Текст книги "Вещие сестрички"

Автор книги: Терри Дэвид Джон Пратчетт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

– А теперь на обувь его посмотри, – продолжала разбор нянюшка, – ты видала, чтобы настоящий король в такой обуви на люди вышел?

Труп сделал попытку переместить злополучную обувку за картонный кустик.

Матушка, в душе которой, по-видимому, пустили первые всходы семена небольшой победы, одержанной ею вместе со старой приятельницей над лицемерами и лжецами, извлекла из котомки яблоко и принялась с обновленным интересом следить за развитием событий на сцене. Взбудораженная психика Маграт начала успокаиваться, и сама она уже готова была сосредоточиться на пьесе, как вдруг ее усердные попытки отгородиться от тлетворной желчи неверия рассыпались в прах, когда слева от нее раздался вопрос:

– А это еще что за явление?

Маграт перевела дыхание.

– Дело вот в чем. Этот человек полагает, будто этот парень – принц, хотя на самом деле он – дочка второго короля, но переодетая мужчиной, – выпалила она на одном дыхании.

Матушка молчала. Облик актера стал предметом самого придирчивого разбора.

– Он и есть мужчина, – наконец заключила она. – Правильно думает. Мужчина в соломенном парике. Только говорит почему-то пискляво.

Маграт затрепетала. Ей, конечно, были знакомы некоторые условности сценического искусства. И в предвкушении этого явления ее сердце весь день ныло от ужаса. Ибо матушка Ветровоск была из тех, что всегда занимают недвусмысленную позицию.

– Ты права, – кивнула Маграт, отдавая себя на заклание. – Но таковы каноны театра. Женщин всегда играют только мужчины.

– Это еще почему?

– Потому что женщинам нельзя появляться на сцене, – прикрыв глаза, пискнула Маграт.

Каково же было ее изумление, когда спустя минуту она поняла, что ожидаемая буря так и не разразилась. Маграт скосила глаза влево.

Матушка, не сводя глаз со сцены, мирно жевала яблочный огрызок.

– Вечно ты всех взбаламутишь, Эсме, – вдруг сказала нянюшка Ягг, которая также знала о недвусмысленности матушкиной Позиции. – По-моему, неплохо. Мне даже нравится.

Вдруг кто-то сидящий сзади дотронулся до матушкиного плеча и произнес:

– Извините, пожалуйста, нельзя ли вас попросить снять шляпу?

Поворот, который предприняла матушка, протекал настолько медленно, что казалось, будто она запустила в ход некий крохотный, невидимый моторчик. Однако, выйдя на заданные рубежи, она одарила докучливого типа страшным стокиловаттным взором ярко-голубых глаз. Тип сразу зачах, обмяк и осел, причем физиономия его в точности передала все три стадии перевоплощения.

– Нельзя, – последовал ответ. С минуту театрал обдумывал открывающиеся перед ним возможности.

– Хорошо, – в конце концов выдавил он.

Матушка, задержав взор на еще одно мучительное мгновение, все же решила возобновить просмотр спектакля. Повернувшись, она повелительно кивнула актерам, которые, позабыв о ролях, во все глаза таращились на нее.

– Что уставились? – рявкнула она. – Давайте дальше.

Нянюшка Ягг передала ей вторую котомку:

– На, отведай конфеток.

Если бы у этого театра были своды, то под ними обязательно воцарилась бы чарующая тишина. Тишина эта время от времени прерывалась сдавленными репликами актеров, которые не смели оторвать взоры от ощерившейся матушки, а также эхом обсасывания двух вареных мятных конфеток.

Внезапно голосом до того чеканным, что один из актеров даже выронил свой деревянный меч, матушка изрекла:

– Смотрите, сбоку еще один спрятался. Бормочет чего-то себе под нос.

– Это суфлер, – пояснила Маграт. – Он подсказывает им реплики.

– А сами они не знают, что говорить?

– Видимо, кое-кто постоянно отвлекает их, – с горечью промолвила Маграт.

Матушка пихнула в бок нянюшку Ягг:

– Слушай, что здесь творится, а? Растолкуй мне, зачем столько королей и прочего народу понабежало?

– А это они тут поминки справляют, – живо разъяснила нянюшка Ягг. – По королю мертвому, который в обувке драной был, только теперь он под солдата работает, а все остальные речи толкают – какой хороший, мол, король у нас был – и спрашивают, кто ж его прикончить посмел.

– Ты точно уверена? – мрачно переспросила матушка. Она окинула взглядом актеров, вычисляя преступника. И долго не сомневалась.

Черная шаль взметнулась над матушкиными плечами, словно крылья несущего возмездие ангела, спустившегося с небес, дабы карающим мечом истребить ложь, лицемерие, скудоумие и притворство. Матушка сейчас казалась вдвое крупнее против своих действительных объемов. Клеймящий перст указал на виновного.

– Этот вот! – пророкотала она. – Вот вам убийца! Это он его кинжалом пырнул. Теперь не отвертишься, душегуб!

В шеренгах театралов, продвигавшихся к выходу, преобладал самый благодушный настрой. Во-первых, порадовала сама пьеса, даже с учетом того, что многие перипетии драмы ускользнули от их внимания. Во-вторых, под конец действия им удалось вдосталь потешиться: все до одного короли разом сиганули со сцены, а к подмосткам выскочила какая-то особа в черном и начала орать благим матом. Этот финал вполне покрывал пару грошей, что брали при входе.

Но три зрительницы не торопились покидать театр, продолжая оживленно обсуждать постановку.

– Слушай, а где они столько разных королей и господ набрали? – не унималась матушка. – Я всегда думала, что такие люди без дела не шляются. Сидят на тронах, правят и все такое прочее.

– Все совсем не так, – уныло протянула Маграт. – Мне кажется, что ты до сих пор кое-чего не поняла.

– Нет, я все-таки докопаюсь! – бушевала матушка.

В подтверждение своих слов она вскарабкалась на сцену и отшвырнула в сторону декорации из мешковины.

– Слушай, ты! – крикнула она. – Это ведь ты трупом прикидывался!

Злополучный труп, который, желая укрепить расшатавшиеся нервы, уплетал бутерброд с ветчиной, грохнулся со стула и повалился на спину.

Затем настал черед картонного кустика. Матушкин башмак пропорол его насквозь.

– Ну что? – провозгласила она почти плотоядно, обращаясь к окружающим. – Все подделка! Фальшивка! Тут краска, там палки, а сзади бумага наклеена.

– Чем могу помочь вам, многоуважаемые?

Голос, произнесший эти слова, обладал дивным, раскатистым выговором, позволявшим ему журчать и искриться, тем более что окрашен он был в драгоценную палитру с преобладанием золотисто-коричневого отлива. Если бы Создатель Вселенной был наделен голосовыми связками, то одаривал бы слушателей чем-то сравнимым по сладкозвучию. Единственный изъян этого голоса заключался в том, что им немыслимо было, скажем, попросить пошуровать кочергой в топке, ибо уголья тут же превратились бы в алмазы.

А меж тем голос этот, по-видимому, принадлежал тучному здоровяку, чье лицо подверглось самому гнусному домогательству со стороны безобразных усищ. Красные штришки вен испещряли его щеки до того густо, что последние смахивали на подробнейшие карты двух городов. Что же касается носа, то им толстяк, наверное, за минуту до этой встречи толок клубнику в глубокой миске. Однако истрепанный жилет и дырявые башмаки он носил с апломбом, который почти убеждал, что всего минуту назад прачка забрала в стирку его подбитое дурностаем<Дурностай – небольшое существо, чья черно-белая шкурка пользуется традиционным спросом в меховом производстве. Являясь более осмотрительным сородичем лемминга, этот грызун если и скидывается со скал, то только с надежной страховкой >, отделанное бархатным сукном платье. В одной руке он держал полотенце, которым продолжал стирать с лица лоснящийся грим.

– Я тебя узнаю, – проговорила матушка. – Ты – убийца. – Покосившись на Маграт, она нехотя буркнула: – По крайней мере, выглядело все очень натурально.

– Очень рад. Редкая удача встретить подлинного и тонкого ценителя. Позвольте же отрекомендоваться: Ольвин Витоллер. Я своего рода управляю этой праздношатающейся ватагой, – произнес толстяк и, стянув с головы побитую молью шляпу, приветствовал ведьму учтивейшим поклоном, который скорее смахивал на некое физическое упражнение для любителей натуралистической топологии.

Шляпа, проделав головокружительную череду кульбитов и пируэтов, замерла застывшей капителью на вершине упершейся в небесный свод руки, тогда как одна нога Витоллера отъехала чуть назад. При этом оставшаяся часть туловища, включая голову, осела в подобострастном скольжении к коленам ошарашенной матушки.

– Ну-ну, мы все понимаем, – успокоила его матушка, с удивлением замечая, что в любимом платье ей вдруг стало как-то неуютно и жарковато.

– А и правда, ты молодцом смотрелся, – вмешалась нянюшка Ягг. – Когда ты на них набросился, я сразу подумала: вон какие слова благородные, значит, точно король.

– Мы извиняемся, что нечаянно вам помешали, – пропищала Маграт.

– Милостивые государыни, – начал Витоллер, – позволено ли будет мне донести до вас неслыханный восторг, каким преисполняется душа лицедея, когда он узнает о том, что в числе его публики нашлись натуры тонкие и чуткие, которые способны прозреть кристаллы духа, обитающие за смрадными пеленами грима?

– Считай, что позволено, – проговорила матушка. – Кто мы такие, чтобы запрещать тебе говорить?

Комедиант выпрямился, водворил на место шляпу и поймал матушкин взгляд. В течение последующей минуты они привередливо, почти нескромно изучали друг друга, как профессионал профессионала. Витоллер вынужден был уступить, хотя тут же заговорил с таким видом, словно вовсе и не участвовал в поединке:

– А теперь не могу ли я узнать, чем обязан визиту столь обворожительных дам?

В общем, он явно победил. Нижняя челюсть матушки отвалилась. Представься ей случай воздать хвалу собственной персоне, она бы никогда не отважилась перешагнуть за отметку «порядочная и отзывчивая». Нянюшка Ягг, при всей одутловатости, лицом больше смахивала на порядком ссохшуюся изюминку. Маграт Чесногк сравнение со стиральной доской если бы и не польстило, то и не обидело бы, – обеим была свойственна очаровательная незамысловатость натуры, а также опрятность, отдраенность и общая чистоплотность в сочетании с плоскогрудостью, которая, правда, в случае Маграт чуть нарушалась двумя крохотными бугорками. Матушка нутром чуяла, что в ход было пущено какое-то волшебство, однако не была уверена, что сможет назвать какое именно.

Дело было в голосе Витоллера. Все, о чем говорил комедиант, мгновенно преображалось.

«Только полюбуйтесь на этих двух, сразу хвосты распустили», – проворчала про себя матушка. Нахмурившись, она остановила собственную руку, которая вдруг вознамерилась пригладить торчащие во все стороны, словно железная стружка, кудряшки, и многозначительно откашлялась.

– Нам нужно побеседовать с тобой, господин Витоллер. – Матушка многозначительно ткнула пальцем в сторону актеров, которые, разбирая декорации, явно сторонились ревностной поклонницы сцены. Все же матушка сочла должным перейти на шепот. – Наедине, без посторонних.

– Сударыня, я весь к вашим услугам! – вскричал толстяк. – Что до меня, то я нынче обретаюсь вон в том достопочтеннейшем караван-сарае…

Ведьмы рассеянно оглянулись. В конце концов Маграт робко уточнила:

– Ты, наверное, имел в виду таверну?

Большая зала Ланкрского замка из всех щелей продувалась сквозняками, а у нового камергера двора имелись старые нелады с мочевым пузырем. В данную минуту камергер раболепно извивался под грозным оком ее светлости.

– Бесспорно. Их у нас хватает.

– И народ терпит их? Камергер кашлянул:

– Виноват?

– Люди их терпят?

– О да, с большой охотой, ваша светлость. Считается доброй приметой, если по соседству с вами обосновалась ведьма. Весьма доброй приметой.

– Отчего же?

Камергер чуть помешкал. Последний раз он обращался к ведьме за помощью после того, как занедужила его прямая кишка, что немедленно превратило уборную в его доме в одиночную камеру пыток. Пузырек с притираниями, который вручила ему ведьма, сумел в кратчайшие сроки рассеять злое заклятие.

– Если случится у человека какая болезнь или морока, куда ж ему, как не к ведьме, податься?

– В той стране, где я выросла, к ведовству относились менее снисходительно, – отрезала герцогиня. – На том же подходе мы будем настаивать и здесь. А ты немедленно раздобудешь для нас их адреса.

– Кого-кого, ваша светлость?

– Мы хотим знать, где они проживают. Полагаю, сборщики налогов смогут без труда указать, где нам их найти?

– А, ну да… – жалобно протянул камергер. Герцог подался чуть вперед на своем возвышении.

– Полагаю, они добросовестно платят налоги?

– Платить налоги – это не совсем по их части, ваша светлость…

Воцарилось долгое молчание.

– Да-да, продолжай, – наконец поощрил герцог.

– Сказать правду, ваша светлость, они их вроде как и не платят. Так у нас повелось… одним словом, покойный король… Нет, в общем, не платят.

Герцог положил руку на кулачок жены.

– Нам все понятно, – холодно ответил он. – Вопросов нет. Свободен.

Камергер, отвесив краткий, торопливый поклон, по-крабьи ретировался из залы.

– Да уж! – крякнула герцогиня.

– Ничего не скажешь! – подхватил герцог.

– Вот как твоя семья правила этим королевством! Умертвить кузена было твоим священным долгом. Того требовало попечение о благе рода человеческого. Слабый должен уступить дорогу сильному.

Герцог вздрогнул. Она не уставала напоминать ему об убийстве. Нельзя сказать, что герцог чурался убийства как такового, в особенности если совершалось оно другими людьми по его приказу, а сам он получал возможность лишь присутствовать при исполнении. Однако убийство собственного родича, к тому же исполненное самолично, крепко засело у него в горле… или – герцог задумался – в печенках.

– Истинная правда, – выдавил он. – Однако хоть на первый взгляд страна наша так и кишит ведьмами, отыскать среди них тех трех, что торчали тогда на торфяной пустоши…

– Их всех ждет одна судьба.

– Ну разумеется.

– А твоя судьба – в твоих руках.

– Знаю, любовь моя.

Она попала в точку. Его судьба и впрямь оказалась в его руках. Стоило на миг закрыть глаза, и он видел тело, что скатывалось по ступенькам лестницы. Но не чудится ли ему? Из темного угла залы до Флема явственно донеслось чье-то сиплое, сдавленное дыхание. Но они определенно остались в зале вдвоем. Итак, он взял судьбу в руки, и она решила остаться там навечно. Герцог пытался смыть кровавые подтеки. Словно, вытравив их, он избавится и от своей судьбы. Он тер, скреб, драил зловещие следы до тех пор, пока в утробе его не родился вопль отчаяния.

В общественных заведениях матушка так и не научилась чувствовать себя раскованно. Остолбенев, что солдат при команде «Смирно!», матушка сидела за стаканчиком портвейна с таким видом, словно тот был редутом, который она воздвигла между собой и соблазнами мира.

Стаканчик же нянюшки Ягг, с которым та как раз сейчас расправлялась, был, по подсчетам матушки Ветровоск, уже третьим за вечер, и ведьма с горечью убеждалась в том, что приятельница на всех парах мчится по колее, обещавшей в последний момент разгула вознести ее на стол, где нянюшка в таких случаях отплясывала народные танцы, щеголяя исподним бельем и зычно распевая «Вот только с ежиком вышел прокол».

На столе россыпью лежали медяки. Витоллер с женой, усевшись друг против друга, быстро пересчитывали монетки. Над мероприятием явно довлел дух соперничества.

Пока госпожа Витоллер выковыривала из-под пальцев мужа фартинги, матушка наблюдала за семейной парой. На вид госпожа Витоллер была женщиной смышленой, обходившейся с мужем что сердобольная овчарка с ягненком. На матримониальные хитросплетения у матушки выработался несколько созерцательный взгляд, взгляд астронома, обозревающего поверхности удаленных, чуждых нашему пониманию миров. Тем не менее у нее имелись собственные наработки относительно того, какой тип женщины должен составить счастье человека, подобного господину Витоллеру. По ее мнению, то был весьма своеобразный тип, наделенный неиссякаемыми запасами долготерпения вкупе с практической жилкой, а также весьма проворными пальчиками.

– Госпожа Витоллер, – произнесла она наконец, – боюсь показаться прямолинейной, но все-таки спрошу: насколько плодотворен оказался ваш союз?

Оба супруга воззрились на нее.

– Она спрашивает о том… – вступила было нянюшка Ягг.

– Не нужно, я все прекрасно понял, – тихо проговорил Витоллер. – Когда-то у нас была дочь. А с тех пор никого больше не было.

Над столом повисла гнетущая тишина. На секунду-другую лицо Витоллера отразило почти человеческие чувства. Он вперил унылый взор в медяки, которые только что заботливо уложил перед собой в столбики.

– Видишь, какое дело… У нас есть ребенок, – продолжила матушка, тыча пальцем в малыша на руках у нянюшки. – А ребенку нужен дом.

Витоллеры перевели взгляды в указанном направлении, и комедиант глубоко вздохнул:

– Такая жизнь не для детей. Мы же всегда в пути, из дома в дом, из города в город. И в школу ему некогда ходить будет. А сейчас, говорят, без образования никуда не сунешься.

И все же Витоллер глаз не сводил с младенца.

– Почему вы сказали, что ребенку нужен дом? – поинтересовалась госпожа Витоллер.

– Потому, что как раз дома у него и нет. Такого дома, где ему были бы рады.

Вновь наступило затяжное молчание. Наконец Витоллер произнес:

– И вы просите нас взять на себя заботы о его участи по праву…

– По праву крестных, – брякнула нянюшка Ягг.

Матушка прикусила губу. Она бы на такое не сподобилась.

Витоллер с отсутствующим выражением катал по столешнице монетки. Вдруг жена протянула руку и дотронулась до его плеча, и в следующий миг был заключен бессловесный союз. Матушка сочла, что приличнее будет потупить взор. Выражение и черты лица другого человека ведьма умела читать бегло, однако бывали случаи, когда к этому умению она прибегать не желала.

– Придется, конечно, затянуть поясок… – неопределенно промямлил Витоллер.

– Ничего, как затянем, так и распустим, – твердо заявила жена.

– Да. Думаю, ты права. Зато какое счастье – вырастить малыша…

Матушка кивнула и запустила руку в потайные уголки своего одеяния. Приложив изрядное усилие, она вытащила на свет маленький кожаный узелок и опрокинула его на стол. Из узелка россыпью хлынули серебряные монеты, кое-где крапленые сиянием золота.

– Тут должно хватить… на эти… – Матушка на миг умолкла. – На подгузники и пеленки. На штанишки всякие. На что хотите.

– И на то, чтобы вырастить еще сотню таких карапузов, – утратив все сладкозвучие, проблеял Витоллер. – Но почему вы с самого начала не упомянули об этом?

– Человек, которого можно купить, как правило, ничего не стоит.

– Но ведь вы ничего о нас не знаете! – воскликнула госпожа Витоллер.

– Ты так считаешь? – хладнокровно парировала матушка. – Нам, само собой, хотелось бы получать весточки о том, как его успехи. Так что не забывайте писать! Но только я очень советую: не вздумайте никому рассказывать о нашем деле, если не хотите, чтобы с младенцем стряслось что-нибудь дурное.

Госпожа Витоллер смерила ведьм пристальным взглядом:

– А ведь вы кое о чем умалчиваете. За всем этим кроется какая-то тайна. Правильно угадала?

Чуть помешкав, матушка все же кивнула в подтверждение ее слов.

– Но если мы узнаем правду, то счастливее от этого не станем. Верно?

Матушка снова ответила кивком и резко поднялась – в таверну ввалились несколько актеров. А актеры, как известно, не умеют веселиться тихо.

– Прошу извинить, – отрывисто сказала матушка Ветровоск, – у меня неотложные дела.

– Но как зовут мальчугана? – спросил Витоллер.

– Том, – ответила матушка, не моргнув и глазом.

– Джон, – отозвалась нянюшка Ягг. Ведьмы встретились взглядами. Матушка вышла победительницей.

– Том-Джон, – уточнила она и, не говоря больше ни слова, ретировалась к выходу.

Ступив за порог заведения, она столкнулась нос к носу с запыхавшейся Маграт.

– Я нашла там сундук, – затараторила та. – В нем полным-полно корон и всякого барахла. Я все сделала, как ты велела, положила ее на самое дно.

– Порядок, – кивнула матушка.

– Наша корона, по сравнению с другими, самая невзрачная…

– Кому густо, а кому и пусто, – фыркнула матушка. – Тебя не заметили?

– Нет, все были заняты своими делами, вот разве что… – Маграт помедлила. Густой румянец залил ее щеки.

– Ну?

– Только я отошла от сундука, как подкрался какой-то мужчина и ущипнул меня… сзади… – Лицо Маграт полыхало палитрой густо-малиновых оттенков. Ладошка ее прилипла к губам.

– А потом? – уточнила матушка.

– Вот, а потом… потом…

– Не тяни.

– Он сказал мне кое-что…

– Что именно?

– Сказал, дескать, привет, цыпочка, ты сегодня вечерком не занята?

Матушка погрузилась в сосредоточенное раздумье.

– Скажи, тетушка Вемпер, она тебя на люди, наверное, не часто выводила?

– Ты же знаешь, у нее ноги очень болели, – ответила Маграт.

– Но повивальное дело вы с ней проходили?

– Вообще-то да, а что? У меня это хорошо получалось.

– Тут такие штуки… – Матушка с трудом подбирала слова, боясь сделать неверный шаг на зыбкой, малознакомой ей почве. – Неужто она ни разу не обмолвилась, что происходит до?

– До чего?

– Ну… – произнесла матушка голосом, в котором звучало отчаяние. – Про роль мужчины… ничего не рассказывала?

Глаза Маграт округлились от ужаса.

– Про роль мужчины?!

За свою долгую жизнь матушка Ветровоск не раз бралась за самые безнадежные дела. И заставить ее отступиться было нелегко. Но на сей раз она вынуждена была спасовать.

– Наверное, правильнее всего будет попросить нянюшку Ягг, чтобы она потолковала с тобой накоротке. И тянуть с этим не стоит. Чем раньше это произойдет, тем лучше…

Вдруг из окна, расположенного над их головами, вырвался залп дикого хохота, сопровождаемый звоном сдвигаемых кружек. Высокий голос, едва не надрываясь, затянул последнюю строчку припева:

– …Жирафу, если встанешь на стол, вот только с ежиком…

Дослушать припев до конца матушка не пожелала.

– Но сегодня ее лучше не тревожить, – закончила она.

* * *

Бродячая труппа снялась с места за несколько часов до захода солнца. Четыре фургона, шатающиеся из стороны в сторону, виднелись на дороге, что вела из Ланкра в направлении равнины Сто, где лепились друг к другу большие города. Согласно уставу города, все шуты, скоморохи, фокусники, шарлатаны и прочие вероятные правонарушители должны были выйти за ворота Ланкра до наступления темноты. Правило это, в сущности, было вполне безобидным, поскольку стен, в общепринятом понимании, вокруг города не существовало и мало кто высказывал негодование в случае, если после захода солнца кое-кто из бродяг, не поднимая шума, просачивался обратно. Требовалось лишь воздать должное заведенным порядкам.

Воспользовавшись старинным, с зеленоватыми жилками нянюшкиным кристаллом, ведьмы наблюдали за движением каравана из хижины Маграт.

– Пора бы тебе научиться добывать оттуда звук, – пробурчала под нос матушка Ветровоск, встряхивая шар, отчего изображение покрылось рябью.

– Как это было восхитительно! – воскликнула Маграт. – Эти фургоны комедиантов… Чего там только нет – деревья, вырезанные из бумаги, костюмы и… – Маграт начертила в воздухе широкий квадрат, – огромная такая картина с изображением всяких храмов и башен. Так здорово!

Матушка хмыкнула.

– Раз – и обычные люди преображаются в королей и принцев. В этом есть что-то от магии. Как вы думаете?

– Маграт честно, ты соображаешь, что несешь? Это же сплошная фальшивка – краска да картон. Даже дурак сразу заметит.

Маграт открыла было рот, но, сдержав контрдовод, успела вовремя его закрыть.

– А что поделывает нянюшка? – рассеянно спросила она.

– Решила прилечь на лужайке, – ответила матушка. – Плохо себя чувствует.

Недуг больной тут же дал о себе знать весьма обильным звуковыделением.

Маграт собралась с духом:

– Знаешь, мне кажется, что, раз уж мы назвались его крестными, мы просто обязаны сделать ему подарки. Таков неписаный обычай.

– Это еще что за бред?

– Порядочная ведьма всегда преподносит младенцу три дара, – не сдавалась Маграт. – Как правило, красоту, мудрость и счастье. Во всяком случае, в старину так оно и было.

– Понятно. Домики из имбирных пряников, прялки и тыквы, – пробубнила матушка, не обнаруживая почтения к старине. – А потом еще проколоть себе палец шипом от розы. Никогда не опускалась до такого.

Нахмурившись, она с удвоенной силой потерла шар.

– Может быть, ты и права, но… – Маграт запнулась, заметив, как покосилась на нее матушка.

Вот такая она, Маграт. Полная голова тыквенной каши. Кому хочешь готова крестной стать – просто так, за здорово живешь. Но за всей этой мешаниной – чистая, красивая душа. Девушка, которая всегда приласкает маленького пушистого зверька. В общем, из тех личностей, которые непременно полезут на высокое дерево, чтобы вернуть в гнездо выпавшего птенчика.

– Сама смотри. Если тебе это так нужно… – буркнула, сама себе поражаясь, матушка и рассеянно помахала утопающим в кристалле фургонам. – На что в таких случаях установка? Красота и богатство?

– Ну, одних денег для счастья мало. А если он пойдет в отца, то и статью обделен не будет, – сразу посерьезнев, рассудила Маграт. – Может быть, правильнее говорить о мудрости? Ты как считаешь?

– Мудрости человек сам учиться должен, – резонно заметила матушка.

– Тогда, может, острое зрение? Или красивый голос, как у певца?

Снаружи доносилось сиплое, но вдохновенное исполнение народной баллады. Ночному небосводу толково разъясняли, что «на волшебном посохе – нехилый набалдашник».

– Это все не так важно, – громко произнесла матушка. – Прибегни к помощи головологии. Без красоты с богатством прожить можно… – Она снова взялась за кристалл и махнула рукой: – Сходила бы лучше и привела нянюшку. Сама говорила, что нас должно быть трое.

Ввести в дом приболевшую нянюшку, равно как и растолковать ей смысл родившейся у Маграт затеи, стоило обеим ведьмам немалых хлопот.

– Чего такое? Три п'дарка? – ошарашенно проговорила нянюшка Ягг. – П'следний раз я п'дарок делала, когда девочкой была.

Маграт шныряла взад-вперед по комнате – зажигала свечи.

– Мы должны создать надлежащий магический антураж, – объяснила она.

Матушка лишь передернула плечами, хотя поведение Маграт можно было расценить как настоящий вызов. Но каждая ведьма вольна заниматься ворожбой по-своему, а они в данную минуту находились в хижине Маграт.

– А чего вы ему дарить собрались? – поинтересовалась нянюшка Ягг.

– Мы же только что тебе сказали – сами не знаем, – ответила матушка.

– Слушайте, есть мысль! – провозгласила нянюшка и тут же поделилась ею. Наступила гробовая тишина.

– Прости, но я все-таки не понимаю – какой ему от этого прок? – высказалась наконец Маграт. – К тому же это, должно быть, не совсем удобно – ходить мешает…

– Да он потом, когда вырастет, нам кланяться будет, помяни мое слово, – заявила нянюшка Ягг. – Мой первый муж всегда любил повторять…

– Вообще, не помешало бы, – вовремя вступилась матушка, сверля приятельницу острым взором, – придумать что-нибудь не столь… не столь сальное. Обязательно тебе нужно все опошлить! Поражаюсь тебе, Гита, и что тебе вечно неймется?

– Ну знаешь, лично я, к примеру, считаю… Тут обе дамы перешли на шепот, и весьма прежаркий. Затем установилась долгая, мучительная пауза.

– Мне кажется, – сказала Маграт, робея от собственной смышлености, – мы мудро поступим, если разойдемся по собственным хижинам и все сделаем так, как каждой велит ее сердце. Понимаете? То есть отдельно друг от друга. День сегодня был трудный, мы все утомились…

– Правильная мысль, – твердо заявила матушка, поднимаясь с лавки, и крайне сурово буркнула: – Вставай, Гита, уходим. День был трудный, ты переутомилась.

Ведьмы вышли за дверь, продолжая препираться друг с другом.

Маграт, окружив себя разноцветными свечами, откупорила пузырек с одним исключительно мощным средством оккультного характера – это средство она заказала из кладовых, расположенных в далеком Анк-Морпорке, и ей не терпелось испытать зелье в действии. Порой так хочется, чтобы люди были чуточку добрее к ближнему своему…

Маграт взглянула на волшебный шар.

Можно начинать.

– Он всегда будет легко сходиться с людьми, – прошептала она.

Может, то был не самый первостепенный навык в жизни, но для самой Маграт эта способность была тайной за семью печатями.

Нянюшка Ягг, усевшись у себя на кухне, взяла на колени своего жутких размеров кота, нацедила на сон грядущий стаканчик и тщетно попыталась припомнить начало семнадцатого куплета из бессмертного «Ежика». В куплете речь должна была идти о козах, но подробности были безнадежно утеряны. Время в очередной раз одержало верх над памятью.

Нянюшка чокнулась с невидимым собутыльником.

– Память у малыша такая будет, что все черти от зависти подохнут. Чтобы все песни с первого раза запоминал!

А матушка Ветровоск, шагая по объятому тишиной лесу, зябко куталась в шаль и по-прежнему бередила себе душу. День был трудный, местами – мучительный. А театр ее и вовсе доконал. Все только и делают, что выдают себя за других людей, сплошной обман творится, а дуб можно пальцем проткнуть! Матушка любила отдавать себе отчет в том, на каком свете находится. Свет, на котором она побывала сегодня, настораживал и, более того, озадачивал.

Все эти очевидные противоречия могли вогнать в оторопь кого угодно.

Матушка зашагала быстрой походкой путника, который явно убежден в том, что сырая, ветреная ночка, настигшая его в этом лесу, таит в себе нечто необъяснимое и зловещее. Этим убеждением матушка прониклась сполна.

– Пусть же он станет тем, кем сам пожелает, – пробормотала она. – Это все, о чем может мечтать человек.

Подобно большинству смертных, ведьмы лишены укорененности в настоящем, а выделяются среди прочих тем, что способны, пусть и не до конца, сей изъян осознать и даже извлечь из него кое-какую пользу. Они заботливо хранят память о прошлом, поскольку отчасти живут там, и способны узреть смутные тени, которые отбрасывает будущее.

Матушка вполне отчетливо видела грядущее. Оно было испещрено ножевыми ранами.

Грядущее наступило с рассветом следующего дня. Четверо всадников, спешившись на краю чащи неподалеку от матушкиной хижины, стреножили коней и осторожно двинулись вперед.

Сержант, назначенный ответственным, отнесся к поручению без восторга. Уроженец Овцепиков, он с трудом представлял себе, как может выглядеть пленение ведьмы, зато отдавал себе отчет, что приветствовать собственное пленение ведьма не станет. А сержанту не хотелось приветствовать то, что не могла приветствовать ведьма.

Его подчиненные также были коренными овцепикцами. Они следовали по пятам за начальником, от всего сердца надеясь использовать того в качестве щита при обнаружении сколько-нибудь более подозрительного предмета, чем обычное дерево.

В утренней дымке постепенно прорисовывались мухомороподобные очертания дома. Целебные травы, привольно разросшиеся в матушкином саду, колыхались, хотя воздух был недвижим. Среди прочих в саду были представлены растения, которые даже для Овцепиков являлись диковинными, прибывшими сюда с самого Края Диска. Сержант был готов поклясться, что пара цветочков обратили к нему свои пестики. Он вздрогнул.