Текст книги "Хранитель истории (СИ)"
Автор книги: Тэффи Нотт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)
Глава 11
Дуняша демонстративно оставила передо мной открытый сундук, а сама вышла, не вымолвив ни слова в знак протеста. Очевидно, горничная была на стороне своей хозяйки. Но я была даже рада. Наконец, смогла дать волю слезам, впихивая как попало в небольшой сундук пожитки, которыми успела обрасти. Я злилась на глупую, как валенок генеральшу, на Толстого, который не смог сказать слова против, даже на Иванова, который так не вовремя решил появиться в саду.
К концу своих нехитрых сборов я даже была рада, что уезжаю из дворца. Главное, чтобы Сергей Александрович после сегодняшнего разговора за обедом, в котором он недвусмысленно дал понять, как относится ко мне, не выставил меня за дверь. Причин, чтобы оставить меня у себя, у него не было, а ночевать на улице с пятью заработанными на занятиях рублями в кармане совсем не хотелось. Предположим, я бы могла на них снять комнату на постоялом дворе, но что делать, когда деньги кончатся? О приёме во дворце можно забыть. Сил на то, чтобы вновь играть перформанс «Сиротка из провинции» теперь перед Голицыным у меня не было совершенно.
Провожать меня никто не вышел. Родители были у постели сына, Иванов успел уехать, слуги обходили меня стороной. В дверях я наткнулась на спешащего на вызов доктора. Одна из служанок с поклоном приняла у него шляпу и трость. Взгляд белёсых глаз врача скользнул по мне без интереса. Только задержался на мгновение на грязном платье, которое я так и не переодела. И я вышла в ночь, таща за собой чёртов сундук, чувствуя, как начинает ныть вывихнутая рука.
– Батюшки, Вера Павловна! – Дверь мне открыла Аглая, всплеснула руками. Быстро смекнула что к чему и побежала звать хозяина. Я пнула сундук и вошла следом в тёплый холл. Удивительно, каким родным здесь всё казалось, несмотря на то, что моим временным убежищем всё это время был не этот особняк в заросшем саду, а выхолощенный дворец на Невском.
– Мадемуазель? – Голицын спустился со второго этажа, в домашнем халате поверх рубашки и брюк, немного всклокоченный. Не спал, сидел за бумагами до позднего вечера. – Боже, что у вас стряслось?
Он быстро осмотрел мой наряд сундук у ног. Увидев в тёмных глазах тревогу, я почувствовала приятный укол удовлетворения.
– Аглая, вели подать чай, чего-нибудь закусить, готовь мадемуазель Оболенской комнату и горячую ванную. – Пока экономка побежала исполнять распоряжения, Сергей Александрович взял меня под руку и увёл в уже знакомую мне гостиную, усадил в кресло.
– Рассказывайте. – А сам принялся зажигать свечи и разводить огонь в потухшем камине. От облегчения я была готова снова расплакаться, но с усилием заставила себя сглотнуть ком в горле, и без утайки поведать всё, что случилось нынешним вечером. Не забыв упомянуть о небольшой работе, которую дал мне Толстой, об Иванове, одним словом, обо всём, не вдаваясь в лишние подробности спасения юного Алексея.
Сергей Александрович присел в кресло напротив, не отрывая от меня своего пронзительного взгляда. Не задал ни одного вопроса, даже о том, зачем приезжал доктор и как вообще вышло, что я близко знакома с полковым врачом. Лишь покачал головой. Повар принёс нам чай и что-то из еды. Мне в руки была вручена чашка. Когда мы остались одни, граф заговорил.
– Вот что, Вера Павловна. Оставайтесь у меня, сколько потребуется. Пётр Александрович хороший, честный человек. Уверен, он быстро разберётся с этим недоразумением, и Вы сможете вернуться…
– Но я не желаю. – Я резко подалась вперёд, немного расплескав чай по блюдцу. Слова вырвались у меня быстрее, чем я успела прикусить язык. Я стушевалась на секунду, но скоро поняла, что сказанного не воротить. – Я не хочу обратно, Сергей Александрович. Прошу, я не помешаю.
– Вера Павловна. – Мужчина мягко мне улыбнулся. – Я уверен, что Вы мне не помешаете. Я лишь переживаю за Вашу честь. Жить в доме мужчины, который Вам никто, да ещё и с такой репутацией…
Он не стал продолжать, но было понятно без слов. Как же объяснить графу, что уж ниже падать мне точно некуда? Но вместо этого я лишь сказала:
– Позвольте мне самой тревожиться о моей чести. Всё что я прошу – приюта. – Я крепче сжала тонкую ручку чашки, впиваясь взглядом в лицо Голицына. Он размышлял некоторое время, также внимательно глядя на меня. Удивительный мужчина, по его лицу было непонятно, что же у него там в голове. Я не могла предсказать, но остро чувствовала, что сейчас решится моя судьба. В конце концов, граф вздохнул, отводя взгляд к огню.
– Мой дом – Ваш дом.
Наутро, несмотря на все волнения вчерашнего дня, я проснулась удивительно бодрой и воодушевлённой. Быстро оделась в свежее платье, последнее из тех, что было прилично надевать днём, привела в порядок копну непослушных волос, готовая отправляться к завтраку… Как завтрак пришёл ко мне сам. Точнее, пришла Аглая, осведомляясь, может ли она подать чай. Я так привыкла к семейным завтракам в доме Толстых, что не сразу поняла, что экономка предлагает принести мне еду прямо в отведённые мне комнаты.
– А что же, Сергей Александрович уже уехал? – Я удивлённо хлопала глазами, глядя на дородную фигуру Аглаи в дверях.
– Барин привыкли завтракать у себя. – Также удивлённо женщина смотрела на меня.
– Хм. – Я по старой привычке принялась накручивать на палец локон волос, выбившийся из причёски. – Может, попробуем его оттуда выкурить? Все ж таки у графа гости.
Аглая посмотрела на меня с хитрым прищуром, улыбнулась.
– Попробую что-нибудь сделать. – Кажется, экономка была не против моего маленького штурма одинокой жизни Голицына. Сидит себе сычом в своём кабинете, завтракает у себя, ночует, небось, в обнимку с бумагами. И я чудесно понимала Сергея Александровича. Там, у себя, я тоже больше всего на свете любила маленькую комнатку, которую отец переоборудовал в мой кабинет, и не очень-то любила, чтобы кто-то вытаскивал меня из моей уютной скорлупы. Быть может, поэтому я выбрала профессию, в которой ты чаще общаешься с бумагами, чем с людьми? Но сейчас душа требовала социализации. Я бы и рада сказать, что бедный Голицын просто попался под руку, но, честно говоря, я была рада его молчаливой и приятной компании.
Аглая отправилась совершать диверсию, а я решила, что уж всё равно одета и готова, а заняться толком нечем, помочь накрывать стол. Насколько я поняла, слуг у графа было всего ничего. Экономка, повар, да два конюха, которые вчера помогали таскать горячую воду для моей ванной. Как ему удаётся содержать такой огромный дом с таким количеством дворни – не представляю. Конечно, мне бы стоило играть роль леди и не заниматься работой руками, и у Толстых я так и делала. Но сейчас просто не могла усидеть на месте, даже если меня сочтут сумасшедшей.
Судя по расширившимся от удивления глазам повара, так оно и было. На ломанном русском тот попытался объяснить, что завтрак будет скоро готов, я же, узнав акцент, перешла на французский. И дальше найти общий язык с месье Жераром стало достаточно легко.
Когда граф всё же спустился из своего убежище, мы с Аглаей как раз заканчивали с расстановкой тарелок на столе. Жерар вносил уже знакомый самовар. Голицын уставился на меня, как будто видел в первый раз.
– Доброе утро, Сергей Александрович. – Я вытерла руки о передник, который мне выдала экономка. – Вы как раз вовремя.
– Вера Павловна… – Мужчина вздохнул, покачал головой. – Вы полны сюрпризов.
– Надеюсь, приятных. – Я улыбнулась, стягивая передник и усаживаясь за стол, граф предупредительно подвинул мой стул.
– По-разному. – Рассмеялся мужчина, занимая место рядом. – Не учудите только подобного во дворце у Его Величества.
– Во дворце? – Я замерла, поражённая, глядя на Голицына.
– Ну да, или Вы уже забыли, что приглашены императором? – Сергей Александрович вскинул голову, внимательно на меня гладя. – Ах, дайте, угадаю, Вы решили, что вчерашнее происшествие должно как-то изменить решение Его Величества? – Я неуверенно кивнула. – Не переживайте, мадемуазель. Мария Алексеевна, быть может, изрядно влияет на своего супруга, но только не на двор императора. Иначе мы с Вами бы сейчас не беседовали. Надеюсь, у Вас есть подходящий наряд?
Так что после душевного завтрака, Сергей Александрович практически приказным тоном отправил меня и дальше заниматься, а сам отправился в свой кабинет. Я долго стучала карандашом по бумаге, гадая, просидит сегодня Голицын опять весь день в кабинете или всё же даст мне возможность снова попытаться вломиться в Тайную комнату. Но гадай, не гадай, а пока граф сиднем сидел у себя на втором этаже. Так что имело смысл заняться чуть более решаемыми проблемами: выбрать репертуар для выступления во дворце.
Чайковский, после пары заходов, оказался совершенно непригодным для клавесина. Моцарт и Бах звучали идеально, но слишком заезжено. Та ещё задачка. Я увлеклась настолько, что, когда услышала голос графа рядом, вздрогнула. Когда он успел зайти?
– Вера Павловна, я рад, что Вы так увлечены, простите, что отвлекаю. Зашёл сказать, что вынужден отправиться по делам, так что перенесём обед на ужин? – Он улыбнулся.
– Конечно. – Я улыбнулась в ответ, с удивлением отмечая лёгкий укол разочарования. Даже возможность вскрыть комнату показалась мне не особенно радостной. Быть может потому что я уже ничего не надеялась там найти? – До вечера, Сергей Александрович.
Как только экипаж графа выехал со двора, я без энтузиазма поплелась на второй этаж. Загадочная комната, как обычно, встретила меня гробовым молчанием и крепко запертыми дверьми. Я больше для острастки совести, чем с желанием докопаться до истины, поковырялась в замке, толкнула дверь ещё пару раз. Проверила медальон – ничего. Ну и к чёрту. Просто дождусь, пока это будет уместно, да спрошу, что он там хранит. Может, там просто залежи руды, на которую отреагировала тонкая техника внутри передатчика.
К удивлению Аглаи, от обеда я отказалась. Аппетита не было совершенно, как и желания и дальше нажимать на клавиши инструмента. Хотела было спрятаться в библиотеке, но наткнувшись на томик Макиавелли на том же самом месте, не рискнула нарушать эту спокойную и умиротворяющую картину. Казалось, что я без спроса влезаю в чужую размеренную и уединённую жизнь своим присутствием. И это касалось не только дома Голицына, но и целом времени, в которое я попала.
Со страниц учебников кажется, что жизнь здесь протекает мирно, без треволнений. И только оказавшись внутри, понимаешь, что люди двести лет назад тоже жили, чувствовали, волновались. Многое из их волнений кажется мне, жителю двадцать первого века, несущественными, как городскому обитателю проблемы сельских. Выкопать картошку, да закрутить соленья, вот уж беды, когда у тебя есть сверхбыстрая доставка продуктов из ближайшего гипермаркета. Так и здесь. Местечковые заботы о модном платье и приёме у императора казались странным волнением, по сравнению с войной, до которой оставалось каких-то девять лет, до Аустерлица – два. Где будет в это время граф? Продолжать корпеть над непонятными бумагами? А поручик или генерал? Не окажутся ли эти оба к 1812 году лишь блёклым воспоминанием на страницах истории?
Подгоняемая невесёлыми мыслями, я вышла из дома, надеясь, что хотя бы свежий воздух если не развеет мою тоску, то заставит мыслить яснее. Как заметила, что по дорожке от ворот ко мне шло одно из этих «воспоминаний».
Глава 13
Но Иванов не явился и на следующий день. Место, которое мы все, включая Аглаю и Жерара привыкли считать его, пугающе пустовало. Мы с графом долго не приступали к еде, в надежде, что дверь вот-вот распахнутся, и доктор, рассыпаясь в извинениях, усядется на свое место, приказывая принести горячего.
– Я скоро вернусь. – Голицын встал, громко отодвинув стул. Это было первое, что он сказал за этот вечер. Я не смела возражать, зная, куда направится Сергей Александрович – в полк.
Но его обещанию не суждено было сбыться. Под тревожный стук дождя за окном, я заснула у себя в комнате, а Голицын по-прежнему не вернулся. И лишь утром граф, ждавший меня в столовой у окна, рассказал, что сумел узнать накануне.
Оказалось, что позавчера Роман Гавриилович, решил навестить поручика, который устроил по случаю своих именин, карточный турнир. Они с Ивановым оказались за одним столом, что означало для Фёдора Алексеевича верное поражение, потому как обыграть полкового врача ещё никому не удавалось. Вот и Толстой проигрался в пух и прах. Какой разговор состоялся между двумя мужчинами никому не известно. Кто-то говорил, что ссора вспыхнула из-за денежного долга Фёдора Алексеевича, кто-то, что из-за некой барышни. Одним словом, двое офицеров непросто крепко поссорились, а устроили настоящий мордобой.
– Один из товарищей Толстого, который поведал мне часть этой истории, сказал, что, если бы их не разняли, они бы точно поубивали друг друга. – Голицын по своему обыкновению покачал головой.
И теперь с увольнением Толстого из гвардии вопрос решён, ну а доктора, которая часть из свидетелей называет зачинщиком драки, отправляют на Кавказ.
– И что же, совсем ничего нельзя сделать? – Я тяжело осела на диванчик у стены, с трудом справляясь с собственным волнением.
– Просить у императора. Но тот вряд ли будет слушать. Драка была, а значит оба виноваты. Кавказ – лучше, чем просто увольнение. Говорят, в Имеретинском царстве легко сделать карьеру. – Голицын ободряюще улыбнулся, аккуратно присел рядом со мной. – Не бойтесь, Вера Павловна. Через пару лет вернётся Иванов каким-нибудь подполковником, взойдёт ещё его звезда над Петербургом. И Толстой не пропадёт. Поверьте мне, у мальчишки вся жизнь впереди.
Граф, признаться, меня немного успокоил. Но кто мог знать, что маятник проблем уже давно запущен, и не думает останавливаться.
В тот же вечер, незадолго до ужина, на пороге графского особняка появился гость. Генерал буквально блистал своей суровой красотой, держался гордо, но не надменно. По Голицыну лишь скользнул небрежным взглядом, спросил:
– Мы могли бы с Верой Павловной переговорить наедине?
Граф крайне внимательно осмотрел родственника, кивнул.
– В библиотеке вам никто не помешает.
Пока мы шли, я размышляла над тем, что же сказать Петру Александровичу. Наверняка тот пришёл извиниться, уместно ли будет попросить его заступиться за Романа Гаврииловича? Хотя, надо думать, что это именно он отдал приказ о его переводе.
Мы зашли в уютную, тёмную комнату. Аглая зажгла пару свечей и удалилась, прикрыв за собой плотно двери.
– Вера Павловна, прежде всего, позвольте мне принести Вам сердечную благодарность. – Мужчина взял мои ладони в свои. Я мельком подумала о том, что в последнее время этот жест стал больно распространённым среди моих знакомых мужчин. – За спасение Алексея, за Ваше терпение. И извиниться за поведение моей супруги. Понимаете, материнское сердце столь чувствительно…
– Вам не за что извиняться, Пётр Александрович. – Покривила душой я. – Алексей Петрович в порядке?
– Да, быстро идёт на поправку. – Толстой будто отмахнулся от моего вопроса. – Вера Павловна, Вы необыкновенная. Я уже говорил это раньше, но готов повторять снова и снова.
–Пётр Александрович… – Я с удивлением смотрела, как генерал принялся покрывать поцелуями мои руки.
– Нет-нет, прошу, дайте мне закончить. Необыкновенная, красивая, словно ангел, сошедший с небес. Поверьте, если бы я встретил Вас раньше, то уже точно бы никуда не отпустил. – Одна рука Толстого как-то ловко скользнула на мою талию. – Но я скован обязательствами, которые, увы, сильнее меня. Даже генерал-губернатор не может распоряжаться собственным сердцем. – Мужчина грустно улыбнулся. – А оно, поверьте, с того момента, как Вы появились у меня в кабинете, всецело принадлежит Вам.
Я поняла, что лицо генерала в опасной от меня близости и на всякий случай упёрлась ладонями в его грудь, не находя слов в ответ. Боюсь, что «Спасибо» было бы малоуместным.
– Вера Павловна, прошу… Нет, умоляю. Будьте моей. Понимаю, что такая роль унизительна для Вас, что Вы достойны большего, но если Ваши чувства хотя бы немного взаимны… – Поцелуи с упорством прущего танка стали подниматься выше по запястью. – К тому же Вы сможете вернуться ко мне. У Вас будут свои покои, Вы не будете ни в чём нуждаться…
Так так, подождите. Это что же, это он мне сейчас предлагает вернуться во дворец в качестве официальной любовницы? Я так обалдела, что теперь не могла не то что найти подходящих слов, а вообще каких-либо слов.
– А как же Мария Алексеевна? – Спросила я, севшим голосом. Удивлению моему, казалось, не было предела.
– С ней уже всё решено, не стоит волноваться. – И Пётр Александрович потянулся ко мне с совершенно понятным намерением поцеловать. Я дёрнулась, пытаясь высвободиться из его объятий, но не тут-то было. Хватка генерала стала по-военному крепкой. Соображать надо было быстро, но тут было не до размышлений. Тело моё отреагировало быстрее, и генералу прилетела пощёчина.
Тот, поражённый, отпрянул, глядя на меня, как на ядовитую змею.
– Вера… – Мужчина приложил пальцы к своей щеке, не до конца, кажется, веря в происходящее.
– В-вы ошиблись, Пётр Александрович. – Я была в ужасе не меньше, чем генерал, сама не ожидала, что так отреагирую. – Я лучше предпочту остаться здесь, у графа, чем окажусь во дворце в качестве содержанки.
Лицо мужчины побагровело, что удивительно сроднило его с женой в моменты гнева. Я боялась, что он вот-вот взорвётся, в глазах его появились опасные всполохи, ноздри раздулись, все черты лица его заострились, делая ещё больше похожим на хищную птицу.
– Это Вы ошиблись. – Процедил Толстой сквозь зубы и, развернувшись на каблуках, быстро вышел из библиотеки.
Я ринулась следом, но не для того, чтобы его остановить, а для того, чтобы удостовериться, что генерал точно ушёл. Входная дверь оглушительно хлопнула, я чуть не налетела на Голицына. Тот внимательно меня осмотрел, но вопросов задавать не стал.
– Вам нужно как следует подготовиться к завтрашнему приёму. – Вот и всё, что сказал Сергей Александрович по поводу этого происшествия за весь вечер. И я ему была за это очень благодарна.
Глава 14
На вечер во дворец я выбрала второе парадное платье, которое осталось в моих запасах. Оно было не столь экстравагантное, как зелёное, и больше подходило для того, чтобы предстать перед строгим взором императрицы-матери. Платье было белоснежным, но не без своей изюминки – по подолу оно было расшито гроздьями красных ягод, то ли рябины, то ли калины. Красный цвет акцентами украшал белое полотно платья – красный кант под грудью, небольшая вышивка по пышным рукавам. Шаль на плечи осталась мне ещё от генеральши. Ничего против я не имела. Свои функции – изящно спускаться по плечу, она выполняла отменно, ну а что старенькая, так это даже хорошо. Не стоит забывать, что я всё ещё бедная провинциальная сиротка.
Судя по Голицыну, который хлопал глазами не в состоянии выговорить ни слова, когда я спустилась после долгого прихорашивания, платье мне очень даже шло.
– Сергей Александрович? – Я коснулась его запястья, мужчина встрепенулся.
– Прошу прощения. – Он поцеловал мою руку. – Вы чудесно выглядите, мадемуазель.
– Благодарю. – Я улыбнулась, довольная тем, как взгляд зелёных глаз буквально обшаривает меня. – Едем? Не хотелось бы запаздывать.
Дорога была неблизкой. Летом вся императорская чета отбывала в загородную резиденцию – Петергоф, и трястись в коляске до него было не меньше часа, а то и больше. Это не скоростное метро, которое за пятнадцать минут может домчать почти до любой точки мира.
Но ожидание было окуплено с лихвой. Петергофский дворец в мягких лучах солнца, которое давно перевалило за зенит, выглядел как с открытки, какую шлют туристы из Питера своим друзьям. Золотые луковки «сахарной» церкви, белоснежная анфилада окон, шумевший позади фонтан. Я то и дело вертела головой, стараясь запечатлеть это воспоминание у себя в сердце.
– Что, Вера Павловна, нравится? – Голицын, на чей локоть я опиралась, усмехался.
– Не ожидала увидеть такую красоту. – Не покривила душой я.
Конечно, в современном мне Петергофе я бывала и не раз. Обошла его парки вдоль и поперёк, залезла во все уголки дворца, какие только могла. Но Петергоф девятнадцатого века сильно отличался от своего потомка. Было здесь что-то неуловимо-прекрасное, что утратил дворец после стольких лет невзгод. Быть может, атмосферу, что окружала его жителей?
Как мы не спешили, когда слуга проводил нас в одну из гостиных, большая часть гостей уже была на месте. «Небольшой» семейный приём включал себя человек тридцать, не меньше. Я без труда уловила знакомые лица – чету Салтыковых, пара чиновничьих лиц, что были на приёме у Толстых. И сам генерал.
Пришлось чинно обойти практически всех присутствующих. Граф взял на себя необходимость представлять всем незнакомым мне гостям, коих было большинство. Меня разглядывали, словно диковинную птицу, касались моей руки, спрашивали о музыке. Очень быстро я запуталась в именах, чинах и приглашениях на обед. Подошёл поздороваться и Пётр Александрович. Приложился к моей руке, вежливо улыбнулся и был таков. Я буквально спиной чувствовала, что неприятности на этом только начинаются.
– Почему мне хочется сбежать отсюда? – Тихо поинтересовалась я Голицына, когда поток желающих познакомиться со мной иссяк.
– Предпочтёте дверь для слуг или окно? – Весело поинтересовался граф, за что ему достался лёгкий хлопок веером. – Вы очаровательны, Вера Павловна, Вам не о чем беспокоиться. Принести Вам шампанского?
– Будьте добры. – Пару глотков сейчас точно не будут лишними. Но не успела я пригубить бокал, как по комнате прошёл уже знакомый мне шепоток, все как по команде поднялись.
– Его Величество, император Александр. Её Величество императрица Елизавета Фёдоровна. – Объявил звучный голос, двери распахнулись.
Император на этот раз был в гражданском, но всё равно чрезвычайно хорош собой. Под руку с ним шла императрица. Никакое сравнение, кроме как, с ангелом, с картин Тициана мне в голову не шло. Светлые волосы были аккуратно собраны наверху, лишь один закрученные локон изящно спускался по обнажённому плечу. Вечернее платье с открытыми плечами было дорогим, но сделано со вкусом – никаких излишних украшательств. Она была необычайно красива, но не затмевала красотой супруга. Наоборот, пара удивительно гармонична смотрелась друг с другом. Недаром всё светское общество сравнивало супругов с двумя ангелами, а поэт Державин в одном из своих стихотворений весьма метко сравнил августейшую чету с Амуром и Психеей. С тех пор прошло уже довольно много времени, но своего лоска Александр и Елизавета не утратили ни на йоту.
После долгих приветствий дошла очередь и до меня.
– Лизхен, позвольте мне представить сию очаровательную, юную особу – Вера Павловна Оболенская. – Я сделала книксен, приветствуя августейшую чету.
– Ваше Величество, это такая честь для меня. – Я не могла оторвать восхищённого взгляда от девушки. Подумать только, ей ведь сейчас где-то двадцать три года, она почти моя ровесница. Но разница между нами была просто колоссальной.
–Александр много о Вас рассказывал. – Улыбнулась мне девушка. – Говорил, что Вы очень талантливы.
– Давайте же удостоверимся в этом поскорее. – Император не дал мне и слова сказать. – Мы можем начать. Матушка подойдёт чуть позже.
Мужчина наградил меня покровительственной улыбкой. Я оглянулась на Голицына подле себя, тот едва заметно кивнул. Что же, кажется, делать нечего.
Гости быстро заняли свои места, а я поплелась к инструменту, подхватив заранее заготовленные ноты. Каждый шаг давался мне с трудом, чувство, что всё это не к добру не покидало меня.
Когда все расселись и в гостиной воцарилось что-то вроде тишины, я повернулась к гостям. Каждое моё движение рассматривалось будто под увеличительным стеклом. Я почувствовала, как кружится голова.
– Дорогие друзья. – Отличное начало, нечего сказать, назвать императорскую чету своими друзьями. Пять тебе Вера по этикету, садись. Я в панике прыгала взглядом с одного лица на другое, пока не заметила Голицына. Он мне улыбнулся, и я почувствовала, как снова чувствую землю под ногами. – Благодарю за оказанную мне честь. Не покривлю душой, если скажу, что моя музыка немного опережает время. Поэтому прошу Вас не быть излишне строгими к творцу, и, питаю надежду, что каждый найдёт в этой музыке что-то по душе.
Я сделала короткий книксен и села за клавикорд. Сердце колотилось так сильно, что его можно было запускать как метроном. Я волновалась даже больше, чем перед своим выпускным концертом в музыкальной школе. Но был у меня один проверенный способ, как с ним справиться. Я прикрыла глаза, касаясь клавишей. Просто представить, что нет всех этих жадных взглядов, оценивающих каждый твой вздох. Есть только ты и музыка. И вы чувствуете друг друга, наслаждаетесь друг другом так, что никто больше и не нужен. Это похоже на страсть, на текущий по венам огонь, который должен вылиться в мир с музыкой.
Я начала музицировать. «В пещере горного короля» и «Танец Анитры», «Утро» и переложенный моими стараниями «Первый концерт для фортепьяно» Чайковского. Моцарт и капелька Баха, и ещё много всего того, что я бесстыдно понадёргала из того, что осталось в моей голове.
И каждая новая композиция принималась публикой ещё лучше, чем предыдущая. Аплодисменты, нескончаемые комплименты, и снова музыка.
Когда я поняла, что пальцы перестают меня слушаться, то, закончив очередную химеру своих музыкальных вкусов, встала. Подождав, пока аплодисменты закончатся, улыбаясь от уха до уха, произнесла с поклоном:
– Должна просить у милостивой публики пощады и небольшой перерыв.
Император рассмеялся, его смех подхватили остальные, после чего взмахом руки было велено вносить напитки.
Я, подхватив бокал, ловко увернулась от всех, кто хотел лично выразить мне восхищение, и сбежала на балкон, дышать свежим воздухом. Там, забравшись в дальний угол, так, чтобы меня не было видно за пышной шторой, я, наконец, смогла перевести дух. Стянула перчатки, от которых ладони были совершенно мокрыми, устало привалилась к перилам и сделала пару глотков чудесного напитка. Алкоголь сейчас был для меня чем-то вроде топлива. Лучше бы с этой ролью справилось что-то достаточно крепкое, но дамам такое было не положено.
Я прикрыла глаза, стараясь не вслушиваться в гул за балконной дверью. Но долго пробыть в одиночестве мне не удалось.
– Позвольте Вас поздравить, мадемуазель. – Я вздрогнула оборачиваясь. Прикрыв за собой дверь, ко мне направлялся Голицын.
– Сергей Александрович, Вы меня напугали. – Мои плечи расслабленно опустились, я хитро улыбнулась. – Неужели Вам тоже пришлось по душе?
– Разве я когда-то сомневался в Ваших талантах? – Удивлённо отозвался мужчина, подходя ближе.
– Не припомню. – Я сделала ещё пару бодрящих глотков шампанского и отставила бокал на перила, перехватывая перчатки поудобней. – Надо возвращаться?
– Прибыла Мария Фёдоровна… – Я быстро подалась вперёд. – Нет-нет, не переживайте, она занята разговорами о природе и погоде, у Вас есть ещё несколько минут свободы.
– Полагаю, они мне необходимы.
Мы немножко помолчали. Я смотрела на догорающий в деревьях закат, который окрашивал дворец в чистое золото. В голове ещё немного шумело от дребезжания клавесина. Всё это было необыкновенно. Что я здесь, что играю для самого императора, что жизнь в одночасье превратилась в сказку про Золушку. Однако я ловила себя на мысли, что всё это – не моё. Что здорово было бы вспоминать об этом в старости, сидя у своего камина на даче и глядя на книжные стеллажи, заполненные научными работами собственного авторства. И если бы могла, я бы вернулась сейчас домой не задумываясь. Если бы не одно «но».
«Но» стояло и смотрело на меня своими зелёными, как у кота глазами. Пожалуй, пора было перестать врать самой себе и делать вид, что ничего не происходит. Чувства, которые я испытывала к Голицыну были гораздо теплее, чем дружеские. Меня тянуло к нему, хотелось коснуться, обнять. Отчего-то было мучительно важно выглядеть в его глазах правильно. И наверное, поэтому не могла исполнить своих тайных желаний.
Я улыбнулась своим мыслям, ловя взгляд Голицына на себе.
– Вера Павловна, Вы знали, что у Вас самая красивая улыбка на свете? – Удивиться я не успела. В следующее мгновение граф оказался неприлично близко, целуя меня. Настойчиво, уверенно. Разве я могла не поддаться искушению? Подалась навстречу, отвечая на поцелуй, хватая мужчину за руку и переплетая наши пальцы. Между нами была проклятая ткань перчатки, но движение всё равно получилось чувственным, гораздо более красноречивым, чем поцелуй.
Голицын сделал шаг вперёд, вжимая меня в перила балкона, не давая возможности сбежать. Да я и не собиралась. Был ли в этом смысл, когда потаённое желание исполнялось?
Однако всё испортило одно неловкое движение. Я двинула локтем, задевая чёртов бокал, который, конечно, сорвался вниз и со звоном разбился где-то внизу. Граф отпрянул, испуганно глядя на меня, я с трудом переводила дыхание. Сердце стучало где-то в горле, и больше всего на свете мне сейчас хотелось продолжения… Не выступления, а поцелуя!
Сергей Александрович выпустил мою руку, глядя на меня так, будто только что увидел.
– Нам… – Голос его охрип. – Вам надо идти, мадемуазель. Нельзя заставлять ждать императрицу.
Когда мы вернулись в гостиную, я сразу поняла, что что-то неуловимо изменилось. Разговоры стали тише, взгляды ещё внимательней. Центр маленькой вселенной сместился к невысокой женщине в чёрном крепе. Возле неё сидел Пётр Александрович, и сердце моё ёкнуло, предвкушая беду.
Рядом со мной вырос Александр Павлович, проводил к императрице. Толстого как ветром сдуло.
– Вот, матушка. Наш юный талант. – Он мягко подтолкнул оторопевшую меня ближе. – Вера Павловна Оболенская.
– Ваше Величество. – Я сделала церемониальный книксен, поцеловала протянутую руку. Но взгляд императрицы до боли напоминал взгляд генеральши.
– Наслышана, наслышана. – Степенно проговорила женщина, кивнула в сторону инструмента. – Прошу, мадемуазель, продемонстрируйте Ваш талант. – Последнее было сказано так, что я сразу поняла, что восторженное мнение сына Мария Фёдоровна не разделяет.
Что же, ничего не оставалось, кроме как, проследовать за своё место – за инструмент.
Стараясь отринуть всё лишнее – и тяжёлый взгляд синих глаз, и жар, что до сих пор играл у меня на щеках после поцелуя Голицына, я играла. Не без запинок, но как мне казалось – хорошо! Однако прежних восторгов не было слышно. Чем больше я играла, тем мрачнее становилась атмосфера в комнате. Я перебровала, кажется, всё что знала! Александр, чувствуя, что дело катится в пропасть, попросил меня сыграть что-то знакомое, и я завела нудного Генделя.
