Текст книги "И я ему не могу не верить…"

Автор книги: Теодор Гладков

Соавторы: Николай Зайцев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)

Разгром савинковщины

В информации из Парижа сообщалось, что даже после ликвидации в 1922 году почти всех ячеек «Союза» в СССР Савинков не отказался от намерения создать под своим командованием единый центр антибольшевистской борьбы.

У чекистов возникла идея «помочь» Савинкову создать такой центр, чтобы вывести его самого на советскую территорию и здесь окончательно обезвредить.

Идеи, замыслы, намерения контрразведчиков отлились в четкий и категоричный приказ после очередного приглашения Менжинского и Артузова к Дзержинскому.

Феликс Эдмундович поставил задачу: Савинкова необходимо арестовать на советской земле и предать открытому суду.

– Суду? – переспросил Артузов.

– Именно. Савинков персонифицированное воплощение всей обозленности, ненависти, преступлений нынешней контрреволюции. В лице Савинкова мы и будем ее судить. Пролетарское правосудие не руководствуется чувством мести, но кровавый облик савинковщины должен обязательно быть обнажен перед рабочими и крестьянами, да и перед общественным мнением на Западе убедительно и абсолютно. Я уже не касаюсь того политического эффекта, той реакции, которая последует в эмигрантских кругах в результате такого процесса.

– Это на суде, – с некоторым оттенком скептицизма в голосе протянул Менжинский.

– Ох, уж эти мне законники! – засмеялся Феликс Эдмундович, явно намекая на юридическое образование своего заместителя.

– Я не об этом, – невозмутимо отозвался Вячеслав Рудольфович, – я о задержании.

– А тут уж вам и карты в руки. Сколь мне помнится, вы лично знакомы с Борисом Савинковым, стало быть, его психология, характер, амбиция вам ведомы досконально.

– Ведомы, ведомы, Феликс Эдмундович, потому многие трудности и предвижу. Савинков не просто умен и опасен, в вопросах конспирации он и талантлив и опытен. – Менжинский встал, сделал несколько шагов по паркету, на секунду задумался, перенесясь мысленно в далекие девяностые годы. – С Савинковым и его братом я познакомился, будучи еще студентом юридического факультета Санкт-Петербургского университета. Потом и в ссылке встречались и в эмиграции. Дискутировать приходилось.

– Вы сказали – с братом, – полюбопытствовал Артузов, – это тот, что из юристов?

– Нет, что вы. Юристом был старший брат Александр, он погиб потом на царской каторге. Одаренный был человек, хотя путаник страшный.

Дзержинский постучал тихонько пальцами по столешнице, словно приглашая деликатно Менжинского вернуться из дня вчерашнего в день сегодняшний.

– Я предлагаю, – сказал он, употребив это слово как синоним другого – «приказываю», – такой план. Единственная наживка, на которую мы можем поймать Савинкова, – это предложение ему занять пост вождя солидной контрреволюционной организации, здесь якобы существующей. И которая ждет не дождется, когда он, вождь, лично прибудет в Россию, чтобы поднять всенародное восстание против коммунистов. Честолюбие, маниакальная убежденность в своей незаменимости – вот те струны характера Савинкова, на которых мы будем играть. Давайте же организуем, как финансовые воротилы говорят, дочернее предприятие. Назовем – тоже по-коммерчески – «Синдикат».

Кого из ваших работников будем внедрять, на кого опираться – готовьте предложения. Это касается и общей схемы всей разработки. Срока не назначаю, тут спешка недопустима, но дело прошу рассматривать как первоочередное…

Так было положено начало операции, вошедшей в анналы ВЧК – ОПТУ под криптонимом «Синдикат-2». Операции, в которой так ярко проявились все сильные стороны личности Артузова как чекиста и человека.

* * *

В каком соотношении внешность человека, манеры поведения, наконец, привычки соотносятся с глубинным содержанием его личности? Тут, как известно, единого мнения нет, потому возможны крайние точки зрения. Известны, к примеру, теории, прямо связывающие внешний облик с наклонностями, причем не вообще, а с конкретными. И наоборот, существует народное выражение, подкрепляемое жизненным опытом каждого из нас, что внешность обманчива. Как бы то ни было, развернутый портрет человека, отражающий и его внешний облик, и характер, и поведение как форму общения с людьми, всегда представляет интерес, особенно если это портрет человека выдающегося и сделан умным, наблюдательным и объективным (хотя и несколько пристрастным) современником. Более того, такое изображение не только интересно для потомков, но и ценно для истории.

Людей, лично, тем более близко знавших А. X. Артузова, сегодня остались единицы. Вот почему так дорого описание, которое дал своему начальнику и старшему товарищу Борис Игнатьевич Гудзь, работавший много лет под непосредственным руководством Артузова и встречавшийся с ним неоднократно во внеслужебной обстановке.

Приводимое ниже описание сделано Б. И. Гудзем специально для этой книги. Итак, каким запомнился ему Артузов?

«Артур Христианович был ниже среднего роста. Коренастый крепыш. Шея крепкая, короткая, бицепсы рук и икры ног были почти одинакового размера с шеей. Особенно это было заметно, когда он носил сапоги. Кисти рук небольшие, но очень сильные. Его необычайная физическая сила сочеталась с крепкими нервами. Голова крупная, широкий лоб. Темные пышные волосы, но уже в 23–24 года с заметной проседью. Скулы широкие. Носил коротко стриженные усы и бородку клинышком. Когда задумывался, теребил кончик бороды. Брови широкие, с надломом. Глаза большие, темно-серые, очень умные и выразительные. В романе Л. Никулина «Мертвая зыбь» Якушеву приписано высказывание, что Артузов в смокинге выглядел бы чуть ли не аристократом. Это не так, при невысоком росте Артузова, его широкоплечей фигуре штатское платье ему вообще не шло. А костюм военного образца, с брюками, заправленными в сапоги, шел. Когда я увидел впервые в 1918 году Кедрова и Артузова, одинаково одетых в черные косоворотки, подпоясанные солдатским ремнем, в брюках, заправленных в сапоги, оба с окладистой бородой, они произвели на меня впечатление народовольцев. Было в Артузове что-то от Желябова и Халтурина. Фигура плотная. Походка легкая и быстрая. Одевался просто и аккуратно. Часто носил (особенно в последние годы) военную форму.

За годы долгой совместной с ним работы я никогда не видел его в служебной обстановке с расстегнутым воротом гимнастерки. Но в домашней обстановке, особенно на грядках огорода (у него был дачный участок в Одинцове), его костюм был предельно прост, часто он ходил даже без рубашки. Дача, к слову, представляла для него интерес лишь как место, где он мог возиться на земле, он очень любил землю.

Из привычек еще помню, что он часто закладывал большой палец правой руки за борт кителя или обе руки засовывал под мышки, буквой «Ф», как раньше по старой азбуке говорили, «фертом». Работая, он часто расхаживал по кабинету, в эти минуты у него появлялась какая-то особая пружинящая походка, он словно скользил по паркету. Отдыхая, любил откинуться глубоко в кресле.

В разговоре у Артузова часто проскальзывали нотки юмора, иногда легкой и деликатной иронии, а то и сарказма.

У него. было гладкое, без морщин лицо. Видимо, потому, что он носил бороду и усы, а волосы были с сильной проседью, Артузов выглядел старше своего возраста лет на пять – восемь.

Характер у Артура Христиановича был ровный и, можно сказать, легкий. Конечно, иногда он бывал в плохом настроении, но никогда не переносил его на людей, соприкасавшихся с ним в эти моменты по работе. Артузов всегда был вежлив и корректен. Умел терпеливо, а большей частью доброжелательно выслушивать собеседника. Всегда смотрел собеседнику прямо в глаза, взгляд его выражал интерес и любопытство к собеседнику, рассказчиком, лектором он был исключительно интересным. Он обладал совершенно гладкой и правильной русской речью, с юмором.

Его лекции в Высшей пограншколе и на курсах ГПУ пользовались большой популярностью – это мнение мне приходилось слышать в разных уголках страны от чекистов, в свое время учившихся в Москве. Конечно, большое значение имело интересное и глубокое содержание его лекций. Они всегда отражали проведенные им дела. Говорил Артузов не только об успехах, но и о провалах.

Артузов с большой щепетильностью, доходящей до педантизма, относился к составлению и редактированию различных служебных документов, докладов, приказов, которые составлял сам, или к проектам, которые ему приносили подчиненные на подпись. Грамматику он знал безукоризненно, почерк у него был мелкий, не каллиграфический, но разборчивый. Языки знал с гимназии – французский, немецкий и английский, лучше – немецкий.

Артур Христианович любил спорт, скорее, физкультуру, физический труд. Ходил на лыжах, катался на фигурных коньках, даже выполнял элементы «школы», очень неплохо ездил верхом (в свое время он занимался в школе верховой езды), хорошо стрелял из пистолета, управлял автомобилем.

Отличительной чертой Артура Христиановича была исключительная скромность, даже иногда (в обществе неслужебном) какая-то стеснительность. Любил петь. У него был сильный драматический тенор, с этаким металлическим оттенком. Он часто пел дома, в кругу близких друзей, рассказывали, что даже выступал как-то в клубе на вечере. Иногда пел и дуэтом. Артузов любил театр, живопись, литературу, особенно поэзию. В юности он и сам писал стихи, большей частью сатирические.

Артузов был очень внимательным к людям, чутким. С большим уважением относился к родителям, ближе был к матери – Августе Августовне. Был хорошим товарищем. В отношениях с товарищами по работе у него было много общего с В. Р. Менжинским. Ф. Э. Дзержинский был для него очень большим авторитетом, но по характеру он сам был чем-то схож именно с Менжинским, в частности мягкостью. Очень уважал Артузов и М. С. Кедрова. Михаил Сергеевич сыграл решающую роль в жизни Артузова в смысле идейной и политической ориентации, об этом он сам писал.

У Артузова было трое детей – сын Камилл и две дочери. Относился он к ним как старший товарищ, просто и уважительно, так же вел себя и с детьми своих товарищей. Свою дачу он шутливо называл «Лиденоры» – в честь дочерей Лиды и Норы.

Артузов умел слушать людей, это свойство никогда не присуще людям, внутренне равнодушным к другим, самоуверенным, чванливым. Он умел располагать к искренней, откровенной беседе. Даже в сугубо официальной обстановке, например когда отдавал приказы или распоряжения, не терпел никакой казенщины и формализма».

* * *

Все последующие дни Артузов занимался разработкой новой операции. С Менжинским встречался каждый вечер – высказывал свои соображения, отстаивал их от критического штурма Вячеслава Рудольфовича. Так отшлифовывалась и принималась каждая деталь. От каких-то внешне эффектных и заманчивых комбинаций и ходов пришлось отказаться, вместо них всплывали новые варианты, подчас совершенно неожиданные.

Одну остроумную ловушку Менжинский отверг, к огорчению Артузова, по несколько странному соображению.

– Знаете, Артур Христианович, – сказал Вячеслав Рудольфович, – у англичан есть поговорка: «This is too good to be true», по-русски это означает: «Слишком хорошо, чтобы было правдой». Знаете, когда все идет очень гладко, это уже вызывает подозрение, не бывает так в жизни. Савинков – конспиратор с огромным опытом. К тому же дело Азефа[3]3
  Азеф Евно Фишелевич – руководитель Боевой организации партии эсеров. Возглавлял подготовку эсеровских террористических актов на великого князя Сергея Александровича, министра внутренних дел В. К. Плеве и др. Ближайшим помощником Азефа был Савинков. В 1908 году стало известно, что Азеф – многолетний агент царской охранки.


[Закрыть] для него тоже не прошло бесследно. Когда он планирует операцию, то обязательно закладывает в нее избыточный запас прочности, на случай, если какие-то частности не сработают. Он по опыту знает, что в долгой войне без поражений и провалов не обойтись. А вы хотите обеспечить ему сладкую жизнь, одни успехи для повышения веса нашего «Синдиката». Савинков этому нипочем не поверит. Поначалу, быть может, обрадуется, что так все хорошо, но через некоторое время заподозрит что-то неладное именно из-за странной легкости, с какой все будет удаваться.

Артузов в подобных случаях не обижался. Он глубоко уважал Вячеслава Рудольфовича за огромные знания, ум, опыт. А потому свое мнение отстаивал в разговорах с ним горячо и упорно, но не упрямо. Если аргументы собеседника оказывались сильнее, умел согласиться с ними. Кстати, точно так же вел он себя не только с начальниками, но и с подчиненными. Вот и в данном случае, признав правоту Менжинского, отказался от «гладкописи», ввел в разработку определенные канавки и кочки, для большего правдоподобия и жизненной убедительности.

Все это, однако, пока касалось лишь общей схемы. В нее предстояло внести множество поправок, дополнений, обусловленных развитием реальных событий и личными качествами конкретных людей. Но без нее, этой намеченной схемы, никак нельзя было обойтись, поскольку она задавала требования, по которым подбирал Артузов исполнителей главных ролей. Артур Христианович изучил десятки савинковских агентов, либо задержанных в последнее время, либо находящихся под наблюдением чекистов. Наконец у него появились основания прийти к Менжинскому с предварительным докладом.

– Кажется, нам удалось тут подобрать один «ключик», который, по моим расчетам, может открыть савинковские двери.

– Кто это? – оживился Менжинский.

– Шешеня…

Об аресте этого человека Менжинский, конечно, уже знал.

Бывший адъютант Савинкова – казачий сотник Леонид Шешеня был послан на связь с ранее заброшенными агентами. Он был родственником, а точнее, свояком Ивана Фомичева – влиятельного представителя Савинкова в Вильно и частично в Варшаве. Арестовали Шешеню при попытке перейти границу. Савинков о его задержании еще ничего не знал. Менжинский живо заинтересовался:

– Показания этот Шешеня дает?

– Дает. Назвал всех агентов, к кому шел. Мы их изъяли. Один представляет интерес.

– Чем?

– Он поселился в Москве около года назад, устроился охранником на железную дорогу. Не исключено, конечно, что законсервирован, но, по-моему, просто ничего не хочет делать. Живет тихонько, и все. Семейный.

– Фамилия?

– Зекунов Михаил Дмитриевич.

– С Шешеней знаком?

– Нет. Они вообще люди разные. Шешеня просто солдат, служака. Савинкову такой нужен только как преданный исполнитель несложных заданий. Привезти, отвезти, проверить. Ну, и стрелять, конечно, умеет. Зекунов интеллигентнее, похоже – и совестливее.

Менжинский слушал внимательно. Его всегда глубоко интересовали не только поступки, но и мотивы, их вызвавшие, характеры людей, оказавшихся в поле зрения ВЧК.

– Что ж, – сказал он после некоторого размышления. – Арест обоих зашифруйте, обеспечьте секретность содержания и приступайте к разработке.

– Хорошо…

– Кого из сотрудников предназначаете на главную роль?

– Предлагаю Андрея Павловича Федорова.

– Чем обосновываете?

– Деловыми качествами. Прекрасное образование – юрист, знает языки. До революции – боевой офицер. С начала гражданской – в Красной Армии. Забрасывался в тыл к белым в качестве военного разведчика, действовал под белогвардейского офицера.

Тверд, решителен, находчив, умеет отстаивать собственное мнение. Это очень важно, если придется столкнуться лично с Савинковым, вы же знаете, как тот подавляет людей… Еще одно соображение. Савинков писал как-то военному министру Франции, что большевистская власть в России может быть свергнута только русскими крестьянами. А Федоров внешне – типичный крепкий и сметливый русский крестьянин. Он уже внешне будет импонировать Савинкову как человек из гущи народа, а не говорун из интеллигенции, каких при нем и своих предостаточно.

– Что ж, выбор, похоже, удачен. Я знаю Федорова, не знал только всех его достоинств. Кстати, когда начнете составлять для него легенду, держитесь как можно ближе к подлинной биографии, поскольку у Федорова она, при некоторой отделке, очень выигрышна.

– Значит, начинаю работать.

– Работайте. Через несколько дней будьте готовы доложить обо всем Феликсу Эдмундовичу. Помните, его интересует все, что относится к «Синдикату». Феликс Эдмундович предупреждает нас, что в ближайшее время поднимется новая волна антисоветской активности, мы должны быть готовы встретить ее во всеоружии, отсюда такое внимание к «Тресту» и «Синдикату».

XII Всероссийская конференция РКП (б), собравшаяся в августе 1922 года, как раз когда началась операция «Синдикат-2», указывала, что первый год новой экономической политики, совпавший с голодом и нажимом международной реакции, вызвал усиление антисоветской деятельности остатков разгромленных контрреволюционных партий кадетов, меньшевиков и эсеров.

Не было ничего удивительного, что в нэповской лихорадке родились новые антисоветские центры и организации. Так появилась и группа «Либеральные демократы», или ЛД, в Москве. Программа организации была настолько расплывчата и аморфна, что позволяла присоединиться к ней любому антисоветчику, ну разве что кроме откровенных черносотенцев. Идеальная среда для пышного расцвета эсеровского савинковского вождизма. Был, правда, у ЛД и один недостаток – группы этой в действительности никогда не существовало. А требовалось как раз убедить Савинкова не только в ее реальном существовании, но и способности поднять восстание в масштабах всей страны. Единственного, чего для этого не хватало, так это присутствия самого Савинкова как общепризнанного всенародного руководителя.

Дзержинский, ознакомившись с планом «Синдиката-2», операцию утвердил. Еще раз попросил Менжинского и Артузова непрерывно держать его в курсе всех дел, связанных с Савинковым. Утвердил он и кандидатуру Федорова на роль полномочного представителя и одного из руководителей ЛД. Псевдоним Федорову был выбран Мухин, имя и отчество оставили настоящие – Андрей Павлович.

Для Зекунова Артузов придумал роль серьезную и интересную. Надо сказать, что этого савинковского эмиссара Артузов «вычислил» безошибочно. Зекунов, точно, в душе давно отошел от какой-либо антисоветской деятельности, он и в самом деле ничего не делал в качестве резидента «Союза» в Москве, очень тяготился своим прошлым и, в сущности, самостоятельно превратился во вполне лояльного по отношению к Советской власти гражданина. Зекунов согласился честно помогать ВЧК. Забегая вперед, следует сказать, что с порученным ему делом он справился успешно и охотно.

С Шешеней пришлось повозиться. Он был старателен, но, как витиевато выражались авторы арабских сказок, «чело его не было отмечено печатью мудрости». Каждую комбинацию, ход, фразу с ним приходилось отрабатывать до мелочей, поскольку самостоятельно действовать он просто не был способен.

В оптимальный срок Шешеня послал Савинкову первое донесение. Он информировал своего бывшего хозяина о политическом положении в Советской России, сообщал, что появились новые силы, способные выступить против большевиков.

Новое письмо – Шешеня докладывает Савинкову о похвальной и плодотворной работе в Москве эмиссара «Союза» Зекунова. Следует перечень диверсий, актов террора и саботажа, якобы предпринятых в последнее время Зекуновым и завербованными им людьми.

Наконец настало время для реализации замысла. Савинкову сообщают, что в Москве Зекунов встретил сослуживца по белой армии, тоже бывшего офицера, Андрея Павловича Мухина, человека надежного и «своего». После осторожных взаимных прощупываний Мухин сознался Зекунову, что является одним из руководителей подпольной организации «Либеральные демократы». Более того, Мухин даже предложил Зекунову в эту организацию вступить, поскольку ничего не знает о принадлежности Михаила к савинковскому «Союзу».

Шешеня сообщал, со слов Зекунова, что, к сожалению, в рядах ЛД (а это организация многолюдная) отсутствует должное единство. Существуют две примерно равновеликие группы: «активисты» и «накописты». Первые требуют развязывания террора и диверсий. Вторые стоят за метод выжидания, временной пассивности, ждут подходящего случая и подходящей обстановки. В итоге организацию раздирают противоречия: «Выходит, у нас нет такого человека, который бы смог сплотить наше движение воедино».

Это письмо не могло не заронить в авантюрную душу Савинкова будоражащую мысль: России нужен вождь. И этим вождем конечно же может быть только он, Борис Викторович Савинков.

В следующем письме Шешеня уже прямо намекал, что все больше и больше влиятельных членов организации ЛД склоняются к тому, что в качестве объединяющей силы должен выступить Савинков. Как сообщил ему, Шешене, Зекунов, на последнем заседании руководства ЛД Мухин прямо назвал Савинкова самой сильной личностью среди всех сторонников активной борьбы с Советской властью, находящихся за границей, да и «дома» тоже.

Так загодя Артузов начал постепенно внушать Савинкову мысль о необходимости его приезда в Россию для консолидации антисоветских сил и руководства ими в решающий момент.

Интерес Савинкова к ЛД день ото дня возрастает, но он не слишком полагается на своего бывшего адъютанта и хочет узнать о положении в ЛД от более авторитетного и сведущего человека – Зекунова.

Тут уже Артузов рисковал многим. Он вполне доверял искренности и порядочности Михаила Дмитриевича, вопрос стоял в иной плоскости: выдержит ли он состязание в непростом поединке с доверенными лицами Савинкова, тем более с ним самим? Один неверный шаг или неточное слово и – конец. И самому Зекунову, и операции «Синдикат-2».

Артузов послал Зекунова за кордон. В Вильно его встретил полномочный представитель Савинкова Иван Фомичев, затем уже вдвоем они поехали в Варшаву, где Зекунову пришлось сделать настоящий доклад и ответить на тысячу вопросов о деятельности «Либеральных демократов».

Все прошло благополучно. Зекунову, конечно, расставили несколько ловушек, но он их миновал, сделав вид, что ничего даже не заметил. Более того, ему удалось установить имена и фамилии нескольких савинковских агентов, направляемых в Россию. Все они позднее были обезврежены ОГПУ. Зекунов также узнал, что весной на советскую территорию будут заброшены вооруженные банды.

Зекунов получил указание от своего савинковского руководства поддерживать тесные контакты с ЛД и пригласить их руководителя Мухина на переговоры о совместных действиях в Варшаву и Париж. Приглашение было принято…

В Жизни Федорова наступила нелегкая пора. Савинков мог «проверить» его не только через Зекунова. Поэтому Артузов принял решение перевести Андрея Павловича на… нелегальное положение. Отныне Федоров и в родной Москве жил с документами на фамилию Мухина. К ОГПУ он и на версту не подходил – Артузов и другие чекисты встречались теперь со своим товарищем только на конспиративной квартире. Невысокий, но плотный, одетый в хороший костюм, специально отрастивший небольшую бородку, Федоров-Мухин походил на благополучного совслужащего, выбившегося в таковые из зажиточных крестьян.

Теперь ему предстояло впервые выехать вместе с Зекуновым за рубеж.

– Ваша задача – произвести впечатление. Не мы искали Савинкова, это его представитель Зекунов вышел на вас. Нужна только популярная личность, для того чтобы возглавить движение, восстание. В сущности, ЛД в любом случае, с Савинковым или без него, сохраняет независимость. Набивайте себе цену, не стесняйтесь. О разгроме резидентур савинковского «Союза» в Советской России знает каждый мальчишка, об этом сообщалось в печати. На сегодня Савинков может только блефовать, настоящих козырей на руках у него нет. Только имя. В этом отношении соблюдайте пиетет.

Федоров слушал сосредоточенно, иногда переспрашивал, прикидывал, возражал, – словом, «проигрывал» всевозможные ситуации, которые могли возникнуть в реальных условиях. Конечно, все предусмотреть было невозможно, но Артузов знал, что Федоров умеет мгновенно оценивать обстановку в движении и принимать оптимальное решение. Это было характерной и сильной особенностью его оперативного дарования, почему Артузов и предпочел его другим своим сотрудникам.

Поездка должна была осуществляться «нелегально» – на западной границе большими трудами чекистов (для этого требовалось создать самостоятельную и убедительную легенду) было оборудовано «окно». Ведал им командир-пограничник Ян Петрович Крикман, старый латышский коммунист, по легенде – один из активных военных работников ЛД.

В Польше Зекунова и Мухина встретили на высшем уровне. Было созвано специальное заседание Варшавского комитета «Народного союза защиты родины и свободы». Мухин сделал подробный доклад о деятельности ЛД, особенно подчеркнул ее возможности. Сообщил, что в организации нет единого мнения о необходимости объединения с «Союзом». Имеются, дескать, сторонники альянса, имеются и противники. Варшавяне дружно насели на Мухина, стремясь склонить его на свою сторону. Он держался солидно, только намеком давая понять, что ближе к сторонникам, нежели к возражателям. Эта позиция позволила Мухину выудить из вошедших в раж савинковцев множество ценной информации. Итогом совещания стало решение комитета установить постоянную связь с ЛД, для чего командировать в Москву Ивана Терентьевича Фомичева.

Связалась с Мухиным и польская разведка. В итоге она получила кое-какую изготовленную в ОГПУ информацию, а Мухин – возможность свободного передвижения по Польше и право поездок из Варшавы в Париж в любое время. Денежный гонорар – само собой разумеется. Держался он при этом настолько уверенно, даже надменно, что польские офицеры, обычно не очень-то церемонившиеся с белогвардейскими шпионами, заискивали перед ним.

– У Андрея Павловича стальные нервы, если они у него вообще есть, – говорил впоследствии Артузову Зекунов.

Через то же «окно» на границе Федоров, Зекунов и Фомичев переправились в СССР.

Теперь уже наступил черед чекистов проявить гостеприимство. Сотрудники ОГПУ в Москве, Минске и других городах, в частности Ян Крикман, сделали все, чтобы у Фомичева сложилось впечатление о существующей в стране мощной, хорошо законспирированной контрреволюционной организации. Устроили ему и встречу с руководителями ЛД. На ней присутствовал и сам Артузов, под псевдонимом конечно.

Фомичев из кожи лез, убеждая «центр» организации в желательности объединения. Это и требовалось Артузову: чтобы идею высказали первыми савинковцы, а не «Либеральные демократы». В мягкой форме, но твердо по существу он дал понять эмиссару «великого террориста», что в объединении с несуществующим фактически на территории СССР «Союзом» его организация не нуждается. Она вообще пошла на контакт лишь из-за огромного личного уважения к Савинкову. О том, что было дальше, один из сотрудников Артузова, присутствовавший на «совещании», писал: «Встреча несколько охладила оптимистические настроения Фомичева. Он увидел, что «организация» идет на контакт неохотно. Представитель «организации» откровенно заявил Фомичеву, что он не видит в савинковской организации реальной силы, а слияние двух неравных сил едва ли целесообразно. Тогда Фомичев логическим ходом событий принужден был заявить: «Давайте встретимся с Борисом Викторовичем Савинковым, а там видно будет». Эта установка создала для нас чрезвычайно выгодное положение, ибо приглашение о поездке в Париж выдвигали не мы, а противная сторона».

Фомичев вернулся в Варшаву, затем выехал в Париж и обстоятельно доложил о результатах поездки самому Савинкову. В итоге ЛД получила приглашение выслать своего представителя в Париж.

Теперь уже не только Менжинский и Артузов, но и лично Дзержинский инструктировал Федорова. Такую встречу – с одним из руководителей всей контрреволюции в его собственном логове – чекисты готовили впервые. Удержаться от волнения было трудно даже «железному Феликсу». Оперативная идея оставалась прежней, поправки вносились с учетом лишь одного, зато чрезвычайно важного обстоятельства: Федорову предстоял разговор с исключительно умным, обладающим к тому же волчьей интуицией, беспощадным врагом.

– Вы знаете, что такое лонжа? – спросил в последний момент Артузов Федорова.

– Слово знакомое, только не помню, из какого лексикона, – ответил Андрей Павлович.

– Из циркового. Так называется веревка, которая прикрепляется к поясу атлета, выполняющего особо опасный номер под куполом, на высоте. Так вот, вам в Париже придется работать без лонжи.

…Дождливой июньской ночью 1923 года Мухин перешел границу. Немного отдохнув на вильненской квартире Фомичева, он сразу же выехал вместе с ним в Варшаву, к тамошнему представителю Савинкова, «идеологу» движения профессору Дмитрию Владимировичу Философову.

Еще после майской поездки в Варшаву вместе с тем же Фомичевым Зекунов информировал Артузова: «Философовым получено от Бориса Савинкова письмо, в котором тот писал, что в ближайшее время в связи с обострением международного положения можно надеяться на улучшение материального и финансового положения савинковской группы. На заседании областного комитета в Варшаве было признано необходимым командировать Фомичева и представителя московской организации в Париж для доклада и дальнейших переговоров с самим Савинковым о продолжении работы, для чего представитель организации ожидается в Вильно 3–5 июня 1923 года. С технической стороны поездка в Париж препятствий не встретит, так как шеф обещал устроить заграничные паспорта, а Философов немедленно получит визы, так что свидание с Савинковым может состояться числа 12 июня, о чем он будет предупрежден Философовым заранее».

Таким образом, расчет обстановки был составлен Артузовым абсолютно точно. Встреча Мухина и Савинкова в Париже состоялась, правда, позже, нежели планировалось первоначально, – 14 июля 1923 года.

К сожалению, обострение международного положения для СССР действительно имело место. 8 мая министр иностранных дел Великобритании Керзон предъявил Советскому правительству меморандум, ставший известным в истории международных отношений как «ультиматум Керзона». В надменной форме британский министр-консерватор потребовал от нашей страны целого ряда «уступок» империалистическим державам, угрожая в противном случае новой интервенцией против СССР. Советское правительство отвергло наглый ультиматум. По всей стране прокатилась волна митингов протеста. Рабочие и крестьяне начали собирать деньги на строительство эскадрильи боевых самолетов. Артузов долго смеялся, купив как-то на углу Лубянки коробок спичек, на этикетке которого был изображен самолет с огромным кулаком вместо пропеллера. Надпись гласила: «Наш ответ Керзону!» Так назвали эскадрилью.

10 мая, словно эхо на лондонский меморандум, раздались выстрелы в Лозанне: белогвардейский террорист Конради убил полномочного представителя РСФСР в Италии Вацлава Воровского.

Вот какие события омрачили политическое небо Европы в начале лета 1923 года.

Первая встреча Федорова с Савинковым состоялась на его квартире (улица Де Любек, 32), вторая – через день в одном из дорогих ресторанов. Были и другие встречи. На одной из них Федоров познакомился с «министром иностранных дел» при Савинкове Александром Аркадьевичем Дикгофом-Деренталем и его женой Любовью Ефимовной, которая вскоре стала секретарем и гражданской женой Савинкова. На другую встречу пришел еще молодой, лет тридцати пяти блондин, мощного телосложения, с красивым, но чрезвычайно жестоким лицом. Немалых усилий стоило Андрею Павловичу выдержать его взгляд. Это был полковник Сергей Эдуардович Павловский. Банды Павловского в 1921–1922 годах терроризировали приграничные районы Белоруссии. Павловский отличался безудержной храбростью, собачьей преданностью Савинкову и чудовищной жестокостью. Если и можно было о ком сказать, что у него руки по локоть в крови безвинных людей, так это о Серже Павловском.