Текст книги "Хранитель истории (СИ)"
Автор книги: Тэффи Нотт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)
Глава 10.1
Когда улицы, наконец, просохли настолько, что по ним можно было проехать хотя бы верхом, в тот же день после завтрака за мной прибыла коляска. Я была удивлена. Голицын вполне мог и не продолжать мои занятия. Уверена, если этот человек прилюдно позволяет себе возражать императору, то и по данному вопросу они могли найти согласие. Но, в то же время, я была рада. В доме графа мне было намного спокойнее и уютнее, чем у генерал-губернатора, не говоря уже о более приятной компании.
Сергей Александрович поймал меня буквально выходящей из экипажа. Подал руку и тут же её поцеловал.
– Дела не ждут, Вера Павловна. Но я надеюсь, что Вы составите мне компанию за обедом. – В уголках губ наметилась улыбка.
– С удовольствием. – А я вот не сдержалась от широкой улыбки. Отлично, мне везёт сегодня вдвойне. И обед в компании Голицына, и наконец-то можно добраться до загадочной комнаты!
Но здесь меня ожидало разочарование. Выждав положенный час за клавесином, я удостоверилась, что рядом никого нет, и подняв юбки, бегом ринулась на второй этаж. Но сколько бы я ни крутилась возле комнаты, вскрыть её мне так и не удалось. Медальон так и не подавал признаки жизни, лишь молчаливый портрет отца смотрел на меня с укором. Я даже подумала, что может удастся найти дерево рядом с балконом, ведущим в комнату, да попробовать по старинке – забраться через балкон. Но потом представила, как я полезу на дерево в платье и туфельках, застряну где-нибудь на ветке и в таком позорном положении меня и найдёт Голицын, что лезть сразу расхотелось.
За обедом приятной беседы тоже не вышло. Граф снова превратился в задумчивого и хмурого типа. Мне невольно пришёл на ум сонет Эдгара По «Ворон».
И, взирая так сурово, лишь одно твердил он слово,
Точно всю он душу вылил в этом слове «Никогда»,
И крылами не взмахнул он, и пером не шевельнул он,
Я шепнул: «Друзья сокрылись вот уж многие года,
Завтра он меня покинет, как надежды, навсегда».
Ворон молвил: «Никогда».
– Позвольте Вас поздравить, Вера Павловна. – Ни тени улыбки.
– С чем? – Я растерянно застыла с ложкой над своей тарелкой.
– О, не делайте вид, что не знаете. – Усмешка на его лице была вполне искренней. Искренне полна желчи.
– Но я действительно не знаю. Сергей Александрович… – Хотелось сказать: «Не делайте из меня дуру», но истинной леди это было не к лицу.
– Что же, мне приятно быть гонцом, что принёс благостную весть. – Граф шутливо поклонился, насколько это позволял стол и тарелка супа. – Его Величество хочет видеть Вас на небольшом семейном приёме. Он рассказал о Вас матушке, и та непременно хочет посмотреть на талант своими глазами.
– Это… чудесно. – Я улыбнулась, не в силах сдержать радости. – Только очень волнительно. Я слышала, что угодить императрице не так уж и просто.
– Поверьте, с Вашим талантом нравиться всем вокруг, Вам не о чем беспокоиться. – И ещё один шутливый поклон. Казалось, что с губ мужчины сейчас закапает яд и прожжёт стол.
– Сергей Александрович, могу ли я задать нескромный вопрос? – Он кивнул, делая вид, что полностью поглощён супом в своей тарелке. – Вам, кажется, это не по душе?
– Ну что Вы, Вера Павловна. Я очень рад. – Голицын аккуратно промокнул губы салфеткой. – Ваш талант не должен пропадать зазря.
Мужчина подал знак экономке, и та поспешила убрать тарелку. Я решила, что больше уже ничего не добьюсь от графа, но, когда Аглая вышла, он неожиданно заговорил.
– Мне всего лишь жаль. – Тёмные глаза посмотрели на меня в упор. Взгляд был пронзительным, будто только им он пытался меня ранить. – Вы чудесная. Я… наверное, никогда не встречал девушек, подобных Вам – смелых, искренних, умных и при этом столь красивых. Но императорский двор портит всё, к чему прикасается. А Вы не сумеете удержаться от головокружительного блеска Олимпа, как и многие. Не могу Вас в этом винить.
Больше он не произнёс ни слова, а я так и не решилась заговорить. Да и что бы я ему сказала? Что приём у императора – это то, чего я добивалась, но вовсе не для того, чтобы блистать при дворе. Смешно. На его месте я бы сама себе не поверила. И всё равно мне было неспокойно оттого, что Голицын заранее был во мне разочарован.
Глава 10.2
Вечером, чтобы разогнать тоску, я предложила своим маленьким ученикам позаниматься на воздухе. Погода была чудесная, солнце как следует прогрело сад позади дворца, так что мы в сопровождении служанки отправились на улицу. Прогуливаясь по насыпным дорожкам, мы сочиняли рифмы для всего, чего видели, изобретая свои маленькие песенки-распевки. Скоро дети так увлеклись, что я им оказалась не нужна. Они носились вокруг, радостно тыкая в цветы, птицы, деревья и кусты, с лету придумывая, о чём петь и даже иногда попадали в ноты. Я с удовольствием подпевала им, тоже безбожно фальшивя, но хотя бы отвлеклась от отягчающих мыслей обо всём на свете. Правильно говорят, что песня может, если не залечить, то хотя бы облегчить любые раны.
Мы достигли небольшого пруда, который, по случаю дождя, превратился для детей в настоящее море. И тут я увидела, как к нам по дорожке кто-то торопится. Долговязая фигура в мундире Преображенского полка.
– Роман Гавриилович! – Я поспешила навстречу доктору, оставляя детей со служанкой.
– Добрый день, мадемуазель. – Он дежурно коснулся моей руки, вызывая у меня целую волну приятных мурашек. Как обычно, строгий и серьёзный. – Сожалею, что не мог ответить на Ваше письмо, дождь…
– Конечно конечно. Я так рада, что Вы решили заглянуть. – Я улыбнулась. Было что-то в этом сосредоточенном мужчине успокаивающее и… понятное, что ли?
– Я не рискнул бы, если бы не… – Он покосился на служанку невдалеке, что активно делала вид, что занимается сбором цветов. – Не Ваша просьба.
– Идёмте. – Я подхватила доктора под руку и отвела немного в сторону. Не стоило сомневаться, что о посещении Иванова будет известно генеральше не позже ужина.
– Собственно, о Фёдоре Алексеевиче. – Чуть понизил голос мужчина.
– Насколько всё серьёзно? – Я не стала скрывать свою тревогу за поручика.
– Крайне серьёзно. Пока он под домашним арестом, но, кажется, угроза его месту в гвардии вполне реальна. – Иванов неожиданно печально вздохнул, и я поняла, что он действительно переживает за Толстого. – Но он относится к этому, как к очередному приключению. Что не день, устраивает попойки…
Раздался пронзительный крик. Мы как по команде обернулись. Кричала Евдокия, указывая пальцем на пруд, где над водой едва виднелась маленькая головка. Мы с доктором ринулись на помощь. Мужчина на ходу стянул с себя мундир и прямо в сапогах кинулся в воду. Там, где мальчишка не доставал до дна, Иванову было всего лишь по бедро, он быстро выловил Алексея, но даже с берега было видно, что мальчик был без сознания.
Я схватила за руку ревущую Евдокию и вручила её служанке:
– Беги за барином! – Но девка встала, как вкопанная. – Ну, что встала! – Та похлопала глазами заторможено, но, в конце концов, приподняла юбки и припустила в дом, таща за собой девочку, как на буксире.
– Не дышит. – Констатировал Роман Гавриилович, уложив хрупкое тельце мальчика на траву. Кажется, что он был в растерянности не меньше, чем служанка. А во мне будто огонь разгорелся. И в отличие от растерянного врача я знала, что делать.
Курсы первой помощи – едва ли не первое, чему учат перед тем, как отправиться в путешествие. Конечно, мы привыкли полагаться на то, что в случае чего помощь придёт сама. Наши «помощники», чью роль играл мой медальон, реагировали на критические изменения в теле и срабатывал датчик экстренного вызова. Но что делать, если помощь прийти не успевает или не может? Прямо как сейчас.
Я оттеснила Иванова от мальчишки и отработанными сотню раз движениями принялась спасать маленького Алексея Петровича. В первую очередь уложила мальчика к себе на бедро, освобождая дыхательные пути от воды. Но вопреки моим ожиданиям, этого оказалось мало. А дальше по кругу – искусственное дыхание, четыре нажатия на грудину. Я ужасно боялась, что хрупкие кости треснут под моими сильными толчками, руки дрожали, но жуткий вид синеющей кожи, бездыханного тела не давали мне остановиться. Кажется, доктор что-то говорил, но я его не слушала. Раз, два, три, четыре… Выдох. Раз, два, три, четыре, выдох.
Наконец, мальчишка закашлялся. Я быстро перевернула его набок, глядя, как того тошнит собственным обедом и остатками воды. По вискам стекал пот, платье прилипло к спине, голова кружилась. Но живой, живой!
Я подняла голову, впервые взглянув на Романа Гаврииловича. Глаза у него были как два блюдца. Я даже не представляла, что человека могут быть такие глаза от шока. А к нам по дорожке уже бежала целая делегация. Генерал, Мария Алексеевна и толпа служанок с одеялами. Я тяжело осела на землю, чувствуя, как шумит в ушах и громко бьётся собственное сердце.
В сопровождении многочисленных слуг и причитающей генеральши мальчика отнесли наверх. Мы с доктором и Петром Александровичем следовали в конце процессии. Иванов объяснял, что произошло. Когда дело дошло до реанимации Алексея, Роман Гавриилович не стал вдаваться в подробности, а лишь сообщил, что в том, что сын Его Превосходительства ещё жив стоит благодарить именно меня. Толстой коротко кивнул нам:
– Ожидайте здесь. – Сам взбежал по лестнице. Мы же с Ивановым остались посреди холла в совершенной растерянности. Доктор стоял в мокрых брюках, в спешке натянув на себя мундир. Я со стороны, наверное, тоже выглядела не лучшим образом – подол платья мокрый и грязный, локоны выбились из причёски. Меня начало потряхивать от накатившего постфактум волнения. Я обняла себя руками, чувствуя, как щёки загораются лихорадочным румянцем.
– Вера Павловна. – Доктор неуверенно шагнул ко мне. – То, что Вы совершили…
– Прошу, Роман Гавриилович, давайте поговорим об этом п-позже. – У меня не было сил сейчас на ходу сочинять для доктора правдоподобную историю о том, откуда я владею навыками, которых и в помине нет у полкового врача. Иванов кивнул и отступил, за что я ему была ужасно благодарна.
Так в полном молчании мы простояли какое-то время. Мимо нас сновали слуги, служанка из кухни понесла на второй этаж поднос со свежим чаем. Шмыгнул мимо в дверь мальчишка-поварёнок, которого часто использовали в качестве посыльного, прижимавший к себе письмо. Наверняка послали за семейным доктором.
Скоро наверху послышались голоса, из которого особенно выбивался визгливый голос Марии Алексеевны. Вскоре в пролёте показалась и она. Женщина быстро сбежала вниз, явно направляясь к нам. Я едва заметила шедшего позади неё супруга, как весь вид мне заслонило лицо генеральши, перекошенное гневом. Возможно, это был стресс, может просто неожиданность, но я не успела и рта открыть, как мне прилетела звонкая пощёчина.
– Дрянь! – Я прижала ладонь к горящей огнём и болью щеке, удивлённо уставившись на Толстую. – Я знала, знала, что ты принесла нам беды!
– Мария! – Рядом возник Пётр Александрович, попытался оттащить разъярённую женщину.
– Она чуть не убила Алексея! Чуть не убила! – Взвилась генеральша ещё сильнее.
– Мадам, Вера Павловна спасла мальчика… – Попытался за меня вступиться доктор.
– Молчи! – Досталось и Иванову. – Вы там миловались, пока мой сын тонул!
Генерал мягко обнял жену за плечи, понимая, что сейчас никакие слова не помогут. У женщины явно была истерика. Её трясло от гнева, пощёчина – это малое, что она хотела со мной сделать.
– Идёмте, Мария Алексеевна, Вы сейчас больше нужны Алексею. – Тихо уговаривал жену Толстой.
– Выметайся! Тебе тут не место! Убийца! Дрянь! – По трясущимся щекам генеральши текли слёзы.
В конце концов, она дала себя увести в детскую, а хозяин дома совсем скоро возвратился к нам.
– Вера Павловна, боюсь, Вам лучше сейчас действительно уехать. – Я выдохнула сквозь зубы. Больше всего мне тоже хотелось разрыдаться от отчаяния.
– Но Ваше Превосходительство! – Иванов сделал шаг вперёд, будто бы хотел закрыть меня своим плечом.
– Не горячитесь, Роман Гавриилович, я верю Вам и Вере Павловне, но так будет лучше для всех. – Он задумчиво подёргал себя за полу мундира, из-под которого виднелась красная орденская лента. – Поезжайте к Голицыну. Я напишу ему.
– Не надо. – Ответила я, сдерживая рвущуюся наружу злость. – Я сама всё ему объясню. Позвольте мне только собрать вещи.
– Конечно конечно. – Быстро закивал генерал-губернатор. – Я прикажу подготовить экипаж. А Вы, Иванов… – Он оглядел Романа Гаврииловича, кажется, только сейчас замечая натёкшую с его формы лужу на дорогой ковёр. – Жду Вас завтра утром у себя.
Глава 12
– Я ожидала Вас, Роман Гавриилович. – Я подала доктору руку, на которой тут же был запечатлён поцелуй. Поразительно чувственный, по сравнению с предыдущими разами. Кажется строгий доктор переменил свое ко мне отношение?
– Неужели? – Иванов сжал мои пальцы чуть сильнее положенного и тут же отпустил.
– Полагаю, Вам нужны разъяснения.
Мы сошли с крыльца и двинулись по узкой тропинке вокруг особняка.
– Прошу понять меня, Вера Павловна. Я никогда не видел подобного, а я, поверьте, повидал многое. – Я мысленно хмыкнула. Конечно, иначе бы его не назначали медиком Преображенского полка. – Я не мог спать, мои мысли… Они будто в огне. Я прошу Вас, облегчите мои страдания.
– Прежде чем я расскажу, скажите, как там Алексей Петрович?
Иванов замолк, видимо, не сразу поняв о ком речь. Потом спохватился:
– Насколько я знаю, идёт на поправку. Его Превосходительство сегодня утром поблагодарил меня за спасение сына… – Роман Гавриилович смущенно умолк на полуслове. Да, мне никто спасибо так и не сказал. – Я, конечно же, ещё раз акцентировал его внимание на том, что благодарить нужно не меня…
– Это уже не так неважно. – Я улыбнулась, присаживаясь на выступ между анфиладой колонн. – Главное, что Алексею уже лучше. И, возможно, Марии Алексеевне следовало бы пересмотреть свои принципы выбора нянек. – Доктор замялся, явно не зная, что на это ответить. Я избавила его мучений. – Садитесь, Роман Гавриилович, история выйдет долгой.
Доктор без лишних споров, послушно сел рядом со мной, выдержав приличное расстояние на длину локтя. Я опустила голову, пряча улыбку и начала рассказ, который продумала ещё накануне:
– Быть может, Вы слышали о том, как много лет назад на дальних берегах нашей империи потерпело крушение небольшое японское судно с моряками. Лишь чудом они остались живы, долгое время жили среди племён и рыболовов, пока не пришло русское судно с припасами для местных жителей. Всё что хотели, потерпевшие бедствие – вернуться на Родину. Но, как Вы, возможно, тоже знаете, Россия, да никто в мире, не имеет никаких сношений с японскими землями. Потому просто так отправить моряков домой не было никакой возможности. Десяти храбрецам пришлось пробираться через всю страну до столицы, чтобы испросить разрешение у матушки Екатерины вернуться домой, снарядить всё необходимое – корабль, команду, припасы. Ведь путешествие не из лёгких. К сожалению, до Петербурга добрался лишь один из них. И лишь одному, насколько я знаю, удалось вернуться на Родину.
Иванов не отрывал от меня взгляда. Не кивал и не возражал, непонятно было, слышал ли он эту историю раньше. Так что я продолжила.
– Детство своё я провела у батюшки в имении в Новгородской губернии. И так уж случилось, что японец, пробиравшийся ко двору императрицы, останавливался в нашем доме. Месье Кодаю провёл у нас несколько месяцев, прежде чем отправиться дальше. О, сколько историй я услышала за эти месяцы! Тогда, в детстве, мне казалось, это сказками о каких-то чудесных, несуществующих землях. Только сейчас я понимаю, с какой нежностью он отзывался о родной земле… – Я прервалась, ловя на себе взгляд доктора, виновато улыбнулась. – Простите, что утомляю такой длинной прелюдией.
– Нет-нет, Вера Павловна, продолжайте, прошу. – Рука доктора коснулась моего запястья.
– Немного месье Кодаю говорил и о восточной медицине. А тот приём, который я применила на маленьком Алексее, даже заставил выучить под его чутким присмотром. Говорил, что однажды это может спасти чью-нибудь жизнь. – Я усмехнулась. – Знаете, батюшка ворчал тогда, говорил, что это неженское занятие. А месье Кодаю рассказал нам о том, что у тех, кого принято называть в Японии войнами, то есть такие, как Вы и Пётр Александрович… – Я ненавязчиво сжала руку Романа Гаврииловича. – Жёны, они тоже своего рода воины. Они смотрят за домашним очагом, воспитывают детей, но если возникнет нужда, то встанут на защиту своего дома бок о бок с мужьями. Просто методы у них другие, женские. По-моему, это очень храбро.
– Вера Павловна… – Взгляд у доктора был какой-то необыкновенный. Зрачки расширились, почти закрывая светлую радужку, он смотрел на меня с долей восхищения и… боли? – Мало знать. Нужно не только уметь применить свои знания, но и сделать это вовремя. Я видел, как дрожит рука врача на поле боя, когда счёт идёт на секунды, а смерть дышит в спину. Поверьте, Вы храбрее многих солдат, что я встречал.
И он с пронзительной нежностью поцеловал мою ладонь, прикрыв глаза. Я почувствовала, как предательски защемило сердце, перехватило дыхание. До чего же мучительно стыдно было обманывать этого честного и бесхитростного в своей доброте человека, который, рискуя своим положением, согласился впустить тогда утром нас с поручиком к себе.
– Роман Гавриилович. – Тихо позвала я, заставляя Иванова поднять голову. – Я Ваша должница. За Вашу помощь и вправленную руку…
– Мадемуазель! Вы хотите меня обидеть. – Руку мою доктор так и не выпустил.
– Нет-нет, я всего лишь хочу отблагодарить. Вы же не откажитесь стать моим учеником ненадолго? Я бы хотела рассказать, всё что знаю, всё, что могло бы спасти жизни.
Конечно, про «всё» я загнула. Иначе бы Иванов сам умер от переизбытка запрещённых знаний. Но кое-что о реанимации и непрямом массаже сердце рассказать мне пришлось, а также показать. Доктор оказался старательным учеником, всё схватывал на лету. Но некоторое время потренироваться нам пришлось. Я ежесекундно ловила себя, чтобы не выдать какую-нибудь заумную фразочку, явно не принадлежащую словарному запасу барышни XIX века. Мы так увлеклись, что не заметили, как на улице начало смеркаться. А скоро к особняку подъехала знакомая карета.
Граф бодро спрыгнул со ступеньки, с интересом оглядывая нас с доктором. Иванов при виде хозяина вытянулся по струнке и явно смутился. Будто бы мы тут занимались чем-то неприличным.
– Вера Павловна. – Сергей Александрович изящно мне поклонился. – А Вы, если я не ошибаюсь, Роман Гавриилович?
– Так точно. – Отдал честь доктор.
– Не откажитесь составить нам компанию за ужином? – Граф неожиданно улыбнулся.
– Но… Я… Боюсь, уже надо идти. – Проглатывая половину слов, отвечал Иванов.
– Не дурите, Роман Гавриилович. Вера Павловна, ну помогите же мне!
Под нашим напором доктор был вынужден сдаться, и мы странной компанией, шокировав Аглаю больше положенного, вошли в дом.
Доктор, попервой несколько тушевавшийся, очень скоро влился в наше маленькое общество. Как оказалось, он весьма начитанный и интересный собеседник. За ужином мужчины успели обсудить и поэзию, и политическую обстановку, и даже подорожание хлеба. Я в разговор не лезла, решив, что с меня сегодня хватит сакральных знаний. Но и просто послушать обычные разговоры, про нечто более приземлённое, чем японские куноичи.
Как ни странно, Иванов пришёлся, что называется «к столу» и теперь приезжал в дом к графу каждый день к ужину. Мне нравилось находиться в обществе двух таких замечательных мужчин, которые по отдельности представляли собой молчаливых и сосредоточенных людей, а как только собирались вместе – могли говорить обо всём на свете, делиться своим мнением, не стесняясь ни меня, ни друг друга. Оба оказывали мне небольшие знаки внимания, в меру приличий, но всегда так, чтобы это не заметил другой. Что уж и говорить, это было весьма приятно.
Так дни и потекли приятной чередой. Утром завтрак с графом, днём занятия музыкой и короткие прогулки, вечером ужин в обществе друзей.
Как-то раз Сергей Александрович, явно перебрав с настойкой Аглаи, в сердцах признался нам, что терзало его сердце:
– Осточертело быть рабом Его Величества. – Граф дёрнул подбородком. – Нет, конечно, я верный подданный Александра Павловича, но его просьбы, взамен на несоразмерную плату…
Мы с доктором, конечно, не удержались и начали допытывать, что имеет ввиду Голицын. Точнее, допытывать начала я, а Иванов просто не стал меня останавливать. И граф уступил.
– То, что я расскажу вам, не должно выйти дальше этой комнаты. – Насупившись, изрёк Сергей Александрович. – Клятвенно пообещайте.
Конечно, мы поклялись. Торжественно встав и приложив руку к груди. Роман Гавриилович ещё и присовокупил к этому свою честь офицера. Удовлетворившись таким ответом, граф поведал:
– Возможно, Вы знаете, что скоро отплывают корабли в кругосветную экспедицию. – Мы покивали. Об этом гудел весь Петербург. – Его Величество хочет, чтобы я отправился вместе с Крузенштерном и его командой. Просит быть тайным послом в Японию. Говорит, что давно пора налаживать связь с соседями, да и к тому же нам это чертовски выгодно…
Сердце моё зашлось тупой болью. Я испугалась. Испугалась, что Голицын уедет, что я останусь совсем одна, что… А что, я, собственно, ждала? Что останусь здесь навсегда? Что смогу до конца дней сидеть у камина в гостиной, глядя на то, как сосредоточенный граф читает газету? Нет, Сергей Александрович уедет в кругосветку, а я отправлюсь домой. Всё верно. Отчего же тогда так больно?
И тут я поймала на себе взгляд доктора. Ах да. Моя история с гостившим у меня в имении японцем. Сердце забилось с удвоенной силой, теперь от страха. Я знала, чем должно закончиться посольство в Японию – неудачей. Уже не в первый раз Россия пытается наладить отношения со своими ближайшими соседями. В этот раз, как и в предыдущие, мы снова не сможем найти взаимопонимание. Именно оттого, что мы слишком мало знаем о культуре своих соседей, оттого, что несерьёзно отнеслись к тем вещам, которые для японцев были принципиальны. Если я сейчас расскажу Голицыну свою историю, то буду вынуждена помочь ему советом. Наставить, направить. И это неминуемо отразится на результате его поездки. Я создам временной парадокс. Но вот в чём дело, я и сама так хотела, чтобы в этом изгибе река истории повернула в иную, лучшую сторону!
Открыв Японию сейчас для торговли и культурных сношений, мы поможем друг другу. Возможно, не будет американских кораблей в 1862 году, которые под страхом уничтожения заставят Японию открыть границу, прогнуться под политику Европы. На наших пушных промыслах на Дальнем Востоке перестанут голодать работники, потому что продовольствие из Петербурга везти тяжело и долго. А открыв торговлю с Японией, мы могли поставлять продовольствие в Русскую Америку.
Если я вернусь домой, дело может дойти до суда. Меня выгонят из института, поставят крест на моей профессии, заставят понести наказание за мой длинный язык. Я перестану быть поводом для гордости отца. Вряд ли он вообще сможет назвать меня дочерью после этого.
А если я не вернусь?
– Сергей Александрович, думаю, настало время поведать Вам мою историю. – Я провела ладонью по горлу, будто так смогла согнать ставший там ком.
– Я, наверное, пойду… – Иванов принялся подниматься.
– Нет, Роман Гавриилович, останьтесь. Хочу, чтобы Вы были свидетелем моих слов. – Иванов присел обратно. А я, отставив свою чашку с чаем в сторону, начала неспешный рассказ, стараясь не упустить ничего из внимания. В том числе контролируя своё поведение – взгляд, дыхание, руки, плечи. Но не забывая поглядывать время от времени на Голицына.
Рассказала сначала о сиротке Вере, которая осталась без единой родной души на этом свете, с которой так немилостиво обошлась судьба и родная тётка. Потом о своём преступление, о прибытии в Петербург, неприятном происшествии в подворотне и так вплоть до дома губернатора. Доктор подтвердил мои слова начиная от синяков, заканчивая тем фактом, что он лично вправлял мне руку.
– Теперь я хотя бы знаю, как вы познакомились. – Усмехнулся Голицын, но было видно, что взгляд его крайне серьёзен.
И лишь после этого я поведала выдуманную историю о японце, который, якобы жил у нас в поместье. Скромно добавив:
– Если я смогу быть полезной в подготовке к Вашей миссии, Сергей Александрович, то я в Вашем распоряжении.
За столом повисло неловкое молчание. Иванов не знал, что ещё добавить к моему рассказу, а графи, видимо, размышлял над моими словами. Он в задумчивости водил пальцами по ручке своей чашки, а я с замиранием сердца ждала его ответа. Теперь я взаправду доверяла свою жизнь этому человеку.
– Вера Павловна, Вы сделаете меня должником до конца жизни, если сможете поведать, всё, что знаете. Но я готов быть им. – И Голицын, чуть приподняв голову, улыбнулся мне. Зелёные глаза сверкнули в отблеске свечей. Я не могла взгляда оторвать от этого взгляда, завораживающего по-змеиному.
О блюдца громко ударилась ложка. Я вздрогнула, вспоминая, что Роман Гавриилович всё ещё тут, и быстро отвела взгляд в сторону.
Мы проговорили втроём до поздней ночи. Я поведала пару историй, которые смогла на ходу вспомнить. Все они были старыми японскими сказками, которые вполне могли зайти за те, что рассказывают детям на ночь. Но на первый раз этого было достаточно. Сегодня стоило обдумать, что именно из японского быта я бы могла рассказать Голицыну, чтобы это было менее подозрительно.
Тем временем близился день приёма у императора. Теперь днём я была целиком погружена в музыку. То, что я собралась играть перед взыскательной публикой было странной смесью известных произведений и моей собственной импровизации, старательно записанной на бумаге. На мой вкус, выходило весьма недурно. За обедом Голицын воспретил мне что-либо о делах, подождав до вечера. Он, совершенно воодушевлённый вчерашним разговором, вбил себе в голову, что раз уж Иванов и так знает многое, обязан выслушать все мои истории.
– Он человек разумный. Полагаю, что он сможет дать нам пару дельных советов на этот предмет. – Конечно, мне польстило это волшебное «нам». Но, кроме того, мне просто казалось, что граф, игнорируемый большей частью петербургского общества, просто соскучился по человеческому общению.
Но вечером доктор не явился на ужин. Мы ждали Романа Гаврииловича до последнего, но всё же начали без него. Вздрагивали на каждый шорох и шум за окном, но Иванов так и не показался. Голицын заметно погрустнел и тихо поведал:
– Знаете, Вера Павловна, почему у меня здесь эдакая берлога? – Я чуть подивилась такой чудной формулировке, но лишь вежливо спросила: почему же? – Потому что я, как правило, бываю в Петербурге от силы пару месяцев в году. Если бы не просьба императора, уже давно бы уехал домой.
Ах, вот оно что! А я всё гадала, отчего педантичный Голицын, который не допускал в своей одежде небрежности, в галстуках носил огромные драгоценные камни, не мог нанять больше прислуги для присмотра за поместьем. Кроме нескольких комнат, в которых мы чаще всего бываем, все остальные стоят пустыми, мебель печально сгружена к стенам и накрыта простынями. Библиотека, столовая, музыкальная гостиная были словно островками жизни в этом заброшенном доме. Не говоря уже про запущенный сад.
– Моё сердце покоится в Москве. Там мой дом, моя усадьба, парк, пруд и рядом лес. Вы бы видели, Вера Павловна, как там красиво по весне! Сад в цвету, пробивается свежая зелень. Отдельная моя гордость – конный двор. Там мои орловские рысаки, на них съезжается посмотреть вся Москва. Там у меня оранжереи, английский парк, а нынче весной взялся я за разбитие французского уголка. – Голицын говорил об этом с такой теплотой, что мне тут же захотелось погулять по его саду и хотя бы одним глазком взглянуть на поместье. – Обещайте, когда я вернусь, Вы поедете туда со мной. – Неожиданно граф взял меня за руку, сжимая пальцы.
– Непременно. – Боюсь, улыбка моя вышла несколько печальной.
