Текст книги "Пророк с острова Флорес"

Автор книги: Тед Косматка

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Тед Косматка
Пророк с острова Флорес

Если это лучший из всех возможных миров, каковы же тогда остальные?

Вольтер.

Когда Поль был мальчиком, он играл в Бога на чердаке над гаражом родителей. Отец так это и назвал: «играл в Бога» – в тот день, когда все обнаружил. И разнес вдребезги. Поль смастерил клетки из досок два на четыре дюйма, найденных за гаражом, и металлической сетки с ячейками в четверть дюйма, купленной в местном хозяйственном магазине. Когда отец уехал выступать на конференцию по теологической эволюции, Поль начал сооружать собственную лабораторию по эскизам, выполненным в последний день

школьных занятий.

Он был еще слишком мал, чтобы воспользоваться отцовскими электроинструментами, поэтому доски для клеток ему пришлось пилить ручной пилой. Для резки проволочной сетки он взял у матери большие черные ножницы. Петли открутил от дверец старого шкафа, а гвозди взял в ржавой банке из-под кофе, что висела над заброшенным верстаком отца.

Как-то вечером мать услышала стук молотка и подошла к гаражу.

– Что ты там делаешь? – спросила она на правильном английском, глядя на прямоугольник света, льющегося с чердака.

Поль высунул в окошко голову – торчащие черные волосы, усыпанные опилками.

– Просто играю с инструментами, – ответил он, что в определенном смысле было правдой. Ведь он не мог солгать матери. Солгать осознанно.

– Какими инструментами?

– Молотком и гвоздями.

Она смотрела на него снизу вверх, ее изящное лицо напоминало разбитую китайскую куклу – кусочки фарфора, склеенные не очень точно.

– Будь осторожен, – сказала мать, и он понял, что она говорит и об инструментах, и об отце.

– Хорошо.

По мере того как Поль мастерил клетки, дни превращались в недели. Исходные материалы ему достались крупные, поэтому и клетки он делал приличными – так меньше приходилось пилить. И они получились огромными, сложными конструкциями, абсурдно большими по сравнению с животными, для которых предназначались. Не клетки для мышей, а целые мышиные города – площадью с крышку стола, – в которых легко разместилась бы немецкая овчарка. Он потратил на эту затею почти все карманные деньги, покупая разные необходимые мелочи: листы плексигласа, пластиковые бутылочки для воды и деревянные штырьки, которые он приспособил на задвижки для дверец. Пока соседские дети играли в баскетбол и догонялки, Поль работал.

Он покупал беговые колеса и прокладывал дорожки. Подвешивал веревочные петли, чтобы мыши могли вскарабкаться на разные платформы. Самих мышей он купил в зоомагазине. Прежде всего он приобрел белых мышей, которых продавали на корм змеям, но иные из них оказались с разноцветными шкурками. Попалось даже несколько английских – с гладкими лоснящимися шкурками, вытянутыми тельцами и большими тюльпанообразными ушами. Ему требовалась разнообразная популяция, поэтому он старался приобрести различные виды.

Трудясь над постоянными мышиными домами, он держал грызунов в маленьких аквариумах, поставленных один на другой на столе в центре комнаты. И в тот день, когда Поль закончил последнюю большую клетку, он выпустил мышей в их новое обиталище одну за другой – первых исследователей нового континента. Решив отметить это событие, он привел на чердак своего приятеля Джона, который от такого зрелища просто остолбенел.

– Ты сам все это сделал? – изумился Джон.

– Да.

– Наверное, много времени ушло.

– Несколько месяцев.

– А мне родители не разрешают держать дома животных.

– Мне тоже. Но это мыши, а не домашние зверушки.

– А кто же они?

– Эксперимент.

– Какой такой эксперимент?

– Пока не придумал.

Мистер Финли стоял возле проектора, рисуя маркером красный эллипс на листе прозрачного пластика. Спроецированный на стену, он напоминал кривую полуулыбку между осями Х и Y.

– Это отображает количество дочерних атомов. А это… – он нарисовал зеркальное отражение первого эллипса, – количество родительских атомов. – Положив маркер на проектор, он обвел взглядом ряды студентов. – Может кто-нибудь сказать, что означает точка пересечения?

Дарен Майклз в переднем ряду поднял руку:

– Время полураспада элемента.

– Совершенно верно. Джонсон, в каком году была изобретена радиометрическая датировка?

– В 1906-м.

– Кем?

– Резерфордом.

– Какой метод он использовал?

– Ураново-свинцовый…

– Нет. Уоллес, а ты можешь сказать?

– Он измерял количество гелия как промежуточного продукта распада урана.

– Хорошо. Так кто же тогда использовал ураново-свинцовый метод?

– Болтвуд, в 1907 году.

– И как были встречены эти первые результаты?

– Со скептицизмом.

– Кем?

– Эволюционистами.

– Хорошо. – Мистер Финли повернулся к Полю. – Карлсон, можешь нам сказать, в каком году Дарвин написал «О происхождении видов»?

– В 1867-м.

– Правильно. И в каком году теория Дарвина окончательно утратила доверие большей части научного сообщества?

– Это произошло в 1932 году. – Предвидя следующий вопрос, Поль продолжил: – Когда Кольхорстер изобрел калий-аргоновую датировку. Новый метод доказал, что Земле меньше лет, чем полагали эволюционисты.

– В каком же году теория эволюции потерпела окончательный крах?

– В 1954-м, когда Уиллард Ф.Либби из Чикагского университета изобрел датировку по углероду-14. Он получил Нобелевскую премию в 1960 году, когда с помощью углеродной датировки раз и навсегда доказал, что возраст Земли составляет 5800 лет.

Приходя на чердак, Поль надевал белый лабораторный халат. То был один из старых отцовских халатов, поэтому ему пришлось обрезать слишком длинные рукава. Отец Поля был доктором философии, крупным и успешным блондином. С матерью Поля он познакомился после аспирантуры, когда его пригласила консультантом китайская исследовательская фирма. Некоторое время они работали над одними и теми же проектами, но никто и никогда не сомневался, что именно отец Поля был в семье научным светочем. Гением, знаменитостью. И еще он был сумасшедшим.

Отец Поля любил все крушить. Он калечил телефоны, пробивал стены и ломал столы. Нарушал обещания ничего не трогать. Однажды он сломал кости; полицию вызвали врачи «скорой помощи», не поверившие в байку о том, как мать Поля упала с лестницы. Они не поверили рыдающей фарфоровой женщине, клявшейся, что муж ее и пальцем не тронул.

Отец Поля был стихийным явлением, катаклизмом. Таким же непредсказуемым, как удар кометы или извержение вулкана. На чердаке было удобно прятаться, и Поль целиком отдался своему увлечению.

Поль изучал мышей так, словно они были шимпанзе Гуделл

[1]

[Закрыть]. Наблюдения за их «общественной жизнью» он записывал в зеленом перекидном блокноте. Он обнаружил, что, существуя большими группами, мыши образуют стаи наподобие волчьих, с доминантным самцом и доминантной самкой – структурированную социальную иерархию, включающую сексуальные привилегии, четкую собственную территорию и почти ритуальные демонстрации подчиненного положения самцов рангом ниже. Доминантный самец совокуплялся с большинством самок. Мыши, как узнал Поль, могут даже убивать друг друга.

Природа не терпит пустоты, и мышиная популяция разрасталась, заполняя все новые миры, которые он для них создавал. Мышата рождались слепыми и розовыми, но как только у них вырастала шерстка, Поль записывал ее цвет в блокноте. Были мышата желтовато-коричневые, черные и серые. Иногда золотистые. Попадались крапчатые, полосатые и со смесью окрасок. В следующих поколениях появлялись цвета, каких не было у купленных мышей первого поколения, и ему хватило знания генетики понять, что это пробиваются на поверхность рецессивные гены.

Поля восхищала сама концепция генов – стабильных элементов, с помощью которых Бог обеспечил перенос наследуемых характеристик от одного поколения к следующему. В школе этот процесс называли Божественным Переносом.

Поль продолжал исследования и узнал, что локусы

[2]

[Закрыть] пигментации у мышей хорошо картированы и хорошо понятны. Он разбил мышиную популяцию на категории по фенотипу – набору внешних признаков – и обнаружил одну мышь, темноглазую и бледно-кремовую, у которой должны были присутствовать трижды рецессивные гены: bb, dd, ee. Но ему было уже недостаточно просто разводить мышей, наблюдать за ними, заполнять квадраты Паннета

[3]

[Закрыть]. Ему хотелось заняться настоящей наукой. А поскольку настоящие ученые пользуются микроскопами и электронными весами, Поль попросил, чтобы ему подарили их на Рождество.

Он быстро обнаружил, что мыши не очень-то любят находиться под микроскопом и сразу убегают с предметного столика. Зато электронные весы оказались полезны. Поль взвешивал каждую мышь и скрупулезно записывал результаты. Он стал задумываться над идеей выведения собственной инбредной

[4]

[Закрыть] линии – мышей с определенной комбинацией четких признаков, – но никак не мог придумать, какие признаки выбрать.

Он перелистывал блокнот, и тут его осенило. Январь-17. Не дата, а мышь – семнадцатая мышь, родившаяся в январе. Поль подошел к клетке и открыл дверцу. Комочек песочного цвета метнулся в сторону, но Поль ловко ухватил за хвост мышку – пятнистую и с большими ушами. В принципе, ничего особенного в ней не было. От сестер она отличалась лишь пометкой в блокноте. Поль взглянул на пометку и записанную рядом цифру. Из более чем девяноста мышей, занесенных в блокнот, Январь-17 была самой крупной из всех, что ему довелось взвешивать – на целых два грамма.

В школе его учили, что с помощью науки можно расшифровать истинное значение Божественных Слов. Бог записал язык жизни четырьмя буквами – А, Т, Г и Ц

[5]

[Закрыть]. Но Поль занимался этим не для того, чтобы приблизиться к Богу. А по самой простой причине – он был любопытен.

Уже наступила ранняя весна, когда отец поинтересовался, чем его сын занимается на чердаке.

– Так, всякой всячиной.

Они возвращались в отцовской машине с уроков игры на пианино.

– Твоя мать сказала, что ты там что-то мастеришь. Поль струхнул:

– Я там строил крепость, уже давно.

– Тебе почти двенадцать лет. Не поздновато ли играть в крепости?

– Да, наверное.

– Я не хочу, чтобы ты все время там торчал.

– Хорошо.

– И не хочу, чтобы это отразилось на твоих оценках.

– Хорошо, – согласился Поль, не получивший за два года ни единой четверки.

Оставшуюся часть пути они проехали молча. Поль исследовал стены только что сформировавшейся реальности. Потому что умел распознавать толчки, предвещающие землетрясение.

Он разглядывал руки отца на руле. Хотя Поль и был весь в отца – крупным для своего возраста мальчиком, чертами лица он больше походил на мать-азиатку и нередко гадал, не это ли причина, из-за которой он не может преодолеть разделяющую их с отцом пропасть. А стал бы отец иначе относиться к веснушчатому и светловолосому сыну? Нет, решил Поль. Отец был бы таким же. Тем же стихийным бедствием, тем же катаклизмом. Он не мог не быть таким, какой он есть.

Поль смотрел на руки отца, и годы спустя, думая об отце, даже после всего, что случилось, он вспоминал именно тот момент. Отец ведет машину, его руки на руле, миг предчувствия беды, которое потом оправдалось, но и этот же миг сам по себе – лучший из всех, что когда-либо будет между ними.

– Что ты сделал? – изумленно спросил Джон. Поль тайком провел его на чердак и теперь демонстрировал Берту, держа бедняжку за хвост. Шкурка у нее была в чудесных золотистых пятнышках, длинные усики шевелились.

– Она из последнего поколения, Ф4.

– И что это значит? Поль улыбнулся:

– Она родственница сама себе.

– Какая большая мышь!

– Пока самая большая. Пятьдесят девять граммов, взвешена в стодневном возрасте. А средний вес мышей – около сорока.

Поль положил мышь на ладонь Джона.

– Чем ты ее кормил?

– Тем же, чем и остальных. Взгляни на это. – Поль показал ему графики, которые начертил подобно мистеру Финли: слегка направленный вверх эллипс между осями Х и Y, отображающий медленное увеличение веса тела в каждом новом поколении.

– Один самец из поколения Ф2 потянул на сорок пять граммов, поэтому я скрестил его с самыми крупными самками, и они родили более сорока мышат. Я взвесил их всех в возрасте ста дней и выбрал четырех великанов. Потом скрестил их между собой и проделал то же самое в следующем поколении. И получил такую же кривую распределения веса в форме колокола, только колокол был немного смещен вправо. Берта оказалась самой крупной из всех.

Джон с ужасом взглянул на Поля:

– И это работает?

– Конечно, работает. Ведь люди почти пять тысяч лет проделывали то же самое с домашними животными.

– Но тебе не понадобились тысячи лет.

– Нет. Меня даже немного удивило, что все так хорошо получилось. Ничего сложного здесь нет. Взгляни на нее – она всего лишь Ф4, четвертое поколение. И представь, как будет выглядеть Ф10.

– Очень похоже на эволюционизм.

– Не болтай чепуху. Это всего-навсего направленный отбор. Если имеется достаточно разнообразная популяция, то просто поразительно, к чему может привести легкий толчок в нужном направлении. Ведь если подумать, то я пять поколений подряд обрубал нижние 95 процентов кривой распределения веса. Конечно же, мыши стали крупнее. Наверное, при желании я смог бы пойти и в другую сторону, уменьшая их. Но вот кое-что меня удивило, хотя я заметил это лишь недавно.

– Что?

– Когда я начинал, более половины мышей были альбиносами. А сейчас таких лишь одна из десяти.

– Ну, и?

– Я никогда специально не проводил отбор по этому признаку.

– И что?

– А то, что когда я делал выбраковку… когда решал, каких именно размножать, то иногда вес двух мышей оказывался одинаковым, и я выбирал наугад. Думаю, просто так уж вышло, что мышей одной разновидности я выбирал чаще, чем других.

– К чему ты клонишь?

– А что если в природе тоже так происходит?

– Как это?

– Ну, как с динозаврами. Или с мамонтами, или с пещерными людьми. Ведь они когда-то существовали, мы про них знаем, потому что находим кости. Но теперь-то их нет. Бог сотворил все живое примерно шесть тысяч лет назад, правильно?

– Да.

– Но каких-то животных больше нет. Они вымерли.

Это произошло в выходные. Берта была беременна, непристойно и чудовищно. Поль отсадил ее в один из аквариумов, создав островок спокойствия на столе в центре чердака. В уголке стеклянной клеточки стояла коробочка с бумажными салфетками, и Берта превращала кусочки бумаги в уютное гнездышко, чтобы произвести в нем на свет очередное поколение гигантов.

Поль услышал, как в гараж въехала отцовская машина. Он рано вернулся домой. Поль задумался, не выключить ли на чердаке свет, но понял, что это лишь привлечет внимание отца. И стал ждать, надеясь на везение.

В гараже было странно тихо – лишь негромко работал мотор в машине. У мальчика похолодело внутри, когда он услышал, как потрескивают ступени лестницы под весом отца.

Тут его на секунду охватила паника – на единственную отчаянную секунду, пока он лихорадочно искал взглядом, куда можно спрятать клетки. Глупый порыв – деваться все равно некуда.

– Что за вонь? – вопросил отец, когда его голова показалась из отверстия люка. Родитель замер и осмотрелся. – Ого…

Он только это и сказал. И повторил, когда поднимался в комнату. Он стоял там, как исполин, и смотрел. Единственная лампочка без плафона замаскировала его глаза тенями.

– Что это? – произнес он наконец.

От его мертвого голоса желудок Поля превратился в ледышку.

– Что это? – Теперь громче, и что-то изменилось в глазах-тенях. Отец протопал к нему, навис над ним.

– Что это?! – завопил он, брызгая слюной.

– Я… я думал…

Большая рука метнулась вперед, ударила Поля в грудь, смяла в кулаке футболку, рванула в воздух.

– Это еще что за гадость? Разве я тебе не говорил: никаких животных в доме! А ты притащил эту мразь в дом! В мой дом!

Рука распрямилась, швырнув Поля на клетки, перевернув один из столов – дерево и сетки с треском рухнули, запищали мыши, отлетели покореженные петли. Погибли месяцы и месяцы работы.

Отец заметил аквариум с Бертой, схватил его. Поднял высоко над головой – и настал момент, когда Полю показалось, что он почти видит Берту и мышат внутри нее, бесчисленные поколения, которым уже не суждено родиться. Затем руки отца пошли вниз – как стихийное бедствие, катаклизм. Поль зажмурился, чтобы в глаза не попали осколки, а в голове его вертелась только одна мысль: «Вот как это происходит. Именно так это и происходит».

Когда Полю исполнилось семнадцать, он поступил в Стэнфордс-кий университет. Два года спустя отец умер.

В Стэнфорде он выбрал двойную специализацию по генетике и антропологии, взяв восемнадцать часов за семестр. Он изучал переводы свитков Мертвого моря и апокрифические тексты, прошел курсы по сравнительной интерпретации и библейской философии. Изучал фруктовых мушек и половое размножение. Еще студентом он завоевал право на престижную летнюю интернатуру под руководством знаменитого генетика Майкла Пура.

Поль сидел в аудиториях, где преподаватели в темных костюмах излагали теории о Кибре и Т-вариантах, микроцефалине-1 и гаплоидной группе D. Он узнал, что ученые идентифицировали структуры внутри семейства протеинов под названием ААА+, которые, как было показано, инициируют репликацию

[6]

[Закрыть] ДНК, и что эти генетические структуры были сохранены во всех формах жизни, от людей до самых древних бактерий, став визитной карточкой самого великого проектировщика.

И еще Поль изучал запрещенные тексты. Он изучал сбалансированные равновесия

[7]

[Закрыть] и Харди-Вейнбурга

[8]

[Закрыть], но в одиночку и по ночам, бродя по темным залам внутри собственной головы, потому что больше всего его восхищали компромиссы. Поль был юношей, который понимал компромиссы.

Он узнал о недавно открытом гене АРОЕ4, общем почти для всех живущих на планете людей, и прочел теории о том, каким образом вредоносные гены стали встречаться в популяции с такой высокой частотой. Оказывается, хотя АРОЕ4 и вызывает болезнь Альцгейме-ра, он также защищает мозг от разрушительных для него последствий недоедания в раннем детстве. Ген, уничтожающий мозг в семьдесят лет, защищает его в возрасте семи месяцев. Он узнал, что люди с серповидно-клеточной анемией невосприимчивы к малярии, а носители гетерозиготных генов кистозного фиброза менее восприимчивы к холере, что во время эпидемий чумы люди с кровью группы А выживали чаще, чем люди с кровью других групп, и это всего за одно поколение навсегда изменило процентное соотношение групп крови среди населения Европы. Некоторые утверждали, что этот процесс теперь медленно имитируется геном CKR5

[9]

[Закрыть] и вирусом ВИЧ.

На лекциях по антропологии Поль узнал, что все его современники могут проследить свою родословную до предков из Африки, живших почти шесть тысяч лет назад, когда все человечество существовало в пределах единственной небольшой популяции. И еще профессора говорили: было не менее двух миграций людей из Африки – узкое место генетики в пользу теории Всемирного потопа. Но каждая культура имеет собственные верования и убеждения. Мусульмане называют это Аллахом, евреи – Яхве. Научные журналы проявляют осторожность и больше не называют это Богом, а говорят о разумном создателе – архитекторе, со строчной «а». Впрочем, в глубине души Поль решил, что все это сводится к одному и тому же понятию.

Поль узнал, что ученые сканировали мозги монашек, пытаясь отыскать отметку Бога, но не смогли ее найти. И узнал о теории эволюции. Хотя официальная наука давно ее развенчала, приверженцы этой теории еще существовали – их убеждения обрели почти бессмертный статус по соседству с родственными областями псевдонауки, прозябая на задворках рядом с более старыми системами убеждений наподобие астрологии, френологии и акупунктуры. Современные эволюционисты считали, что все различные системы датировок ошибочны, и предлагали целый набор ненаучных объяснений того, почему изотопные методы дают неправильные результаты. Кое-кто из них даже поговаривал о фальсификации данных и мировом заговоре.

Эволюционисты игнорировали общепринятую интерпретацию геологической хронологии. А также чудо плаценты и идеальную сложность глаза.

На младших и старших курсах Поль изучал археологию – древние останки Homo erectus и Homo neanderthalensis. А также останки нелюдей – афаренсиса, австралопитека и Пана

[10]

[Закрыть].

В мире археологии граница между людьми и не-людьми могла быть расплывчатой – но всегда оставалась важной. Для некоторых ученых Homo erectus был расой давно вымерших людей, засохшей веткой на древе человечества. Для их более консервативных коллег он вообще не был человеком – просто неким «другим», отрыжкой творца, независимым существом, изготовленным с помощью того же набора инструментов. Но это была уже крайняя точка зрения. Официальная наука, разумеется, приняла в качестве индикатора принадлежности к человечеству использование каменных орудий. Люди изготовляли орудия. Лишенные души животные – нет. Конечно, и в официальной науке все еще шли споры. Ископаемые останки KNM ER 1470, найденные в Кении, выглядели настолько безупречно сбалансированными между человеком и не-человеком, что была даже изобретена новая категория: почти-человек. Споры обещали стать весьма жаркими, спорщики приводили в качестве доказательств антропометрическую статистику.

Подобно благосклонному учителю, внезапно явившемуся на детскую площадку, чтобы разнять драчунов, на сцене появилась наука генетика. А потом, заняв точку пересечения между двумя страстями в жизни Поля – генетикой и антропологией, – родилась наука палео-метагеномика.

Поль получил степень бакалавра в мае и начал дипломную работу в сентябре. Через два года, получив ученую степень, он переехал на восточное побережье, чтобы работать в «Вестинг геномикс», одной из передовых лабораторий, занимающейся генетическими исследованиями.

Три недели спустя он уже находился в Танзании, осваивая в полевых условиях разработанную лабораторией методику извлечения ДНК из костей возрастом 5800 лет. Более древних костей в мире не существовало.

Двое мужчин вошли в ярко освещенную комнату.

– Значит, здесь и проводятся анализы? – произнес незнакомый голос с акцентом австралийца-горожанина.

Поль оторвался от микроскопа и увидел своего руководителя в сопровождении мужчины постарше, облаченного в серый костюм.

– Да, – ответил мистер Лайонс.

Незнакомец переместил вес тела на тиковую трость. Волосы у него были коротко остриженные и седые, с аккуратным косым пробором.

– Меня никогда не перестает изумлять, – продолжил незнакомец, оглядываясь, – насколько похожи лаборатории по всему миру. Даже культуры, которые ни в чем не могут согласиться между собой, сходятся в том, как сконструировать центрифугу, где разместить стойку с пробирками, какой краской покрасить стены. Всегда белой. А лабораторные столы – черной.

Мистер Лайонс кивнул. Он был из тех, кто носил свой авторитет как униформу (на два размера больше), которую требовалось непрерывно поправлять, чтобы выглядеть прилично.

Поль встал и стянул с рук латексные перчатки.

– Гэвин Макмастер, – представился незнакомец, протягивая руку. – Рад с вами познакомиться, мистер Карлсон.

Они пожали друг другу руки.

– Поль. Можете звать меня Поль.

– Извините, что прервал вашу работу.

– Я все равно в это время делаю перерыв.

– Не буду мешать вашей дискуссии, – сказал Лайонс и вышел.

– Прошу вас, – Поль указал на ближайший рабочий стол. – Присаживайтесь.

Гэвин опустился на стул.

– Обещаю не отнять у вас много времени, – сказал он. – Но мне необходимо с вами поговорить. Мы последние несколько дней оставляли сообщения для вас, и…

– А-а… – Поль изменился в лице. – Так вы из…

– Да.

– То, что вы связались со мной здесь, весьма необычно.

– Могу вас заверить, что и обстоятельства весьма необычны.

– Тем не менее не могу сказать, что мне понравилось, занимаясь одной работой, получить предложение заняться другой.

– Теперь я вижу: случилось недоразумение.

– Каким образом?

– Вы назвали наше предложение работой. Считайте, что мы просим вас о консультации.

– Мистер Макмастер, я очень занят. Я сейчас в середине нескольких проектов и, если честно, удивлен, что Вестинг позволил вам войти в эту дверь.

– Вестинг уже «на борту». Прежде чем связаться с вами сегодня, я взял на себя смелость поговорить с руководством.

– Как вам удалось?.. – Поль уставился на визитера, Гэвин приподнял бровь. Когда имеешь дело с корпорациями, вопрос «как?» обычно бывает риторическим. Ответ всегда один. И всегда включает долларовые знаки.

– Разумеется, вас тоже ждет премия. – Макмастер пододвинул к нему через стол чек. Поль едва взглянул на бумажку.

– Повторю, я сейчас в середине нескольких проектов. Возможно, кого-нибудь из наших специалистов по анализу образцов ваше предложение заинтересует.

Макмастер улыбнулся:

– При обычных обстоятельствах я предположил бы, что это ваша тактика заключения сделок. Но ведь это не так?

– Не так.

– Когда-то я был таким же. Черт, может быть, я и сейчас такой.

– Тогда вы меня поймете. – Поль встал.

– Я вас понимаю лучше, чем вы думаете. Но иногда деньги бывают куда красноречивее людей. Кстати, бренность денег способны ощутить лишь те, кто соглашается их принять.

– У меня такого опыта не было. Прошу меня извинить. – Вежливость подобна стене. Этому он научился у матери.

– Прошу вас… Прежде чем мы расстанемся, я хочу вам кое-что показать.

Гость открыл портфель и достал пачку глянцевых фотографий. На секунду Поль замер. Потом взял снимки из протянутой руки Гэвина. Поль смотрел на фотографии. Долго смотрел.

– Эти ископаемые останки найдены в прошлом году на острове Флорес в Индонезии, – пояснил Гэвин.

– Флорес, – прошептал Поль, все еще разглядывая карточки. – Я слышал, там нашли странные кости. Но не знал, что уже есть публикации.

– Потому что мы ничего не публиковали. Пока, во всяком случае.

– Эти размеры не могут быть правильными. Шестидюймовая лучевая кость.

– Они правильные.

Поль взглянул на собеседника:

– Почему я? – После этих слов защитная стена рухнула, выпустив на волю азарт ученого.

– А почему нет?

Теперь настала очередь Поля приподнять бровь.

– Потому что вы хороший специалист, – пояснил Гэвин.

– Есть и другие.

– Потому что вы молоды и пока не обрели репутацию, которой побоитесь рискнуть.

– Или на которую смогу опереться. Гэвин вздохнул:

– Потому что я не знаю, суждено ли было археологии стать такой важной, какой она стала. Удовлетворит ли вас такой ответ? Мы живем в мире, где религиозные фанатики становятся учеными. Скажи, парень, ты религиозный фанатик?

– Нет.

– Вот почему. Или примерно поэтому.

В начале мира имелось конечное число уникальных созданий – конечное число видов, которое с тех пор значительно уменьшилось в результате вымирания. Образование видов есть особое событие, находящееся за пределами естественных процессов; феномен, относящийся к моменту творения и к тайнам Аллаха.

Из показаний свидетеля-эксперта на судебном процессе по делу о ереси в Анкаре, Турция.

Перелет до Бали занял семнадцать часов, еще два они летели до острова Флорес на зафрахтованном самолете. Затем четыре часа ехали на джипе через крутые горы в самое сердце джунглей. Полю это могло показаться путешествием в другой мир. Пошел дождь, перестал, затем пошел снова, превратив дороги в нечто такое, с чем пришлось считаться.

– Здесь всегда так? – поинтересовался Поль.

– Нет, – сообщил Гэвин. – В сезон дождей дороги намного хуже.

Флорес – остров цветов. С воздуха он выглядел наподобие длинной ленты джунглей, брошенной в синюю воду, частичкой в ожерелье островов, протянувшемся между Австралией и Явой. Линия Уоллеса

[11]

[Закрыть] – более реальная, чем любая линия на карте – находилась западнее, в направлении Азии и империи плацентарных млекопитающих. Здесь правил странный император.

К тому времени, когда они въехали в Рутенг, Поль сильно устал и тер слипающиеся глаза. Рядом с джипом бежали дети, в чьих лицах сочетались черты малайцев и папуасов – коричневая кожа, крепкие белые зубы, мечта стоматолога. Городок стоял одной ногой в джунглях, другой – на склоне горы. На его окраине начиналась долина, спускавшаяся вниз на несколько километров.

Мужчины разместились в отеле. Комната Поля оказалась с минимальными удобствами, но чистая, и он заснул как убитый. На следующее утро он проснулся, принял душ и побрился. Гэвин встретил его в вестибюле.

– Отель простоват, ты уж извини, – сказал Гэвин.

– Нет, все в порядке. Там есть душ и кровать. Это все, что мне нужно.

– Мы используем Рутенг как своего рода базовый лагерь для раскопок. Наше следующее жилье уже не будет таким роскошным.

Подойдя к джипу, Поль проверил свое снаряжение. И, лишь усевшись на пассажирское сиденье, заметил пистолет – черная кожаная кобура была закреплена изолентой на дверце водителя. Вчера ее там не было.

Гэвин заметил его взгляд:

– Мы живем в безумные времена, приятель. А про эти места история просто забыла – до недавних событий, которые заставили вспомнить.

– Что еще за недавние события?

– С точки зрения одних – религиозные события. Для других – политические. – Гэвин помахал рукой. – Ставка у этой находки больше, чем просто амбиции ученого.

Они ехали на север, спускаясь в долину и проезжая мимо последних остатков цивилизации.

– Вы боитесь, что кто-то может похитить кости? – спросил Поль.

– Да, это одно из моих опасений.

– Одно?

– Легко делать вид, будто мы играем лишь теориями – идеями, придуманными в некоей башне из слоновой кости соперничающими группами ученых. Словно все это лишь какое-то интеллектуальное упражнение. – Гэвин взглянул на него серьезными темными глазами. – Но потом ты видишь эти кости, берешь, ощущаешь их вес, и иногда теории умирают у тебя в пальцах.

Дорога в долину шла ломаными зигзагами, время от времени сменявшимися округлыми поворотами. На прямых участках нависающие ветви превращали ее в туннель, а джунгли – во влажную ткань, бьющую в ветровое стекло. Но время от времени эта ткань отдергивалась, и за краем обрыва показывалась долина во вкусе Голливуда – архетип всех долин, где сквозь дымку тропических испарений проглядывали джунгли. На таких участках грунтовой дороги резкий левый поворот руля сделал бы их поездку очень быстрой… и последней.

Гэвин назвал пункт их назначения – «Лиандж буа», в переводе «Холодная пещера». И объяснил, как все, возможно, произошло – сценарий. Вокруг жаркие джунгли, поэтому двое или трое вошли в пещеру, чтобы посидеть в прохладе или поспать. Или же, возможно, шел дождь, и они вошли в пещеру обсохнуть, но только дождь не прекращался, реки вышли из берегов, как это иногда происходит, и они оказались в ловушке, отрезанные водой, а потом их утонувшие тела оказались погребены под илом и осадками.

Они некоторое время ехали молча, пока Гэвин не произнес третий вариант:

– Или же их там съели.

– Кто съел?

– Homo homini lupus est, – ответил Гэвин. – Человек человеку – волк.