Текст книги "Движущиеся картинки"

Автор книги: Терри Дэвид Джон Пратчетт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Виктор успокоился, отдышался и неторопливо поплыл прочь от берега, за буруны. Вода была кристально чистой. Он видел, как отлого спускается дно, уходя – тут он вынырнул на поверхность глотнуть воздуха – в смутную синеву, в которой сквозь снующие стайки рыб проступали очертания разбросанных по песку бледных прямоугольных рифов.

Он нырнул и стал уходить под воду все глубже и глубже, пока не зазвенело в ушах. Громадный омар, каких он в жизни не видел, качнул в его сторону усами и, оттолкнувшись от рифа, ушел ко дну.

Виктор взмыл на поверхность и, хватая ртом воздух, поплыл к берегу.

Что ж, если не повезет в картинках, для рыбака тут возможности немалые, это уж точно.

И плавника хватает. По краю дюн громоздились обширные залежи готовых, ветром высушенных дров – такого количества дерева хватило бы, чтобы несколько лет отапливать весь Анк-Морпорк. А в Голывуде никому и в голову не придет разводить огонь – разве что для стряпни или для поддержания компании.

И, видимо, здесь побывала именно такая компания. Шлепая по мелководью к берегу, Виктор заметил, что в дальней части косы вынесенная морем древесина навалена не кое-как, а сложена аккуратными штабелями. Еще дальше виднелось грубое подобие очага.

Очаг был занесен песком. Должно быть, еще до Виктора на этой косе пытался кто-то жить, ожидая, когда ему улыбнется удача в лице движущихся картинок. Деревяшки, торчащие из-за припорошенных песком камней, выглядели так, точно кто-то нарочно поставил их здесь. Глядя на них со стороны моря, вполне можно было решить, что несколько балок, воткнутых в песок, образуют треугольный дверной проем.

Может, там и сейчас кто-то живет? И у него найдется что-нибудь попить?

Внутри действительно оказался человек. Но вода ему уже не требовалась, причем довольно давно.

Было восемь часов утра. Безама Плантера, владельца «Одиоза», одного из расплодившихся залов для показа картинок, разбудили громоподобные удары в дверь.

Ночь у Безама выдалась скверная. Жители Анк-Морпорка, как правило, благоволили к новшествам. Беда в том, что благоволение их длилось очень недолго. Первую неделю «Одиоз» процветал, во вторую неделю едва покрыл расходы, а теперь и вовсе захирел. На последнем показе накануне вечером публика состояла из одного глухого гнома и орангутана, пришедшего со своим арахисом. Доход Безама зависел в основном от продажи арахиса и попзёрна, а потому Плантер сейчас пребывал в самом дурном расположении духа.

Он открыл дверь и выглянул наружу слезящимися от недосыпа глазами.

– Закрыто до двух часов, – сказал он. – В два утренник. Тогда и приходи. Места любые.

И захлопнул дверь. Которая, ударившись о башмак Достабля, тотчас отлетела назад и стукнула Безама по носу.

– Я по поводу специального показа «Клинка страсти», – сказал Себя-Режу Достабль.

– Специального показа? Какого еще специального показа?

– Того специального показа, о котором я пришел поговорить.

– Никаких специальных клинков страсти мы не показываем. Мы показываем «Увлекательные…»

– Господин Достабль сказал, что вы показываете «Клинок страсти», – пророкотал чей-то голос.

Достабль прислонился в дверному косяку. Во дворе показался огромный обломок скалы. Судя по всему, в него лет тридцать без перерыва палили стальными ядрами. Скала согнулась пополам и нависла над Безамом.

И тот узнал Детрита. Все узнавали Детрита. Такого тролля трудно забыть.

– Да я слыхом не слыхивал…

Себя-Режу Достабль, ухмыляясь, вытащил из-под полы большой жестяной футляр.

– А это афиши, – сказал он, извлекая из футляра толстый белый рулон.

– Господин Достабль велел расклеить на стенке несколько штук, – с гордостью сообщил Детрит.

Безам развернул афишу. Выполненная в едко-слезоточивых тонах, она изображала Джинджер с надутыми губками и в весьма облегающей блузке, а также Виктора, который одной рукой вскидывает девушку на плечо, а другой отражает натиск целой коллекции чудовищ. И все это на фоне извергающихся вулканов, бороздящих небо драконов и пылающих городов.

– «Движущаяся Картинка, Каторую Не Сумели Запретить! – неуверенным голосом прочел Безам. – Апаляющие Приключения на Пылающей Заре Новаго Кантинента! Мущина и Женщина в Ахваченном Бизумем Мирре! При Участии **Делорес де Грех** в роли Женщины и **Виктора Мараскине** в роли Коэна-Варвара! ПРЕКЛЮЧЕНИЯ! АПАСНОСТИ!! СЛАНЫ!!! Скоро в синозалах!!!!»

Безам перечитал афишу.

– А что это за де Грехх в звездочках? – подозрительно спросил он.

– Это – суперзвезда, – ответил Себя-Режу Достабль. – Потому-то мы и поставили столько звезд – видишь? – Он придвинулся ближе и понизил голос до свистящего шепота. – Говорят, она – дочь клатчского пирата и его непокорной, строптивой пленницы, а он – сын… этого… как его… бунтаря-волшебника и вольной цыганки, танцовщицы фламинго.

– Вот это да! – невольно вырвалось у потрясенного Безама.

Достабль мысленно похлопал себя по плечу в знак одобрения. Он и сам изумился собственной выдумке.

– Думаю, примерно через час можно начинать показ, – сказал он.

– Так рано?! – удивился Безам.

На этот день у него был заготовлен к показу клик «Увликательное изучение ганчарного римесла». Хотя что-то смущало Безама в этом клике. Новое предложение показалось ему более заманчивым.

– Да, – уверенно заявил Достабль. – Его захочет увидеть тьма народу.

– Ну, не знаю… – усомнился Безам. – Публики в последнее время все убавляется.

– На эту картинку зритель пойдет, – заверил его Достабль. – Можешь мне поверить. Я разве когда-нибудь обманывал тебя?

Безам почесал в затылке.

– Ну… где-то месяц назад ты продал мне сосиску в тесте и сказал…

– Это был риторический вопрос, – оборвал его Достабль.

– Ага, – сказал Детрит.

Безам сник.

– А-а. Ну, тогда… Насчет риторического не знаю.

– Вот и ладно, – сказал Себя-Режу, ухмыляясь, как хищный, злонамеренный крокодил. – Открывай двери, а потом сиди себе да загребай денежки.

– Хорошо, – покорно отозвался Безам.

Достабль дружески обнял его за плечи.

– А теперь, – сказал он, – поговорим о процентах.

– Каких процентах?

– Сигару? – предложил Достабль.

Виктор медленно шел по безымянной главной улице Голывуда. Под ногтями у него был песок.

Его грызли сомнения в правильности того, что он сделал.

Быть может, человек этот был самым обычным стариком, что жил у моря и промышлял его дарами, который, однажды заснув, не сумел проснуться наутро, – хотя старый красный с золотом камзол с разводами грязи не самая обычная одежда для тех, кто промышляет дарами моря. Трудно сказать, сколько времени старик был мертв. Сухой воздух в сочетании с морской солью способствуют сохранению тканей – и старик действительно сохранился таким, каким, скорее всего, был при жизни, то бишь похожим на давно отпетого мертвеца.

Судя по виду хижины, море приносило старику весьма необычные дары.

Виктор подумал было поставить в известность местных жителей, однако едва ли во всем Голывуде отыскался бы человек, которого бы взволновала его находка. Пожалуй, на всем белом свете только одну персону могло интересовать, жив старик или умер. И уж он-то всегда первым узнает о смерти.

Виктор закопал тело в песке за хижиной…

Подняв голову, он увидел невдалеке заведение Боргля и решил рискнуть там позавтракать. К тому же ему надо было где-нибудь посидеть и полистать книгу.

Книги на песчаных косах – нечастое явление. И редко когда их находишь в руках мертвеца, лежащего в полуразрушенной хижине.

На обложке значилось: «Книга о Кине». На первой странице старательным, округлым почерком человека, для которого писание – редкий и тяжкий труд, было выведено: «Сие Хроника Хронителей Беверли-холма пириписанная мною Декканом Патамушто Старая савсем Развалилась».

Виктор осторожно переворачивал плотные страницы. Листы были густо покрыты почти одинаковыми записями. Дат не указывалось вовсе, однако это было не так и важно, поскольку один день мало чем отличался от другого.

«Встал. Схадил по нушде. Разлажыл кастер, абъявил Утрений Сианс. Завтракал. Сабирал дрова. Разлажыл кастер. Искал еды на холме. Савершил песнапение Вичернего Сианса. Ужин. Песнапение Начного Сианса. Пашел по нушде. Лек спать.

Встал. Пашел по нушде. Расжег агонъ, агласил Утрений Сианс. Завтракал. Рыбак Круллет аставил 2 сдаравущих марских окуня. Сабирал драва. Правасгласил Вичерний Сианс, направил агонъ. Пребирал в доме. Ужин. Савершил песнапение Начного Сианса. Лек спать. Встал в Полначъ, схадил по нушде, праверил агонь, но дров хватало».

Боковым зрением Виктор заметил официантку.

– Вареное яйцо можно?

– Рагу. Из рыбы.

Он поднял голову и встретил горящий взгляд Джинджер.

– Не знал, что ты еще и официантка, – сказал он.

Она сделала вид, что протирает солонку.

– Я тоже не знала. До вчерашнего дня. Та официантка, что дежурила здесь в утреннюю смену, попала в картинку, которую делают «Алхимики Бразерс». Правда, повезло мне? – Она передернула плечами. – А вот повезет ли мне еще раз, узнаем чуть позже. Может, и во вторую смену придется дежурить.

– Пойми, я не…

– Рагу. Бери или проваливай. Сегодня утром пользуются спросом оба варианта.

– Пожалуй, возьму. Представляешь, вот эту книгу я нашел в руках…

– Болтать с клиентами не разрешается. Эта работа не самая лучшая в городе, но терять ее я не намерена, – отрезала Джинджер. – Одно рагу из рыбы – правильно?

– Правильно. Извини.

Он заново начал перелистывать прочитанные страницы. Итак, перед Декканом был Тенто, который точно так же трижды в день совершал песнопения, иногда получал в подарок рыбу и столь же неукоснительно ходил по нужде, хотя в последнем он либо был не столь педантичен, как Деккан, либо по какой-то причине не всегда считал эти события достойными занесения в летопись. А перед Тенто песнопения совершал некто Мегеллин. На этой косе сменилась целая вереница песнопевцев, однако, пролистывая книгу к началу, несложно было убедиться, что ранее они составляли целую группу. Чем ближе к началу, тем более официальными становились записи. И более сложными. Казалось, они были записаны каким-то особым шифром, который представлял собой ячейки из маленьких, но витиеватых картинок.

На стол перед ним плюхнулась миска с каким-то первобытным бульоном.

– Послушай, – сказал он, – когда ты заканчиваешь?

– Никогда, – ответила Джинджер.

– Я только хотел спросить, не знаешь ли ты…

– Не знаю.

Виктор всмотрелся в мутную поверхность так называемого рагу. Видимо, Боргль руководствовался принципом, что любая извлекаемая из воды живность является рыбой. В миске плавало нечто лиловое. С десятью щупальцами, не меньше.

Тем не менее Виктор съел все. Завтрак стоил ему тридцать пенсов.

Джинджер, которая делала что-то у стойки, упорно светила ему спиной – как Виктор ни крутился, он видел только ее спину, хотя девушка, казалось, не двигалась вовсе. Убедившись в тщетности своих попыток, Виктор отправился искать работу.

За всю свою жизнь он ни разу толком не работал. Работа всегда случалась с остальными, но только не с ним.

Безам Плантер поправил лоток, висящий на шее жены.

– Ну вот, – сказал он. – Ничего не забыла?

– Попзёрн совсем размяк, – ответила она. – И сосиски постоянно остывают.

– Будет темно, дорогая. Никто не заметит.

Он игриво щелкнул лямкой и отступил на шаг.

– Давай, – сказал он. – Ты помнишь, что надо делать. В середине я останавливаю картинку и вставляю карточку: «Не Хатите ли Папробовать Прахладный Асвижающий Напиток и Попзёрн?» Тогда ты выходишь вон из той двери и идешь по проходу.

– Заодно можешь упомянуть о прохладных, освежающих сосисках, – заметила госпожа Плантер.

– И знаешь, наверное, тебе не стоит пользоваться факелом, когда ты рассаживаешь людей по местам. Эти пожары уже надоели.

– А так я в темноте ничего не вижу.

– Да, но вчера вечером мне пришлось возвращать одному гному деньги. Ты же знаешь, как трепетно они относятся к своим бородам. В общем, сделаем так, дорогая. Я дам тебе саламандру в клетке. Они с самого рассвета сидят на крыше, так что готовы к употреблению.

Ящерицы дремали на дне своих клеток; тела их, поглощая свет, мелко колыхались. Отобрав шесть самых налившихся особей, Безам крайне осторожно спустился в проекционную будку и разместил их в соответствующем ящике. Смотал на бобину картинку, врученную Достаблем, и всмотрелся в непроницаемый мрак зала.

Что ж, поглядим, будет ли хоть сколько-нибудь зрителей.

Зевая, Безам зашаркал к дверям.

Поднялся на носки и дернул засов.

Наклонился и лязгнул другим засовом.

Открыл двери.

– Давайте, давайте, – ворчливо сказал он. – Можно уже захо…

Очнулся Безам в проекционной будке. Перепуганная госпожа Плантер обмахивала мужа фартуком.

– Что случилось? – пролепетал он, пытаясь отогнать воспоминания о перепрыгивающих через него ногах.

– Аншлаг! – сообщила госпожа Плантер. – И есть еще желающие! Очередь на всю улицу! А все из-за проклятых афиш!

Безам поднялся на ноги – может, чуточку нетвердо, зато бесконечно решительно.

– Заткнись, женщина! – прикрикнул он. – Ступай на кухню и нажарь попзёрна. Потом возвращайся сюда и помоги мне переписать табличку. Если есть очередь на пятипенсовые места, значит, будет спрос и на десятипенсовые!

Он закатал рукава и ухватился за ручку проекционного ящика.

В первом ряду восседал библиотекарь с пакетом арахиса на волосатых коленях. Спустя несколько минут он бросил жевать. Разинув пасть, он пялился, таращился и глазел на мелькающие картинки.

– Покараулить лошадь, господин? Госпожа?

– Нет!

К полудню Виктор заработал два пенса. Дело объяснялось вовсе не тем, что люди обзавелись новой породой лошадей, не нуждающихся в присмотре; просто они не желали, чтобы за животными присматривал именно Виктор.

Чуть позже с другого конца улицы к нему приблизился скрюченный человечек, ведя на поводу четырех лошадей. Виктор лицезрел его уже несколько часов, искренне недоумевая, как могут подъезжающие люди приветливо улыбаться этому сморщенному лилипуту и тем более доверять ему своих лошадей. Однако дела у него шли очень бойко, а вот широкие плечи Виктора, его красивый профиль и честная, открытая улыбка никак не благоприятствовали успеху в ремесле караульщика лошадей.

– Ты, верно, новичок в этом деле? – спросил человечек.

– Ага, – признался Виктор.

– То-то я и вижу. Выжидаешь, небось, шанса прорваться в картинки? – Он ободряюще улыбнулся.

– Да нет… В общем-то, я уже прорвался, – признался Виктор.

– Тогда почему ты здесь?

Виктор пожал плечами:

– С другой стороны выскочил.

– Понятно… Дагосподин, благодарюгосподин, берегивасбогигосподин, исполнювточностигосподин, – быстро проговорил человечек, принимая очередные поводья.

– Тебе, я так понимаю, помощник не нужен? – без особой надежды спросил Виктор.

Безам Плантер молча взирал на громоздящуюся перед ним горку монет. Себя-Режу Достабль сделал движение рукой, и гора явно уменьшилась – хотя по-прежнему могла считаться самой большой горой монет, какую Безам когда-либо видел наяву.

– А мы все продолжаем крутить ее каждую четверть часа! – завороженным шепотом произнес Безам. – Пришлось нанять мальчишку, чтобы он вертел ручку! Даже не знаю, что буду делать с такими деньжищами.

Достабль потрепал его по плечу.

– Купи помещение побольше, – посоветовал он.

– Да я вот и думаю, – кивнул Безам. – Точно. Что-нибудь этакое, с шикарными колоннами у входа. Моя дочь Каллиопа неплохо играет на органе – получилось бы хорошее сопровождение. И побольше позолоты и этих… кудрявых…

Взор его затуманился.

Так она завладела еще одним умом.

Голывудская греза.

…То будет настоящий дворец, подобный сказочному Рокси в Клатче или богатейшему на свете храму. И прекрасные рабыни будут разносить там арахис и попзёрн, а Безам Плантер – собственнически прохаживаться в красном бархатном камзоле с золотой тесьмой…

– А? – шепотом переспросил он. На лбу его выступили бисерины пота.

– Ухожу, говорю, – повторил Достабль. – Когда занимаешься движущимися картинками, надо, соответственно, двигаться.

– По мнению госпожи Плантер, надо бы побольше картинок сделать с этим молодым человеком, – сказал Безам. – Весь город только о нем и судачит. Она утверждает, будто некоторые дамы лишались чувств, когда ловили на себе его обжигающий взор. Сама госпожа Плантер смотрела картину уже пять раз, – добавил он с оттенком подозрительности. – А эта девушка?! С ума сойти!

– Не беспокойся, – надменно ответил Достабль. – Они у меня…

Внезапное сомнение промелькнуло на его лице.

– До встречи, – поспешно бросил он и шмыгнул за дверь.

Оставшись в одиночестве, Безам обвел взглядом затянутые паутиной темные углы «Одиоза», которые его распаленное воображение тут же заставило пальмами в кадках, увило золотыми гирляндами и набило пухлыми херувимами. Под ногами хрустели шелуха от арахиса и пакеты из-под попзёрна. «Надо сказать, чтобы к следующему сеансу обязательно прибрали, – подумал он. – Эта обезьяна наверняка опять будет первой в очереди».

Теперь взгляд его упал на афишу «Клетка страсти». Просто поразительно. Слонов и вулканов нет и в помине, чудовища представлены всего лишь троллями со всякими нашлепками, но когда появился этот крупный план, тут уж… все мужчины ахнули, а потом ахнули все женщины… Ни дать ни взять – магия. Безам с усмешкой взглянул на лица Виктора и Делорес.

Интересно, что эти двое сейчас поделывают? Небось, едят икру из золотых тарелок и восседают на бархатных подушках.

– Ты, парень, похоже, совсем сдал, – сказал караульщик лошадей.

– Боюсь, не понимаю я в этом деле, – признался Виктор.

– О, караулить лошадей – дело тонкое, – заметил человечек. – Нужно научиться быть подхалимом и при этом подшучивать над людьми, но так, чтобы они не обижались. Понимаешь, люди отдают тебе лошадей не потому, что очень хотят, чтобы ты их сторожил, а потому, что им нравится отдавать их сторожить. Вот так-с.

– Что – вот так-с?

– Им нужно, чтобы их как-нибудь развлекли при встрече, хочется перекинуться двумя-тремя словечками, – пояснил караульщик. – А поводья держать всякий умеет.

Виктор начал прозревать:

– Значит, это – представление.

Караульщик с лукавым видом растер нос, цветом и формой похожий на большую клубничину.

– Именно! – подтвердил он.

В Голывуде вовсю полыхали факелы. Виктор пробирался сквозь толпу на главной улице. Двери всех трактиров, всех таверн, всех лавок были распахнуты настежь. Между ними колыхалось людское море. Подпрыгнув, Виктор попытался обозреть толпу.

Ему было одиноко, неприютно и грустно. Хотелось поговорить, но той, с кем он хотел поговорить, здесь не было.

– Виктор!

Он быстро обернулся. Тролль Утес надвигался на него подобно горному обвалу.

– Виктор! Друг!

Кулак, размером и твердостью напоминающий пьедестал памятника, игриво замолотил по его плечу.

– А, привет, – слабым голосом отозвался Виктор. – Э-э-э… Ну, как дела, Утес?

– Здорово! Просто здорово! Завтра снимаем «Грозу из Троллевой долины».

– Рад за тебя.

– Ты принес мне удачу, – громыхал Утес. – Утес. Вот это имя! А ну, пойдем-ка выпьем!

Виктор принял приглашение. Правда, особого выбора у него не было, так как Утес, ухватив его за руку и рассекая толпу, полуповел, полуповолок его к ближайшей двери.

Вывеска отливала голубым сиянием. Почти все анк-морпоркцы умеют читать по-тролльски – язык этот очень доступный. Острыми рунами на вывеске было вырублено: «Голубая Лава».

Это был троллев трактир.

Дымно полыхающие очаги позади стойки, сложенной из каменных плит, служили единственными источниками света. Они озаряли трех троллей, наяривающих на… по-видимому, на каких-то ударных, но каких именно, Виктор разглядеть не мог, поскольку децибелы уже достигли того уровня, когда звук становится плотной материальной силой, заставляющей вибрировать глазные яблоки. Потолок тонул в дыму.

– Что будешь пить? – прокричал Утес.

– Можно я не стану заказывать расплавленный металл? – нерешительно проблеял Виктор. Чтобы его расслышали, блеять пришлось во всю глотку.

– У нас тут есть и людские напитки, – проорала служившая за стойкой троллиха.

Именно троллиха, сомневаться не приходилось. Существо это явно принадлежало к женскому полу. Своими формами троллиха немного напоминала статуи богини плодородия, высеченные пещерными людьми из камня много тысяч лет тому назад, но более всего она была похожа на подножие скалы.

– Мы тут без предрассудков, – пояснила она.

– Тогда мне пива.

– И «серный цвет» с газированной лавой, Рубина, – добавил Утес.

Теперь, когда глаза его привыкли к сумраку, а барабанные перепонки милосердно утратили всякую чувствительность, Виктор мог оглядеться по сторонам.

За длинными столами вокруг восседали всевозможные тролли. Изредка встречались вкрапления гномов, что было крайне необычным зрелищем. Гномы с троллями уживались, как… как… в общем, как гномы с троллями. У себя в горной стране они вели бесконечную, неугасаемую вендетту. Да, Голывуд все ставит с ног на голову.

– Мы можем с тобой спокойно поговорить?! – прокричал Виктор в остроконечное ухо Утеса.

– Еще бы! – Утес поставил стакан на стол. Из стакана торчал лиловый бумажный зонтик, съежившийся от жара.

– Ты где-нибудь видел Джинджер?! Помнишь ее?! Джинджер?!

– Она работает у Боргля!

– Но только по утрам! Я туда заглядывал. А чем она занимается в свободные часы?

– Откуда мне знать, кто чем занимается?

Оркестрик, гремевший до этой минуты в клубах дыма, внезапно смолк. Один из троллей схватил небольшой булыжник и начал тихонько им постукивать. Возник медленный, липучий ритм, стелющийся по стенам подобно дыму. А из дыма, в свою очередь, подобно галиону из тумана возникла Рубина. На шее у нее было нелепое боа из перьев, похожее на континентальное течение с множеством завихрений.

Рубина запела.

Тролли в почтительном молчании застыли. Немного погодя Виктор услышал сдавленное рыдание. По отрогам Утеса катились слезы.

– О чем эта песня? – прошептал Виктор.

Утес наклонился к его уху.

– Это старинная народная песня троллей, – ответил он. – Про Яшму и Янтаря. Они были… – Он поискал слова, неопределенно поводя руками. – Друзьями. Как сказать?… Хорошими друзьями?

– Понимаю, – сказал Виктор.

– И вот однажды Яшма принесла своему троллю в пещеру вкусный обед и увидела его… – Утес изобразил руками приблизительные, но вполне понятные движения. – …С другой троллихой. Тогда она идет домой, берет свою дубину, идет обратно и забивает его насмерть – бум, бум, бум! Потому что он был ее тролль, он некрасиво с ней поступил. Очень романтическая песня.

Виктор не отрываясь смотрел, как Рубина, небольшая гора на низенькой четырехколесной платформе, плавно спустилась с крохотной сцены и заскользила между столиками. «В ней тонны две, не меньше, – подумал он. – Если она вздумает сесть ко мне на колени, меня придется скатывать в трубку, как коврик».

– Что она сказала тому троллю? – спросил он Утеса, когда по комнате пророкотала волна басовитого смеха.

Тролль почесал нос.

– Словесная игра, – пояснил он. – Как перевести, сам не знаю. Приблизительно она сказала: «Я правильно понимаю, что легендарный Скипетр Магмы, Король Гор, Сокрушитель Тысяч, нет, Десятков Тысяч, Правитель Золотой Реки, Хозяин Мостов, Покоритель Темных Пещер, Истребитель Многих Врагов, – он перевел дыхание, – спрятался у тебя в кармане или ты просто рад видеть меня?»

Виктор наморщил лоб.

– Что-то я не совсем… – сказал он.

– Может, я плохо перевел. – Утес отхлебнул расплавленной серы. – Я слышал, «Алхимики Бразерс» ищут…

– Утес, а ты не чувствуешь, что все здесь как-то неладно? – взволнованно заговорил Виктор.

– Что именно?

– Ну, все точно… как бы это сказать?… тужатся и пузырятся. Никто не ведет себя нормально. К примеру, тебе известно, что здесь когда-то был большой город? Там, где сейчас море. Огромный город. И он просто исчез с лица Диска!

Тролль задумчиво потеребил нос. Нос его был похож на первый топор неандертальца.

– Подумай, как ведет себя здешний народ! – продолжал Виктор. – Как будто весь белый свет только и должен думать о них самих и об их прихотях.

– А я вот думаю… – начал Утес.

– Что? – спросил Виктор.

– Я вот думаю – может, мне подправить нос? У моего двоюродного брата Брекчии есть знакомый каменщик. Он так ему уши подровнял – загляденье. Ты как считаешь?

Виктор таращился на него во все глаза.

– Понимаешь, с одной стороны, он у меня слишком большой, а с другой стороны – это типичный нос тролля. Верно вроде, да? Понимаешь, одни говорят – станешь выглядеть лучше, а другие – в нашем деле, мол, самое лучшее казаться как можно троллистее. Морри вон подправили нос цементом, так у него теперь такое лицо, что темной ночью встретишь – не обрадуешься. Как думаешь? Я очень ценю твое мнение – ты человек с понятиями.

Он улыбнулся Виктору приветливой кремнистой улыбкой.

– У тебя роскошный нос, – помолчав, ответил Виктор. – Имея в качестве опоры такого как ты, он далеко пойдет.

Утес широко улыбнулся и отхлебнул еще серы, потом вытащил из стакана стальную мешалку и слизнул с нее аметист.

– Ты действительно считаешь… – начал было Утес, но вдруг обратил внимание на некую пустоту в пространстве.

Виктор исчез.

– Ни про кого и ни про чего я не знаю, – пробурчал конюший, искоса поглядывая на нависающую громаду Детрита.

Достабль пожевал сигару. Путь из Анка был нелегким, даже во вновь приобретенной карете. К тому же он не успел пообедать.

– Высокий такой парень, слегка придурковатый, с тонкими усиками, – сказал он. – Ведь он работал на тебя, верно?

Караульщик лошадей сдался.

– Хорошего караульщика из него все равно не выйдет. Потому как на первое место ставит работу, – проворчал он. – Небось, пошел куда-нибудь поесть.

Виктор сидел в темном переулке, прислонившись спиной к стене, и пытался думать.

Он вспомнил, как однажды, будучи еще мальчишкой, слишком долго пробыл на солнце. После этого он чувствовал себя примерно так же, как сейчас.

Возле него в утоптанный песок шлепнулся с мягким звуком какой-то предмет.

На песке лежала шляпа. Виктор широко раскрыл глаза.

Потом кто-то заиграл на губной гармошке. Получалось неважно. Ноты по большей части были фальшивы, а те, что были верны, звучали надтреснуто. Мелодии же было ровно столько, сколько мяса обычно кладут в столовые котлеты.

Виктор вздохнул, порылся в кармане и вытащил пару пенсов. Бросил их в шляпу.

– Да-да, – сказал он, – очень хорошо. А теперь иди своей дорогой.

И тут он вдохнул престранный запах. Именно так пахнет ветхий, слегка отсыревший коврик из детской.

Виктор поднял глаза.

– Ну, гав, что ли? – сказал Чудо-Пес Гаспод.

В заведении Боргля решили устроить салатный день. До ближайшей фермы, выращивающей салат, было тридцать душераздирающих миль.

– Что это такое? – спросил тролль, приподнимая с тарелки что-то хлипкое и бурое.

Фрунткин, заведующий экспресс-заказами, рискнул высказать предположение.

– Сельдерей, кажется? – Он сощурил глаза. – Точно – сельдерей.

– Да он же бурый.

– Так и есть. Абсолютно верно! Зрелый сельдерей всегда бурый, – поспешно заявил Фрунткин. – Сразу видно, что зрелый, – добавил он.

– Он должен быть зеленым.

– Это ты путаешь с помидорами, – уверенно сказал Фрунткин.

– Ну да! А это что за слякоть? – поинтересовался кто-то из очереди.

Фрунткин выпрямился во весь свой рост.

– А это, – объявил он, – муайонез. Я его сам сделал. Точно по книге, – с гордостью пояснил он.

– Оно и видно, – сказал посетитель, тыкая в тарелку пальцем. – А масло, яйца и уксус, очевидно, не понадобились?

– Специалитэ де ля муазон, – старательно выговорил Фрунткин.

– Это как угодно, – заметил посетитель. – Только оно, похоже, собирается напасть на мой салат.

Фрунткин гневно сжал половник.

– Послушай, ты… – начал он.

– Ничего, все обошлось, – успокоил потенциальный клиент. – Улитки взяли его в защитное кольцо.

В эту минуту в дверях возникла суматоха. Тролль Детрит прокладывал дорогу для себя и для спешащего следом Достабля.

Тролль плечом отодвинул очередь в сторону и угрюмо уставился на Фрунткина.

– Господин Достабль хочет поговорить с тобой.

С этими словами тролль протянул руку над стойкой, ухватил гнома за рубашку со следами от множества экспресс-заказов, поднял в воздух и, хорошенько качнув, явил на глаза своему патрону.

– Кто-нибудь видел здесь Виктора Тугельбенда? – спросил Себя-Режу. – Или эту девчонку, Джинджер?

Фрунткин разинул было рот, собираясь выругаться, но вовремя передумал.

– Парень был здесь всего полчаса назад, – пропищал он. – А Джинджер работает в утреннюю. Куда она уходит потом, не знаю.

– А куда пошел Виктор? – спросил Себя-Режу.

И вытащил из кармана мешочек. Что-то звякнуло. Глаза Фрунткина отреагировали на мешочек, как железные шарики реагируют на присутствие мощного магнита.

– Не знаю, господин Достабль. Он ушел сразу, как только узнал, что ее здесь нет.

– Ладно, – сказал Себя-Режу Достабль. – Если его снова увидишь, скажи, что я его ищу, потому что хочу сделать из него звезду, – понял?!

– Звезду. Понял, – ответил гном.

Достабль сунул руку в мешочек и достал монету в десять долларов.

– А теперь я хочу заказать обед на вечер.

– Обед. Понял, – повторил Фрунткин.

– Бифштекс и креветки, пожалуй, – сказал Достабль. – С самыми свежими овощами. А на десерт – клубнику со сливками.

Фрунткин не сводил с него глаз.

– Э-э-э… – начал он.

Детрит ткнул в него пальцем так, что бедный гном закачался взад-вперед.

– А мне, – сказал тролль, – приготовишь хорошо выветренный базальт со свежевырубленным конгломератом обломочного песчаника. Запомнил?

– Э-э-э… да, – ответил Фрунткин.

– Поставь его на место, Детрит. Он и так тут болтается как неприкаянный, – сказал Достабль. – И поставь осторожно. – Тут он заметил насторожившиеся лица клиентов заведения. – Запомните все: я ищу Виктора Тугельбенда. Хочу сделать из него звезду. Если кто увидит его, скажите ему об этом. Да, Фрунткин, бифштекс – с кровью.

И он зашагал к двери.

После его ухода шум разговоров накатил подобно морскому прибою.

– Сделает для него звезду?! На кой ляд парню звезда?

– Начнем с того, что звезды вообще нельзя делать… Они, как бы сказать, сами по себе висят на небе, тогда как…

– Да нет, он же сказал не «для него», а «из него»! Понимаете, из него самого! Это его Достабль превратит в звезду.

– Как человека можно превратить в звезду?

– Не знаю! Может, их сначала сжимают до совсем малого объема, а потом они взрываются, превращаясь в шар пылающего водорода?

– Кошмар какой…

– Да уж! А этот тролль, он вообще как – опасный?

Виктор внимательно оглядел собаку.

Возможно ли, что это она заговорила с ним? Наверное, ему просто почудилось. Но ведь в тот, прошлый раз она действительно говорила!

– Ну и как тебя зовут, милый? – спросил Виктор, рассеянно потрепав пса по голове.

– Гаспод, – последовал ответ.

Рука Виктора замерла в воздухе.

– Два паршивых пенса, – со скукой в голосе произнес пес. – Единственная в мире собака, умеющая играть на губной гармошке. И всего два паршивых пенса.