Текст книги "Хранитель истории (СИ)"

Автор книги: Тэффи Нотт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)

Граф, наконец, отложил свою вонючую трубку и протянул мне сложенное конвертом письмо. Прямые строчки в нём были написаны изящным почерком, по-французски. Мне достаточно было вскользь прочесть написанное, чтобы понять, что Голицын не врёт.

– Только вот, видите ли, Вера Павловна… – От волнения граф вновь перешёл на «вы». – Всё это быстро стало достоянием общественности. Думаю, не без стараний моей драгоценной сестры, которая любит Авдотью всем сердцем. Ничего удивительного, они одного поля ягоды. А я резко стал персоной нон грата в Петербурге. Почти все встали на защиту моей супруги, возомнив меня тираном и деспотом, от которого бедная девушка сбежала аж в Дрезден к собственной сестре. – Сергей пожал плечами. – Да и чёрт с ними. Меньше ненужной суеты, всех этих неизбежных светских обязанностей и глупых разговоров ни о чём. Только вот что…

Голицын посмотрел на трубку, прикидывая закурить снова или нет, но в итоге так и не притронулся к ней.

– С момента моего возвращения в Россию, я добиваюсь от Его Величества развода. Он мой друг, если будет позволено так сказать об императоре, и знает о наших с Авдотьей Ивановной размолвках лучше многих. При мне он читал это злополучное письмо. – Сергей кивнул на бумагу у меня в руках. – Но снова и снова он использует мою мольбу, как возможность попросить меня об очередной услуге и просьбе. Как будто без этого я мог его ослушаться. – Мужчина нахмурился и посмотрел на меня. – Но в этот раз всё будет по-другому. Миссия в Японию… Александр клялся, что после того, как я вернусь, он ходатайствует перед Синодом о нашем разводе. И в этот раз я не уступлю.

Голицын, наконец, отлепился от камина и подошёл ко мне, медленно присел на колени перед креслом, взял мою руку, заглядывая в лицо.

– Вера Павловна, я клянусь, если я вернусь, тем более, если я вернусь с хорошими новостями, а с вашей помощью, так оно и будет, императору ничего не останется, кроме как удовлетворить моё прошение. – Он с чувством сжал мою руку. – И если тогда Вы не передумаете, не найдёте кого-то, кто придётся Вам по душе более… – Голицын запнулся. – Если Вы согласитесь быть моей супругой, перед людьми и Богом, Вы сделаете меня счастливейшим мужчиной на земле. Я сделаю всё, чтобы искупить свою вину перед Вами и Вашим братом.

Ком в горле не позволял произнести мне ни слова. Хотела предложения руки и сердца? Вот, Вера, держи, кушай, не подавись. Я смотрела на мужчину перед собой, чувствуя, как вся злость и обида на него растворяется в бескрайней нежности. И чувствовала себя бесконечно виноватой. За то, что хоть и на краткий миг, но он сделал меня самой счастливой женщиной на земле, а я его просьбу исполнить не могу. Более того, не в силах даже объяснить, почему, когда он вернётся, меня уже не будет здесь.

Я убрала упавший на лоб непослушный локон, ласково провела ладонью по его скуле и слабо улыбнулась.

– Просто возвратись живым.

Глава 21

В особняке вновь воцарился мир. Почти как в славные времена, когда к нам на ужин захаживал Роман Гавриилович. Только вот теперь спокойную атмосферу то и дело портили неприятные напоминания о том, что отъезд близок. Голицын много время уделял подготовке, бесконечно строчил письма в Москву, переживая за то, как там без него будет его хозяйство.

Уваров после нашего неприятного разговора у себя в «теплице» держался со мной вежливо-отстраненно и будто тоже ожидал чего-то каждую минуту. Думаю, того же что и я – вестей из нашего времени. Дрогнувшего «Помощника», ожившей капсулы, чего угодно. Только вот, в отличие от Николая, я каждое утро просыпалась с молитвой о том, чтобы помощь из будущего немного подзадержалась. «Не сегодня», – шептала я и старалась покрепче прижаться к Сергею. Побыть рядом с возлюбленным ещё хотя бы день, казалось мне невероятным счастьем.

В один из вечеров Голицын с радостью вслух зачитал письмо, пришедшее от Романа Гаврииловича. Сквозь обычные обороты вежливости скользила знакомая теплота доктора, который при всей своей напускной строгости оставался просто чрезвычайно приятным мужчиной. Правда, конец письма Сергей дочитывать не стал, как я его не уговаривала. По всей видимости, было там что-то такое, что не предназначалось для моих ушей.

Однако, всё это было лишь затишьем перед бурей.

Минуло четыре дня с того дня, как мы с Голицыным сбежали с бала. До отплытия оставались считаные дни. Мы с Уваровым сидели в гостиной и перекидывались короткими, колкими репликами. В последнее время наше общение состояло лишь из обмена вежливостей при других домочадцах, нужной информации наедине и вот таких вот острот. После заявления Николая о том, что он обязательно донесёт до меня начальству, отношения наши отнюдь не стали теплей.

Граф вошёл в гостиную тихо. Бледный и растерянный, похожий на призрак самого себя. Сердце моё мгновенно сжалось в болезненный комок.

– Сергей Александрович? – Я вскочила с места. – Что-то случилось? На Вас лица нет.

Уваров тоже нахмурился вставая. Как бы он ни относился ко мне, к Голицыну он питал самые тёплые чувства и беспокоился не меньше моего. Граф тем временем взял мои руки в свои ладони, сдержанно произнёс:

– Присаживайтесь, Вера Павловна и Вы, Николай Иванович. Я с дурными вестями.

На негнущихся ногах я прошла обратно к креслу, присаживаясь на самый его краешек. Николай так и остался стоять, вцепившись пальцами в спинку.

– Видите ли, сегодня меня срочно вызвали во дворец. – Голицын замер перед нами, явно подыскивая нужные слова. – На должность посла в Японию назначили другого человека.

Хорошо, что я сидела. Разношёрстные чувства во мне имели эффект разорвавшейся бомбы. Неверие, облегчение, испуг. Всё смешалось в комок чувств, который пытался выпрыгнуть из груди.

– Вы… Мы… – Слова путались, эмоции переполняли меня. Сергей будет в безопасности, никакого смертоносного путешествия вокруг Земли. А главное – мой промах! Уварову не о чем будет ходатайствовать, так как ничего не произойдёт. История не поменяется.

– Он объяснил своё решение? – Подал голос за меня Николай.

– Нет, да и не обязан был этого делать. – Развёл руками Сергей. – Впрочем, я догадываюсь, что, а точнее, кто на него мог повлиять. – Уваров хотел сказать что-то ещё, но Голицын прервал его коротким жестом. – Погодите, Николай, это не все новости.

Я улыбнулась краешком губ, откидываясь в кресле под строгим взглядом «брата». «Плохие» новости Голицына оказались не просто хорошими, а отличными! Не думаю, что меня вообще после такого может хоть что-то напугать. Я чувствовала, как по моему телу приятно растекается тепло расслабления.

– По требованию императора… Точнее, императрицы, мы… – Голицын запнулся, но быстро взял себя в руки. – Я и Вера Павловна должны немедленно уехать из Петербурга.

В воцарившейся тишине было слышно, как громко тикают напольные часы. Минутная стрелка лениво ползла к цифре десять. Мне казалось, что мягчайшее кресло превращается в средневековое орудие пыток, утыканное шипами.

– Николай Иванович, на Вас воля императора не распространяется. Я знаю, как важны Ваши исследования и как тяжело будет перевозить лабораторию, так что если вы захотите остаться, никто не будет вам препятствовать. – Обращался Голицын к Уварову, но смотрел только на меня.

– Если я не поставлю Вас в неловкое положение… – Неуверенно ответил Николай, пряча взгляд. Понятное дело, играть роль моего брата – это одно, но брать на себя ответственность за непутёвую и безответственную девку, ехать за ней бог знает куда, – совсем другое.

– Вера Павловна… – Голицын сделал шаг ко мне. Его тревога была понятна, я не проронила ещё ни слова, а от ужаса происходящего не могла даже пошевелиться. – Я напишу в Москву, прошу, едемте со мной.

По сути, у меня не было выбора, кроме как ехать с графом. Но Сергей, благородная душа, всё равно не ставил меня перед фактом, а просил.

– Я не могу. – Выдохнула я. Наткнулась взором на удивлённый взгляд Уварова. Ну неужели он не понимает?! Если прибудет помощь из будущего, то прибудет она в Петербург. Мне нельзя терять ни минуты, чтобы вернуться домой. Как я могу уехать?

– Вера Павловна… – Это уже был граф.

– Я не могу. – Повторила я вскакивая. В груди собрался неприятный, удушливый комок. Он протягивал свои тревожные щупальца во все стороны, заставляя кончики пальцев неметь, воздуху с трудом проходить в лёгкие, а в носу щипать от собиравшихся слёз.

Пробормотав что-то неразборчивое, я выбежала из комнаты, чувствуя, как маска хорошей девочки Веры Оболенской трескается и осыпается, вместе с моими слезами.

Но далеко уйти я не успела, на лестнице меня поймал Уваров. Схватил за руку, притягивая к себе обратно.

– Не глупи, езжай в Москву. – Энергично зашептал Николай, склоняясь ближе ко мне.

– Да как ты не понимаешь, я должна быть здесь, когда за нами вернуться. – Зашептала я в ответ, не пытаясь вырваться.

– Зачем? – Впервые я заметила, что глаза у Уварова колючие и злые. – Тебя всё равно не оставят, за тобой приедут в Москву или приедешь сама…

– Я понимаю твоё желание утопить меня ещё сильней. – Я дёрнула руку, вырываясь из хватки «брата». – Но я и так натворила тут достаточно дел, представляешь, что меня ждёт, если меня ещё и в Петербурге не окажется? – Я замолчала, не в силах с ходу произнести звучное и страшное слово. Попробовала его на языке и лишь, потом озвучила. – Трибунал.

Неявка к капсуле в нужное время расценивается как дезертирство. Таких за историю путешествий во времени было немало. За редким исключением всех их находили, возвращали домой и приговаривали к самым немилосердным наказаниям. И если в истории с Японией теперь я могла надеяться на счастливый исход, то тут уж было без вариантов. И причина «потому что так император приказал» не была для моих судей убедительной.

– Разве ты не любишь Голицына? – Не унимался Николай.

– Какое это имеет значение? – Ей-богу, так хотелось его толкнуть с этой лестницы. Казалось, что Уваров специально ищет места, где можно ударить побольней. Парень молчал, только сверлил меня своим неприятным взглядом. Я развернулась и быстро взбежала по лестнице, не желая продолжать этот бессмысленный разговор.

Не знаю, чего хотел добиться Николай, но после его разговора плакать я резко передумала. Злость, вперемешку с досадой отплясывали в моей душе неприятную кадриль. Самое время было обижаться на весь мир и его несправедливость. Казалось, что судьба играет злую шутку, подкидывая мне невероятную возможность быть рядом с любимым человеком, прямо как в сказке, долго и счастливо. А я не могу ею воспользоваться.

Я прикрыла глаза, представляя, как разгуливаю под руку с Сергеем по его французскому парку, как мягкие лучи солнца пробиваются сквозь ажурный зонтик, как тёплый поцелуй делает этот воображаемый день ещё приятнее. В память о наших столичных приключениях я бы даже разбила в глубине парка свой сад камней.

И слуги будут шептаться, что новая барыня у них немного блаженная, что вместо роз возится с песком и булыжниками.

Мои хрустальные мечты, которым так и суждено было остаться мечтами, как завещал великий комбинатор, не трогать руками, были прерваны чужим появлением. После позорного побега на второй этаж я передумала идти в свои комнаты и по итогу притаилась в тёмном углу библиотеки, тихонько шмыгнув туда, пока мужчины еле слышно разговаривали в гостиной. О чём – мне даже не было особо интересно.

В моё уединённое царство ворвался Голицын. Точнее, мягко вошёл, сразу выискивая в темноте комнаты мою притаившуюся в углу дивана фигурку.

– Позволишь? – Я кивнула, и Сергей присел на другом конце дивана. В сумерках питерского вечера глаза его поблескивали, как у кота. Мы помолчали. Я чувствовала, что Голицын не решается начать тяжёлый разговор, который был неизбежен, а я мечтала и вовсе молчать до конца своей жизни, чтобы не рушить нашу прекрасную, воображаемую сказку.

– Вера. – Граф первый нарушил хрупкую тишину. – Ты не хочешь ехать из-за того, что я не могу жениться на тебе?

Я не удержалась от нервного смеха. Да плевать мне было на женитьбу и на развод, и на жену Голицына с высокой колокольни. Я знала, что Сергей любит меня, и этого было достаточно, чтобы кинуться в омут этих не одобряемых всем белым светом отношений. Но если бы всё так было просто.

– Нет, совсем нет. – Произнесла я, на ощупь находя руку мужчины и крепко её сжимая.

– Тогда почему? Я не понимаю… – Я толком не видела его лица, но в голосе звучало такое отчаяние, что сердце замирало. Сергей прижал мою ладонь к своей щеке. Я мягко погладила кончиками пальцев жёсткую щетину.

Я молчала. Потому что ответ был таким простым и сложным одновременно. И неожиданно осознала, что я уже готова рассказать ему настоящую правду. Не все эти лживые истории, наслаивающиеся друг на друга, не отмахнуться в очередной раз. Готова рассказать про себя, про мир и про мою любовь, что не может преодолеть страх. Я мысленно стояла перед горным озером, соблазн прыгнуть в него был невыносимым. А страх холодных вод ещё сильней.

«Разве ты не любишь Голицына?» – прозвучал в моей голове отчётливо голос Уварова.

И я сделала решительный шаг прямиком в ледяное озеро.

– Сергей, это прозвучит безумно, но я тебя прошу отнестись к этому со всей серьёзностью. – Я сделала глубокий вдох. – Я из будущего. – Молчание было мне ответом, потому я продолжила. – В это сложно поверить, но в далёком, очень далёком будущем люди изобретут множество восхитительных вещей, в том числе такие устройства, которые смогут перемещаться во времени за считаные минуты.

– Это самый необычайный отказ в предложении, который я когда-либо слышал. – Донёсся глухой ответ, а рука моя была отстранена от лица. Я тихо вздохнула. Что же, я предполагала, что путь будет непростым.

– Если бы я хотела тебе отказать, я бы так и сделала. – Я села прямо, глядя на Сергея. Глаза постепенно привыкли к темноте, так что теперь, в слабом свете из высокого окна, мы видели друг друга довольно отчётливо. – Вы же близки с императором, верно?

Сергей нахмурился, кивнул.

– Причём здесь император?

Я решила зайти с самого очевидного и самого страшного факта для людей, близких к власти того времени. Если Голицын был вхож ко двору и Павла, и теперь Александра, он наверняка был в курсе настоящей правды. Но об этом точно не могла знать сиротка из провинции. Я крепко взяла Сергея за руку.

– В ночь с одиннадцатого на двенадцатое марта 1801 года в покои императора Павла ворвались двенадцать гвардейцев. – Я почувствовала, как граф попытался вырвать свою руку из моих ладоней, но не дала ему это сделать. Говорила быстро и тихо. – Среди них был Пален Пётр Александрович, братья Зубовы, Аргамаков, Яшвиль и ещё девятеро недовольных императором. Павел подозревал заговоры против себя каждую минуту своей жизни. Поэтому, заслышав шум, пытался бежать. Сначала через коридор, ведущий к спальне императрицы, но тот оказался заперт, потом попытался спрятаться. Заговорщики вытащили императора из его убежища и заставили подписать акт об отречении. Между Николаем Зубовым и Павлом возник спор на повышенных тонах, а после и короткая схватка. В результате пылкий, да к тому же выпивший Зубов ударил царя своей золотой именной табакеркой в висок. Павел упал без чувств. Скарятин, офицер измайловского полка, довершил дело, задушив императора офицерским шарфом. Наутро народу сообщат, что император скончался от апоплексического удара.

Я замолчала, напряжённо глядя на Голицына. Тот всматривался в моё лицо, не веря услышанному. Конечно, он знал о заговоре, но такие подробности были неизвестны и ему. До 1905 года история убийства Павла будет жёстко цензурироваться.

– К-кто Вам это рассказал? – Граф отнял у меня руку.

– Никто. – Снова вздохнула я, чувствуя, как меня пронимает дрожь. – Об этом пишут в школьных учебниках.

– За это можно запросто уехать в Сибирь, Вера! – В голосе Голицына пробивалось отчаяние. Он пытался мне поверить и не мог.

– В таком случае стал бы хоть кто-то мне об этом рассказывать? – Сергей замолчал, не в силах подобрать контраргумент. Мужчина запустил пальцы в волосы, склоняясь вперёд. – Я могу сыпать фактами до утра, но будет проще и быстрей, если ты мне просто поверишь.

Конечно, просить об этом с моей стороны было довольно глупо. Потому что у Голицына возникло ещё больше вопросов. Он задал несколько о событиях, которые сам знал не понаслышке, потому что в той или иной степени являлся их свидетелем. Потом углубился в древность, а после, что было предсказуемо, начал задавать вопросы про будущее. И здесь пришлось провести грань.

– Прости, но всё я не смогу тебе рассказать, ты просто сойдёшь с ума. – Тихо, но твёрдо отвечала я. – Я и так раскрылась перед тобой лишь потому, что не вижу другого выхода. Я нарушила бесчисленное количество правил, и за это меня могут очень жестоко наказать. Поэтому… – Я в волнении заломила пальцы. – Поэтому я отвечу на три твоих вопроса. И ты должен поклясться, что сохранишь наш разговор втайне. Весь разговор.

Голицын, давно вскочивший со своего места и расхаживающий из угла в угол, остановился передо мной. Его тёмная фигура возвышалась на фоне едва просвечивающегося тонким серпом месяца окна. Он долго молчал. Я уже привыкла к этой его черте, важные размышления давались ему в полном молчании.

– Три вопроса? – Граф аккуратно сел на край кресла рядом.

– Да. – Я обняла себя руками. – Не спеши, ты можешь подумать над ними столько, сколько тебе нужно.

– Россия вступит в войну в ближайшее время? – Вопрос прозвучал почти сразу. Что же, надо признать, что у Голицына был тонкий политический нюх.

– В две. – Коротко ответила я. – В 1805 году ринется помогать Великобритании против Наполеона. В 1812 году будет вынуждена защищаться от него же.

Голицын помотал головой, снова вставая.

– Зачем ты мне всё это рассказываешь? – Теперь уже это было не отчаяние, а самая настоящая боль. По всей видимости, пока исторические вопросы были отложены в сторону.

– Потому что я не могу поехать в Москву.

Мне снова пришлось вести длинный монолог, в котором я рассказывала, зачем здесь я и отчасти Николай. Надеюсь, он не узнает, что я поведала его тайну, иначе трибунал меня ждёт прямо здесь, без суда и следствия. О том, что единственный способ мне вернуться домой – остаться в Петербурге.

– А Николай? – Голос Голицына звучал уже почти равнодушно.

– Он тоже из будущего. И действительно естествоиспытатель. До нашего времени не дожили множество чудесных растений, который он и его коллеги пытаются возродить. – Мне до ужаса хотелось обнять графа. Успокоить, сказать, что всё хорошо, но я боялась его коснуться. – Только прошу, он не должен знать, что я раскрыла его тайну.

Сергей не стал спрашивать почему, и это радовало. Как ему было объяснить, что единственным, кому я могу верить во всей этой ситуации стал именно Голицын, а не «свой», близкий к дому?

– Мне нужно время. – Голицын встал. – Извини.

– Я понимаю. – Отвечала я, уже уходящей спине. Правильно ли я сделала, что раскрылась Сергею? Только время покажет. Но на сердце стало так легко, что я готова была подлететь к потолку, как воздушный шарик.

Глава 22

Разбудило меня недовольное ворчание Аглаи.

– Что же вы тут разлеглись, Вера Павловна, будто своей постели нет. – Оказывается, я вчера так и заснула на диванчике в библиотеке. Не говоря уж о своём непотребном внешнем виде после такой ночки, у меня теперь ещё ныла спина и затёкшая шея.

– Граф уже встал? – Я села, протирая глаза.

– Пока не звали. – Экономка смотрела на меня сверху вниз, уперев руки в бока.

– Злитесь на меня, Аглая? – Я сонно щурилась, но улыбалась. Женщина пыталась выглядеть грозно, но я знала, что за этим фасадом прячется простая обеспокоенность за Сергея.

– Да за что же мне на вас злиться… – Экономка выдохнула, опустила руки, сразу теряя всю свою воинственность. Она поняла, что спрашиваю я вовсе не о нелегальном сне в библиотеке. – Барин рядом с вами будто бы солнышко сквозь тучи в пасмурный день проглядывает. Да только не по-божески это всё.

Аглая принялась взбивать смятые подушки. Я лишь кивнула соглашаясь. Но, не скрою, была довольна эдаким завуалированным комплиментом. Хотела бы я пообещать Аглае, что всё скоро поправиться, да не могу. Так что пришлось тихонечко скользнуть из библиотеки, подальше от строгого взгляда.

Наспех умылась и привела себя в порядок, не переставая каждую минуту позёвывать. Всё же спать на перинах куда приятней, чем на жёсткой кушетке. В этот момент раздался короткий стук в дверь, после которого ко мне вошёл Голицын. Под глазами у него залегли тёмные круги, вертикальная складка меж бровей стала ещё глубже. Не говоря уже о том, что такой бестактности, как ворваться к даме в комнату, он себе раньше не позволял. Я едва успела запахнуть на себе халат.

– Сергей… – Но граф не дал мне и слова сказать. Сделал короткое движение рукой, прерывая, застыл напротив.

– У меня есть ещё два вопроса, верно? – Я кивнула. – Существует ли ещё в вашем времени Российская империя?

Этого вопроса я боялась. Как вместить в короткий ответ всю ту боль, всю кровь и перекройку страны сверху донизу, когда земля стала небом и наоборот. Я сцепила в волнении пальцы, отводя взгляд.

– Империи давно не существует. Видите ли, движение истории сильно перекроило карту мира, спутав не только политику, но и людей, как котёнок клубок. Империи нет, но Россия, несмотря ни на что, существует.

Голицын медленно кивнул, принимая мой ответ. Конечно, он не представлял, что именно я имела в виду, скорее всего, думая о революционной Франции и республике, как способу правления. Но оно и к лучшему. Я не лукавила, когда сказала, что разум человека начала девятнадцатого века не в состоянии выдержать всю правду.

– Мой второй вопрос… – На этот раз настала очередь графа смущаться. Он отвёл взгляд, а я, наоборот, посмотрела на него внимательней. – Помнят ли о Голицыных?

– Конечно. – Я улыбнулась. – Вы одна из тех семей, которые строили империю. Многие из вас остались на страницах истории как меценаты, хранители искусства, политики.

Я видела, как лицо Сергея разглаживается, в уголках рта прячется уже знакомая улыбка. На этот вопрос мне было отвечать легко и приятно. Голицын потёр подбородок, пряча улыбку, но очень быстро снова принял суровый вид.

– Вот что, Вера Павловна. Раз уехать мы из Петербурга не можем…

– Я не могу. – Поправила я Сергея.

– Мы не можем. – Повторил Голицын, заглядывая мне в глаза. – Я тебя одну не оставлю. Не спорь, это не обсуждается. – Я было открывшая рот, тут же его захлопнула, совершенно очарованная этой напористостью. – Значит, надо создать видимость отъезда. Я прикажу собирать вещи, отправлю их в Москву, выедем следом, так чтобы никто не усомнился в том, что в столице нас нет.

– Будем прятаться? – От чего-то шёпотом спросила я.

– Временно. – Кивнул Сергей. – Корабли отплывают через несколько дней. Думаю, это хороший повод, чтобы поговорить с Александром. Уверен, что к тому времени императрица остынет, мы сможем понять друг друга.

Уверенность графа меня успокаивала и удивительно, мне даже не хотелось спорить. Могу я хоть раз решать проблемы не сама, а положиться на чужое, сильное плечо?

– Куда мы поедем? – Тихо спросила я, боясь, что на этот раз нас могут услышать.

– Предоставь это мне. – Сергей аккуратно поцеловал мою ладонь, неожиданно улыбнулся. – Подумать только, я самолично помогаю своей возлюбленной сбежать от меня.

Сказать, что я хотела сгореть от стыда – ничего не сказать. Знал бы он, как мне не хотелось никуда бежать!

– Я вернусь. – Я сжала его пальцы. – Найду способ. Быть может, на это мне потребуется времени, примерно как на то, чтобы совершить кругосветное путешествие. Но я обязательно вернусь.

Было опрометчиво давать такие обещания, но я хотела в это верить, честно и искренне. Сердце моё заходилось тупой болью, когда я думала, что больше не увижу Сергея. И кто я такая, чтобы позволять своей душе так страдать?

Наши фальшивые сборы не затянулись. Пока я с сожалением складывала в сундук своё прекрасное бальное платье, чтобы оно отправилось в Москву, думала о том, стоит ли сообщать о своём плане Николаю. С одной стороны, вдруг на него выйдут первыми? Стоило бы поддерживать связь. С другой, если неожиданно ситуация усугубится, не хотелось бы, чтобы у Уварова были проблемы с властью. Аккуратно укладывая маску дракона, я не удержалась и ласково провела пальцами по отколотому рогу. Будто бы маска была живая и могла почувствовать мою ласку. Но клянусь, мне казалось, что дракон вот-вот глубоко вздохнёт и выпустит пар из ноздрей, благодарный за заботу.

Нет, всё-таки не стоит ничего говорить Николаю. До отплытия экспедиции оставалось каких-то четыре дня. А потом, я почему-то была уверена в этом, Сергей поговорит с императором и всё разрешится лучшим образом – мы вернёмся в особняк с заросшим садом и проведём там столько счастливых дней, сколько нам ещё будет отведено. Два, три, месяц. Или, быть может, до конца жизни.

Когда вещи были отправлены с двумя конюхами, скоро начали прощаться и мы. Аглая и Жерар оставались в Петербурге при моём «кузене», но было видно, что перспективе этой они не рады. Француз крепко пожал руку Голицыну и быстро ушёл в дом, чтобы никто не видел его заблестевшие глаза. Аглая на прощанье крепко меня обняла и погрозила пальцем. И теперь уже чуть не расплакалась я. С Уваровым мы прощались более холодно.

– Вера Павловна, уделите мне немного времени. – С поклоном «брат» подставил мне свой локоть. Я взяла его под руку, и мы отошли подальше от крыльца. Голицын принялся давать последние распоряжения Аглае. – Как только появятся новости, я немедленно напишу. – Тихо заговорил Николай. – Что гораздо вероятнее, «Помощник», наконец оживёт и ты сама узнаешь, что пришло время возвращаться.

Я кивнула. Ага, только он не закладывает несколько дней на дорогу.

– Жаль, что придётся пропустить отплытие кораблей. – Вздохнула я.

– Ничего страшного. – Уваров поджал губы. – Ты и так влезла в достаточное количество всяких событий, чтобы насмотреться.

Я недовольно отвернулась. Вот не мог не уколоть напоследок? Почему-то мне всегда казалось, что мы как коллеги, как друзья по несчастью, должны помогать друг другу. Люди, объединённые общей бедой, как правило, становятся ближе. Но Николай упорно гнул свою линию «правоты» и даже не хотел прислушаться ко мне. С одной стороны, как дочь профессора, я его прекрасно понимала. С другой, его чёрствость меня поражала. Неужели, он ни разу не был влюблён?

Я взглянула на Уварова немного по-другому. Не как на товарища или условного брата, а как на мужчину. Долговязый, сухой, строгий. С жёсткой линией рта и проницательным взглядом. Такие упорно идут к своей цели, если надо, то даже по головам. И, чаще всего, добиваются своего. Но простые человеческие эмоции ему чужды. Эдакий Базаров, который, влюбившись, чуть не сошёл с ума. Нет уж, если Николай когда-то и будет женат, то только на своей работе. И мне стало его просто жаль.

Уже темнело, когда мы отъезжали от особняка. Я с щемящей сердце тоской смотрела на пару сиротливо горящих окон особняка в отдалении. Сергей сжимал мою руку, но я не могла отделаться от странного ощущения, что вижу этот дом в последний раз.

Мы выехали загород и ехали ещё какое-то время по пустой дороге. В итоге остановились посреди поля, где нас поджидал уже другой экипаж. Судя по внешнему виду возницы, простой «ванька». Мы распрощались с кучером и пересели в нанятую коляску, чтобы вернуться обратно в Петербург. Однако теперь путь наш лежал на Васильевский остров.

Мы проехали Меншиковский дворец, где располагался кадетский корпус. Тот самый, в саду которого с запуска воздушного шара начались мои приключения. Казалось, что это было тысячу лет назад, на деле же прошло около двух месяцев. Громадина дворца темнела хтоническим чудовищем в сумерках столичного вечера.

Мы все углублялись и углублялись в прямые, как стрела улицы, чтобы, наконец, высадиться рядом с постоялым двором.

– Накиньте капюшон. – Попросил Голицын, прежде чем мы вошли внутрь. Плащ, который был пошит для поездки на маскарад, неприметного серого цвета, оказывается, отлично скрывал не только костюм, но и просто прятал от лишних взглядов. Капюшон на шляпке выглядел слегка нелепо, но зато никто не мог рассмотреть моего лица.

Пока Сергей договаривался с хозяином о комнатах для нас, я буквально спиной чувствовала любопытные взгляды тех немногих, что сидели в общем зале. Приезжие купцы из тех, что победнее и не могут позволить себе остановиться в центре столицы. Местные, что пришли пропустить по штофу водки или кислого вина. Не самое злачное заведение, но и не то, что ютилось рядом с кадетским корпусом, на дворе которого должна была прятаться моя капсула. Все они, включая хозяина, который мазнул по мне сальным взглядом, думали, что мы любовники, вынужденные скрываться от ревнивого мужа или сердобольных родственников. Отчасти так оно и было.

Комнаты, что нам дали, были в три раза меньше, чем мои покои в доме Голицына. Большая и низкая кровать, нужник, отделённый шторкой, предбанник, он же – кабинет для приёма гостей. Роскошь. Мне было всё равно. Главное, чтобы в кровати не обнаружилось вшей, но хозяин клятвенно заверил, что всех вот как раз недавно потравили.

Когда мы остались наедине, я скинула плащ, шляпку и уселась на край кровати. Интересное выходило путешествие, из дворца генерал-губернатора… сюда. Рядом со мной присел Сергей, кровать под его весом жалобно скрипнула.

– Прости меня. – Я кончиками пальцев коснулась его руки. – Ты не должен был терпеть это всё из-за меня.

– Позволь мне решать, что я должен, а что – нет. – Моей ладони коснулись чужие, горячие губы. – Прости, что привёл тебя сюда, но тут нас точно не найдут.

– Это ведь всего на несколько дней? – Я ободряюще улыбнулась, а Сергей кивнул. – Просто давай сделаем так, чтобы ничто не смогло омрачить это время наедине друг с другом.

Что же, хочется надеяться, что скрипучая кровать выдержит напор нашей страсти.