Текст книги "Творцы заклинаний (сборник)"
Автор книги: Терри Дэвид Джон Пратчетт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 32 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]
Хотя ораторы к’турни утверждают, что данный перевод не передает вызывающего холодный пот, останавливающего биение сердца, сводящего судорогой желудок значения оригинала.
Вот таков был этот смех.
Эск медленно обернулась. Саймон, держа сложенные чашечкой ладони перед собой, перемещался по песку в ее сторону. Его глаза были закрыты.
– Ты что, правда думала, что это будет так легко? – спросил он.
Или спросило. Голос этот не принадлежал Саймону, но производил впечатление дюжины голосов, говорящих одновременно.
– Саймон? – неуверенно окликнула она.
– Он нам больше не нужен, – заявила Тварь, скрывающаяся в его теле. – Он указал нам путь, дитя. А теперь верни нам нашу собственность.
Эск попятилась.
– Это вам не принадлежит, – возразила она, – кто бы вы ни были.
Белеющее перед ней лицо открыло глаза. В них царила чернота, не имеющая цвета, – они представляли собой дыры, за которыми существовало иное пространство.
– Мы могли бы сказать, что, если ты отдашь эту вещь нам, мы будем милосердны. Могли бы сказать, что позволим тебе уйти отсюда в твоем привычном облике. Но на самом деле наши слова ничего не изменят…
– Я вам не поверю, – подтвердила Эск.
– Ну что ж…
Существо-Саймон ухмыльнулось.
– Ты только оттягиваешь неизбежное, – заявило оно.
– Меня это устраивает.
– Мы все равно отберем у тебя эту штуку.
– Ну так отберите. Но, по-моему, вы не сможете. Вы можете взять только то, что отдают вам добровольно.
Они перемещались по кругу.
– Ты отдашь, отдашь, – заверило существо-Саймон.
К ним приближались несколько других Тварей. Жуткой, дергающейся походкой они решительно двигались через пустыню.
– Ты устанешь, – продолжало существо. – Мы можем подождать. У нас это хорошо получается.
Оно сделало обманный выпад влево, но Эск резко повернулась и снова оказалась к нему лицом.
– Ну и что? – возразила она. – Мне это всего-навсего снится, а в снах с человеком не может случиться ничего плохого.
Существо на мгновение остановилось и посмотрело на нее своими пустыми глазами.
– А разве в вашем мире нет слова… если я не ошибаюсь, это называется «психосоматический»?
– Никогда ничего подобного не слышала, – отрезала Эск.
– Оно означает, что в снах с человеком может случиться все, тем более плохое. Но самое интересное, если ты во сне умрешь, то навсегда останешься здесь. Это будет так ми-и-и-и-ило.
Эск бросила взгляд на далекие горы, расплывающиеся по холодному горизонту, точно растекшиеся куличики из грязи. Вокруг не было ни деревьев, ни даже скал. Только песок, холодные звезды и…
Скорее почувствовав, чем увидев какое-то движение, она резко обернулась, держа пирамидку в руках, словно огромный булыжник. Пирамидка встретила существо-Саймона на лету, нанеся ему довольно ощутимый глухой удар, но, едва оказавшись на земле, Тварь сделала кувырок вперед и с неприятной легкостью вскочила на ноги. Однако существо все же услышало, как Эск судорожно втянула в себя воздух, и увидело промелькнувшую в глазах девочки боль. На мгновение Тварь остановилась.
– Ага, тебя это задело! Что, не нравится, когда другой человек страдает? Особенно этот.
Существо повернулось и сделало знак двум высоким Тварям, которые нетвердыми шагами приблизились и крепко схватили его за руки.
Глаза существа-Саймона изменились. Темнота в них поблекла и исчезла, после чего глаза прояснились, и к ним вернулось осмысленное выражение. Саймон взглянул на возвышающихся по обе стороны Тварей и попытался вырваться, но быстро оставил безуспешные попытки. Одна из Тварей обвивала его пояс несколькими парами щупальцев, а другая держала руку самой большой в мире рачьей клешней.
И тут он заметил Эск. Его взгляд упал на маленькую стеклянную пирамидку.
– Беги отсюда! – сквозь зубы скомандовал Саймон. – Унеси ее от них! Не дай им добраться до нее!
Он поморщился, поскольку клешня еще сильнее сжала его руку.
– Очередной фокус? – поинтересовалась Эск. – Кто ты на самом деле?
– Неужели ты не узнаешь меня? – удрученно спросил он. – Что ты делаешь в моем сне?
– Если это сон, то мне хотелось бы проснуться. Пожалуйста, – попросила Эск.
– Слушай, ты должна немедленно бежать отсюда, поняла? И не стой с разинутым ртом.
– Отдай, – проговорил холодный голос внутри головы Эск.
Эск посмотрела на стеклянную пирамидку, внутри которой плыл ничего не подозревающий мирок, и подняла глаза на Саймона.
– Но что это такое?
– А ты посмотри на пирамидку повнимательнее!
Эск всмотрелась в то, что находилось под стеклом.
Прищурившись, она заметила, что маленький Диск весь покрыт зернышками, словно сделан из миллионов и миллионов крошечных точек. А если приглядеться, то…
– Это же обычные цифры! – воскликнула она. – Весь мир… он целиком состоит из цифр…
– Это не мир, но представление о мире, – объяснил Саймон. – Я создал его для них. Понимаешь, они не могут проникнуть к нам, однако здесь представления имеют форму. Представления реальны!
– Отдай.
– Но представления не могут никому повредить!
– Я превратил вещи в числа, чтобы понять их, однако эти Твари жаждут только власти, – горько сказал Саймон. – Они зарылись в мои числа, как…
Он вскрикнул.
– Отдай, иначе мы разорвем этого человечка на куски.
Эск кинула презрительный взгляд на ближайшую кошмарную морду и спросила:
– А откуда я знаю, что вам можно верить?
– Ты не можешь нам доверять, но у тебя нет выбора.
Эск обвела глазами окружающее ее кольцо физиономий, которые не смог бы полюбить даже некрофил; физиономий, слепленных из отбросов рыбной лавки, из кусков, взятых наугад у существ, таящихся в норах на глубоком океанском дне и в посещаемых призраками пещерах; физиономий, недостаточно очеловеченных, чтобы злорадно или плотоядно ухмыляться, но излучающих ту же угрозу, что содержится в подозрительно большом плавнике, который стремительно приближается к неосторожному купальщику.
Она не могла им доверять. Но у нее не оставалось выбора.
В это самое время в пространстве, отделенном от предыдущего лишь толщиной тени, происходило следующее.
Студенты-волшебники примчались обратно в Главный зал, где Напролоум и матушка Ветровоск все еще стояли, сцепившись в магическом виде борьбы, который у обыкновенных людей ассоциировался бы с соревнованиями «положи-руку-ближнего-своего» среди индейцев. Плиты под матушкиными ногами наполовину оплавились, а стоящий позади Напролоума стол успел пустить корни и принести богатый урожай желудей.
Один из студентов заслужил сразу несколько медалей за храбрость тем, что осмелился потянуть Напролоума за мантию…
И теперь все столпились в узенькой комнатке, глядя на два распростертых тела.
Напролоум созвал врачевателей тел и духа, и, когда те принялись за работу, воздух в комнате загудел от магии.
Матушка постучала Напролоума по плечу.
– Хочу шепнуть тебе на ухо одно словечко, молодой человек, – сказала она.
– Едва ли молодой, мадам, – отозвался Напролоум, – едва ли.
Он чувствовал себя опустошенным. Он не участвовал в магических дуэлях вот уже несколько десятилетий, хотя среди студентов они получили довольно широкое распространение. У него было мерзкое ощущение, что матушка все-таки победила. Сражаться с ней – все равно что пытаться прихлопнуть муху у себя на носу. Он не мог понять, что на него нашло, когда он решил вступить с ней в поединок.
Матушка вышла в коридор, завернула за угол и, подойдя к подоконнику, уселась, прислонив метлу к стене. Снаружи по крышам тяжело барабанил дождь, а зигзаги молний намекали, что к городу приближается гроза Овцепикских масштабов.
– Это была довольно впечатляющая демонстрация способностей, – заметила матушка. – Пару раз ты чуть не одолел меня.
– О-о, – просветлел Напролоум. – Вы правда так считаете?
Матушка кивнула.
Напролоум похлопал себя по различным участкам мантии и наконец обнаружил просмоленный кисет и пачку папиросной бумаги. Вытряхнув трясущимися руками несколько крошек уже бывшего в употреблении табака в тощую самокрутку, он провел по ней языком, который едва-едва смочил бумагу. Но тут где-то на задворках сознания Напролоума всплыли смутные воспоминания о приличиях.
– Гм, – сказал он. – Вы не возражаете, если я закурю?
Матушка пожала плечами. Напролоум чиркнул спичкой о стенку и, прилагая отчаянные усилия, попытался совместить огонек и конец самокрутки в одной и той же точке пространства. Матушка мягко взяла спичку из его дрожащей руки и помогла Напролоуму прикурить.
Волшебник втянул в себя дым, ритуально откашлялся и прислонился к стене; тлеющий кончик его сигареты был единственным источником света в сумрачном коридоре.
– Они ушли в Странствие, – заговорила наконец матушка.
– Знаю, – откликнулся Напролоум.
– Твои волшебники не смогут вернуть их обратно.
– Это я тоже знаю.
– Однако они могут вернуть нечто.
– Я бы предпочел, чтобы вы об этом не упоминали.
Наступила тишина – оба думали о том, что именно может вернуться, вселившись в живое тело. Причем по поведению оно не будет отличаться от его первоначального обладателя…
– Возможно, это моя вина… – начали они одновременно и изумленно остановились.
– Вы первая, мадам, – уступил Напролоум.
– Эти твои цигарки – они успокаивают нервы? – спросила матушка.
Напролоум открыл было рот, чтобы очень вежливо указать ей, что табак – это привычка, право на которую принадлежит исключительно волшебникам, но передумал и протянул матушке кисет.
Она рассказала ему о приходе старого волшебника, о рождении Эск, о посохе и успехах Эск на магическом поприще. К тому времени, как ее повествование подошло к концу, ей удалось скрутить тугой, тонкий цилиндрик, который горел крошечным голубым огоньком и заставлял глаза слезиться.
– Не знаю, насколько это поможет расстроенным нервам… – задыхаясь, просипела она.
Но Напролоум ее не слышал.
– Просто потрясающе, – отметил он. – Так, говорите, ребенок ничуть не пострадал?
– По крайней мере, я ничего не заметила, – ответила матушка. – Посох был… в общем, на ее стороне.
– А где этот посох сейчас?
– Она сказала, что бросила его в реку.
Старый волшебник и пожилая ведьма посмотрели друг на друга. Вспышка молнии за окном озарила их лица.
Напролоум покачал головой.
– Река разливается, – констатировал он. – У нас один шанс на миллион.
Матушка мрачно улыбнулась – от такой улыбки волки разбегаются во все стороны – и решительно схватила свою метлу.
– Один шанс на миллион, – заверила она, – выпадает девять раз из десяти.
Бывают грозы откровенно театральные, все сплошь зарницы и металлические раскаты грома. Бывают грозы тропические и знойные, испытывающие склонность к горячему ветру и шаровым молниям. Но эта гроза пришла с равнин Круглого моря, и основная цель ее жизни заключалась в том, чтобы пролить на землю как можно больше дождя. Это была одна из тех гроз, которые заставляют предположить, что небо приняло сильнодействующее мочегонное. Молнии и гром держались на заднем плане, обеспечивая подобие хора, а дождь был звездой представления. Он перемещался по земле, отбивая чечетку.
Территория Университета спускалась к самой реке. Днем она представляла собой парк с четко распланированной системой изгородей и гравиевых дорожек, однако в эту глухую, сырую и ненастную ночь изгороди изменили свое положение, а дорожки куда-то попрятались, чтобы остаться сухими.
Слабый волшебный свет был почти не виден среди мокрых листьев.
– А ты не можешь запустить один из этих огненных шаров, которыми часто пользуются волшебники?
– Помилосердствуйте, мадам.
– Ты уверен, что она выбрала именно эту тропку?
– Где-то здесь было подобие причала, если мы правильно идем.
За этими словами последовал звук, какой издает массивное тело, натыкаясь на мокрый куст. Потом раздался громкий всплеск.
– Во всяком случае, я нашел реку.
Матушка Ветровоск вгляделась в насквозь промокшую темноту. Она слышала рев и смутно различала белые барашки поднимающейся воды. А еще она обоняла отчетливый запах Анка, который заставлял предположить, что несколько армий использовали эту реку сначала в качестве писсуара, а затем – под могильник.
Напролоум, удрученно шлепая по воде, приблизился к матушке.
– Глухо, – сказал он. – Только не подумайте, мадам, что я хочу вас обидеть, но такое половодье должно было унести его в море. А я умру от холода.
– Больше, чем сейчас, ты уже не вымокнешь. И вообще, ты неправильно ходишь под дождем.
– Простите?
– Ты съеживаешься, борешься, так нельзя. Нужно… ну, в общем, скользить между каплями.
И действительно, матушка выглядела лишь слегка намокшей.
– Буду иметь в виду. Идемте, мадам. Я голосую за ревущий в очаге огонь и стаканчик чего-нибудь горячительного и не одобряемого блюстителями нравственности.
Матушка вздохнула.
– Ну, не знаю. Я, признаться, ожидала увидеть, что он торчит из ила… или нечто вроде того. А не одну воду вокруг.
Напролоум мягко похлопал ее по плечу.
– Возможно, мы еще сможем что-нибудь сделать… – начал он, но ему помешали вспышка молнии и очередной раскат грома.
– Я сказал, может быть, мы еще… – предпринял он новую попытку.
– Что это там такое? – перебила матушка.
– Где? – озадаченно спросил Напролоум.
– Посвети-ка мне.
Волшебник с хлюпающим вздохом протянул руку. Сгусток золотистого огня пронесся над пенящейся водой и, шипя, исчез в небытии.
– Вон! – торжествующе указала матушка.
– Это всего лишь лодка, – пояснил Напролоум. – Мальчишки используют их летом…
Он поспешно захлюпал за полной решимости фигурой матушки.
– Надеюсь, вы не намереваетесь спускать ее на воду в такую ночь. Это полное безумие!
Матушка шла, поскальзываясь на мокрых досках причала, который уже больше чем наполовину скрылся под водой.
– Вы ничего не понимаете в лодках! – протестовал Напролоум.
– Значит, придется разобраться, да побыстрее, – спокойно отозвалась матушка.
– Но я не залезал в лодку с тех пор, как был ребенком!
– А я вообще-то не просила тебя плыть со мной. Острый конец должен быть направлен вперед?
Напролоум застонал.
– Все это очень похвально, но, может, подождем до утра?
Вспышка молнии осветила матушкино лицо.
– Хотя, пожалуй, не будем, – согласился он и, проковыляв по причалу, подтащил к себе маленькую двухвесельную лодку.
Спускаться в нее пришлось, полагаясь на удачу, но в конце концов ему это удалось, и Напролоум стал возиться в темноте с носовым швартовом.
Лодка выбралась на середину реки и, медленно разворачиваясь, поплыла вниз по течению.
Матушка крепко вцепилась в сиденье, чтобы удержаться в качающейся на волнах скорлупке, и выжидающе посмотрела сквозь мрак на волшебника.
– Ну? – поинтересовалась она.
– Что ну? – не понял Напролоум.
– Ты сказал, что знаешь толк в лодках.
– Неправда. Я сказал, что это вы в них ничего не понимаете.
– О-о.
Они схватились за сиденья, чуть не вывалившись из лодки, которая тяжело накренилась на один борт. Но каким-то чудом суденышко выпрямилось, и его потащило по течению задом наперед.
– Когда ты сказал, что не сидел в лодке с тех пор, как был ребенком… – начала матушка.
– Если не ошибаюсь, мне тогда только-только исполнилось два годика.
Лодка попала в водоворот, немножко покружилась на месте, после чего двинулась наперерез потоку.
– А я сочла, что в бытность свою мальчишкой ты днями напролет не вылезал из лодок.
– Я родился в горах. У меня даже на мокрой траве начинается морская болезнь, – пояснил Напролоум.
Лодка сильно ударилась о полузатонувшее бревно и зарылась носом в небольшую волну.
– Я знаю одно заклинание, которое помогает не утонуть, – удрученно добавил он.
– Рада слышать.
– Только произносить его надо, стоя на сухой земле.
– Снимай башмаки, – приказала матушка.
– Что?
– Снимай башмаки, приятель.
Напролоум обеспокоенно заерзал на сиденье.
– Чего вы хотите? – спросил он.
– Воде полагается быть снаружи лодки, уж это-то я знаю! – Матушка указала на темную жидкость, плещущуюся на дне. – Наполняй башмаки водой и выливай ее за борт!
Напролоум кивнул. У него появилось такое чувство, что последние два часа он плывет, отдавшись на волю событиям и не касаясь берегов. Какое-то мгновение он наслаждался странно успокаивающим ощущением, что жизнь полностью вышла из-под его контроля и теперь, что бы ни случилось, никто не сможет свалить вину на него. То, что он наполняет башмаки водой, сидя ночью в лодке посреди разлившейся реки в обществе того, кого он мог описать только как женщину, казалось ему настолько логичным, насколько это вообще было возможно в данных обстоятельствах.
В обществе выдающейся женщины, поправил обычно игнорируемый внутренний голос, обитающий где-то на задворках его сознания. В том, как она использовала потрепанную метлу, чтобы провести лодку по неспокойным водам, было нечто такое, что будоражило давно забытые участки в его подсознании.
Разумеется, Напролоум не мог точно сказать, что там у матушки выдается, – этому мешали дождь, ветер и матушкина привычка надевать весь свой гардероб сразу. Напролоум неуверенно прокашлялся. Она выдается в метафорическом смысле, решил он.
– Э-э, послушайте. Все это очень похвально, но взгляните фактам в лицо. Я имею в виду скорость дрейфа и все такое прочее, понимаете? Посох давно унесло в открытый океан, на много миль от берега. Может, он уже никогда и не выплывет. Он вообще мог попасть в Краепад и упасть за Край…
Матушка, которая смотрела куда-то вдаль, за реку, обернулась.
– Чем еще мы можем помочь им? У тебя есть другие варианты? – осведомилась она.
Напролоум несколько мгновений молча вычерпывал воду.
– Нет, – наконец ответил он.
– Ты когда-нибудь слышал, чтобы человек возвращался оттуда?
– Нет.
– Тогда нам стоит попытаться отыскать посох.
– Никогда не любил океан, – пожаловался Напролоум. – Его следовало бы замостить. На его дне, в глубине, живут ужасные твари. Жуткие морские чудовища. По крайней мере, так говорят.
– Продолжай вычерпывать, приятель, не то ты сам проверишь, правда это или нет.
Гроза ходила над головами взад-вперед. Здесь, на плоских равнинах, она чувствовала себя потерянной, ее место было на Овцепикском высокогорье, где люди умеют ценить хорошую грозу. Она кружила по небу и ворчала, отыскивая хотя бы средненькой паршивости холм, чтобы ударить в него молнией.
Дождь немного успокоился и стал мелким, накрапывающим – таким, который вполне способен затянуться на несколько дней. К тому же с моря ему на помощь пришел туман.
– Если бы у нас были весла, мы могли бы грести. Если бы, конечно, знали, куда плывем… – сказал Напролоум.
Матушка ничего не ответила.
Он вылил за борт еще пару башмаков воды и вдруг осознал, что, скорее всего, золотая кайма на его мантии уже никогда не будет такой, как прежде. Хотя было бы приятно узнать, что в один прекрасный день это снова будет иметь для него значение.
– А вы случаем не знаете, в какой стороне находится Пуп? – рискнул спросить он. – Это я так, чтобы разговор поддержать.
– Смотри, с какой стороны на деревьях растет мох, – не поворачивая головы, отрезала матушка.
– А-а. – Напролоум кивнул и уставился на маслянистые воды, гадая, что это конкретно за маслянистые воды.
Судя по солоноватому запаху в воздухе, лодка уже вышла в залив.
По-настоящему Напролоума пугало в море именно то, что единственной преградой, отделяющей его от живущих на дне жутких тварей, была вода. Разумеется, он знал, что если рассуждать логически, то, скажем, от тигров-людоедов, обитающих в джунглях Клатча, его отделяет всего лишь расстояние, но это совсем другое дело. Тигры не всплывают из холодных глубин, раскрыв рот, полный острых, как иголки, зубов…
Он вздрогнул.
– Чувствуешь? – спросила матушка. – Привкус в воздухе… Магия! Где-то произошла утечка магии.
– Вообще-то магия в воде не растворяется, – согласился Напролоум.
Он пару раз облизнул губы и был вынужден признать, что туман и в самом деле имеет жестяной привкус, а воздух стал слегка маслянистым.
– Ты же волшебник, – строго указала матушка. – Неужели ты не можешь просто призвать посох?
– Такой вопрос никогда не вставал, – ответил Напролоум. – Волшебники не имеют привычки разбрасываться магическими посохами.
– Он где-то здесь, рядом, – резко оборвала матушка. – Помоги-ка мне отыскать его, приятель!
Напролоум застонал. Он провел бурную ночь, и что ему было действительно нужно, прежде чем пытаться пустить в ход еще какие-нибудь чары, так это двенадцатичасовой сон, несколько плотных обедов и спокойный вечерок у камина. Нет, он слишком стар… Тем не менее Напролоум послушно закрыл глаза и сосредоточился.
Воздух был до предела насыщен магией. Бывают места, где она аккумулируется естественным образом.
Магия накапливается возле отложений трансмирового металла октирона, в некоторых породах деревьев, в изолированных прудах; она выпадает во всем мире в виде осадков, и люди, искусные в таких делах, могут собирать ее и запасать впрок. В данной местности магии было хоть отбавляй.
– Этот посох заключает в себе большую силу, – сказал он. – Огромную.
Он поднял руки к вискам.
– Становится чертовски холодно, – заметила матушка.
Назойливый дождь превратился в снег.
В окружающем их мире произошла резкая перемена. Лодка остановилась – нет, она ни на что не наталкивалась, просто море как будто решило стать твердым. Матушка заглянула за борт.
Море и в самом деле затвердело. Плеск волн доносился с некоторого расстояния и с каждой минутой все удалялся.
Она нагнулась, постучала по воде и констатировала:
– Лед.
Лодка неподвижно стояла посреди океана льда. Доски угрожающе затрещали.
Напролоум медленно кивнул.
– В этом есть смысл, – признал он. – Если они находятся… там, где, как мы думаем, они находятся, то там очень холодно. Говорят, там царит холод, как в межзвездном пространстве. Так что посох это тоже чувствует.
– Правильно, – согласилась матушка и вылезла из лодки. – Значит, нам нужно найти центр льдины, там-то и будет посох, верно?
– Я знал, что вы это предложите. Можно я хотя бы туфли надену?
Они брели по замерзшим волнам, и Напролоум время от времени останавливался, чтобы попытаться определить точное местоположение посоха. Одежда на нем покрылась ледком. Зубы стучали.
– Вам не холодно? – спросил он матушку, чье платье громко потрескивало на ходу.
– Холодно, – призналась она. – Просто я не дрожу.
– У нас были похожие зимы там, где я рос, – заметил Напролоум, дуя на пальцы, чтобы согреть их. – В Анке почти не бывает снега.
– Действительно, – отозвалась матушка, глядя сквозь ледяной туман.
– Помню, на вершинах гор круглый год лежал снег. О, нынче температура уже не опускается так низко, как в годы, когда я был ребенком. По крайней мере, до сих пор не опускалась, – поправился он, топая ногами по льду.
Льдина грозно захрустела, напоминая, что она, и только она, лежит между Напролоумом и морским дном. Он стал топать осторожнее.
– А что это были за горы? – поинтересовалась матушка.
– О-о, Овцепики. Там намного ближе к Пупу. Деревушка называлась Медный Лоб.
Губы матушки шевельнулись.
– Напролоум, Напролоум, – забормотала она себе под нос. – Уж не родственник ли ты Актуру Напролоуму? Он жил в большом старом доме под Скачущей горой, и у него была куча сыновей.
– Это мой отец. Но, во имя Диска, откуда вы его знаете?
– Я там выросла, – ответила матушка, подавляя искушение ограничиться всезнающей улыбкой. – В соседней долине. Дурной Зад. Я помню твою маменьку. Приятная женщина, держала коричневых и белых цыплят, я все ходила к ней покупать яйца для своей мамочки. Разумеется, это было до того, как я почувствовала призвание к ведьмовству.
– А я вас не помню, – признался Напролоум. – Естественно, это было очень давно. В нашем доме всегда собиралось множество детей, – вздохнул он. – Может быть, когда-то я дергал вас за косички. Я любил заниматься такими пакостями.
– Возможно. Я припоминаю одного толстого мальчишку. Довольно неприятного.
– Наверное, это был я. А я вроде как помню одну девчонку, которая вечно всеми командовала, но это было очень давно. Очень.
– В те дни мои волосы не были покрыты сединой, – сказала матушка.
– В те дни все имело другой цвет.
– Это правда.
– Лето не было таким дождливым.
– Закаты были более красными.
– Тогда было больше стариков. Они просто кишмя кишели, – заметил волшебник.
– Точно. А теперь мир заполнен молодежью. На самом деле странно. Скорее следовало ожидать, что все будет наоборот.
– Тогда даже воздух был чище. Им было легче дышать, – продолжал Напролоум.
Они шагали сквозь метель, обдумывая неисповедимые пути Времени и Природы.
– Ты когда-нибудь навещал родные места? – спросила матушка.
Напролоум пожал плечами.
– Когда умер отец. Странно, прежде я ни с кем об этом не говорил, но… в общем, там были мои братья, потому что я, разумеется, восьмой сын, и у них были дети, даже внуки, но ни один не умел писать – лишь свое имя мог накорябать, и то с трудом. Я мог бы купить всю деревню. Со мной обращались как с королем, но… Я побывал в разных местах, видел вещи, от которых у них ум зашел бы за разум, обращал в бегство существ, которые были куда ужаснее, чем их ночные кошмары. Мне ведомы тайны, известные лишь очень немногим…
– Но ты чувствовал, что ты там лишний, – подытожила матушка. – В этом нет ничего необычного. Это случается со всеми из нас. Мы сами выбрали свою судьбу.
– Волшебникам не следует возвращаться домой, – вздохнул Напролоум.
– Да они и не могут по-настоящему вернуться домой, – согласилась матушка. – Я всегда говорила, нельзя дважды войти в одну и ту же реку.
Напролоум обдумал это заявление.
– Мне кажется, тут вы не правы, – сказал он наконец. – Я входил в одну и ту же реку тысячи раз.
– Да, но это была не та же самая река.
– Не та?
– Нет.
Напролоум пожал плечами.
– А по мне, так это была та же самая чертова река.
– И нечего разговаривать таким тоном, – возмутилась матушка. – Не понимаю, почему это я должна выслушивать подобные выражения от волшебника, который даже на письмо ответить не может!
Напролоум какое-то время сохранял молчание, если не считать кастаньетного стука зубов. Потом до него дошло.
– О-о. Понимаю. Значит, эти письма посылали вы?
– Вот именно. И подписывалась под ними. По-моему, это сразу дает понять, кто их автор, тебе так не кажется?
– Ладно, ладно. Я просто думал, что это шутки, вот и все, – угрюмо пробормотал Напролоум.
– Шутки?
– От женщин мы получаем не так уж много заявлений о приеме. Честно говоря, мы их вообще не получаем.
– А я-то гадала, почему мне не ответили, – пожала плечами матушка.
– Если вам так хочется знать, я их выбросил.
– Мог бы, по крайней мере… Вон он!
– Где? Где? А, вижу.
Туман расступился, и они увидели фонтан снежинок, декоративный столб застывшего воздуха. А под ним…
Посох не был закован в лед, он мирно лежал в озерце бурлящей воды.
Одним из необычных аспектов магической вселенной является существование противоположностей. Выше уже отмечалось, что темнота не есть противоположность света, но просто его отсутствие. Таким же точно образом абсолютный ноль – это отсутствие тепла. Если хотите узнать, что такое настоящий холод, холод, который настолько холоден, что даже вода не может замерзнуть, а переходит в состояние антикипения, то вам не нужно ходить дальше этого озерца.
Несколько секунд они молча смотрели на воду, забыв о своей перебранке.
– Если вы сунете туда руку, – наконец проговорил Напролоум, – ваши пальцы хрустнут, как морковки, и отвалятся.
– Как ты думаешь, можно вытащить его оттуда при помощи магии? – спросила матушка.
Напролоум похлопал по карманам и в конце концов отыскал свой кисет с папиросной бумагой. Раскрошив опытными пальцами остатки нескольких окурков, он высыпал их в новую бумажку, свернул самокрутку и, лизнув ее край, придал ей окончательную форму – все это он проделал, не отрывая глаз от посоха.
– Вряд ли, – ответил он. – Но я все равно попытаюсь.
Напролоум с тоской посмотрел на сигарету, засунул ее за ухо, вытянул руки вперед и растопырил пальцы. Губы его беззвучно зашевелились – он пробормотал себе под нос несколько магических слов.
Посох повернулся в своем озерце, мягко поднялся надо льдом и немедленно стал центром кокона из замерзшего воздуха. Напролоум аж закряхтел от натуги – прямая левитация представляет собой самый трудный вид практической магии, поскольку в ней всегда присутствует опасность, обусловленная хорошо известными принципами действия и противодействия. Это означает, что волшебник, пытающийся поднять тяжелый предмет при помощи одной только силы своего разума, сталкивается с перспективой, что его мозги в результате перекочуют в его башмаки.
– Так, а теперь нужно поставить его вертикально… – сказала матушка.
С величайшей осторожностью посох медленно повернулся в воздухе и завис в нескольких дюймах от поверхности льда прямо перед матушкой. На резьбе поблескивала изморозь, и Напролоуму показалось – сквозь алую дымку мигрени, плавающую перед глазами, – что посох смотрит на него. негодованием.
Матушка поправила шляпу и решительно выпрямилась.
– Прекрасненько, – процедила она.
Напролоум пошатнулся. Тон этого голоса полоснул его, как алмазная пила. Он смутно припомнил, как мать журила его, когда он был совсем маленьким. Ну так вот, сейчас он услышал такой же голос, только отточенный, сконцентрированный и утыканный по краям крошечными кусочками карборунда; командный голос, который заставит покойника встать по стойке «смирно» и, возможно, промаршировать до середины кладбища, прежде чем тот вспомнит, что давным-давно умер.
Матушка стояла перед висящим в воздухе посохом, растапливая его ледяной кокон одной своей яростью.
– Значит, так, по-твоему, надо себя вести? Нежишься в море, пока люди погибают? Замечательно!
Она начала расхаживать взад-вперед вокруг полыньи. К изумлению волшебника, посох повернулся и последовал за ней.
– Ну, выбросили тебя! – рявкнула матушка. – Что с того? Она же ребенок, а дети рано или поздно всех нас выбрасывают. Это, что ли, верная служба? У тебя что, ни стыда, ни совести нет? Плаваешь тут и дуешься, вместо того чтобы принести наконец хоть какую-то пользу…
Она наклонилась вперед, так что ее крючковатый нос оказался в нескольких дюймах от посоха. Напролоум был почти уверен, что посох попытался отклониться назад, избегая взгляда ее пылающих глаз.
– Сказать, чем заканчивают нехорошие посохи? – прошипела она. – Сказать, что я с тобой сделаю, если Эск будет потеряна для этого мира? Один раз ты спасся от огня, передал боль ей. В следующий раз это будет не огонь, о нет.
Ее голос понизился до хлесткого, как бич, шепота.
– Сначала в дело пойдет рубанок. Потом – наждачная бумага, сверло и огромный нож…
– Эй, послушайте, полегче там, а? – взмолился Напролоум, чьи глаза уже начали слезиться.
– …А то, что останется, я отнесу в лес на радость грибам, термитам и древоточцам. Мучения продлятся годы.
