Текст книги "Ожерелье королевы"

Автор книги: Тереза Эджертон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 36 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

10

Брейкберн-Холл – в восемнадцати часах пути от Хоксбриджа.

9 нивиоза 6538 г.

Был суровый день: мороз трещал, а ветер дул неумолимо. За ночь выпал снег; в низинах, куда ветер его смел, дорога была занесена на два фута. Это замедляло бег лошадей. Сидя в черном экипаже, Лили гадала, попадут ли они когда-нибудь домой.

Она посмотрела на противоположное сиденье. Глаза Аллоры были закрыты, и она тихо посапывала, и все же тетушка сидела очень прямо, аккуратно поставив маленькие ножки вместе, – даже во сне она оставалась истинной леди.

Будто в ответ на мысли Лили, Аллора резко открыла глаза.

– Терпение, Лиллиана.

Лили вздохнула и переменила позу уже в десятый раз за десять минут.

– Я тебя потревожила? Прости, пожалуйста. Я понять не могу, почему мне так неспокойно.

Лошади брели дальше. Солнце садилось в ярко-красное зарево за лесистым холмом. Лили попыталась не ерзать, она закрыла глаза, но сон не приходил, а ноги сильно затекли.

Наконец экипаж въехал в ворота Брейкберна, со скрипом прокатился по длинной дубовой аллее к дому и резко остановился у подножия большой каменной лестницы.

Кучер открыл дверцу, Лили выскочила и взлетела вверх до середины лестницы, и только тогда заметила, что на верхней ступеньке ее ждет отец.

Она сделала положенный реверанс.

– Ты скучал без меня, папа?

Он не ответил, но подставил щеку в седой щетине для поцелуя.

– У нас гости, Лили.

Слишком усталая, чтобы его расспрашивать, Лили вошла под каменные своды и направилась в гостиную. Она откинула капюшон и уже снимала перчатки, как вдруг застыла на пороге гостиной, так и не сняв второй перчатки.

В большом каменном камине ревел огонь, спермацетовые свечи горели в кованом канделябре. В этом еще не было ничего необычного, раз в доме гости. Но вот чего Лили не ожидала увидеть, так это сурового мужчину невысокого роста, тщательно одетого в серый, мышиного цвета бархат и старинные кружева, беспокойно прохаживающегося из стороны в сторону по паркетному полу. Лицо его было мрачно, в движениях сквозило нетерпение, и только мгновение спустя она узнала в этом безукоризненно одетом незнакомце своего беспечного мужа.

Заметив Лили, Вилл встрепенулся. Он пересек комнату, чопорно поклонился и запечатлел на той руке, что была без перчатки, холодный поцелуй.

– Ты могла бы написать мне, что собираешься уезжать.

Лиллиана была поражена, она просто потеряла дар речи. Вилл в непривычной роли оскорбленного супруга – это было неслыханно. И что вообще Вилрован здесь делает, да еще хмурый, как туча?

– Я бы, конечно, написала, если бы только могла предположить, что тебя это в какой-либо степени заинтересует, – наконец согласилась она. – Но… как приятно тебя видеть, Вилл. Ты здесь давно?

Он опять поклонился, еще более официально, его волосы были перевязаны черным бархатным бантом. И от него пахло лавровишневой водой, на одной скуле красовалась маленькая черная мушка. Вилл был одет, как человек, собравшийся ухаживать за дамой, но он никогда так для нее не одевался, поскольку очень неохотно ухаживал за женой.

– Для меня тоже удовольствие видеть вас, мадам. Хотя этому предшествовало длительное ожидание. Мы с вашим отцом провели время не очень… в общем, не как друзья.

У Лили подогнулись колени, и она села на дубовую скамью у камина. Она чувствовала, что ее всю распирает от смеха при мысли о том, что Вилл и лорд Брейкберн были вынуждены выносить общество друг друга три долгих дня.

– Вилл, мне уж-жасно жаль. Это, наверное, было просто не-невыносимо для вас обоих.

Слегка смягчившись, Вилл немного расслабился. С особенной учтивостью он подвинул расписной экран между Лили и огнем и сел рядом с ней на жесткую дубовую скамью.

– Довольна ты своей поездкой? – вежливо спросил он. – Где ты была, что видела? Твой отец не побеспокоился сказать мне… а может быть, это я не побеспокоился спросить.

Лили развязала тесемки плаща, все еще не понимая, что это на него нашло. Она много слыхала о его изменчивом темпераменте, но никогда не видела мужа в таком настроении.

– Нечего рассказывать, честное слово. Большую часть времени я провела, выхаживая больного.

Вилл опять напрягся.

– Что ж, повезло вышеупомянутому джентльмену. Я осмелюсь предположить, что он на диво быстро поправился, при таком уходе и заботе очаровательной сиделки.

«Ах вот оно что, – подумала Лили. – И как он только может так нелепо себя вести?»

– Всегда настораживает, когда человек заболевает в таком почтенном возрасте, – семьдесят лет все-таки, – чопорно ответила она. – Но это был особенно серьезный случай.

– А-а…– выдохнул Вилл, – так это был пожилой джентльмен. – Он снова расслабился, и теперь перед ней был тот Вилрован, которого она знала. – Бедняжка Лили, – сказал он с кривой усмешкой, – неужели ты никак больше не развлекаешься, кроме как навещая больных стариков?

Лили задумалась перед тем, как ответить.

– Ну… да. Ничего более интересного, да это и не всегда особенно приятно, но я неплохо справляюсь. – И ей вдруг очень захотелось рассказать ему, каким увлекательным было ее путешествие, но, вспомнив о предостережении Аллоры, она удержалась. Он ведь, и правда, такой непредсказуемый, что разумнее проявить осторожность.

– А ты… надеюсь, ты неплохо развлекался в Хоксбридже?

– Довольно сносно, – признал он с робкой ухмылкой. – Забавно, что ты спрашиваешь. Твоя тетушка, несомненно, уже ознакомила тебя со всеми моими проступками, всеми безумствами.

Лили вздохнула. Аллора хоть и удалилась на покой в поместье, но вела оживленную переписку; как только до нее доходила какая-нибудь сплетня про Вилла, она тут же докладывала обо всем племяннице. Лили внимательно вгляделась в лицо Вилрована, может быть, он проделал весь этот путь, чтобы сказать ей что-то… но хватит ли у нее сил, если он объявит сейчас о существовании другой женщины?

– Но ты же знаешь, что мы обе были в отъезде. Тетушке потребуется несколько дней, чтобы разобраться в своих письмах, она их так много получает, – Лили постаралась свести все в шутку. – Может быть, ты лучше сам признаешься, что ты там натворил, и избавишь Аллору от трудов?

На мгновение ей показалось, что муж сейчас все расскажет. Он начал говорить, но затем его глаза потемнели, он покачал головой и стал разглядывать свои туфли.

– Какое неуместное предположение, – сказал он еле слышно. – Рассказать тебе обо всем или хотя бы половину? Как жалко я буду выглядеть, выложив перед тобой мои грехи.

К своему удивлению Лили почувствовала укол разочарования. Но ведь это нелепо. Могло ли доверие Вилла уменьшить хоть немного унижение от его неверности? Она искренне сомневалась в этом.

В тот вечер ужин в освещенной свечами столовой оказался еще более унылым, чем обычно; ели в неловком молчании, только иногда прерываемом отдельными чопорными замечаниями. Большую часть времени единственными звуками были «динь-динь-динь» – позвякивание серебряных ложек и вилок – и легкие шаги слуг, ходивших вокруг стола. Лили думала о своем, лорд Брейкберн и Аллора держались официально и отстраненно. Что касается Вилрована – он лишь едва прикоснулся к супу, баранине и красному вину.

Он не мог понять, что он здесь делает. Он прибыл в Брейкберн со смутным намерением объясниться, рассказать про дуэль, Маккея, Юлали…

Вилл хмуро посмотрел на Лили, которая сидела на другом конце стола, отделенная от него широким простором батистовой скатерти, стеклянными бокалами и расписным фарфором. Она перестала есть и слушала что-то, что ей тихо рассказывала Аллора, так тихо, что мужчины ничего не слышали. Лили улыбнулась, покачала головой. Она переоделась в красно-коричневое шелковое платье и тонкую черную кружевную шаль; несмотря на долгое путешествие, она выглядела спокойной, невозмутимой, безмятежной. Каким негодяем нужно быть, каким паршивым псом, чтобы разрушить эту безмятежность своими грязными признаниями!

Когда дамы удалились, Вилл не задержался за портвейном. Он извинился перед лордом Брейкберном, покинул столовую и вышел прогуляться по морозному саду. Там он и бродил около часа в компании голых деревьев и зимних звезд, пока мысль о Лили, которая ждет его наверху, в спальне, не согрела его кровь и не позвала обратно в дом.

«Надеюсь, что это не будет еще одна ночь мягкой снисходительности и благовоспитанной покорности», – думал он, взбираясь по лестнице.

Но она сидела в кровати и читала, и Вилл почувствовал знакомый холодок, входя в комнату.

Эта кровать с пологом была просто олицетворением респектабельности – ее идеально чистое белье, белоснежное покрывало, бесчисленные валики из конского волоса и перьевые подушки, на которых возлежала Лили. Да и сама его жена казалась высеченной из льда, в пышной белой ночной сорочке, сдержанно украшенной лентами и кружевом.

Тут не могло быть никакой ошибки, эта большая кровать была именно Супружеским Ложем – освященным обычаем, окропленным целомудренными ароматами лаванды и флердоранжа, где Лили выполняла свои супружеские обязанности, а Вилл был вынужден обуздывать свои неукротимые страсти. Здесь просто невозможно было неистово и несдержанно предаваться любви… или возможно?

Сбросив плащ на стул у двери, Вилл кашлянул. Лили подняла глаза от книги.

– Я надеюсь, – сказал он, – ты не слишком утомлена и не откажешься составить мне компанию сегодня вечером.

– Конечно, нет, – она тепло и дружелюбно улыбнулась, но ничего приглашающего в этой улыбке не было.

Он почувствовал, как на нее начала пульсировать вена.

– Что ты читаешь?

– Это всего лишь Мандевиль. Тебе он, наверное, надоел еще в университете. – Лили закрыла книгу и отложила в сторону, и Вилл – скорее чтобы заполнить неловкую паузу, чем потому, что ему было действительно интересно, – взял ее в руки.

Он разглядел обложку. Книга была переплетена в акулью кожу и закрыта на застежку из полированной рыбьей кости. Не найдя названия, он расстегнул застежку и наугад открыл книгу. С удивлением Вилл обнаружил, что читает знакомый абзац.

– Но это не «Всемирная Энциклопедия Мандевиля», это его «Философия магии», значительно более редкая и чрезвычайно сложная. – Он с искренним удивлением посмотрел на Лили. – Никогда бы не подумал, что тебя это может заинтересовать.

Лили слегка приподняла одну бровь.

– Так ты ее читал? Теперь моя очередь удивляться.

Он закрыл книгу и твердо отложил ее в сторону.

– Да, я ее читал. Даже, скорее, изучал. Будь я проклят, Лили, я же в Малахиме, в университете, не только распутничал.

Ее каштановые кудри были еще слегка влажными после ванны, и от нее доносился легкий аромат мыла. Легкий румянец на мгновение окрасил ее щеки, потом она вновь побледнела. Никогда Лили не казалась такой желанной.

– Ты восхитительно выглядишь. Не могу понять, что держало меня в Хоксбридже все эти месяцы.

Лили озадаченно ему улыбнулась.

– Очень неплохо сказано. Нет, правда, Вилрован, ты стал таким галантным, мне начинает казаться, что ты чего-то от меня хочешь.

Под белой ночной сорочкой ее грудь вздымалась и опускалась, он знал на ощупь каждую пядь ее тела, которое скрывалось под этими целомудренными складками льна.

«Я хочу сорвать с тебя это чертов пеньюар, – подумал он. – Хочу пригвоздить тебя к кровати, заниматься с тобой любовью, пока мы оба не выбьемся из сил, хочу заставить тебя кричать от страсти».

Но, увы, он не мог сказать этого вслух. Она была такой же жертвой махинаций лорда Брейкберна, как и он сам. Она даже в большей степени, потому что интриги ее отца связали ее с человеком, чьи ласки оставляли ее холодной.

– Приезжай навестить меня на месяц или два во дворец весной. А если тебе покажется несносным жить в Волари, мы можем снять дом. Я хочу… я хочу попробовать обзавестись семьей.

Лиллиана широко открыла глаза.

– Но разве мы не пытались? То есть… я делала все, что обычно приводит к появлению детей, хотя, честно говоря, я не знала, что ты серьезно хочешь завести детей. Если это так, я должна сказать, что ты проявил потрясающее терпение. Ведь уже шесть лет прошло.

Вилл нахмурился – она намеренно говорит так саркастически?

– Будь я проклят, Лили, я тебя не виню. Разве я имею на это право? Я должен навещать тебя чаще.

– По-моему, никто из нас не виноват. Ты ясно дал мне понять, что я всегда могу тебя навестить. Я сама решила проводить здесь большую часть года. Хотя, должна признать, твои приглашения были не особенно настойчивыми.

– Я и сейчас не хотел бы на тебя давить. Но мне бы очень хотелось, чтобы ты это обдумала. – Он поймал ее ладонь и поднес к губам. – Ты мой лучший друг, Лили, и мне бы хотелось уделять тебе должное внимание, но это очень… трудно, когда мы живем так далеко друг от друга.

Ее это явно тронуло.

– Это очень мило с твоей стороны, Вилл. Я вовсе не против того, чтобы навестить тебя в Хоксбридже, но ты не подумал, что месяц или два моего общества могут тебя… утомить. Ты так легко начинаешь скучать.

Вилл покачал головой и недоумевающе на нее посмотрел.

– Соскучиться с тобой? Ты практически единственный человек, чье общество меня никогда не утомляет.

Казалось, настал момент действовать, он наклонился к ней, обнял и поцеловал в губы. Он ощутил, как она затрепетала в его руках, она откликнулась. На мгновение голова его закружилась от наслаждения, он уже решил было, что на этот раз все будет по-другому.

Но она отстранилась, вздрогнула и отвернулась.

– Вилрован, – сказала она, тяжело дыша, – ты ведь задуешь свечи перед тем, как ложиться?

– Конечно, – он разочарованно вздохнул. Это почти – но не совсем – остудило его пыл. – Боги не простят мне, если я оскорблю твою стыдливость, дорогая.

11

Поздно утром Вилл и Лили завтракали, держась подчеркнуто вежливо. Они были избавлены от общества лорда Брейкберна и Аллоры, которые оба вставали рано, поэтому чай, отбивные, тосты и шоколад они поглощали в тишине.

Вилл предавался невеселым размышлениям в окружении расписных фарфоровых чашек. Нет ничего более нелепого, чем ухаживать за своей собственной женой. У него осталось неприятное ощущение, что вчера он свалял дурака. «Спасибо, Вилл, это было очень мило», – объявила Лили перед тем, как уснуть. Это причинило ему боль тогда и жгло до сих пор, в холодном свете утра.

Он пристально рассматривал ее через стол и задавался вопросом (не в первый раз): не скрывается ли за кротким поведением Лили досада, которую она ему не показывала? Ведь девушка, на которой он когда-то женился, была такой смелой – и она была чертовски откровенной. Он внутренне съежился, вспоминая их первую, нет – вторую встречу.

– Что это вы делаете в моей спальне, господин Блэкхарт? – сказала Лили. Эта тоненькая девочка в ночной рубашке показалась Виллу преисполненной завидного самообладания для шестнадцатилетней девственницы, лицом к лицу столкнувшейся с незваным гостем в неприкосновенных пределах своей спальни.

Овдовевший лорд Брейкберн снял на лето дом в Хоксбридже. К сожалению, этот дом был расположен слишком близко к университету, и ему часто приходилось быть свидетелем оживленных стычек между бесшабашными студентами, сторожами и иногда – с офицерами городской стражи. Но это был все-таки первый случай, чтобы беспорядки с улицы захлестнули верхние этажи дома.

– Прошу… прошу прощения, – с трудом пробормотал Вилл. – По всей вероятности, я перепутал дом. Я представляю, что вы можете подумать, но, мадемуазель… к сожалению, не могу вспомнить вашего имени, хотя вы, похоже, меня знаете. Мы были представлены друг другу?

– Да, нас знакомили, хотя я не удивлена, что вы забыли об этом, – ядовито ответила она. – И конечно же, вы ошиблись домом. Мне бы и в голову не пришло, что вы влезли в мое окно намеренно.

Виллу очень захотелось провалиться сквозь деревянные доски пола.

– Пляски демонов! – воскликнул он, — Мадемуазель Брейкберн? Я и не узнал вас в ночной р… то есть при таких обстоятельствах.

Была ли тому причиной белая ночная рубашка, или то, что они столкнулись на ее собственной территории, но она была совсем не такая, как в прошлый раз. Значительно привлекательнее, чем два месяца назад на балу: там ее так туго затянули в корсет, что она еле дышала и двигалась неловко, ей не шли тогда ни фасон платья, ни его цвет.

– Я бы с радостью ушел так, как пришел, – сказал Вилл. – Но, как видите, отсюда очень высоко прыгать. У меня всегда вверх получается лучше, чем вниз…

И в этот момент в дверь громко постучали и прозвучал голос ее отца, он требовал, чтобы его впустили. По всей видимости, кто-то из прислуги заметил, как Вилл перелезал через стену, и предупредил хозяина.

Вилл метнулся к открытому шкафу, но Лили рукой остановила его.

– Если вы не возражаете, мне бы не хотелось, чтобы у меня в шкафу нашли мужчину! – Она отперла дверь спальни и широко ее распахнула, впуская отца и с ним двоих слуг.

– Господин Блэкхарт как раз уходит, папа. Это все недоразумение, – спокойно сказала она. – Он имел в виду кого-то другого, когда взбирался ко мне в окно.

Вилл счел неуместными упоминать, что он, собственно, влез в окно, спасаясь от городской стражи, проведя вечер в бесчинствах и драках со своими сомнительными приятелями. Он только поклонился и удалился, пока лорд Брейкберн не успел собраться с мыслями достаточно, чтобы произнести хоть слово.

Но лорд Брейкберн отыгрался полтора месяца спустя, когда вызвал Вилрована к себе в загородное поместье.

– Я считал вас… если и не совсем джентльменом после нашей последней встречи, но все-таки не настолько низким, чтобы позорить мою дочь, рассказывая направо и налево об инциденте, который вряд ли говорит в вашу пользу.

– Прошу прощения, – сказал Вилл, для которого это заявление было полной неожиданностью. – Но я никому ничего не сказал. По вашим собственным словам, в этой истории я играю совершенно незавидную роль.

Казалось, Брейкберн смягчился.

– Возможно, я был к вам несправедлив. Наверное, кто-то из соседей увидел, как вы влезали в окно спальни моей дочери. В любом случае, этот случай вызвал скандал. Моя дочь бьется в истерике, ее репутация погублена, и очень возможно, что она умрет от позора, если вы не согласитесь стереть это пятно с ее чести.

Он еще долго говорил, но примерно все то же самое, пока Вилл, в ужасе от того положения, в которое попала (по его представлению) юная госпожа Брейкберн, и в еще большем ужасе оттого, что он сам, своим безответственным поведением навлек на нее все эти несчастья, наконец не сдался и не согласился на ней жениться. Он и не знал, что дочь лорда Брейкберна совсем не бьется в истерических припадках и не умирает от бесчестья, что ей в свою очередь было сказано, что она ставит под удар «блестящую научную карьеру» молодого человека, что родственники Вилла угрожают лишить его наследства, если она не даст ему возможности загладить свой проступок. Аллоры не было рядом, чтобы дать ей хороший совет, так что справиться с Лили не составило труда. Так же, как и с Виллом – он был слишком пристыжен, чтобы посоветоваться со своим отцом, который был от него так далек и так мало заботился о своем сыне, или со своей грозной бабушкой. И уж ни в малейшей степени он не был таким искушенным и опытным в житейских делах, каким хотел казаться .

Так они и поженились в нежном возрасте, ей было шестнадцать, ему – семнадцать. И оба они слишком поздно узнали, что лорд Брейкберн обманул обоих: про тот случай в спальне Лили не знал никто, кроме них двоих, самого лорда Брейкберна и двух слуг. Ибо у Брейкбернов были деньги, старинная родословная и почти такие же старинные земли, но все это было ничто в сравнении с богатством и влиятельностью Рованов, Кроганов и Блэкхартов. Лорд Брейкберн просто не смог устоять против соблазна устроить такой блестящий союз для своей ученой дочери.

К сожалению, знатное имя ослепило Брейкберна настолько, что он не сумел вовремя рассмотреть характер и привычки своего будущего зятя.

Вилл продолжал разглядывать жену через стол, вспоминая ту, другую, Лили: такую невыносимую в своей бесстрашной честности, но такую свежую, такую естественную; она завоевала его сердце прежде, чем он успел это заметить. Она добилась этого, по правде говоря, пока он ухлестывал за другими женщинами. Но куда же пропала та Лили, откуда взялась на ее месте эта красивая, невозмутимая молодая женщина, дружелюбная, но такая далекая?

Вилл машинально поднес чашку к губам и глотнул чая, не почувствовав вкуса. Неудивительно, что жизнь у него такая однообразная и тусклая. Женщины, которых он знал в Хоксбридже, – просто толпа ограниченных корыстных интриганок, пустоголовых кукол и пресытившихся развратниц. Он ухаживал за ними с каким-то оттенком отчаяния. А единственная женщина, которая была ему нужна, та, с которой он мог спать, когда ему только захочется, делала тщетными все его попытки добиться истинной близости.

Слуга тихо проскользнул в комнату и ненавязчиво положил письмо у локтя Вилрована. Попивая чай и продолжая размышлять о тоскливом будущем, которое его ожидает, Вилл сначала его даже не заметил. Но потом что-то такое в этом письме – бледное пятно сургуча, чувственный мускусный аромат – привлекло его внимание.

Он уставился на сложенную полоску бумаги с глубокой ненавистью. Адрес был написан красивым женским почерком – неужели у Юлали или еще у кого-нибудь хватило бесстыдства написать ему сюда, в Брейкберн-Холл?

– Тебе письмо. От кого это? – голос у Лили был обычный, она ничего не заподозрила.

С большой неохотой Вилл осторожно взял конверт в руки и с облегчением узнал монограмму Дайони, отпечатанную на сургуче.

– Это от королевы. – Он взял нож для масла, отковырнул сургучную печать, развернул бумагу и замер в удивлении. Лист был совершенно чистым.

– Плохие новости?

– Вообще никаких новостей, – но тут он узнал запах духов леди Кроган. Вспоминая склонность Дайони все драматизировать, он потянулся и подвинул поближе серебряный подсвечник со свечой.

Под действием пламени симпатические чернила медленно проявились. Вилл подул на бумагу, чтобы ее остудить. Послание было коротким, но в нем можно было безошибочно узнать стиль Дайони. «Возвращайся НЕМЕДЛЕННО, – писала она, – Вилл, ах, Вилл, случилось нечто УЖАСНОЕ, я не могу тебе описать. Ты мне нужен здесь ПРЯМО СЕЙЧАС!»

– Да, это плохие новости, – сказала Лили, читая у него по лицу, пока он читал письмо.

– Вполне возможно, что это опять какие-нибудь причуды Дайони.

Но даже для Дайони тон письма был несколько отчаянный. Вилл почувствовал, как его настроение становится еще хуже.

– Но не могу же я это проигнорировать. Мне придется незамедлительно вернуться в Хоксбридж.

Он провел остаток дня в седле, перехватил несколько часов сна на постоялом дворе, завернувшись в дорожный плащ и пристроившись у огня в столовой. Он проснулся после полуночи, потребовал суп и кружку эля со специями, торопливо все это проглотил и поскакал дальше к Хоксбриджу.

Вилрован въехал в древний город на рассвете, когда газовые фонари гасли один за другим. Появились повозки водовозов, а садовники вышли на улицы, чтобы собрать навоз. Туман с Зула просочился в узкие улицы и переулки, смешиваясь с дымом разжигаемых на кухнях очагов и застилая путь. Серая кобыла вдруг шарахнулась от чего-то шевельнувшегося в тени. Не выпуская поводьев из рук, он соскользнул с седла и, тщательно выбирая путь, повел усталую лошадь вверх по улице в сторону замка.

Над головой раздавалось хриплое воронье карканье. Из мглы появилась стая, птицы кружили над крышами домов и хором каркали. В голове Вилла поднялся такой шум, что он ничего не мог различить, все смешалось, а птицы продолжали виться во влажном воздухе.

Наконец один из воронов спикировал и приземлился на пустое седло.

– Коффин и Пальмарик мертвы, другой человек ранен. Говорят, он может умереть от ран.

– Мои лейтенанты мертвы? – Вилл остановился, мысли вихрем завертелись у него в голове. Он стоял посреди узкой улицы, и капли утренней росы падали с его шляпы, а он пытался понять, что же это значит.

– Как это случилось? – Вилл вытянул руку, и ворон перелетел ему на запястье.

– Мы точно не знаем. Слишком много рассказов; мы не можем разобраться. – Ворон боком прошел от запястья до самого плеча Вилла, ярко-синяя искра, промелькнув в основании его мозга, разгорелась с новой силой.

– Королева сидит в своей комнате, отказывается говорить с кем-нибудь, только спрашивает про тебя.

– Боги мои! – воскликнул вслух Вилл. Значит, дело было не в обычном озорстве Дайони.

– Я хочу узнать об этом больше. Если придется, подслушивайте под каждым окном, у каждой щели. Я поговорю с королевой и. выясню, что смогу.

Ворон взлетел с его плеча и растворился в тумане.

В половине восьмого весь Волари уже гудел. Кучера, конюхи, носильщики портшезов и посыльные наводнили двор около конюшен. Череда повозок с грохотом въезжала в задние ворота: зеленщики, мясники, булочники и кондитеры спешили во дворец. Мелкие торговцы катили перед собой тачки с лангустами, устрицами, капустой, угрями и круглыми желтыми головками сыра, торопились занять место у дверей кухни. Во внутренних покоях дворца эхом отдавались быстрые шаги: лакеи, парикмахеры, брадобреи и горничные с кастрюльками шоколада и тарелками с яйцами и маслом спешили из одной спальни в другую, стараясь выполнить сотни разнообразных приказаний одновременно.

Фрейлины королевы беспокойно столпились у входа в ее покои. Не обращая внимания на их вопросы, так как они не могли ничего рассказать ему сами, Вилл нетерпеливо толкнул дверь и вошел в комнату, где еще горели свечи.

Певчие птицы зловеще молчали в своих серебряных клетках. Дайони металась, полубезумная, все еще в атласном корсете и растрепанных нижних юбках, лишь слегка прикрывшись травчатым шелковым платком, небрежно наброшенным на плечи. По-видимому, она так и не ложилась, даже не разделась и не расчесала напудренные волосы.

Увидев Вилрована, она разрыдалась, бросилась к нему на шею и залила слезами плечо его дорожного плаща. Он как мог старался ее утешить: приглаживал ее взъерошенные локоны, целовал мокрые от слез щеки и успокаивающе шептал на ухо первое, что приходило ему в голову.

– Ах, Вилл, мой Вилл, что я наделала… Родарик мне никогда не простит, когда узнает правду.

– Что ты натворила, Дайони? Расскажи мне, в чем дело, и я постараюсь все уладить.

Она отчаянно вздохнула и попыталась говорить, но не смогла. Поняв, что, пока она не успокоится, толку от нее не добиться, Вилл слегка тряхнул ее за плечи и отпустил.

На лаковом чайном столике стояли серебряный графин и пара хрустальных кубков. Налив в один из бокалов маковую воду, он усадил Дайони на бамбуковый стульчик около кустов в мраморном горшке и велел ей выпить. Когда она уже была в состоянии говорить, он опустился на колени рядом.

– Я вообще не должен здесь находиться. Проклятье, Дайони, ты же почти не одета. Рассказывай побыстрее, что ты хотела мне рассказать, а то как бы тут скандал вокруг нас с тобой не устроили.

Она устало откинулась на спинку стула.

– Че-чепуха. Все знают, что ты мне почти как брат.

– И все-таки я тебе не брат. – Ходили слухи, что Сумасшедший Король Риджксленда живет со своей собственной внучатой племянницей, эта скандальная сплетня будоражила континент больше года. Вилл понятия не имел, были ли эти слухи правдивыми, но если даже такой почтенный пожилой джентльмен не избежал сплетен, то что же хоксбриджские болтуны придумают про них?

– Но давай успокоимся и будем рассуждать разумно. Расскажи, почему ты послала за мной и почему двое моих солдат убиты.

Королева опять начала всхлипывать, да так громко, что ему пришлось ее потрясти.

– Слишком поздно успокаиваться или рассуждать разумно. Или, может быть, нет… Если только ты сможешь вернуть Машину Хаоса, пока Родарик не узнал, что она исчезла.

Вилл сел на пятки. Он вознес безмолвную молитву к раскрашенному небу в двадцати футах над головой, умоляя послать ему терпения.

– Слушай, я совсем ничего не понимаю. Я ведь не знаю, что ты натворила, расскажи с самого начала.

Дайони попыталась успокоиться.

– Ну, ты по крайней мере знаешь, что такое Машина Хаоса?

Вилрован кивнул. Это была одна из множества диковинок, которые хранились в Волари: миниатюрная штуковинка с моделью солнечной системы: пять маленьких шариков из драгоценных камней и фигурки четырех стихий вращались друг вокруг друга внутри футляра из горного хрусталя по сложной и с виду произвольной схеме.

– Ну… ты, наверное, сочтешь это глупой выходкой, но я утащила ее из дворца в тот день, когда отправлялась в посольство на праздник. Ты, наверное, спросишь, зачем я решила взять с собой эту детскую игрушку, почему я…

– Мне интересно, – сказал Вилл, – как ты посмела взять что-то настолько редкое, настолько ценное? Эта «игрушка», как ты ее называешь, единственная в своем роде в целом мире. Никто не знает, как и когда ее сделали, металл, из которого она сделана, – неизвестного сплава, а что касается цены алмазов, рубинов и изумрудов… Вековечная тьма! Дайони! О чем ты только думала?

– Лорд Волт – большой знаток, он собирает эти игрушки. Как раз был день его рождения, я подумала, это его позабавит.

– И это его позабавило? – угрожающе спросил Вилл.

– Н-нет. Он был так же шокирован, как и ты. Но ведь эта вещица совершенно бесполезна, и у Родарика подобных безделушек и редкостей еще тысяча. Почему именно эту год за годом держат в потайном шкафу и никто никогда не может на нее посмотреть или с ней поиграть…

Вилл почувствовал, что земля уходит у него из-под ног.

– Вряд ли это нам с тобой решать, ведь эта вещь нам не принадлежит. Да и Родарику тоже. Как и все остальные ценности во дворце, Машина Хаоса принадлежит народу Маунтфалькона.

Дайони опять тяжело вздохнула.

– Больше она ему не принадлежит.

Вилл провел рукой по лицу.

– Ты хочешь сказать, что ты потеряла это сокровище?

Дайони застыла.

– Думаешь, я способна на подобное легкомыслие? – Вилл заранее знал, что она скажет. – Я хранила ее в полной безопасности, в своей муфте, все время…

Он беззвучно застонал. Дамы всегда прячут деньги и драгоценности в своих муфтах, это прекрасно известно каждому вору.

– …и я ни на минуту не выпустила ее из рук. Но по дороге с бала мою коляску остановили отвратительные т-толстопяты, и они отобрали и муфту, и Машинку, и мои бриллианты.

Вилл нахмурился. Хотя он и подозревал, что трагедия была уже предрешена в тот самый момент, когда Дайони заблагорассудилось взять драгоценный механизм без разрешения, но он не мог понять, как такое могло случиться, если королеву окружала толпа гвардейцев.

– Но твоя охрана? Я надеюсь, ты не хочешь сказать, что они ничего не сделали, чтобы защитить тебя?

– Они пытались меня защитить, но их было только четверо. И кучер… он вел себя очень смело, но потом они отняли у него мушкет и били его по голове, пока кровь не залила ему глаза. – Она заломила руки и опять начала плакать.