Текст книги "Вещие сестрички"

Автор книги: Терри Дэвид Джон Пратчетт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Нянюшка Ягг восседала в кресле возле камина, держала в одной руке кружку вместимостью в кварту, а другой, с помощью сигары, дирижировала исполнявшим припев хором. Увидав перед собой матушку, хозяйка радостно осклабилась.

– А, старая калоша! – заорала она, перекрывая певческую вакханалию. – Знала, знала, что ты явишься. Бери стаканчик. А лучше – сразу два! Как житье молодое, Маграт? Тащи сюда стул, не бойся этого жирного подлеца…

Грибо, который, свернувшись калачиком, сидел на облюбованном местечке близ камина и наблюдал за ходом празднества единственным желтым оком, пару раз ударил по полу толстым хвостом.

Матушка же продемонстрировала, как можно сохранять безукоризненную выправку, сидя в гостевом кресле.

– Мы через минуту уходим, – сказала она, сверкнув глазами на Маграт, которая потянулась было к вазе с арахисом. – Не хочется тебя отвлекать, Гита. Мы собирались только поинтересоваться, не заметила ли ты сегодня ночью кое-что… ну, словом, кое-что. Несколько часов назад. Нянюшка Ягг наморщила лоб:

– Старшенькому Даррона нашего плохо стало. Перепил отцовского пива.

– Представь себе, я к тебе не затем пришла, чтобы расспрашивать о старшеньком Даррона, надеюсь, он еще не окончательно загнулся… – Матушка, намекая, начертила в воздухе замысловатый оккультный знак, который, впрочем, не удостоился нянюшкиного внимания.

– Так… Потом, помню, кто-то влез на стол танцевать, – продолжала она. – Ну и грохнулся прямо в тыквенную настойку нашей Рит. Все чуть животы не надорвали.

Матушка вскинула брови и поднесла палец ко лбу.

– Я веду с тобой разговор о явлениях другого порядка, – мрачно проговорила она.

С минуту нянюшка Ягг молча пялилась на приятельницу.

– Что, голова болит? – осторожно предположила она.

Матушка Ветровоск шумно вздохнула.

– По моим наблюдениям, состояние магического поля являет чрезвычайно тревожные тенденции, которые усиливаются от часа к часу, – отчеканила она громовым голосом.

На одно короткое мгновение установилась полная тишина. Взгляды всех присутствующих обратились на ведьм. Исключение составлял старшенький Даррона, который решил воспользоваться паузой для продолжения своих алкоголических изысканий. Затем два десятка бесед опомнились и вновь заструились по комнате.

– Очень советую тебе подняться и выйти поговорить с нами, – произнесла матушка, замечая, что поднявшийся гвалт действует на нянюшку Ягг убаюкивающе.

Они уединились в прачечной, где матушка попыталась дать по возможности внятное описание неопознанного разума.

– Он обитает где-то поблизости, то ли в горах, то ли в лесах на склонах, – сообщила она. – Вообще, он какой-то необъятный.

– А мне показалось, он кого-то разыскивает, – добавила Маграт. – Мне он напомнил большую собаку, которая отбилась от хозяина и очень переживает.

Матушка сверилась со своими впечатлениями. Кое-что совпадало.

– Верно, – заключила она. – Что-то в этом роде. Очень большая собака.

– И очень беспокойная, – продолжила Маграт.

– Которая рыщет и что-то вынюхивает, – сказала матушка.

– И начинает сердиться, – кивнула Маграт.

– Вот именно, – произнесла матушка, вперив взгляд в нянюшку Ягг.

– Ну, может, тролль какой… – пожала плечами та и с мягким упреком добавила: – Слушайте, меня же там еще пинта нетронутая поджидает…

– С мозгом тролля я хорошо знакома, Гита, – ответила матушка.

В словах ее не прозвучало вызова. Именно размеренность, с которой они были произнесены, заставили нянюшку Ягг поколебаться.

– Сейчас все вокруг поговаривают, будто ближе к Пупземелью целая стая огромных троллей бродит… – медленно проговорила она. – И еще Ледяные Великаны, а потом есть эти, здоровенные волосатые… как их там… живут в снегах. Но вы, гляжу, не их имеете в виду?

– Нет.

– О…

Маграт бросило в дрожь. Она тут же напомнила себе, что ведьма обладает полной властью над собственным телом и мурашки, пробежавшие по ее спине, не что иное, как побочный продукт ее воображения. Беда была в том, что воображение у Маграт было очень плодовитое.

Нянюшка Ягг вздохнула.

– Чего там долго говорить, надо попробовать разобраться, – сказала она и сняла крышку с большого медного котла.

Сама нянюшка в прачечной давным-давно не бывала, поскольку стиркой занимался выводок ее невесток, невзрачных, покорных тихонь, имена которых нянюшка никогда не пыталась запомнить. Как следствие, прачечная превратилась в кладовку, где хранились старые сушеные луковицы, сгоревшие кастрюли и банки с перебродившим осиным желе. Огонь под котлом не разжигали уже лет десять. Кирпичи в топке облупились, а кое-где сквозь них пробились росточки папоротника. Содержимое котла оказалось густо-чернильного цвета, а молва гласила, что дна у него нет вовсе. В нянюшкиных внуках постоянно подогревалась уверенность в том, что в глубинах его обитают первобытные монстры, ибо сама нянюшка была твердо убеждена: воспитание в детях безотчетного ужаса является необходимой составляющей педагогической магии.

Летом прачечная использовалась как погребок для охлаждения пива.

– Ничего, все должно получиться. Думаю, нам стоит взяться за руки. И, Маграт, закрой дверь.

– Объясни, что ты собираешься делать? – поинтересовалась матушка.

Коль скоро они находились в гостях у нянюшки Ягг, то могли лишь вежливо справляться о решениях хозяйки, которые она принимала самостоятельно.

– Всегда говорила и говорю, что от умной ворожбы никому хуже не будет, – ответила нянюшка. – Правда, уже тыщу лет никого не вызывала, но…

Брови матушки Ветровоск поползли навстречу друг другу.

– Как это? – испуганно проговорила Маграт. – Что, прямо здесь? Для этого ведь нужен нормальный котел, волшебный меч. И само собой, октограмма. Плюс всякие пряности и еще масса всякой всячины.

Матушка Ветровоск и нянюшка Ягг переглянулись.

– Она не виновата, – объяснила матушка. – Это все гемарры, что она без конца покупает. – Она обернулась к Маграт: – Запомни, тебе это все не нужно. Главное здесь – головология. – Взгляд матушки скользнул по стенам прачечной. – Учись использовать то, что под рукой. – И, подняв побелевшую от старости медную толкушку, она несколько раз задумчиво подбросила ее в руке.

– Мы молим и заклинаем тебя чарами… – матушка помедлила, – этой палки-мешалки, такой жуткой и острой.

Содержимое котла пошло мелкой рябью.

– Узри же, как рассеем мы в твою честь… – Маграт вздохнула, – довольно старую стиральную соду и мыльную крошку. Нянюшка, честное слово, я положительно убеждена в том…

– Так, все, тихо! Гита, теперь ты.

– Взываю к тебе и увещеваю тебя явиться этой лысой щеткой Искусства и стиральной доской Защиты, – произнесла нянюшка Ягг, размахивая обоими предметами.

В устройстве для отжимки белья надобности не возникло.

– Прямота и честность намерений – это очень важно, – жалобно пискнула Маграт, – но ведь нельзя же…

– Послушай-ка, что я тебе скажу, девочка моя, – перебила матушка. – На всю твою показуху демонам сто раз наплевать. Значение имеет только направление твоей мысли. Все, займемся делом.

Маграт быстро попыталась убедить себя, что затхлый обмылок щелока является некоей редчайшей смесью, благоухающей, как… как химиам, что ли?.. или еще какой-то диковиной, доставленной сюда из далекого Клатча. Усилие не принесло результатов. Одни боги ведают, какая порода демонов откликается на столь сумасбродный вызов.

Матушка, впрочем, также была не в восторге от происходящего. Демоны ее не очень-то и пугали, а вся эта кутерьма с заклинаниями и прачечной утварью слишком уж напоминала излюбленную возню волшебников. Потворство нечисти… Пресмыкаться еще перед ней… Демоны так и так заявятся, стоит только позвать.

И все же правила внутреннего устава гласили, что выбор формы вызова остается за ведьмой-хозяйкой, а нянюшка Ягг, судя по всему, ничего не имела против демонов, особенно мужского пола.

Таким образом, в данную минуту матушка, изумляясь себе, то приманивала, то пугала обитателя иных миров с помощью какой-то бельевой палки.

Вода в котле забурлила, потом внезапно улеглась и наконец, проделав видимое усилие, с пенистым выхлопом взбугрилась головой. Маграт выронила обмылок.

Голова эта была бы даже привлекательной, если бы не некая жестокость в разрезе глаз и хищность в изгибе носа. Хотя красота, безусловно, тоже здесь присутствовала. Чему, впрочем, удивляться не приходилось: поскольку на эту сторону реальности демоны посылают лишь свои образы, они не ленятся кое в чем эти образы приукрасить.

В неверном лунном сиянии кожа головы лоснилась вороным блеском.

– Слушаю, – произнес демон.

– Ты кто? – не особенно церемонясь, поинтересовалась матушка.

Голова повернулась вокруг оси и уставилась на нее в упор:

– На твоем наречии мое имя не произносимо, женщина.

– Это уж я сама как-нибудь решу, – уведомила его матушка. – И запомни, я тебе не «женщина».

– Как угодно. Меня зовут ВксртХлтлжвлплкц, – не без удовольствия сообщил демон.

– Слушай, а где ты был, когда гласные раздавали? За дверью стоял? – спросила нянюшка Ягг.

– Ну, господин… – Матушка на мгновение замешкалась, но тут же собралась, – ВксртХлтлжвлплкц, тебе, как я понимаю, не терпится узнать, зачем мы побеспокоили тебя посреди ночи.

– Ты изъясняешься не по правилам. Говорить нужно так…

– Заткнись и не перечь. Предупреждаю, у нас найдется и меч Искусства, и октограмма Защиты.

– Мне-то что? Я спорить не буду. Только мне лично кажется, что они больше смахивают на стиральную доску и палку для белья, – хихикнул демон.

Матушка покосилась по сторонам. В углу прачечной были свалены щепы для растопки, а рядом, ближе к печи, стояли огромные козлы. Матушка устремила на демона немигающий взор и что было силы саданула своей деревяшкой по козлам.

Воцарившаяся вслед за тем тишина была нарушена столкновением обеих частей рассеченных пополам козел, которые в следующее мгновение рухнули на груду щепы.

Лицо демона осталось бесстрастным.

– Вам позволено задать три вопроса, – сообщил он.

– Скажи, не творится ли в королевстве что-нибудь необычное? – спросила матушка. Демон крепко задумался.

– И чтобы без фокусов, – предупредила матушка. – Иначе тоже получишь щеткой.

– Ты имеешь в виду более необычное, чем обычно?

– Ты давай отвечай, – прикрикнула нянюшка Ягг. – У меня уже ноги начали мерзнуть.

– Нет, ничего такого не происходит.

– А вот нам кажется, что… – вступила было Маграт.

– Стоп, стоп, – перебила матушка.

С минуту губы ее беззвучно шевелились. У демонов есть черта, роднящая их с джиннами и преподавателями философии: если формулировка вашего вопроса будет содержать хоть малую вероятность превратного толкования, они не замедлят выдать вам абсолютно точный, но совершенно невразумительный ответ.

– Не творится ли в королевстве то, чего раньше здесь не творилось? – наконец отважилась она.

– Нет.

По традиции демону можно было задать только три вопроса, и ни одним больше. Матушка собралась с мыслями, чтобы последний вопрос не оставил отвечающему пространства для маневра. Но вдруг решила, что избрала неправильную тактику.

– Что вообще за чертовщина у нас творится? – подбирая каждое слово, промолвила матушка. – И только посмей еще раз извернуться, тут же вскипячу, прямо в этом котле.

Лицо демона вытянулось. Новизна подхода поставила его в тупик.

– Маграт, окажи милость, кинь сюда пару поленьев.

– Я заявляю решительный протест! – заорал демон, правда, без особого пыла.

– Что ж, времени возиться с тобой у нас нет, кроме того, уже поздно, – сказала матушка. – Это волшебники любят словоблудием заниматься, а у нас тут свои методы.

– И своя кухня, – намекнула на возможный исход нянюшка Ягг.

– Войдите в мое положение, – протянул демон, едва не скуля от ужаса, – я не имею права на добровольное предоставление информации. Не я же правила выдумывал.

– Маграт, пошарь на верхней полочке, там где-то банка стояла с остатками керосина… – попросила нянюшка Ягг.

– Ладно, ладно, если я вам сейчас кое-что расскажу. ..

– Я внимательно тебя слушаю, – подбодрила его матушка.

– Вы меня не выдадите? – жалобно закончил демон.

– Все строго между нами, – пообещала она.

– Скорее проглотим языки, – встряла Маграт.

– Ничего нового и необычного в королевстве не происходит, – произнес демон, – но земля здесь проснулась.

– И что это значит? – удивилась матушка.

– Земля несчастлива. Ей нужен король, который о ней заботится.

– А откуда… – заговорила было Маграт, но матушка жестом заставила ее умолкнуть.

– И народ здесь ни при чем? – уточнила она. Лоснящаяся голова кивнула. – Значит, вот как…

– Но что… – вступила было нянюшка Ягг, однако матушка приложила палец к губам, повернулась и подошла к окну прачечной – запыленному, увитому паутиной захоронению мотыльковых крылышек и издохших прошлым летом мух.

Сочащееся сквозь наледь мутное марево извещало о том, что, вопреки всем здравым ожиданиям, на дворе занимается рассвет.

– Может, ты все-таки объяснишь нам, почему это происходит? – спросила она, не оборачиваясь. Ведь она прощупала все источники разума в этой стране…

И находилась под сильным впечатлением.

– Да я же всего-навсего демон! Откуда мне знать? То, что есть, я сказал. А «почему» да «как», нам не говорят.

– Ясно.

– Могу я теперь уйти?

– М-м?

– Пожалуйста… Матушка встряхнулась.

– А, ну да. Конечно. Вали, – рассеянно махнула рукой она. – Спасибо тебе.

Однако голова даже не шелохнулась. Она вдумчиво торчала на месте, уподобляясь гостиничному портье, который поднял на десятый этаж по лестницам пятнадцать здоровенных саквояжей, показал каждому вновь прибывшему, где находится ванная, взбил все подушки и проверил, что шторы он расправил повсюду.

– Может, спровадите меня по старинному обычаю? – взмолился он, как только осознал, что понимания он здесь не дождется.

– Как-как? – нахмурилась матушка, которая успела снова погрузиться в раздумья.

– Буду вам премного обязан, если вы изгоните меня по всем правилам. «Вали» – как-то маловато будет.

– А… Что ж, если ты так хочешь… Маграт!

– Д-да? – испуганно отозвалась та. Матушка бросила ей в руки свой меч Искусства:

– Сделаешь все как надо, хорошо? Маграт, ухватив палку за ту ее часть, которую матушка нарекла рукоятью, улыбнулась и ответила:

– Конечно. Так, минутку. Ага. M-м… Изыди, изыди, исчадие зла, кань в бездонную бездну…

Довольно ухмыляясь, голова поворачивалась из стороны в сторону, словно грелась на солнышке.

Потом она расплылась, смешалась с водой – так оплывает в пламени свечи расплавленный воск – и, уже наполовину захлебнувшись, издала прощальный презрительный клич:

– Свали-и-и-и-л-л-л…

* * *

Матушка пришла домой, когда окрестные сугробы уже окунулись в бледно-розовое марево солнца. Возвращение оказалось тревожным.

Что-то неладное творилось с козами. Под крышей глухо бормотали скворцы, клацая несуществующими зубами. Под кухонным буфетом без умолку пищали мыши.

Матушка заварила чай, отмечая про себя, что знакомые кухонные звуки раздаются сегодня чуть громче обычного. Чайная ложка, выпав из ее ладони в раковину, запустила могучее, звенящее эхо, на какое способен не всякий колокол.

Матушка терпеть не могла организованной магии – каждый раз после этого она чувствовала себя крайне неуютно или, применяя ее собственный оборот, в чужой скворечне. Матушка могла часами бродить с места на место, рассеянно предаваясь какому-то занятию, которое бросала, не сделав и наполовину. Не находя себе места, она принялась расхаживать взад-вперед по хижине.

Известно, что в иные мгновения разум, чтобы устраниться от насущнейшей из своих задач, а именно мыслительной, лихорадочно отыскивает и находит самые нелепые области приложения. Сторонний наблюдатель только подивился бы самоотреченности, с какой матушка предавалась мойке полочки для заварочных чайников, колупанию древних орехов из салатницы и выковыриванию с помощью черенка чайной ложки окаменевших хлебных крошек из трещин в половых плитках.

Кто наделен разумом? Животные. Люди. У последних, правда, он все еще бурлит и клубится, как вулкан. Разум есть и у насекомых: искорки света во мраке неразумности.

Матушка всегда считала себя экспертом по делам, касающимся разума. И полагала, что страны разумом не обладают.

Ибо, если открыть глаза на правду, страна – понятие неодушевленное, неживое, а значит, она является…

Так-так, минуточку. Некая мысль боязливо шмыгнула в матушкину голову и робкими знаками попыталась завладеть ее вниманием.

А ведь эти созерцательного вида леса наверняка наделены какой-то мыслительной способностью. Матушка разогнула спину, отрезала ломоть от зачерствевшего каравая и задумчиво уставилась на камин. Внутренним же оком она обозревала утонувшие в сугробах деревья. Так оно и есть. Просто раньше ей это не приходило в голову. Лес обладал сознанием, слепленным из бесчисленных осколков разумов, принадлежащих растениям, птицам, медведям и даже неповоротливым деревьям.

Матушка опустилась в кресло-качалку, и оно тут же принялось исправно и вполне самостоятельно раскачиваться.

Лес матушка Ветровоск привыкла считать неким ползучим существом – меттерфорически, это действительно существо, как бы выразились волшебники. Летом оно сладко посапывало, раздувая шмелиные крылышки, в пору осенних бурь молотило щупальцами и злобно стенало, а зимой сворачивалось калачиком и засыпало. Теперь же матушке все больше начинало казаться, что, будучи совокупностью разнородного, лес обладает внутренним единством, он – вещь в себе, наделенная жизнью. Как землеройка, только на другой лад.

Во всяком случае, жизнь эта протекает значительно медленнее, чем жизнь землеройки.

И это соображение показалось матушке крайне знаменательным. С какой скоростью может биться сердце, обслуживающее такую жизнь? Один раз в год? Пожалуй, и вряд ли чаще. А после лесу снова приходится дожидаться яркого солнышка да длинных деньков, когда еще одна чудовищная систола впрыснет миллионы галлонов животворных соков в лесные артерии.

Вдруг матушка прикусила губу.

Только что ей на ум пришло неслыханное ранее слово – «систола».

Кто-то незваным гостем явно залез к ней в голову.

Кто-то – или что-то.

Нет, сама она подумать подобное просто не могла. Значит, кто-то думает посредством нее…

Матушка вперила взгляд в пол, надеясь таким образом сохранить власть над собственными мыслями. Однако она чувствовала, что ее голова остается прозрачной, как только что вымытый стакан.

И тогда матушка Ветровоск решительно подошла к окну и отдернула занавески.

Они сгрудились на белой проплешине, которая в более теплое время года служила матушке лужайкой при доме. И каждый из них от мала до велика сверлил ее взглядом.

Спустя пару минут дверь парадного входа отворилась. Такое событие не случайно заслуживает особого упоминания – дело все в том, что матушка, подобно большинству обитателей Овцепиков, предпочитала пользоваться исключительно черным ходом. Живя в Овцепиках, вы задействовали переднюю дверь лишь три раза в жизни – причем каждый раз вас несли.

Дверь матушкиного дома открывалась медленно, натужными скачками и грузными, с одышкой, приземлениями. Сугроб, привалившийся к ней с улицы – отчего с каждой зимой дверь все глубже проникала в дом, – расцветился блестками облупившейся краски. На полпути к достижению цели дверь намертво заклинило.

Не без труда протиснувшись в скромных размеров щель, матушка ступила в дотоле девственно белый сугроб.

На голове у нее красовалась остроконечная шляпа, а плечи были укутаны в длиннющий черный плащ, который матушка Ветровоск надевала только в тех случаях, когда хотела еще раз напомнить всем и вся, что она – ведьма.

Неподалеку от двери, наполовину погребенная в соседнем сугробе, виднелась кухонная табуретка, на которую хорошо было усесться в погожий летний денек, когда нужно было выполнять какую-нибудь несложную работенку по дому и одновременно поглядывать на дорогу. Матушка выудила табуретку из снега, смахнула с нее снег и уселась, являя собой вызов и непреклонность, – колени широко расставлены, руки сложены на груди, подбородок вздернут.

Хотя солнце уже поднялось достаточно высоко, свет его падал на Овцепики косыми стрелами, обагрявшими клубы пара, что витали над весьма внушительным и пестрым сборищем. При этом ни один из гостей до сих пор даже не шелохнулся, не считая редких ударов копытом или судорожных почесываний.

Внезапно глаз матушки уловил некий всплеск движения. Только сейчас она обратила внимание, что каждая веточка ее сада столь обильно унизана гроздьями пернатых, что кажется, будто пожаловала диковинная – черно-бурая – разновидность весны.

Грядку, где летом произрастали разные лекарственные травы, облюбовали для себя волки. Кто-то сидел на задних лапах, кое-кто развалился и полизывал снег. Послы от медведей разместились в положении лежа за спинами волков. Рядом с ними застыли представители оленей. Меттерфорическую галерку облепил многоликий сброд в виде кроликов, хорьков, дурностаев, барсуков, лисиц, а также несметное число малоприметных тварей, которые – наперекор тому непреложному обстоятельству, что вся их жизнь есть беспрестанная кровавая смена преследования и бегства, причинения и обретения смерти от клюва, когтя или клыка, – почему-то именуются ласковым термином «обитатели леса».

Но сейчас, начисто позабыв о кулинарном аспекте своих взаимоотношений, обитатели леса сидели бок о бок на этой заснеженной поляне и буравили матушку многооким, немигающим взором.

Матушка немедленно обратила внимание на два существенных обстоятельства. Первое заключалось в том, что перед ней предстал безукоризненный срез всего лесного сообщества.

Что до другого обстоятельства, матушка сочла необходимым огласить его вслух:

– Я вам честно скажу: что это за чары, я не знаю. Только верьте мне, они вам не помогут. А когда они чуть рассеются, слово даю, кое-кому придется вовсю повилять своими вонючими задницами.

Никто не шелохнулся и не издал ни звука, если не считать престарелого барсука, внезапно испражнившегося с видом виноватым и ошарашенным.

– Слушайте, – продолжала матушка, – я все равно ничем помочь не могу. Зря только время потратили, сюда добираясь. Этот человек – новый хозяин страны. Это его королевство. И я не собираюсь затевать с ним разборки. Нет у меня на это никакого права, потому что я вообще не должна вмешиваться в дела властей. Все как-нибудь утрясется, а уж хорошо или плохо после этого будет – это не моё дело. Знаете, как это называется? Золотое правило магии. Заклинания власти не помогают, потому что всех околдовать ты все равно не сможешь.

Матушка выпрямилась на табуретке, преисполняясь благодарности стародавней традиции, запрещающей волшебникам восходить на престол. И припомнила собственные ощущения, нахлынувшие в те считанные мгновения, когда на ее голове оказалась корона.

Если уж такие штуковины, как короны, в самом деле пагубно воздействуют на умных людей, то лучше навек передать их в пользование типам, у которых брови ползут к переносице, стоит им попробовать задуматься. Между прочим, такие люди куда лучше управляются с коронами.

– Человек сам должен разобраться, тут вы не поспорите, – добавила матушка и сразу же ощутила на себе весьма выразительный взгляд одного здорового оленя. – Да, знаю, он убил старого короля, – покорно признала матушка Ветровоск. – Так это же нормальный ход вещей, закон природы! Неужели вам это надо объяснять? Выживает тот, кто выживает. Кролик потому и кролик, что следит за тем, чтобы его не слопали. – Она отстучала короткую дробь о коленную чашечку. – А ведь вы сами недолюбливали старого короля. Сколько он вашего брата перебил…

Три сотни пар пытливых глаз упорно продолжали буравить ее.

– И нечего на меня так пялиться! – взвилась матушка. – Я в это дело не полезу. Это вам король не приглянулся, а не мне. И чем это может кончиться, вы подумали? Кстати, лично мне он ничего плохого не сделал.

Во взгляде потомственно косоглазого хорька отразилась такая укоризна, что матушка не выдержала.

– Ну да, это эгоистично, что с того? – огрызнулась она. – Черта настоящей ведьмы. Все, счастливо оставаться. – И матушка, протаранив сугроб, попыталась хлопнуть дверью. Эффект был чуть подпорчен тем, что, прежде чем закрыться, дверь дважды застревала.

Скрывшись в доме, матушка наглухо зашторила окна, опустилась в кресло-качалку и принялась раскачиваться, описывая головокружительные Дуги.

– Вот так вот! – твердила она. – Я в это вмешиваться не могу. И точка.

* * *

Неуклюже проседая в колею, компания комедиантов приближалась к очередному городку, настолько незначительному, что его название актеры упорно не могли запомнить. Зимнее солнце вплотную прижималось к капустным угодьям равнины, что, густо унавоженным сырым туманом, так что беззвучная рыхлость пейзажа лишь усиливала пронзительный скрежет колес.

Хьюл сидел в последней повозке, перекинув через борт свои маленькие ножки.

Он сделал все, что было в его силах. Витоллер лично вверил ему заботы о воспитании Томджона. «Ты с этим лучше меня управишься, – заявил тогда Витоллер. И добавил с обычным для него тактом: – Да и ростом вы одинаковые».

Только ничегошеньки из этого не вышло.

– Яблоко, – повторил Хьюл, вертя фрукт в ладони.

Томджон ласково улыбнулся. Ему было почти три годика, а он еще не произнес ни единого слова, смысл которого был бы доступен для окружающих. В душе Хьюла теснились самые мрачные предчувствия относительно затеянной ведьмами интриги.

– Все равно, он у нас смышленый, – заметила госпожа Витоллер, которая, устроившись под тентом, латала прорехи на кольчуге. – И как что называется, тоже знает. Все понимает и делает то, что ему говорят. Жаль только, сам ничего не говорит. – И она с нежностью потрепала мальчика по щеке.

Хьюл вручил яблоко Томджону. Тот принял его с весьма хмурым видом.

– Кажется мне, хозяйка, ведьмы за твой счет обтяпали какое-то свое грязное дельце. О подменышах слышали? Раньше такие частенько встречались. Моя прапрабабушка рассказывала, что у нас тоже один подобный случай был: эльфы подменили гномика человеческим детенышем. Когда он начал головой притолоки сбивать, тогда-то мы и поняли, что случилось. А ведь никто подвоха не почуял.

– Легко ль учуять вам подвох? Как сочен спелый плод, Покуда мякоть внешнюю уста с него не снимут, Так, словно спелый плод, налито жизнью сердце Человечье, покуда не раскопана в него лазейка, Дурманят взор его цветы, покуда мерзостная гниль Вслед за укусом не пойдет из затхлой сердцевины…

Оба взрослых ошалело уставились на Томджона. Тот ласково кивнул им и вновь принялся за яблоко.

– Да ведь это же был монолог Червя из «Тирана»… – только и смог прошептать Хьюл. Его хваленое красноречие на этот раз напрочь отказало. – Будь я проклят! – добавил он спустя минуту.

– Послушай, он говорил точь-в-точь как… – прошептала госпожа Витоллер.

– Я должен разыскать Витоллера! – вскричал Хьюл, откидывая задний бортик телеги.

В течение следующей минуты он прыгал через обледенелые лужицы, направляясь к началу кавалькады, где глава труппы, насвистывая веселый мотивчик, вел свой театр навстречу славе.

– С пожара или на пожар, б'зугда-зьяра?<Дословный перевод – «украшение лужайки». Смертельное гномье оскорбление, в данном случае употребляется в качестве добродушной брани > – весело приветствовал он гнома.

– Идем со мной! Он заговорил!

– Заговорил?!

Хьюл подскакивал, точно заведенный.

– Он декламирует роли! – воскликнул он. – Идем же скорее! И говорит он точь-в-точь как…

– …Я? – ошарашенно проговорил Витоллер несколькими минутами позже, когда весь комедиантский караван был отведен под безлиственную сень маленькой рощицы, приютившейся у дороги. – Неужели я именно так произношу этот отрывок?

– Именно так! – хором подтвердили соратники и друзья.

Юный Вилликинс, воплощающий, как правило, женские образы, легонько ткнул пальцем Томджона, который стоял на перевернутом вверх дном бочонке в центре плотного кольца зрителей.

– Малыш, а может, ты вспомнишь и мой монолог из «Развлеки себя сам»? Томджон кивнул и начал:

– Так знайте, что не умер тот, кто погребен под этим камнем. Ведь если б только Смерть способен был внимать…

Красное яблоко солнца все ниже клонилось к взмокшим полям, по которым одна за другой лениво перекатывались клубы тумана. Видавшие виды актеры, раскрыв рты, пялились на декламирующего мальчика. Хьюл под конец монолога аж прослезился.

– Да чтоб мне провалиться, – промычал он. – Ай да сукин я сын, вон ведь какие вещи писать могу. – И он шумно высморкался.

– Неужто и я произношу все именно так? – выдавил побелевший Вилликинс.

Витоллер с отеческой мягкостью потрепал его по плечу:

– Если бы ты, малыш, мог произносить это так, как он, то не торчал бы сейчас по задницу в грязи посреди этих диких полей и не пил бы чай из капусты.

Тут он громко хлопнул в ладоши.

– Так, довольно, довольно, – заорал он, выпуская в морозный воздух клуб пара. – Все по местам, живо. Затемно нужно быть у стен Сто Дата.

Актеры, невнятно ропща, стряхивали с себя чары и брели к своим фургонам, а Витоллер поманил к себе гнома и обхватил рукой его за плечи или, точнее, за верхнюю часть головы.

– Ну, что скажешь? – проговорил он. – Недаром про вашего брата молва ходит, что вы по части магии большие умельцы. Что ты с ним сотворил?

– У него же вся жизнь у подмостков проходит, хозяин. Чего тут удивляться, что он в нашем деле поднатаскался… – неопределенно высказался Хьюл.

Витоллер нагнулся и заглянул гному в глаза:

– А ты сам-то уверен в том, что сказал?

– Я уверен только в том, что слышал голос, который превратил мои стишки в произведение, проникающее в душу и пронзающее сердце. Уверен в том, что слышал звучание голоса, вспахавшего рыхлый покров моей поэзии и заставившего ее плодоносить цветами, семена которых я безуспешно пытался в нее заронить… Кто может знать, откуда взялся этот дар?

Он бесстрастно взглянул на почему-то покрасневшего Витоллера.

– Возможно, он унаследовал его от отца… – продолжил он.

– Но…

– Да и кто знает предел ведьмовским силам?

Витоллер почувствовал, как пальцы жены мягко разжимают его сжатую в кулак руку. Когда, рассерженный и смущенный, он поднял голову, она поцеловала его в затылок.

– Перестань терзать себя, – посоветовала она. – По-моему, все к лучшему. Твой сын сегодня продекламировал свое первое слово.

* * *

Пришла весна, а бывший король, так и не причисленный к сонму мертвецов и не нашедший упокоения под могильной плитой, продолжал неприкаянно слоняться по замку, тщетно пытаясь вырваться из цепких лап древних стен.

С другими привидениями замка он старался не пересекаться.

Кампот был еще куда ни шло, хотя и мог утомить своим занудством. Однако, еще издали завидев Близнецов, Веренс немедленно делал ноги. Близнецы, держа друг друга за ручки, ковыляли на своих пухленьких ножках по полночным анфиладам замка, бесплотностью крошечных телец служа напоминанием преступлению, которое своим злодейством выделялось даже на жутковатом фоне общей практики королеубийства.