишь отдельные фразы. «Базовая ткань вселенной» была одной из них. Эск не поняла, что это значит, если только он не имел в виду джинсовку или, может быть, фланель. А что такое «изменчивость матрицы возможностей», она даже отдаленно себе не представляла.
Ничто не существует до тех пор, пока люди не подумают, что оно существует, говорил Саймон, а мир существует лишь потому, что люди постоянно держат в голове его образ. Во вселенной огромное множество миров, все они примерно одинаковы и вроде как занимают одно и то же место, но разделены расстоянием, равным толщине тени, так что всему, что когда-либо может случиться, есть где случиться.
(Последний пункт Эск была в состоянии уразуметь. Она смутно заподозрила это, когда убиралась в туалете для старших волшебников. Вернее, это посох делал всю работу, а Эск тем временем изучала писсуары и с помощью некоторых полузабытых деталей внешности, подсмотренных дома у братьев, пока те сидели в жестяной ванне у очага, формулировала свою неофициальную Общую Теорию сравнительной анатомии. Туалет старших волшебников был магическим местом, с настоящим водопроводом и необычными плитками. Также, что самое важное, там стояли два больших серебряных зеркала, расположенных друг напротив друга, так что, смотрясь в одно из них, человек видел, как его образ повторяется снова и снова, пока не становится слишком маленьким, чтобы его можно было разглядеть. Именно там Эск впервые столкнулась с представлением о бесконечности. Более того, у нее возникло подозрение, что одна из зеркальных Эск, почти на самой границе видимости, машет ей рукой.)
В тех фразах, которые использовал Саймон, было нечто тревожное. Половину времени он, похоже, говорил о том, что мир примерно так же реален, как мыльный пузырь или сон.
Мел продолжал скрипеть по доске. Иногда Саймону приходилось останавливаться и объяснять различные символы волшебникам – последние, как показалось Эск, очень бурно реагировали на некоторые особенно спорные заявления докладчика. Потом мел снова пускался в путь, блуждая по темной доске, словно комета, и оставляя за собой хвост пыли.
Небо за окном потихоньку темнело. По мере того как зал захватывали сумерки, написанные мелом слова все ярче высвечивались на доске. Сама доска уже казалась не столько темной, сколько не существующей вовсе – квадратная дыра, вырезанная из этого мира.
Саймон продолжал говорить, что мир состоит из таких крошечных штучек, чье присутствие можно определить только по тому факту, что их здесь нет, малюсеньких вращающихся шариков абсолютного ничто, которые магия собирает вместе, чтобы сотворить из них звезды, бабочек, алмазы. Все создано из пустоты.
Самое странное, Саймона этот факт, насколько понимала Эск, приводил в истинное восхищение.
Эск чувствовала, что стены аудитории становятся тонкими и нематериальными, как дым, словно содержащаяся внутри них пустота расширяется, чтобы поглотить то, что определяет их как стены. Скоро не останется ничего, кроме знакомой холодной, пустой, сверкающей равнины с далекими выветренными холмами и Тварей, стоящих неподвижно, точно статуи, и глядящих вниз.
Тварей явно прибавилось. Ни дать ни взять мошки, собирающиеся вокруг огонька.
Одним важным отличием было то, что физиономия мошки даже при сильном увеличении кажется дружелюбной, как у домашнего кролика. У Тварей, что наблюдали за Саймоном, физиономии добротой не отличались.
Потом зашла служанка, зажгла лампы, и Твари разом исчезли, превратившись в безобидные тени, таящиеся в углах аудитории.
В недавнем прошлом некто, руководствуясь смутными ощущениями, что Учение Должно Быть Забавой, решил оживить древние коридоры Университета при помощи краски. Это не сработало. Во всех вселенных широко известен тот факт, что, как бы тщательно ни подбирались цвета, институтские интерьеры в конце концов все равно выглядят либо рвотно-зелеными, либо невыразимо-коричневыми, либо никотиново-желтыми, либо хирургически-розовыми. В результате некоего не совсем понятного процесса ответного резонанса коридоры, выкрашенные в вышеупомянутые цвета, всегда чуть-чуть пахнут вареной капустой, даже если никто никогда ее поблизости не готовил.
Где-то в переходах прозвенел звонок. Эск легко соскочила с подоконника, схватила посох и начала прилежно подметать пол. Тут же двери аудиторий распахнулись, и коридор заполнился студентами. Они обтекали Эск с двух сторон, как вода обтекает скалу. В течение нескольких минут вокруг нее царило страшное столпотворение. Затем двери захлопнулись, вдалеке прозвучали, удаляясь, чьи-то запоздалые шаги, и Эск снова осталась одна.
Уже не в первый раз она пожалела, что посох не умеет говорить. Другие служанки относились к ней достаточно дружелюбно, но разговаривать с ними было невозможно. Во всяком случае, о магии.
А еще она пришла к выводу, что ей следует научиться читать. Это чтение, похоже, являлось ключом к магии волшебников, которая держалась исключительно на словах. Волшебники, видимо, считали, что имена – это то же самое, что предметы, и если поменять имя, то поменяется и предмет. По крайней мере, нечто в этом духе…
Чтение. Библиотека. Саймон говорил, что в ней хранятся тысячи книг, значит, среди всех этих слов просто обязаны найтись одно или два, которые Эск удастся прочитать. Эск закинула посох на плечо и решительно направилась в кабинет госпожи Герпес.
Она почти добралась до нужной ей комнаты, как стена вдруг окликнула ее:
– Эй!
Эск уставилась на камень, который внезапно заговорил, и из теней выступила матушка. Не то чтобы матушка умела превращаться в невидимку, просто у нее был талант растворяться в окружении, так что ее никто не замечал.
– Ну, как продвигаются твои дела? – спросила старая ведьма. – Как магия?
– Матушка, что ты здесь делаешь? – удивилась Эск.
– Заходила предсказать будущее госпоже Герпес, – ответила матушка, с некоторым удовлетворением демонстрируя Эск большой узел со старой одеждой.
Под строгим взглядом девочки ее улыбка быстро поблекла.
– Да, честно сказать, город – не деревня, – поспешно продолжала она. – Городские жители вечно беспокоятся о будущем, это все оттого, что они едят ненатуральную пищу. И что плохого, – добавила матушка, неожиданно осознав, что ее голос стал плаксивым, – в том, что я занялась предсказаниями?
– Ты сама говорила, что Хильта пользуется глупостью своего пола, – напомнила Эск. – А еще говорила, что тем, кто предсказывает будущее, должно быть стыдно. Кроме того, тебе не нужна старая одежда.
– Новое – это хорошо сохраненное старое, – чопорно парировала матушка. Она всю жизнь прожила по стандартам старой одежды и не собиралась поддаваться иллюзии временного благополучия. – Тебя тут хорошо кормят?
– Да, – кивнула Эск. – Знаешь, матушка, оказывается, магия волшебников – это все слова…
– Я тебя предупреждала, – гордо произнесла матушка.
– Да нет, я имею в виду… – начала объяснять Эск, но матушка раздраженно перебила ее:
– Мне сейчас некогда тебя слушать. К вечеру нужно выполнить несколько больших заказов; если так пойдет и дальше, придется взять кого-нибудь в ученицы. Не могла бы ты зайти повидать меня, когда у тебя выдастся свободный вечерок – или когда там тебя отпускают?
– В ученицы? – в ужасе повторила Эск. – Ты хочешь взять помощницу?
– Нет, – ответила матушка. – В смысле – может быть.
– А как же я?
– Ну, ты идешь своим путем, – сказала матушка. – Куда бы он ни вел.
– М-м, – отозвалась Эск.
Матушка долго смотрела на нее и в конце концов махнула рукой:
– Ну, я пошла.
Она повернулась и зашагала к кухонной двери. Ее плащ всколыхнулся, пола его откинулась, и Эск увидела, что теперь он подбит красной тканью. Темной, почти винного оттенка, но тем не менее красной. На матушке, вся доступная обозрению одежда которой всегда была выкрашена в практичный черный цвет, такой фасон смотрелся шокирующе.
– Бибьлиотека? – переспросила госпожа Герпес. – Вряд ли кто-то убирает бибьлиотеку.
Она казалась искренне озадаченной.
– Почему? – поинтересовалась Эск. – Разве там не скапливается пыль?
– Ну-у… – протянула госпожа Герпес и, поразмыслив немного, подтвердила: – Полагаю, что скапливаеться, раз ужь ты об этом заговорила. Раньше я о библьиотеке почему-то не вспоминала.
– Видите ли, в других местах я уже убрала, – сладким голосом сообщила Эск.
– Да, – согласилась госпожа Герпес. – Убьрала, это так.
– Тогда…
– Дело все в том, чьто мы никогда… этого не делали, – проговорила госпожа Герпес, – но, чьтоб мне не жить на этом свете, ума не приложу почему.
– Тогда… – повторила Эск.
– У-ук? – пятясь от Эск, переспросил главный библиотекарь.
Но девочка слышала о нем, поэтому пришла не с пустыми руками. Она предложила ему банан.
Орангутан медленно протянул руку и с торжествующей ухмылкой выхватил угощение.
Вероятно, существуют вселенные, где профессия библиотекаря считается мирным занятием и где риск ограничивается объемистыми томами, падающими с полки на вашу голову. Но содержать в порядке магическую библиотеку – работа не для неосторожных. Заклинания обладают силой, и то, что вы просто записываете их и запихиваете в переплеты, ничуть эту силу не уменьшает. Она утекает. Книги имеют тенденцию реагировать одна на другую, создавая беспорядочную магию, которая обладает собственным разумом. Магические книги обычно приковывают к полкам цепями, но вовсе не от воров…
В результате одного несчастного случая библиотекарь превратился в обезьяну и с тех пор противился всяким попыткам вернуть ему прежний облик. Как объяснял он на языке жестов, жизнь в виде орангутана куда более приятна, чем жизнь в виде человека, потому что все глобальные философские вопросы сводятся к раздумьям о том, откуда появится следующий банан. Кроме того, длинные руки и цепкие ноги идеально подходят для работы с высоко расположенными полками.
Эск сунула ему целую гроздь бананов и поторопилась скрыться среди стеллажей, пока он снова не начал возражать.
Она никогда не видела больше одной книги зараз, так что, по ее представлениям, эта библиотека ничем не отличалась от любой другой. Правда, то, что пол в отдалении переходил в стену, выглядело несколько странно. А еще полки играли какие-то шутки со зрением и вроде как проникали в большее количество измерений, чем нормальные три. Помимо этого было довольно непривычно видеть на потолке книжные стеллажи и беспечно бродящих среди них студентов.
Истина состояла в том, что присутствие огромного объема магии искажает окружающее пространство. Внизу, на стеллажах, джинсовка или, может быть, фланель вселенной насильно скручивалась в весьма причудливые формы. Миллионы загнанных в неволю слов, будучи не в состоянии вырваться, подчиняли себе реальность.
Согласно логике Эск, среди всех этих книг должна была найтись одна, в которой говорилось бы о том, как читать все остальные. Эск не знала, как ее найти, но в глубине души чувствовала, что, возможно, на обложке этой книги будут нарисованы жизнерадостные кролики и счастливые котята.
Тишиной в этой библиотеке даже не пахло. Периодически раздавались треск и шипение разряда магии, и от полки к полке проскакивала октариновая искра. Цепи слабо позвякивали. И тысячи страниц негромко шуршали в своих обтянутых кожей казематах.
Эск удостоверилась в том, что никто не обращает на нее внимания, и вытащила ближайший том. Он резко раскрылся у нее в руках, и она помрачнела, увидев знакомые ей по книге Саймона неприятные диаграммы. Впрочем, с подобным шрифтом она сталкивалась впервые, и это ее лишь порадовало: ей совсем не хотелось узнать, что на самом деле означают эти буквы, которые, такое впечатление, состоят сплошь из мерзких на вид существ, проделывающих друг над другом какие-то сложные процедуры. Она с усилием захлопнула книгу, хотя слова отчаянно противились этому. На обложке было нарисовано существо, подозрительно напоминающее одну из Тварей, обитающих в холодной пустыне. На счастливого котенка оно никак не походило.
– Привет, Эск! К-как ты с-сюда п-попала?
Это был Саймон, и он держал под мышками по огромному тому.
– Я спрашивала об этом матушку, но она так ничего толком и не объяснила, – ответила Эск. – По-моему, это имеет какое-то отношение к мужчинам и женщинам.
Саймон некоторое время смотрел на нее непонимающим взглядом, после чего ухмыльнулся. Эск обдумала его вопрос еще раз.
– Я здесь работаю. Подметаю.
Для наглядности она помахала посохом.
– Здесь?
Эск уставилась на него. Она чувствовала себя одинокой, потерянной и более чем слегка обманутой. Похоже, все, кроме нее, живут собственной жизнью. А ей суждено провести остаток своей жизни, убирая за волшебниками. Это нечестно, все, хватит с нее.
– Вообще-то нет. Вообще-то я пытаюсь научиться читать, чтобы стать волшебником.
Саймон несколько секунд рассматривал ее влажными глазами, затем мягко взял у нее из рук книгу и прочитал название.
– «Демонология Малефикорум, написана Хенчансом Ни-На-Что-Ни-Годным». И как ты собираешься научиться читать т-такое?
– Хм, – задумалась Эск. – Ну, надо просто пробовать и пробовать, пока не начнет получаться. Это как доить коров, вязать или…
Ее голос затих.
– Насчет коров я ничего не знаю. А эти книги могут быть немного, ну, в общем, агрессивными. Если ты не п-поостережешься, они начнут читать тебя.
– Как это?
– Рас-с-с…
– …сказывают, – автоматически подсказала Эск.
– …что однажды один в‑в-в…
– …волшебник…
– …начал читать Некротеликомникон и позволил с-с-с…
– …себе…
– …отвлечься. На с-следующее утро его одежду нашли на с-стуле, накрытую шляпой, а в к-книге…
Эск заткнула уши пальцами, но не очень плотно, чтобы ничего не пропустить.
– Если это что-то ужасное, я ничего не хочу знать.
– …приб-бавилось страниц.
Эск вытащила пальцы из ушей.
– А на этих страницах что-нибудь было написано?
Саймон торжественно кивнул.
– Да. На каждой из них б-б-б…
– Нет, – поспешно перебила его Эск. – Даже думать об этом не хочу. Я считала, что чтение намного более мирное занятие. Ну, матушка листала свой «Ещегодник» каждый день, и с ней никогда ничего не случалось.
– П-полагаю, обычные, ручные, с-с-с…
– …слова…
– …не могут причинить вред человеку, – великодушно допустил Саймон.
– Ты абсолютно в этом уверен? – уточнила Эск.
– Все дело в том, что слова могут обладать силой, – объяснил Саймон, твердой рукой ставя книгу обратно на полку, откуда она тут же загремела на него цепями. – Говорят ведь, что перо ос-с-с…
– …острее шпаги, – закончила Эск. – Допустим, но лично ты предпочел бы, чтобы удар тебе нанесли шпагой – или все-таки пером?
– Хм, думаю, мне бесполезно говорить, что тебе не с-следует з-здесь находиться? – спросил юный волшебник.
Эск должным образом обдумала этот вопрос.
– Да, по-моему, бесполезно.
– Я мог бы п-послать за п-привратниками, чтобы тебя в‑выставили вон.
– Но ты этого не сделаешь.
– Я п-п-п…
– …просто…
– …не хочу, чтобы с тобой с-случилось что-нибудь п-плохое. П-правда не хочу. Это может быть оп-п-пас…
Эск заметила в воздухе над его головой слабое завихрение. На какой-то миг она увидела их, огромных серых Тварей из холодной пустыни. Они выжидали. Однако, очутившись в спокойствии библиотеки и заметив, что вес магии значительно ослабил защиту вселенной, они решили действовать.
Приглушенный шелест окружающих Эск книг набрал силу, превратившись в отчаянное шуршание страниц. Некоторые наиболее могущественные тома умудрились спрыгнуть со стеллажей и, яростно хлопая переплетами, повисли на своих цепях. Один огромный гримуар соскочил с неприступной верхней полки, порвал при падении цепь и, оставляя за собой обрывки страниц, запрыгал прочь, как испуганный цыпленок.
Магический ветер сорвал с головы Эск шарф, и длинные волосы заструились у нее за спиной. Саймон, пытаясь устоять, вцепился в книжную полку. Вокруг него принялись взрываться книги. Воздух был густым, с привкусом жести и гудел.
– Они пытаются прорваться сюда! – взвизгнула Эск.
Саймон повернул к ней измученное лицо, но в этот момент обезумевшая от страха инкунабула со всего размаха врезалась ему в поясницу и повалила его на ходящий ходуном пол, а сама понеслась дальше по верхушкам стеллажей. Эск увернулась от стайки энциклопедий, которые промчались мимо, волоча за собой полку, и на четвереньках направилась к Саймону.
– Вот что вызывает у книг такой страх! – крикнула она ему в ухо. – Разве ты не видишь их там, наверху?
Саймон молча покачал головой. Где-то над ними лопнул книжный переплет, и их осыпало дождем страниц.
Ужас может пробраться в мозг через любой орган чувств. Его вызывают прозвучавший в запертой темной комнате тихий, исполненный значения смешок, вид половинки гусеницы в вашей ложке салата, странный запах из комнаты жильца и вкус слизняка в сыре с цветной капустой. Осязание обычно не принимает в этом участия.
Однако с полом под ногами Эск что-то происходило. Она опустила глаза, и ее лицо перекосилось гримасой ужаса, потому что пыльные доски паркета внезапно стали рыхлыми и зернистыми на ощупь. А еще сухими. И очень, очень холодными.
Между ее пальцами сыпался мелкий серебристый песок.
Она схватила посох и, прикрывая глаза рукой, махнула им в сторону возвышающихся перед нею фигур. Автору было бы приятно сообщить, что пронизывающая вспышка ослепительно-белого огня мгновенно очистила маслянистый воздух. Но этого не произошло…
Посох в руке Эск изогнулся и, словно змея, ударил Саймона в висок.
Серые Твари заколыхались и исчезли.
Реальность вернулась и попыталась сделать вид, будто никуда не отлучалась. На библиотеку волна за волной, точно плотный бархат, опустилась тишина. Давящая, отдающаяся эхом тишина. Чувствуя себя довольно глупо, несколько книг тяжело шлепнулись вниз.
Пол под ногами Эск снова стал деревянным. Она как следует топнула по нему, чтобы убедиться наверняка.
По половицам растекалась лужа крови, и посреди нее неподвижно лежал Саймон. Эск какое-то время смотрела на него, затем подняла глаза и вгляделась в замерший воздух, после чего перевела взгляд на посох. У посоха был весьма самодовольный вид.
Вдали послышались голоса и торопливые шаги.
В ладонь Эск мягко скользнула рука, похожая на маленькую кожаную перчатку, и голос за ее спиной очень тихо произнес:
– У-ук.
Она повернулась и увидела перед собой доброе вытянутое лицо библиотекаря. Он выразительным жестом приложил палец к губам и осторожно потянул ее за руку.
– Я его убила, – прошептала она.
Библиотекарь покачал головой и снова потянул Эск за собой.
– У-ук, – объяснил он. – У-ук.
Он увлек упирающуюся Эск в боковой проход в лабиринте древних полок. Не прошло и пары секунд, как из-за угла вылетела группа старших волшебников, привлеченных исходившим отсюда шумом.
– Книги опять подрались…
– О нет! Нам понадобятся века, чтобы снова отловить все заклинания. Они умеют находить места, где прятаться…
– Кто это тут на полу?
Наступила тишина.
– Он без сознания. Судя по всему, на него упала полка.
– Кто это?
– Тот новый парнишка. Ну, о котором говорят, что у него есть мозги.
– Упади эта полка чуть левее, мы могли бы убедиться в этом сами.
– Вы, двое, отнесите его в лазарет. А вы начинайте сгонять книги в кучу. Куда запропастился проклятый библиотекарь? Ему следовало бы сто раз подумать, прежде чем накапливать здесь Критическую Массу.
Эск искоса взглянула на орангутана. Тот в ответ пошевелил бровями, вытащил с полки рядом с собой пыльный том заклинаний для садоводов, выудил из находящегося за ним тайника мягкий коричневый банан и съел фрукт со спокойным наслаждением обезьяны, точно знающей, что все эти проблемы касаются исключительно людей.
Эск посмотрела на посох у себя в руке, и ее губы сжались в тонкую линию. Она знала, что она здесь ни при чем. Посох сам бросился на Саймона, тая убийство в своей сердцевине.
Саймон лежал на жесткой кровати в узкой комнате. Его лоб был накрыт намоченным в холодной воде и сложенным втрое полотенцем.
– Сколько он тут? – спросил Напролоум.
Тритл пожал плечами.
– Три дня.
– И ни разу не пришел в себя?
– Нет.
Напролоум тяжело опустился на край кровати и устало потер переносицу. Саймон никогда не отличался особенно здоровым видом, но сейчас его лицо страшно осунулось.
– Такой блестящий ум… – заметил Напролоум. – Его объяснение фундаментальных принципов магии и материи – нечто потрясающее.
Тритл кивнул.
– А как легко он впитывает знания… – продолжал Напролоум. – Я всю жизнь был практикующим волшебником, но магию так до конца и не понимал, пока он не объяснил мне ее. Так логично. Так, э-э, очевидно.
– Все так говорят, – мрачно отозвался Тритл. – Говорят, это все равно что у тебя с глаз сняли повязку и ты впервые увидел свет солнца.
– Ага, – подтвердил Напролоум. – Из таких, как он, выходят настоящие чудесники, это точно. Ты был прав, что привез его сюда.
Они задумчиво замолчали.
– Вот только… – начал Тритл.
– Только что?
– Только что именно ты понял? – договорил Тритл. – Вот что меня беспокоит. Ну, ты можешь объяснить понятое тобой?
– Что объяснить? – Лицо Напролоума озабоченно вытянулось.
– То, о чем он постоянно рассуждает, – настаивал Тритл с ноткой отчаяния в голосе. – Да, я знаю, он все говорит правильно. Но о чем он говорит?
Какое-то время Напролоум смотрел на него открыв рот, после чего начал объяснять:
– О, это очень просто. Видишь ли, магия заполняет вселенную, и каждый раз, когда вселенная изменяется, то есть нет, каждый раз, когда мы прибегаем к помощи магии, вселенная изменяется, причем во всех направлениях одновременно, понимаешь, и… – Он неопределенно помахал руками, пытаясь разглядеть в глазах Тритла хоть искру понимания. – Другими словами, любой сгусток материи, например апельсин, мир или… или…
– …крокодил, – подсказал Тритл.
– Да, крокодил… что угодно… в своей основе имеет форму морковки.
– Этого я что-то не припоминаю, – перебил Тритл.
– Я уверен, что он выразился именно так, – возразил Напролоум, обливаясь потом.
– Нет, лично я помню тот кусок, где он вроде как намекал, что если достаточно долго идти в каком-либо направлении, то рано или поздно увидишь свой затылок, – не сдавался Тритл.
– Он точно имел в виду твой затылок, а не чей-то чужой?
Тритл немного подумал.
– Я положительно уверен, что он сказал «свой собственный затылок», – заявил он. – По-моему, он утверждал, что может это доказать.
В воцарившемся молчании они обдумали это высказывание.
Наконец Напролоум снова заговорил – очень медленно и осторожно:
– Я смотрю на это так. Перед тем как услышать его рассуждения, я был как все остальные. Ну, понимаешь, что я имею в виду? Меня смущали и сбивали с толку всякие мелочи жизни. Но теперь, – он оживился, – несмотря на то, что я по-прежнему смущен и растерян, это происходит на гораздо более высоком уровне, и по крайней мере я знаю, что меня озадачивают действительно фундаментальные и важные явления вселенной.
Тритл кивнул.
– Я, конечно, не рассматривал это с подобной точки зрения, – признался он, – но ты абсолютно прав. Поистине, он раздвинул границы невежества. Во вселенной столько неведомых нам вещей.
