Текст книги "И я ему не могу не верить…"

Автор книги: Теодор Гладков

Соавторы: Николай Зайцев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)

Содержание третьего письма, адресованного Казакову, с которым Анненков познакомил Денисова, было полной противоположностью двум первым. Главе «Богоявленского братства» атаман писал о своем нежелании вступать в армию Чжан Цзолина, отходе от борьбы с Советами и вообще от политики.

Это было тонко рассчитанное письмо. Всякое могло случиться: Черкашин как курьер не внушал Анненкову особого доверия. Любитель спиртного, он мог затерять письма, а мог и перепродать. Третье письмо в таком случае стало бы для атамана спасительной лазейкой.

Анненкову нельзя было отказать в прозорливости. Какой-то из предвиденных им случаев и произошел. Курьер со всеми предосторожностями покинул конеферму атамана все в том же обличье предупредительного и делового скупщика пушнины. Письма покоились в чемодане с двойным дном. Сев в купе поезда, Черкашин почувствовал себя в безопасности и решил, что дальнейшие предосторожности уже ни к чему. Здесь до него никому дела нет. Вагон заполнялся народом. Появились попутчики и в купе Черкашина. Как они ухитрились проникнуть в его чемодан – одному богу ведомо. Короче говоря, письма исчезли.

* * *

Но каким образом все-таки Анненков оказался в китайской тюрьме? Три года – срок немалый. И у атамана хватило времени поразмышлять на тему – кому было выгодно изолировать его. Многих он подозревал: Семенова, видящего в нем опасного конкурента, того же Михайлова, возможно захотевшего прибрать к рукам его казаков… Мысль о причастности к его злоключениям ГПУ ему, разумеется, и в голову прийти не могла. Именно чекисты сумели воздействовать на волю губернатора.

В двадцатые годы у Советской России было много явных и тайных врагов, преследующих одну цель – задушить государство трудящихся. Естественно, основные усилия чекистов направлялись в первую очередь на обезвреживание тех, кто представлял в данный момент наибольшую опасность. Сразу, по горячим следам, им было просто не под силу схватить Анненкова. В ту пору перед органами госбезопасности стояла задача хотя на время оградить границы от проникновения анненковских банд. А в том, что атаман не оставит нас в покое и вся борьба с ним еще впереди, ни у кого сомнения не вызывало. Это Артузов называл выявлением проблемы до того, как она станет очевидной.

Как-то беседуя с Артузовым о замысле операции против Анненкова, Вячеслав Рудольфович многозначительно заметил: «Начать – перышко поднять». Они как бы определяли в данной ситуации первые шаги, которые необходимо предпринять против кровавого атамана. Напрашивалась идея его изоляции как первоочередной меры для того, чтобы парализовать враждебную деятельность атамана. Его изоляция, пусть даже на незначительное время, позволит оторвать от атамана часть казаков, внесет растерянность в лагерь на реке Боро-Тале. Казаки перестанут быть организованной силой.

Замысел нуждался в создании реальных условий для осуществления. В то время не так уж были велики силы чекистов. Менжинскому и Артузову не хотелось распылять их. Они нужны были для проведения более значительных операций.

На оперативном совещании, созванном Менжинским, высказывались самые различные мнения. Одни предлагали внедриться в. стан Анненкова, чтобы подорвать его изнутри, другие склонялись к мысли совершить налет на лагерь и разом покончить с анненковцами.

Когда все выговорились, счел нужным высказаться и Артузов. И сказал-то он всего несколько слов, но все с удивлением повернулись в его сторону… И Менжинский сразу почувствовал, что Артур Христианович родил идею, которая в случае, если, конечно, удастся ее осуществить, сулит успешное решение всех проблем. Мысль Артузова в лаконично сформулированном виде выглядела так: «Осуществить тактику активного воздействия на синьцзянского губернатора», с тем чтобы его руками изолировать атамана или, на худой конец, парализовать его враждебные действия против нашей страны.

Меняшнский какое-то время оценивал предложение Артузова, не явится ли оно утопической затеей? Когда же все взвесил, то пришел к выводу: решиться на такой шаг стоит.

Тактика Артузова в первую очередь требовала усилий. Менжинский и Артузов засели за выработку требований к губернатору. Разумеется, при этом учитывалось, что на нашей стороне реальная военная сила, точнее, та сила, что стояла на границе. И эту силу чувствовал губернатор.

Вскоре представители нашего командования предъявили синьцзянскому губернатору в ультимативной форме главное требование: выдать Анненкова как опасного военного преступника или, если это окажется невозможным, разоружить анненковцев, а самого атамана арестовать. Излагая эти требования, наша сторона учитывала, что губернатор однажды уже пытался отнять оружие у банд Анненкова, но атаман воспротивился этому, понимая, что без оружия он уже не сила и никто с ним считаться не станет.

К июлю 1921 года из многих тысяч у атамана под рукой оставалось всего 670 казаков, остальные разбрелись по Китаю. Оставшиеся отнюдь не церемонились с китайцами. Взращенные на грабежах и убийствах, они не могли вести себя иначе. Дебош в районе Гучэн, учиненный пьяными казаками, переполнил чашу терпения губернатора. Он вызвал Анненкова в Урумчи и арестовал его. Так началась операция против Анненкова. Его арест считался временным успехом. Основная борьба была еще впереди.

* * *

Человек живет надеждой. Надеждой на лучшие времена жил и Анненков. И тем не менее на душе у него было неспокойно. С его лица не сходил отпечаток усталости. Он все время чего-то тревожно ждал. С одной стороны, новых гонцов, которые бы, подобно Черкашину, принесли ему важные вести, призывавшие его, как в былое время, стать крупным военачальником, с другой – возмездия. Что-то должно было случиться. Это двойственное тревожное чувство не отпускало атамана ни днем ни ночью.

Анненков, конечно, был в неведении, что в Москве о нем тоже думали и многое знали. Знали о его планах и намерениях, знали даже то, как он выглядит в данное время. На столе Артузова лежали сообщения из Китая, датированные сентябрем 1924 года, характеризующие атамана как личность. «Анненков – человек быстрого и хорошего ума, громадной личной храбрости, остроумный, жестокий и ловкий… Хорошо владеет китайским языком, имеет средства и хорошо себя держит – это тип лихого казака».

Такая уж была обязанность Артузова – вести настойчивое наблюдение за каждым шагом Анненкова, быть в курсе его действий и мыслей. Со смертью президента Сунь Ятсена, возглавлявшего кантонское правительство и завещавшего Гоминьдану довести революционную борьбу до окончательной победы, обстановка в Китае начала складываться отнюдь не в пользу этой партии. Компрадорская буржуазия, монархисты, помещики под эгидой империалистических разведок сколачивали «Антикрасный союз», во главе которого стояли реакционные генералы-милитаристы У Пэйфу и Чжан Цзолин. Эти силы открыли враждебную кампанию против Советского Союза. Реакционные газеты печатали поджигательские статьи, иной раз с прямыми призывами к войне против СССР…

Первая революционная армия маршала Фэна, в зоне действий которой проживали Анненков и Денисов, потерпела ряд неудач в боях против частей генералов-милитаристов. Затягивать операцию против атамана поэтому было никак нельзя. Он мог оказаться в стане врагов, сколотить армию и перейти к активным действиям против СССР. Перед Менжинским и Лртузовым вплотную встал вопрос: как это предотвратить? Как обезвредить Анненкова? К этому времени у чекистов уже имелся опыт борьбы с белой эмиграцией. Недаром сам Врангель признал, что «на удочку ГПУ» попались почти все организации и большинство их деятелей.

Артузов тоже готовил надежную «удочку». У него вызрел план захвата атамана-палача. Свой замысел он, как водится, доложил Менжинскому. Протянув руку братской помощи китайским революционным силам, Советское правительство направило в Китай по их просьбе группу советников. В Китае работали герои гражданской войны, будущие Маршалы Советского Союза Василий Константинович Блюхер и Александр Ильич Егоров. Советский аппарат при Первой революционной армии возглавлял Виталий Маркович Примаков, бывший командир легендарного корпуса червонного казачества.

Артузов знал, что Примаков установил прямые дружественные связи с командующим армией маршалом Фэном. С помощью советского военного специалиста в этой армии были разработаны и осуществлены несколько успешных наступательных операций. Вот и пришла Артузову мысль, что Примаков может добиться согласия маршала Фэна на захват Анненкова. Только человек твердой воли и большой уверенности мог предложить такой план, простой и в то же время смелый.

Менядапский сразу оценил все достоинства замысла своего ближайшего помощника, но все же попробовал его как бы «расшатать», проверяя на «прочность». Прежде всего его интересовало, даже тревожило, насколько можно полагаться на Фэна.

– Я уверен, что маршал нам поможет, – подмечая, как с лица Вячеслава Рудольфовича спадает тень настороженности, произнес Артузов. – Для него присутствие Анненкова тоже каждодневная угроза.

– Возможно… Но возможно и другое. Что тогда? Есть ли у вас запасной вариант?

– Есть. Пошлем нашего сотрудника, он найдет способ, как подобраться к атаману.

– Это уже более реальный подход, – согласился Менжинский и вдруг предложил:

– А если нам для верности начать одновременно оба варианта?

– Что ж, так будет еще надежней, – согласился Артузов.

– Кстати, на чем зиждется ваша уверенность, что маршал нам поможет, помимо, соображения о той угрозе, которую представляет, как мы полагаем, для него присутствие атамана? Каково его политическое лицо?

– Трилиссер дал исчерпывающую информацию. Маршал Фэн Юйсян – выходец из провинции Чжили (ныне Хэбэй). Отец каменщик, служил писарем в армии одного из богдыханов. Так как был грамотным, дослужился до командира роты. Сын пошел по стопам отца, овладел его профессией. Принимал участие в «Боксерском» восстании. Был приговорен к пожизненному заключению. Освобожден в 1911 году революционными силами. Был командиром полка в гвардии президента, затем комбригом, губернатором провинции. Это Фэн выгнал из Пекина наследника богдыханского престола…

– Теперь я понимаю вашу уверенность, Артур Христианович, что маршал нам поможет. Что ж, действуйте!

Через несколько дней после этого разговора Артузов направил в Китай опытного чекиста С. П. Лихаренко.

* * *

Как же осуществился на практике план Артузова? Об этом можно судить по заявлению Анненкова, сделанному им некоторое время спустя следователю ОГПУ: «5 декабря 1925 года ко мне приехал директор департамента иностранных дел Ченг (от Фэн Юйсяна) с переводчиком, который мне сообщил, что, ввиду имеющихся у них сведений о моих отношениях со штабом Чжан Цзолина, они считают необходимым мой приезд из моего дома в г. Ланьчжоу, очевидно, где бы они могли наблюдать за мной. Через несколько дней я переехал со своими людьми в г. Ланьчжоу, где проживал до 4 марта 1926 года, когда я был вызван к губернатору, где полицмейстер передал мне распоряжение Фэн Юйсяна приехать к нему. На другой день я совместно с моим начальником штаба Денисовым Николаем Александровичем поехал к Фэн Юйсяну… Прибыв к Фэн Юйсяну, мы были лично им приняты, и я назначен советником при маршале Чжан Шудаян, и мне был выдан соответствующий документ».

Действительно, маршал ни одним словом, ни одним жестом не дал Анненкову повода для подозрений. В резиденции его ждали. Солдаты, одетые в серые френчи с маузерами и двуручными мечами, охранявшие маршала, любезно расступились, пропуская атамана. В прихожей солдат, по китайскому обычаю, смоченным в горячей воде полотенцем обтер ему лицо. Маршал, человек высокого роста, крепкого телосложения, тотчас же принял атамана. Говорил он тихо, как и подобает большому человеку – «мудрый должен говорить тихо, чтобы не расплескать чашу мудрости».

Анненков ехал в Калган в полной уверенности в своей безопасности, в самом радужном настроении: он признан, он скоро снова поведет войска в атаку! Ему уже слышался воинственный китайский клич «Ша! Ша!» («Убивай!»). Немного послужит, а там и свою армию сколотит, двинет на Семиречье, овладеет Верным, создаст свое государство, в котором будет властелином…

Ехал атаман и вспоминал обед, данный ему губернатором. Его угощали самыми изысканными кушаньями: хайшеном – жареными морскими червями, крошеным мясом с зеленью, бамбуковыми побегами, картофелем, зажаренным в сахаре.

Одно только его огорчило… Перед отъездом он зашел просто так, из любопытства, в китайскую кумирню. Встретил его бонза с толстой книгой в руках. В ней содержались «божьи ответы». Анненкову захотелось узнать, что ему предскажет книга. Бонза подвел его к глубокой чаше и предложил выбрать из нее любую из множества находящихся там палочек. Атаман взял наугад одну, протянул бонзе. Тот повернулся к изваянию божества, прочитал иероглиф, начертанный на палочке… Предсказание было нехорошим: «Легче разрубить летящий камень, чем тебе достигнуть успеха». Положив палочку обратно в чашу, бонза произнес смиренно: «Сяншен» («Такова божья воля»).

Наконец Анненков въехал в Калган. С любопытством рассматривал главную улицу города, идущую от моста. Она сплошь состояла из китайских и русских лавок. Сверкали лаком вертикальные вывески с иероглифами, витрины были завалены черными, золотистыми, белыми мехами: город считался одним из крупнейших пушных центров. Вдалеке виднелась каменная крепость. Здесь проходила первая линия Великой китайской стены. В одном ущелье был проложен проход в Монголию.

К моменту прибытия атамана в город чекист Карпенко получил лаконичную депешу:

«Анненков в Калгане. Действуй».

Установив наблюдение за гостиницей, где остановился Анненков, Карпенко связался с Лихаренко. Артузову была немедленно послана телеграмма: «20 марта Анненков и Денисов в Калгане». Из этого краткого сообщения Артур Христианович, естественно, понял, что пружина его плана стала раскручиваться.

Лихаренко также находился в Калгане. С Липом – под такой фамилией Примаков работал в Китае – он быстро нашел общий язык. Виталий Маркович принял непосредственное участие в захвате атамана.

Под предлогом ведения дальнейших переговоров о «службе» Анненкову и Денисову было вручено такое предписание: «Атаману Анненкову Б. В. Сегодня старший советник господин Лин прибыл в Калган. Он приказал Вам не выходить из помещения до 16 часов, ожидая его распоряжения о времени переговоров с Вами».

В тот же день – 31 марта 1926 года – Анненков и Денисов были перевезены из гостиницы и переданы советским властям…

Атаман был выдан Советскому правительству компетентными китайскими властями как крупный военный преступник, чья деятельность к тому же на территории сопредельного государства могла быть направлена против коренных интересов самого китайского народа.

Захватить Анненкова, однако, было только половиной дела. Атаман должен был публично признать свои преступления перед народом, отречься от политической борьбы, призвать своих бывших «партизан» одуматься, проявить лояльность к Советской власти.

После нескольких бесед, в которых была затронута и судьба раскаявшегося Савинкова, атаман, понимая обреченность своего положения, написал в ЦИК СССР письмо.

«Сознавая свою огромную вину перед народом и Советской властью, зная, что я не заслуживаю снисхождения за свои прошлые действия, я все-таки обращаюсь к Советскому правительству с искренней и чистосердечной просьбой о прощении мне глубоких заблуждений и ошибок, сделанных мной в гражданскую войну. Если бы Советская власть дала мне возможность загладить свою вину перед Родиной служением ей на каком угодно поприще, я бы был счастлив отдать все силы и жизнь, лишь бы доказать искренность моего заблуждения.

Сознавая всю свою вину перед теми людьми, которых я завел в эмиграцию, я прошу Советское правительство, если оно найдет мою просьбу о помиловании меня лично неприемлемой, даровать таковое моим бывшим соратникам, введенным в заблуждение и гораздо менее, чем я, виноватым, каков бы ни был приговор, я приму его как справедливое возмездие за свою вину.

Б. Анненков.

5 апреля 1926 г.».

В другом письме, адресованном своим бывшим «партизанам», Анненков писал: «Мы видим, что Советская власть крепка, твердой рукой ведет народ к благу, производит великую строительную работу на благо Родины.

Советская власть призывала и призывает тех, кто искренне и честно хочет принять участие в этой работе».

Оба письма были опубликованы в китайской печати, газетах русской эмиграции.

Арест Анненкова советскими чекистами и доставка его в Москву для белой эмиграции явились полной неожиданностью.

Когда следствие было завершено, Анненкова и Денисова повезли в Семипалатинск, в ту самую Семиреченскую область, где ими были совершены главные преступления против Советской власти и народа.

На открытом судебном процессе девяносто свидетелей уличили Анненкова и Денисова в чудовищных зверствах. С утра и до ночи огромные толпы людей не расходились перед зданием, где заседала военная коллегия. Почти каждый из них мог предъявить атаманам свой собственный счет по убитым детям, родителям, братьям и сестрам… Военная коллегия не нашла ни единого смягчающего вину обстоятельства. Анненков и Денисов были приговорены к высшей мере наказания – расстрелу. 24 августа 1927 года приговор был приведен в исполнение.

Перед смертью Анненков написал следователю Владимирову следующее письмо:

«Прежде всего позвольте Вас поблагодарить за человеческое отношение, которое Вы проявили ко мне во время моего пребывания в Москве… Я должен уйти из жизни и уйду с сознанием того, что я получил по заслугам.

Уважающий Вас Б. Анненков.

13 августа 1927 г., г. Семипалатинск».

Этот документ весьма примечателен. Он с лучшей стороны характеризовал перед миром деятельность ОГПУ в целом и Артузова в частности, неукоснительно соблюдавших социалистическую законность даже по отношению к таким кровавым заклятым преступникам, как Анненков и Денисов.

Напутствие

Артузова вызвали в Кремль. Разговор был серьезный, завершение его для Артура Христиановича оказалось несколько неожиданным. Один из руководителей партии и правительства сказал:

– Вы, товарищ Артузов, должно быть, лучше всех знаете, какие грозовые тучи собираются над нашей страной с тех пор, как в Германии к власти пришел Гитлер со своей кликой, а в Японии окончательно взяли верх самые реакционные круги. В этих условиях нам особенно важно знать, и знать точно, что происходит в армиях этих стран, каковы их стратегические концепции, военные планы и намерения, новинки вооружения, военно-экономический потенциал и тому подобное. Агрессоры готовят нападение на СССР, это очевидно. И тут вы, чекисты, должны помочь правительству и командованию Красной Армии. Наша военная разведка нуждается в опытных кадрах. Там необходим человек, знающий методы работы иностранных спецслужб. Поэтому мы приняли решение назначить вас заместителем начальника управления разведки, не освобождая пока от работы в НКВД.

* * *

Действительно, приход 30 января 1933 года к власти в Германии гитлеровцев коренным образом изменил ситуацию в Европе, да и во всем мире.

Артузову вспомнился давний разговор с Менжинским. В 1927 году, когда германский фашизм на политической арене Европы еще всерьез не принимался, Вячеслав Рудольфович, уже тяжело больной, отправился в Германию в составе советской банковской делегации под именем Николая Ивановича Пахомова. Конспирации ради председатель ОГПУ перед поездкой даже сбрил свои густые усы. Он хотел самолично разобраться в сложной политической обстановке в этой стране, установить, насколько велика опасность включения возрождавшего свои былые позиции германского империализма в очередной «крестовый поход» против СССР.

Вернувшись в Москву, Менжинский немедленно собрал всех основных своих сотрудников, руководителей ведущих служб.

– Должен заявить вам со всей откровенностью, товарищи, – своим глуховатым голосом начал Менжинский, – что нас ни в коем случае не должен ввести в заблуждение внешний уголовный антураж нацистов, откровенно хулиганские выходки штурмовиков Гитлера. Это не просто банда преступников и взбесившихся от невзгод кризиса обывателей. Штурмовики, конечно, оголтелая банда. Но за ними стоят могущественные силы самого реакционного сегодня империалистического капитала и милитаристских кругов, жаждущих реванша за поражение в мировой войне, а там, чем черт не шутит, и европейского господства…

Мы должны быть готовы к тому, что эти силы приведут Гитлера и его клику к власти. В первую очередь это относится к вам, Артур Христианович, – с этими словами Менжинский повернулся в сторону Артузова, – нужно немедленно ориентировать нашу контрразведку на то, что ей очень скоро придется иметь дело как с главным противником – с немецкими шпионами и диверсантами. И не просто с иностранной разведкой, а с фашистской разведкой… – На слове «фашистской» Менжинский сделал ударение.

…Теперь, почти одновременно приняв дела в Разведупре, его новый начальник комкор С. П. Урицкий и заместитель корпусной комиссар А. X. Артузов думали о том, как организовать сбор информации о приготовлениях фашистской Германии к развязыванию агрессивной войны в Европе.

Со злейшим врагом мира и человечества активно боролись мужественные и самоотверженные люди – антифашисты многих европейских стран. Свою работу, связанную со смертельным риском, они рассматривали как выполнение интернационального долга перед трудящимися всего мира, патриотического долга перед народом собственной страны. Так началось сотрудничество с видным венгерским ученым-картографом и убежденным антифашистом Шандором Радо, открывшим в Женеве частное картографическое агентство «Геопресс». На протяжении многих лет, вплоть до 1944 года, Радо-Дора передавал в Центр информацию о планах фашистского руководства.

Впоследствии, отдавая должное прозорливости руководителей советской разведки, Шандор Радо писал: «Из дальнейшей беседы с Урицким и Артузовым мне стало понятно, что в будущем они видят наибольшую угрозу со стороны нацистской Германии и фашистской Италии: оба государства усиленно перевооружаются, разжигают в народе дух реваншизма, ведут яростную милитаристскую и антикоммунистическую пропаганду. Возможно, что агрессивные державы в случае войны станут главными противниками Советского Союза. Поэтому необходимо внимательно следить за всеми их действиями на международной арене и заблаговременно раскрывать тайные планы фашистских правителей.

Моя задача как разведчика будет состоять именно в этом».

Артузов помнит одно из первых серьезных заданий, которое он получил на новой работе в том же 1935 году. Вечером его срочно вызвали в Кремль. Это произошло, когда он с минуты на минуту ждал прихода гостя – известного чтеца Владимира Яхонтова, старого своего друга. Артист хотел показать ему новую работу – программу по стихам Маяковского. Попросив домашних, чтобы извинились перед Яхонтовым и попросили его подождать, он быстро сбежал по лестнице, сел в машину, сказав шоферу:

– К Боровицким воротам.

Артузов знал, что в Кремле идет совещание командующих войсками военных округов. Но ведь там присутствует его начальник, комкор Урицкий, он располагает необходимыми материалами. Что же требуется от него? Возможно, Семену Петровичу необходима какая-нибудь справка? Нет, скорее всего речь пойдет о задании.

Когда Артузов вошел в большой кабинет, где проходило совещание, с докладом перед собравшимися выступал командующий бронетанковыми войсками страны. Сев на свободное место рядом с Урицким, Артузов стал внимательно слушать выступавшего., Командующий был молод, влюблен в свой род войск, потому говорил увлеченно, с удовольствием приводил тактико-технические данные танков, хвалил удачные конструкции.

Когда он закончил, секретарь ЦК задал вопрос:

– Какие вам известны танковые новинки на Западе или Востоке?

Командующий веско сказал:

– Я считаю, что наши танки – последнее слово техники и военной мысли.

– Понятно. А все же?

– Товарищ секретарь ЦК! Я не располагаю на этот счет необходимыми данными и не готов сейчас дать исчерпывающие объяснения.

– Честный ответ. Что ж, послушаем, что нам скажет Разведупр.

Поднялся с места Урицкий.

– У нас есть донесение из Берлина. Немцы создали новый средний танк. Известно наименование – «Т-3». Но тактико-технические данные танка пока не установлены.

Секретарь ЦК обратился к Артузову:

– В бытность работы товарища Артузова в НКВД я читал его донесение о проекте нового немецкого танка, видимо, этого самого «Т-3». Помнится, там сообщалось, что эта машина будет лучше нашего танка «БТ». Я не ошибаюсь?

Артузов встал, несколько удивленный, что секретарь ЦК помнит его давнее донесение.

– Нет, не ошибаетесь. В новом донесении речь идет именно об этой машине, уже запущенной в небольшую опытную серию.

Секретарь ЦК твердо сказал:

– Нам крайне важно иметь чертежи этого танка или хотя бы толковое описание его. И, разумеется, основные тактико-технические данные: вес, проходимость, мощность двигателя, тип горючего, толщину и качество брони, вооружение… Мы не имеем права отставать от капиталистических стран, в танках особенно. Будущая война – война моторов.

Урицкий осторожно заметил:

– Немцы умеют хранить свои секреты.

Секретарь ЦК повернулся в сторону Артузова, явно ожидая, что скажет корпусной комиссар. Артур Христианович это понял и быстро перебрал в памяти свои зарубежные связи, в том числе в нейтральных странах, прикидывая, кто может добыть сведения о танке. Хоть и пунктиром, но вырисовывалась тоненькая линия. Он встал и заявил, тщательно взвешивая каждое слово:

– Подтверждаю мнение комкора Урицкого, что немцы умеют хранить свои секреты. Но в принципе достать данные можно.

Секретарь ЦК задал новый вопрос:

– На каком же принципе базируется ваше утверждение?

– Под принципом я имел в виду продажность, свойственную капитализму. Все, что имеет капиталист, он в принципе согласен продать. Операцию по добыче данных о танке я построил бы именно на этом принципе, как на самом реальном, а потому и результативном.

– Так, может, ты и готовый танк привезешь?! – не удержался и бросил с места командарм I ранга Иероним Уборевич. По рядам прокатился легкий смешок. Видимо, многие из присутствующих восприняли заявление Артузова как совершенно утопическое. Артузов, однако, и бровью не повел. Ответил невозмутимо:

– Разум – титан, если поможет, да немного денег в твердой валюте, если Наркомфин отпустит, да немножко везенья… Тогда и танк можно предоставить в распоряжение наших исследователей.

Секретарь ЦК пристально посмотрел на Артузова и негромко, но внушительно произнес:

– Уверенность товарища Артузова дает нам основания поручить Разведупру добыть необходимые сведения о танке. Конкретную ответственность, полагаю, следует возложить на него же. Другие предложения имеются? Нет? Значит, принято единогласно. И учтите, товарищ Артузов, комкор Урицкий действительно прав, немецкие генералы умеют оберегать свои танки.

…Когда Артузов вернулся домой, близкие уже давно спали. Только за стаканом остывшего чая с книгой в руках его поджидал Владимир Яхонтов. Словно ничего особенного не произошло, оторвавшись от книги, он спросил деловито:

– Так будешь Маяковского слушать?

– Буду, обязательно буду, – ответил Артузов, – вот только чайник подогрею.

И он зажег конфорку…

Через два месяца после совещания в Кремле немецкий танк модели «Т-3» стоял на советском танковом полигоне. Артузов имел полное моральное право гордиться тем, как быстро выполнено его задание. Но новые дела скоро завладели его мыслями. Однако через некоторое время ему напомнили о танке.

Однажды на прием к Артузову явился видный военный инженер. Долго осматривался, потом пригладил волосы. Артузов вытащил карманные часы, глянул мельком на циферблат. Военинженер правильно понял этот жест как намек, что пора и начать разговор.

– Собственно говоря, товарищ корпусной комиссар, – сказал он, – я пришел, чтобы поблагодарить вас и ваше ведомство за танк «Т-3» и сообщить о результатах испытаний.

– Слушаю вас, – оживился Артузов, – это в высшей степени интересно.

– Как раз особого интереса танк для нас и не представил, – неожиданно возразил военинженер. – Обычный танк. Броня не ахти какая, да и ходовые качества оставляют желать лучшего. Пушка, правда, сильная… Словом, наши нынешние машины лучше, а проектируемые – и подавно.

– Стреляли по нему?

– Не то слово… Изрешетили.

– Снаряды, значит, берут?

– Берут.

– Понятно. Значит, у немецких танкостроителей нам нечего перенимать? А вы пробовали из него стрелять по нашим танкам?

И тут выяснилось, что этого не только не было сделано, но и не собирались делать. Зачем, мол?

– Я бы на вашем месте все же «попортил» бы несколько своих танков. Для чего? Чтобы испытать силу его огня. Вы сами заметили мимоходом, что у «Т-3» сильная пушка. Значит, в этом его преимущество.

Военинженер начал сердиться.

– Простите, товарищ корпусной комиссар. Что же вы теперь прикажете делать? Усилить бронезащиту нашего танка, а заодно поставить на него 152-миллиметровое орудие?

– Не исключаю.

– Еще раз простите, но вы, очевидно, сильны в своем деле, но не в броне.

– Нет, не прощаю. В броне как раз я разбираюсь и всегда разберусь. У меня диплом инженера-металлурга и некоторый стаж работы в бюро, видимо, известного вам профессора Грум-Гржимайло.

Военинженер замер. Потом откашлялся и уже на пониженных тонах стал рассуждать:

– Не всунешь же в танк 152-миллиметровку. Одно противооткатное устройство займет всю полезную площадь. Тогда танк придется строить несусветных размеров, а это уже мишень на поле боя.

Артузов возразил:

– Оставим это дело конструкторской мысли. Знаю одно: огневая мощь нашего танка должна превышать огневую мощь любого танка в мире. Я не вижу облегчения от сознания, что наш танк легко пробивает немецкий, если тот, будучи как танк хуже, может своим орудием поразить наш. Не знаю, за счет чего можно достигнуть огневого преимущества, тут уж артиллеристы пусть подумают, но знаю одно, вы успокоились и расхаяли немецкий танк. На вашем месте я повел бы себя не как взрослый человек, а как ребенок, которому охота все развинтить, до всего докопаться. Иначе стоило бы нам рисковать, добывая новейший немецкий танк.

Военинженер притих, склонил голову, видно было, что он переживал урок, полученный от разведчика. Потом поднял голову и твердо сказал:

– Спасибо, товарищ корпусной комиссар. Заронили хорошие мысли. Выходит, нам следует еще ох как ворочать камни.

– Совершенно верно.

Военинженер встал, улыбнулся признательно: