Текст книги "Движущиеся картинки"

Автор книги: Терри Дэвид Джон Пратчетт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Он похлопал Виктора по спине.

– Давай, парень, надевай костюм. – Он довольно хохотнул. – Сотня верблюдов! Вот это ум!

– Прошу прощения, господин Достабль, – подал голос художник, нерешительно топтавшийся около них. – Мне вот здесь кое-что непонятно…

Достабль выхватил у него свой клочок бумаги:

– Где именно?

– Там, где говорится про госпожу де Грехх…

– Что тут может быть не ясно?! – зарычал Достабль. – Нам надо создать экзотическую, захватывающую и очень древнюю историю любви, происшедшую в напичканном пирамидами Клатче, – так? А значит, следует использовать символ загадочного и непостижимого континента – что здесь непонятного? Неужели все нужно разжевывать?

– Просто я подумал… – начал художник.

– Лучше просто сделай!

Художник посмотрел на листок бумаги.

– «Ее лицо напоминает лицо Свинксы…» – прочел он.

– Ну да, – сказал Достабль. – Все верно.

– Я думал, может, имеется в виду Сфинкс…

– Вы только послушайте этого человека! – снова воззвал Достабль к небесам. Он яростно обернулся к художнику. – Она что, похожа на мужчину? Он – Свинкс, она – Свинкса. А теперь давай, принимайся за дело. Мне нужно, чтобы завтра с утра город был заклеен этими афишами.

Художник послал Виктору мученический взгляд. Такой взгляд рано или поздно приобретали все люди, которым посчастливилось работать с Достаблем.

– Слушаюсь, господин Достабль, – покорно ответил художник.

– Ладно, – Достабль повернулся к Виктору. – Ты почему еще не в костюме?

Виктор быстро нырнул в палатку, где маленькая старушка[10]10
  Госпожа Мариетта Космопилит, бывшая в Анк-Морпорке швеей, пока грезы не привели ее в Голывуд, где ее ловкость в обращении с иглой оказалась в большом спросе. В прошлом – штопальщица носков, теперь – вязальщица бутафорских кольчуг для троллей, способная к тому же в мгновение ока смастерить пару гаремных шаровар.


[Закрыть] с фигурой, похожей на деревенский каравай хлеба, помогла ему облачиться в костюм, сделанный, по всей видимости, из простыней, которые неумело выкрасили в черный цвет, хотя – если принять во внимание состояние прачечных в Голывуде – ими вполне могли оказаться простыни, снятые с любой голывудской кровати. В завершение Виктору был вручен кривой меч.

– А почему он изогнут? – спросил Виктор.

– Думаю, так ему положено, милый, – с некоторым сомнением ответила пожилая женщина.

– Я всю жизнь думал, что мечи должны быть прямые, – заметил Виктор.

Было слышно, как за стенками палатки Достабль вопрошает небеса, отчего вокруг него одни тупицы.

– Может, они поначалу прямые, а потом со временем гнутся, – сказала старушка, похлопав его по руке. – Такое со многими бывает.

Она ласково улыбнулась Виктору.

– Если я тебе больше не нужна, дружок, пойду-ка помогу той молодой барышне, а то вокруг множество гномов, известных любителей подглядывать.

И она заковыляла к выходу. Тут же из соседней палатки донеслось металлическое звяканье вперемежку с громкими жалобами Джинджер.

Виктор сделал несколько пробных взмахов мечом.

Гаспод смотрел на него, свесив голову набок.

– И кого ты должен изображать? – спросил он наконец.

– Предводителя банды пустынных разбойников, – ответил Виктор. – Романтичного и неудержимого.

– А его надо удерживать?

– Судя по моим репликам, не помешало бы. Слушай, Гаспод, а что ты имел в виду, когда сказал, что Достабля «крепко прихватило»?

Пес вонзил зубы в лапу.

– Ты в глаза ему посмотри, – предложил он. – Они еще хуже, чем у тебя.

– У меня? А что у меня с глазами?

Тролль Детрит просунул голову сквозь полог палатки.

– Господин Достабль передал, что очень тебя хочет.

– У меня что-то неладно с глазами?

– Гав.

– Господин Достабль передал… – опять начал Детрит.

– Ладно, ладно! Иду!

Виктор покинул палатку в ту же минуту, как Джинджер вышла из своей. Он зажмурился.

– Ох, извини, пожалуйста, – смешался он. – Я вернусь и подожду, пока ты оденешься.

– Я одета.

– Господин Достабль передал… – раздался за ними голос Детрита.

– Пошли, – сказала Джинджер, хватая его за руку. – Нас все ждут.

– Но ты… у тебя… – Виктор попытался опустить глаза, но стало только хуже. – У тебя в алмазе пупок, – решился выговорить он.

– К этому я уже притерпелась, – сказала Джинджер, поводя плечами, чтобы весь наряд сидел ровнее. – А вот эти две крышки от кастрюль ужасно мешают. Начинаешь понимать, какие муки претерпевают в гаремах бедные девушки.

– И ты действительно готова появиться перед людьми в таком виде? – спросил пораженный Виктор.

– А что тут такого? Это же картинка! Все понарошку. Да и вообще, другие девушки за десять долларов в день готовы на куда большее!

– Девять, – поправил Гаспод, следуя по пятам за Виктором.

– Так, народ, все сюда! – прокричал в мегафон Достабль. – Сыны Пустыни, сюда, пожалуйста. Рабыни… где рабыни? Так. Рукояторы?…

– Никогда не видела столько людей в одной картине, – шепнула Джинджер. – Она, наверное, больше сотни долларов стоит!

Виктор разглядывал Сынов Пустыни. Похоже было, что Достабль зашел в заведение Боргля и нанял человек двадцать ближайших к двери посетителей – нимало не заботясь о том, насколько их происхождение соответствует роли, – и каждому сообщил свое представление о головных уборах пустынных разбойников. Были здесь троллеязычные Сыны Пустыни – Утес узнал его и помахал рукой, – гномоговорящие Сыны Пустыни, а в конце вереницы, яростно почесываясь, шаркал маленький, заросший шерстью бессловесный Сын Пустыни в тюрбане, съехавшем до самых лап.

– …Значит так, быстро хватаешь, околдовываешься ее красотой, а потом перекидываешь девушку через свою, понимаешь, луку, – распугал его мысли рев Достабля.

Виктор лихорадочно повторил про себя то, что успел расслышать.

– Через что перекидываю?

– Это такая часть седла, – прошипела Джинджер.

– О…

– После чего уносишься в мрак ночи. Следом за тобой уносятся другие Сыны, распевая ликующую песнь пустынных разбойников…

– Никто их не услышит, – услужливо сообщил Солл. – Но если они будут открывать и закрывать рты, это поможет создать, ну, знаете, атмо, в общем, сферу.

– Но ведь сейчас-то не ночь, – сказала Джинджер. – Еще только утро.

Достабль вытаращился на нее. Разинул, захлопнул и снова открыл рот.

– Солл! – крикнул он.

– Мы не можем делать клик ночью, дядя, – поспешно сказал Солл. – Демоны ничего не увидят. Может, поставим перед началом сцены карточку «Ночь» и…

– Это уже не магия движущихся картинок! – осадил его Достабль. – Это просто полусырая стряпня!

– Извините, – сказал Виктор. – Прошу прощения, что вмешиваюсь, но ведь это не имеет значения – разве демоны не могут нарисовать черное небо и звезды на нем?

Все на миг остолбенели. Достабль оглянулся на Бригадира.

– Не выйдет, – сказал тот. – Они то, что видят, нарисовать толком не могут, обязательно что-нибудь перепутают. Представляю, как они изобразят то, чего не видят…

Достабль почесал нос:

– Я, пожалуй, готов с ними договориться.

Рукоятор пожал плечами:

– Ты не понял, господин Достабль. На что им деньги? Они их просто съедят. Стоит только приказать им рисовать то, чего здесь нет, и ждите…

– А может, представим все так, что дело происходит в полнолуние? И светит ну очень полная луна? – предложила Джинджер.

– Хорошо придумано, – сказал Достабль. – Мы поставим карточку, на которой Виктор говорит Джинджер: «Какая яркая сегодня луна, бвана!»

– Давайте попробуем, – дипломатично ответил Солл.

Наступил полдень. Голывудский холм млел под солнцем, что обсосанный желтый леденец. Рукояторы вращали ручки, взад и вперед с восторженным рвением носилась толпа статистов. Достабль клял всех по очереди. Была снята первая в истории Кинематографии картинка, где три гнома, четыре человека, два тролля и одна собака едут на одном верблюде, причем все до одного в ужасе кричат, чтобы он остановился.

Виктора подвели к верблюду познакомиться. Тот обмахивался длинными ресницами и медленно пережевывал нечто, похожее на мыло. При этом он лежал, подобрав под себя колени, и всем своим видом показывал, что рабочее утро у него выдалось очень долгое и что он не из тех верблюдов, которые позволяют человеку садиться им на голову. На сей момент он успел лягнуть уже троих.

– Как его зовут? – опасливо спросил Виктор.

– Мы зовем его Злобный Сукин Сын, – сказал недавно назначенный вице-президент по отношениям с верблюдами.

– Что-то не похоже на верблюжье имя.

– Для этого верблюда имя самое подходящее, – заверил его погонщик.

– А что плохого в том, чтобы быть сукиным сыном? – включился в разговор некто третий. – Я сам сукин сын. Мой отец был сукин сын. Понятно тебе, ты, козел в засаленной ночной рубашке?

Погонщик нервно ухмыльнулся, взглянул на Виктора, повертелся на месте. За ними никого не было. Он глянул вниз.

– Гав, – сказал Гаспод и помахал огрызком хвоста.

– Ты сейчас не слышал, кто-то там что-то сказал? – настороженно спросил погонщик у Виктора.

– Нет, – ответил Виктор. Нагнувшись вплотную к верблюжьему уху, он прошептал – на случай, если данная особь могла отличаться особой, голывудской жилкой: – Слушай, я – друг, договорились?

Злобный Сукин Сын дернул плотным, как ковер, ухом[11]11
  Верблюды слишком умны, чтобы признаваться в том, что они умны.


[Закрыть].

– А как на нем ездят? – спросил Виктор.

– Когда хочешь, чтобы он шел вперед, обругай его и стукни палкой, а когда захочешь, чтобы он остановился, обругай его и стукни палкой со всего размаху.

– А что делать, когда хочешь, чтобы он повернул?

– Ну-у, это уже из Учебника Второго Уровня. Лучше всего слезть и повернуть его вручную.

– Приготовиться! – рявкнул Достабль в мегафон. – Итак, подъезжаешь к палатке, соскакиваешь с верблюда, сражаешься с огромными евнухами, врываешься в палатку, выволакиваешь девушку, вскакиваешь на верблюда и уносишься прочь. Понял? Справишься?

– Что еще за огромные евнухи? – спросил Виктор.

Один из огромных евнухов застенчиво поднял руку.

– Это я, Морри, – сказал он.

– А, привет, Морри.

– Привет, Вик.

– И я, Утес, – сказал второй огромный евнух.

– Привет, Утес.

– Здорово, Вик.

– Все по местам, – приказал Достабль. – Что тебе, Утес?

– Э-э, я тут думал, господин Достабль… Какова моя мотивация в этой сцене?

– Чего? Мотивация?

– Да. Э-э. Мне это очень нужно, чтобы, э-э…

– А как тебе такая мотивация: не сделаешь то, что нужно, – уволю?

– Идет, господин Достабль, – ухмыльнулся Утес.

– Так, – сказал Достабль. – Все готовы… крути!

Злобный Сукин Сын неловко развернулся и, взбрыкнув ногами под непонятным верблюжьим углом, припустил вперед замысловатой рысью.

Ручка крутилась…

Воздух сверкал.

И тут Виктор проснулся. Ему казалось в тот миг, что он медленно выплывает из некоего розового облака или, быть может, из прекрасного сновидения; вытесняемое светом дня, оно покидает твое сознание, оставляя тебе жгучее чувство утраты, когда безотчетно знаешь – как бы ни было прекрасно то, что готовит тебе день грядущий, ничто не может сравниться с безвозвратно утекающим сновидением.

Виктор закрыл и открыл глаза. Образы стали блекнуть, потом исчезли. Все мускулы болели, словно он и в самом деле недавно натрудил их.

– Что случилось? – невнятно спросил он.

Потом опустил глаза.

– Вот это да.

Вместо верблюжьей шеи его глазам предстала едва прикрытая девичья попка. Так, подумал Виктор, мои дела явно идут на поправку.

– Почему, – спросила ледяным тоном Джинджер, – я лежу на верблюде?

– Понятия не имею. А у тебя были другие планы?

Она соскользнула на песок и попыталась поправить свой наряд.

В эту минуту оба заметили, что окружены зрителями.

Здесь был Достабль. Здесь был племянник Достабля. Здесь был рукоятор. Здесь были статисты. Здесь были разнообразные вице-президенты и другие чины, вызванные к жизни самим фактом сотворения движущихся картинок. Здесь был Чудо-Пес Гаспод.

И у каждого, кроме пса, хихикающего себе втихомолку, был разинут рот.

Рукоятор продолжал машинально крутить ручку. Потом уставился на собственную руку так, словно уличил ее в чем-то неприличном, и остановился.

Достабль тем временем успел совладать с собственным трансом.

– Ух ты! – сказал он. – Вот канальство! Ну и дела!

– Магия, – выдохнул Солл. – Чистая магия.

Достабль пихнул рукоятора в бок:

– Все успел снять?

– Снять что?! – в один голос спросили Джинджер и Виктор.

И вот тогда Виктор увидел сидящего на песке Морри. В руке тролля зияла внушительного вида дыра. Утес пытался зашпаклевать ее чем-то. Поймав взгляд Виктора, Морри состроил жалостливую гримаску.

– Ты чего? Думаешь, стал Коэном-Варваром, да?

– Во-во, – сказал Утес. – Как это называется – так называть его, как ты его называл? А если ты и дальше будешь так своей железкой размахивать, мы потребуем надбавку по доллару в день – «на восстановление отколотых частей тела».

Виктор оглядел меч. На лезвии образовались несколько зазубрин, но он, хоть убей, не мог представить себе, откуда они взялись.

– Послушайте, – заговорил он в полном отчаянии. – Я действительно ничего не понимаю. Я никого никак не называл. Рисовать уже начали?

– Я сижу спокойно, вдруг что-то происходит, а в следующую секунду я уже лежу, уткнувшись носом в верблюжью шкуру, – раздраженно сказала Джинджер. – Имею я право знать, в чем тут дело?

Но их, по-видимому, никто не слушал.

– Ну почему мы не можем найти способ получить звук? – вопрошал Достабль. – Представляете, какой был бы обалденный диалог! Сам я ни слова не понял, но что-что, а хороший диалог от плохого я отличить могу.

– Попугаи, – ровным голосом произнес рукоятор. – Обычный зеленый очудноземский попугайчик. Поразительная птица. Объем памяти – как у слона. Наберите несколько десятков штук разного размера – и у вас будет полный голосовой…

Это положило начало обстоятельной технической дискуссии.

Виктор соскользнул со спины верблюда, нырнул под его шею и снизу вверх заглянул в лицо Джинджер.

– Слушай, – со всей возможной убедительностью заговорил он. – Это все та же история! Только в этот раз все было намного мощнее. Как во сне. Рукоятор повернул ручку, и мы точно уснули.

– Да, но что именно мы делали? – спросила она.

– Ты вот что делал, – повернулся Утес к Виктору. – Пригнал верблюда к палатке, спрыгнул с верблюда и давай мечом крутить, как мельница крыльями…

– А еще по камням скакал и смеялся громко, – подсказал Морри.

– Да, и ты сказал Морри: «Вот тебе, Гнусный Мирза-Овец!» – продолжал Утес. – После чего врезал ему мечом по руке, продырявил палатку…

– Мечом ты умеешь вертеть, – одобрительно заметил Морри. – Может, это показуха, но машешь лихо.

– Да я вообще не умею… – заикнулся было Виктор.

– А она лежит там, – рассказывал Утес, – вся из себя разреженная. Ну ты ее схватил, а она и говорит…

– Разреженная? – беспомощно спросила Джинджер.

– Разнеженная, – сказал Виктор. – Мне кажется, он имел в виду – разнеженная.

– И говорит: «О, да ведь это…» – Он запнулся. – Какой-то Вор… Богатый?… Бог Дамский?

– Бог Датский, – подсказал Морри, растирая руку.

– Да, а потом и говорит: «Тебе грозит большая опасность, потому что мой отец поклялся убить тебя». А Виктор и говорит: «Но теперь, о прекраснейшая роза, я могу открыть тебе, что на самом деле я – Смерть в среде бархан»…

– Что значит «разнеженная»? – подозрительно спросила Джинджер.

– …А потом и говорит: «Ай-ай, бежим со мной в кашбу» – или еще куда-то, не помню. И как ее… ну, как это называется… то, что люди губами делают?

– Свистнул? – со слабой надеждой спросил Виктор.

– Нет, как-то по-другому… Звук такой, как пробку из бутылки вытаскивают.

– Поцеловал, – холодно сказала Джинджер.

– Вот-вот. Я тебе не судья, но, по-моему, целовал ты ее очень крепко. Крайне поцелуйно получилось.

– Я уж думал, сейчас тебе ка-ак врежут… – произнес негромкий собачий голос за спиной Виктора.

Он попробовал, не оборачиваясь, пнуть говорившего, но промахнулся.

– И тут, – продолжал Утес, – ты опять запрыгнул на верблюда, поднял ее, а господин Достабль закричал: «Стоп, стоп! Что за ахинея здесь происходит? Кто-нибудь мне скажет, какого черта они это устроили?» И тогда ты, Виктор, сказал: «А что случилось?»

– Даже и не припомню, когда я в последний раз видел, чтобы так мечом махали, – сказал Морри.

– О, – отозвался Виктор. – Э-э, спасибо.

– И все эти крики – «Ха!» и «Получай, тварь!» Очень профессионально, – добавил тролль.

– Понятно, – кивнул Виктор, поворачиваясь и хватая за руку Джинджер. – Надо поговорить, – быстро прошептал он. – Где потише. За палаткой.

– Если ты думаешь, что я останусь наедине с тобой… – начала она.

– Слушай, сейчас не время разводить…

Тяжелая рука легла Виктору на плечо. Он обернулся и увидел глыбу Детрита, заслонившую весь мир.

– Господин Достабль сказал никому никуда не уходить. Все должны оставаться здесь, пока господин Достабль не скажет.

– Ну и надоел ты мне, – сказал Виктор.

Детрит озарил его широкой улыбкой, сверкающей драгоценными камнями[12]12
  Зубы у троллей из алмазов…


[Закрыть].

– Господин Достабль сказал, я могу скоро стать вице-президентом, – с гордостью сообщил он.

– Над кем? – спросил Виктор.

– Над вице-президентами.

Чудо-Пес Гаспод издал негромкое гортанное урчание. Верблюд, который до той минуты праздно созерцал небо, заерзал на песке и вдруг быстро ткнул вперед ногой, хватив тролля чуть ниже спины. Детрит взвизгнул. Гаспод обвел окружающий мир удовлетворенно-невинным взглядом.

– Пошли, – мрачно сказал Виктор. – У нас есть минутка-другая, пока он ищет, чем поколотить верблюда.

Они расположились в тени за палаткой.

– Хочу сразу предупредить, – холодно сказала Джинджер. – Я никогда в жизни не старалась выглядеть разнеженной.

– Может, стоит попытаться? – рассеянно заметил Виктор.

– Что?!

– Извини. Послушай, мы же все это не по своей воле делаем. Я совершенно не умею сражаться мечом. Я всегда им просто размахивал. А у тебя какие ощущения были?

– Знаешь, как бывает, когда кто-то что-то скажет и ты вдруг соображаешь, что до этой минуты грезила наяву?

– Такое чувство, словно твоя собственная жизнь куда-то отступает, а ее место заполняет что-то другое.

Они помолчали, обдумывая сказанное.

– Считаешь, это все из-за Голывуда? – спросила она.

Виктор кивнул. А затем резко кинулся вбок и приземлился точно на Гаспода, который до этого мгновения внимательно наблюдал за беседующими.

– Тяв, – выдавил Гаспод.

– А теперь слушай, – прошипел Виктор ему в ухо. – Довольно намеков. Выкладывай, что ты такое в нас заметил. Или отдам тебя Детриту на съедение. Посоветую приправить горчицей.

Пес брыкался и сучил лапами.

– Или наденем на тебя намордник, – пообещала Джинджер.

– Я не опасный, – вопил Гаспод, взметая вокруг себя песок.

– По-моему, говорящая собака очень опасна, – сказал Виктор.

– Ужас как опасна, – поддержала его Джинджер. – Никогда не знаешь, что она может сказать.

– Вот видите? Видите? – уныло промолвил Гаспод. – Я знал, стоит мне признаться в том, что я умею говорить, обязательно наживу себе неприятностей. Нельзя, нельзя так обращаться с животным.

– Ничего не попишешь, приятель, – отрубил Виктор.

– Ну ладно. Ладно. Только вам же хуже, – буркнул Гаспод.

Виктор ослабил захват. Пес уселся поудобнее и первым делом отряхнулся от песка.

– Все равно до вас ничего не дойдет, – проворчал он. – Собака – поняла бы, а вот вы не поймете. Это связано с опытом существования вида – знаете, что это такое? Можно пояснить на примере поцелуев. Вы знаете, что такое поцелуи, а я не знаю и знать не могу. Поцелуи не наше собачье дело. – Он заметил предостерегающий взгляд Виктора и поспешил перейти к сути. – У вас на лицах постоянно такое выражение, точно вы здесь на своем законном месте. – Он бросил на них испытующий взгляд. – Ну что? Убедились? – воскликнул он. – Я же говорил – не поймете! Это… это все вопрос территориальности. В вас присутствуют все ярко выраженные признаки того, что вы находитесь точно там, где вам следует находиться. Почти все остальные здесь чужаки, а вы – нет. Э-э-э… Ну как еще втолковать… Когда вы в первый раз оказываетесь на чужой улице, вас обязательно облает какая-нибудь местная собака. Дело тут не только в запахе. Мы сразу чувствуем, когда кто-то или что-то нарушает границы. Некоторым людям становится не по себе, когда они видят, что картина висит криво. Здесь то же самое, только сильнее. И я сейчас точно знаю, что… единственное место, где вы сейчас можете быть, – это здесь.

Он еще раз оглядел собеседников, а потом принялся старательно скрести ухо.

– Вот беда, – сказал он. – Я могу это объяснить только по-собачьи, но вы-то слушаете по-человечьи…

– Мистика какая-то, – сказала Джинджер.

– Ты еще что-то говорил о моих глазах, – напомнил Виктор.

– Да. Ну, к примеру. Ты видел свои глаза? – Гаспод обернулся к Джинджер. – А ты, девушка?

– Не говори ерунды, – сказал Виктор. – Как мы можем увидеть собственные глаза?

Гаспод развел передние лапы.

– Так посмотрите в глаза друг другу! – посоветовал он.

Они машинально повернулись друг к другу лицом.

Последовала долгая пауза. Пес, воспользовавшись перерывом, шумно облегчился на колышек палатки.

– Вот это да, – произнес наконец Виктор.

– У меня что, такие же? – спросила Джинджер.

– Да. Тебе не больно?

– А тебе?

– Вот так, – сказал Гаспод. – И когда увидите Достабля, приглядитесь к нему. Так же, как глядели друг на друга.

Виктор потер слезящиеся глаза.

– Получается, что Голывуд призвал нас сюда, что-то с нами сделал и… и…

– Он заклеймил нас, – с горечью закончила Джинджер. – Поставил на нас свое клеймо. Вот как это называется.

– Вообще-то… хм… смотрится довольно привлекательно, – галантно заметил Виктор. – Придает глазам этакую искорку.

На песок упала чья-то тень.

– А, вот вы где, – сказал Достабль. Как только они поднялись, он вроде как по-дружески обхватил их за плечи. – Вы, молодежь, вечно куда-то исчезаете вместе, – лукаво добавил он. – Одобряю. Ценю. Понимаю. Очень романтично. Но сейчас нам надо делать картинку. У меня там много хороших людей ждут вас не дождутся. Пойдемте, обрадуем их.

– Понял, о чем я? – тихо спросил Гаспод. – Если точно знаешь, куда смотреть, такое трудно не заметить.

И в том и в другом глазу Достабля, в самой серединке, полыхало по крохотной золотой звездочке.

В самом сердце Клатча, этого громаднейшего темного континента, воздух был тяжел. Вот-вот должен был настать сезон дождей.

В тростнике близ медлительной коричневой реки квакали лягушки[13]13
  В окончательном варианте эта сцена была вырезана.


[Закрыть]. На засушливых отмелях дремали крокодилы.

Природа затаила дыхание.

Из голубятни Ажуры Н'Коута, торговца разнообразной живностью, донеслось взволнованное воркованье. Он покинул веранду, где до этого дремал, и отправился посмотреть, что вызвало такой переполох.

Несколько оплешивевших тварей, предназначенных к срочной продаже, что зевали и мирно работали челюстями в огромных загонах позади хижины, встревоженно подняли головы, когда Н'Коут одним прыжком перескочил ступени веранды и сломя голову припустил через двор фермы.

Обогнув загоны для зебр, хозяин налетел на своего помощника М'Бу, который неторопливо вычищал страусиный загон.

– Сколько… – И замолчал, со свистом переводя дыхание.

Двенадцатилетний М'Бу бросил лопату и от души похлопал хозяина по спине.

– Сколько… – предпринял Н'Коут новую попытку.

– Опять переработал, хозяин? – обеспокоенно спросил М'Бу.

– Сколько у нас слонов?

– Я только что убирал там, – сказал М'Бу. – У нас три слона.

– Не ошибаешься?

– Нет, хозяин, – терпеливо ответил М'Бу. – В слонах трудно запутаться.

Ажура опустился в рыжую пыль и стал прутиком выводить какие-то цифры.

– У старого Мулуккаи должно быть полдюжины, – бормотал он. – И у Тазикела около двадцати, не меньше, плюс у этих людей в дельте почти всегда есть…

– Кому-то нужны слоны, хозяин?

– …Пятнадцать голов, он мне говорил, да плюс еще партия у лесорубов, возможно, по дешевке, итого, скажем, две дюжины…

– Кому-то нужно много слонов, хозяин?

– …Говорил, ходит стадо на границах Т'этце, там все легко уладить, и еще в долинах около…

М'Бу прислонился к изгороди и приготовился терпеливо ждать.

– Сотни две. Плюс-минус десять голов, – подвел итог Ажура, отбрасывая прутик. – Капля в море.

– Не бывает плюс-минус десяти слонов, хозяин, – твердо возразил М'Бу.

Он знал, что при подсчете слонов необходимо соблюдать абсолютную точность. Человек может быть не уверен относительно того, сколько у него жен, но только не тогда, когда речь идет о слонах. Слон либо есть, либо его нет.

– У нашего агента в Клатче заказ на… – Ажура проглотил слюну, – тысячу слонов. На тысячу! И немедленно! Оплата наличными по доставке!

Ажура выпустил из рук клочок бумаги.

– И все в один город, в Анк-Морпорк, – сказал он упавшим голосом и вздохнул. – Ай, какая была бы добыча!

М'Бу почесал голову и поглядел на тяжелые облака, что собирались над горой Ф'тванга. Скоро по сухому вельду прокатит грозовая колесница.

Потом он нагнулся и подобрал с земли прутик.

– Что ты делаешь? – спросил Ажура.

– Рисую карту, хозяин, – ответил М'Бу.

Ажура покачал головой:

– Не утруждай себя, мальчуган. До Анка – три тысячи миль, согласно моим подсчетам. Зря я размечтался. Слишком много миль, слишком мало слонов.

– Мы бы могли пройти через равнины, хозяин, – возразил М'Бу. – На равнинах много слонов. Пошлем вперед себя гонцов. Мы бы по пути собрали много слонов, это не очень трудно. Все равнины уставлены этими проклятыми тварями.

– Нет! Нам пришлось бы идти вкруговую, по берегу, – сказал торговец, проведя по песку длинную кривую линию. – Потому что здесь, – он постучал по высохшей земле, – джунгли, и здесь тоже джунгли. – Он снова постучал, слегка контузив высунувшегося кузнечика, который легкомысленно принял первое постукивание за начало дождя. – А в джунглях дорог нет.

М'Бу взял прутик и прочертил через джунгли прямую линию.

– Тысяча слонов, хозяин, не больно-то думает о дорогах!

Ажура на минуту задумался. Потом взял прутик и нарисовал зубчатую линию около джунглей.

– Но здесь Горы Солнца, – сказал он. – Очень высокие горы. Много глубоких ущелий. И никаких мостов!

М'Бу взял прутик, ткнул им в джунгли и усмехнулся.

– Я знаю одно хорошее место, хозяин. Там только что выкорчевали много леса – первый сорт, хозяин.

– Да? Хорошо, мальчик, но кто будет поднимать его в горы?!

– Знаешь, хозяин, в ту сторону как раз пойдет тысяча больших сильных слонов.

И М'Бу снова осклабился. В его племени было принято затачивать зубы до игольной остроты[14]14
  Вовсе не по религиозным соображениям. Просто им нравился эффект, который производила такая улыбка.


[Закрыть]. Он вернул хозяину прутик.

Челюсть Ажуры медленно опускалась.

– Клянусь Семью Лунами Назрима, – выдохнул он, – у нас что-то может получиться. Если мы пойдем так, нам нужно будет пройти всего тысячу триста – тысячу четыреста миль. А может, и меньше. Да. Попробовать стоит.

– Согласен, хозяин.

– Знаешь, мне всегда хотелось сделать в жизни что-то значительное. Что-то настоящее, – продолжал Ажура. – Что за жизнь – страус здесь, жираф там… Человека помнят не по таким делам. – Он устремил взгляд к пурпурно-серому горизонту. – Вот я и думаю: ведь можно попробовать, а?

– Ну конечно, хозяин.

– И прямиком через горы!

– Конечно, хозяин.

Если очень пристально вглядываться, можно было различить, как над пурпурно-серым проходит белая кайма.

– Это очень высокие горы, – сказал Ажура, и в голос его закралось сомнение.

– Склон ведет вверх, склон ведет вниз, – философски ответствовал М'Бу.

– И то правда, – согласился Ажура. – То есть в целом дорога получается ровная.

И он снова взглянул на горы.

– Тысяча слонов, – пробормотал он. – Знаешь, мальчуган, когда сооружали гробницу царя Леонида Эфебского, на перевозке камня работали сто слонов. А двести слонов, как рассказывает история, использовались на строительстве знаменитого дворца Рокси.

Вдалеке зарокотал гром.

– Тысяча слонов, – повторил Ажура. – Тысяча слонов. Хотел бы я знать, зачем может понадобиться тысяча слонов?

До самого вечера рассудок Виктора колебался на грани помешательства.

Были скачки, были смертоносные схватки – и постоянная путаница во времени. Эту путаницу Виктор так и не смог объяснить. По-видимому, позднее мембрану можно было разрезать и склеить заново так, чтобы события происходили в нужной последовательности.

А некоторые события не должны были происходить вовсе. Художник, к примеру, написал на одной карточке: «В Каролевском Дварце, Часам Пожже». Один час выпал из Времени просто так, за здорово живешь. Разумеется, Виктор понимал, что этот час вовсе не вырезали из его жизни острым ножом. Довольно часто нечто подобное случалось в книгах. Да и на сцене тоже. Как-то раз он был на представлении странствующей труппы, где действие чудесным образом перенеслось с «Поля битвы при Цорте» в «Эфебскую крепасть, той же ночью», – для чего понадобилось всего на минутку опустить занавес из парусины, из-за которого в зал долетали глухие звуки возни и перебранки, пока на сцене меняли декорации.

Но здесь все складывалось иначе. Здесь, сделав одну сцену, через минуту делали другую, действие которой происходило днем раньше и в другом месте. А все потому, что Достабль, не желая платить лишние деньги, взял в прокат палатки, предполагая одновременный клик обеих сцен. Тебе же следовало иметь в виду лишь Настоящее и постараться забыть обо всем остальном, а это крайне трудно – в особенности если все время ждешь это странное ощущение…

Оно так и не явилось. После очередной, довольно унылой сцены сражения Достабль объявил, что все, картинка закончена.

– А разве конец делать не будем? – спросила Джинджер.

– Вы сделали его утром, – ответил Солл.

– А-а!…

Воздух наполнился демоническим стрекотом, – бесенят выпустили из ящика, и теперь они сидели на краю своего обиталища, болтая маленькими ножками и пуская по кругу крохотную сигаретку. Статисты выстроились в очередь за расчетом. Верблюд лягнул вице-президента по верблюдам. Рукояторы смотали отрисованные мембраны на огромные бобины и разошлись в разные стороны, чтобы втайне, как водится у рукояторов, под покровом ночи, предаться ремеслу ножниц и клея. Мисс Космопилит, вице-президент по гардеробу, собрала костюмы и куда-то с ними уковыляла.

Несколько акров пустыря с чахлыми сорняками перестали быть волнистыми дюнами Великого Нефа и снова стали пустырем с чахлыми сорняками. У Виктора было чувство, что с ним происходит нечто подобное.

По одному и по двое со смешками и прибаутками разошлись создатели магии движущихся картинок, напоследок договариваясь о встрече у Боргля.

Джинджер и Виктор остались вдвоем в расширяющемся круге пустоты.

– Когда из нашей деревни уезжал цирк, я испытывала нечто подобное, – промолвила Джинджер.

– Достабль говорил, что завтра будем делать новую картинку, – сказал Виктор. – По-моему, он их придумывает прямо на ходу. Ну а мы с тобой свои десять долларов получили. За минусом комиссионных, причитающихся Гасподу, – добросовестно уточнил он. Глупо улыбаясь, он смотрел на свою партнершу. – Гляди веселей! Ты ведь делаешь то, что всегда хотела делать.

– Не говори ерунды. Два месяца назад я даже не знала о движущихся картинках. Их просто не существовало.

Они бесцельно брели в сторону города.

– И кем же ты хотела стать? – отважился спросить он.

Она пожала плечами:

– Не знаю. Знаю только, что дояркой мне быть никогда не хотелось.

Слово «доярка» было знакомо ему с детства. Виктор попытался связать отрывочные образы.