Текст книги "Все оттенки черного"

Автор книги: Татьяна Степанова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

– Кому переуступил?

Тут лицо Обухова приняло совершенно мальчишеское выражение: а что дашь за это? Колосов все явственнее чувствовал себя бедным родственником перед этим сверхосведомленным коллегой.

– Лешеньке Кедрову со товарищи. Насколько нас проинформировали: красновской братве.

Колосов присвистнул – поди ж ты! Кедров был в области личностью одиозной. От таких личностей, по мнению Колосова, был один лишь вред и никакой, совсем никакой пользы. Кедров был бессменным лидером красновской ОПГ, не раз наводившей шорох среди коммерсантов и даже вступавшей в конфликт с органами правопорядка. Кедрова (несмотря на его полтинник с хвостом и лысый череп, давно уже растерявший остатки кудрей) в близких к его персоне кругах именовали не иначе как Лешенькой, а еще к нему прилипла странная кличка Лехистан. Полтора года назад у Лехистана начались дремучие сложности с прокуратурой, налоговой инспекцией и Комитетом по приватизации.

Все эти строгие организации одновременно устроили на Лехистана дружную охоту, потому что он со своим «влиянием и весом» всем в области в конце концов катастрофически опостылел. Претензий к нему было пруд пруди – от неуплаты налогов до незаконной приватизации помещений, оборудованных под залы игровых автоматов, в подмосковной Бехтеевке. Дальновидный Лехистан, как только заслышал это всеобщее и громогласное «ату его» (а в прошлом у него уже имелся печальный опыт общения с органами власти и закона – три его судимости по «корыстным» статьям были уже погашены и преданы забвению), не стал на этот раз долго испытывать терпение судьбы. Он неожиданно занедужил «острым обострением язвы двенадцатиперстной кишки» и укатил лечиться в Германию. О нем ничего не было слышно в области около полугода. И вот имя его так неожиданно всплыло.

– Лехистан за границей. Кто же у них там сейчас на хозяйстве за главного? – спросил Колосов. Но рубоповец лишь махнул рукой:

– Да какая разница кто? С Модиным имела и будет дело иметь низшая каста. Шелупонь. Им приказали – они сделали, припугнули. И финита. И при всем нашем… при всем твоем, коллега, горячем желании действовать, отрывать им, гадам ползучим, головы, ни на самого Лешеньку-Лехистана, ни даже на его ближайшее окружение мы по этому делу при такой вот хлипкой доказательственной базе не выйдем. Оперативной перспективы – ноль: мы уже все просчитали. Это я тебе говорю.

– Поэтому, раз нет перспективы взять Леху за упитанную задницу, значит, и делать ничего не надо? Хорошая у вас логика, Гена, Гена, эх, доплетете вы когда-нибудь свои комбинации… – Колосова, хотя он и злился, порой восхищало и это ленивое всезнайство, и абсолютнейший невозмутимый пофигизм Обухова. Тот считал достойными себе противниками лишь крупных и очень крупных представителей «контингента». И сладостно, и долго копил на каждого такого потенциального «крупняка» горы компры в персональном компьютере.

Когда-нибудь, по его убеждению, все это должно было сработать и прогреметь так, что аж всем чертям станет тошно. Но если у рубоповцев спрашивали, когда же, ну когда настанет тот долгожданный День Гнева, когда грянет гром и грянет ли вообще, Гена Обухов в числе первых делал красивые загадочные глаза и многозначительно обещал: скоро, потерпите еще чуток.

– Ладно, делайте что хотите, но с Модиным я буду контактировать лично и один, без твоих помощничков. – Колосов всем своим видом показывал, что никакие возражения тут более неуместны.

– Да там все проще пареной репы, Никит. Не паникуй. – Обухов сладко-сладко потянулся. – Он трясет мошной, отсчитывает купюры. Мы их помечаем скоренько. Потом он с нашим сопровождением – ну, хочешь, ты сыграй роль его телохрана, окунись, так сказать, в героическую атмосферу – едете «на место» по их звонку. Вручаете портфель с деньгами. Потом мы их берем. Я устраиваю так, что… Ну, будет моментик, когда твой Модин подумает, что все, хана, мол, пишите письма. Смертельная и грозная опасность нависает над его головой, а ты… – Обухов ухмыльнулся. – Ты его спасаешь. Красиво так, живописно, натурально. И – финита. Потоки благодарных слез, пожатия рук. Ты получаешь личный контакт со свидетелем – как результат полного к себе доверия и приязни, он деньги свои назад и покой душевный, а я… Один я, бедный, ни черта не получаю интересного. Я и так, как видишь, все знаю.

– А вы получаете статистику. Год закрывать – чем отчитываться-то будешь? Комбинациями, что ли, своими? Теорией?

– Отчитаемся. Не волнуйся за нас. Но… галочка лишняя не помешает. Знаешь, эти бюрократы меня когда-нибудь в гроб загонят.

На том они и поладили. Колосов был доволен и удивлен. На этот раз с Генкой обошлось все тихо-мирно. Без ругани и обычной дележки полномочий, без криков: «А ты кто такой?» – «Нет, а ты кто такой?»

На словах и с Модиным все должно было получиться гладко. Однако как оно там сложится на самом деле – одному богу было известно. А загадывать Колосов не любил.

Когда он вошел в кабинет, где Модин в полном одиночестве от руки, без помощи верной секретарши, переписывал заявление, не стал начинать дело издалека, а бухнул сразу из всех бортовых орудий залпом:

– Сумма, требуемая у вас, в наличии, Станислав Сергеевич?

Модин вздрогнул. Отложил ручку – «Паркер» золотоперый, – сдвинул очки на кончик носа.

– Вы… ах, это вы, простите, но я как-то вас не узнал… Вы…

«Странно, что вообще припомнить силится», – подумалось Колосову. Кроме мимолетной встречи у коттеджа Ачкасова и последующей сухой и краткой беседы с «другом покойного» на тему «ах оставьте вы нас всех в покое», они с Модиным не общались.

– Ну, что на этот раз у нас случилось? – В кабинет зашел Обухов, забрал заявление, прочел, хмыкнул удовлетворенно: – Ясненько, Станислав Сергеич, вот это уже больше похоже на правду.

– Я думал, что так у вас обращаются только с теми, кто преступил закон, – сказал Модин скорбно. Колосов увидел, что толстяк весь взмок. Пот лил с него градом, и ему то и дело приходилось вытирать платком лицо и шею.

– Мы разве дурно с вами обращаемся? Откуда такие мысли? – Обухов удивленно приподнял брови.

– Вы… – Модин опустил глаза. Колосов читал на его осунувшемся, обрюзгшем лице: «Господи, ну зачем я все это затеял? Зачем я к ним пришел?» Большего раскаяния на лице заявителя о том, что обратился в «органы», Никите еще не доводилось лицезреть.

– А вы, дорогой Станислав Сергеевич, должны были сразу поиметь четкое представление о том, насколько серьезен вопрос, с которым вы к нам пришли. Правоохранительные органы, к вашему сведению, не мальчишки для битья. У вас, дорогой мой, проблема финансового плана с вашими непосредственными партнерами, которых вы самым нахальным образом пытаетесь кинуть. Ну и на здоровье! А вы имеете наглость пытаться использовать органы госвласти в качестве прикрытия, чтобы уйти от совершенно законной – учтите, – совершенно оправданной обязанности расплачиваться по взятым некогда на себя обязательствам. И вы хотите, чтобы я терпел все это?

– Но с меня вымогают деньги!

– Разве в сентябре прошлого года вами не был взят соответственно кредит в банке?..

– Но тех людей, которые ко мне ворвались, я и в глаза никогда не видел! Я у них ничего никогда не брал. А они вымогают у меня деньги, а я… – Тут Модин, словно на гвоздь, наткнулся на взгляд Обухова и умолк. А тот все продолжал есть его взглядом: что, дескать, ты нас за дурачков, в натуре, считаешь?

– Сумма, которую должны вы вернуть банку, эта сумма у вас есть? – снова спросил Колосов.

Модин глянул на него с великой тревогой.

– А это был самый первый вопрос, который мне задали в этом учреждении, – сказал он с нервным смешком. – Приготовил ли я деньги. Почему-то мои финансовые дела здесь всех так интересуют? Что я, украл, что ли, что-то? Я заработал. Все, что я имею, я заработал трудом. Вот этими своими руками, молодой человек, и прекратите так ернически ухмыляться! – Модин поперхнулся от волнения. – Между прочим, я вам обоим в отцы гожусь, а вы… вы смеете со мной таким тоном… Я… я жалею, что пришел, да! – выкрикнул он. – Да, очень жалею. Такое отношение здесь, что… Говорили мне умные люди: не ходи, не суйся, так нет же, надо дураку старому все на собственной шкуре испытать!

– Да не волнуйтесь вы. – Колосов удобно уселся на стул напротив него. – Вы же не в налоговую полицию с повинной пришли, правда? Ну, не паникуйте и не кричите. А слушайте внимательно. Ложь, которую вы поначалу изложили в официальном документе – заявлении в милицию, – вот он, – Колосов кивком головы указал на Обухова, – он вам великодушно прощает. Дальше этих стен все это не пойдет. Но запомните на будущее: лгунов тут не любят и сразу ставят на место. Вам ясно? Не слышу ответа.

– Ясно.

– Далее. Про деньги ваши я спрашиваю потому, что хочу, чтобы они при вас остались копейка в копейку. Если мы сейчас порвем ваше заявление, а вы сделаете нам ручкой – чего, по глазам вашим вижу, вам хочется чрезвычайно, – хуже будет только нам. И знаете почему? Вас пришьют ваши нетерпеливые кредиторы где-нибудь по дороге из офиса в сауну. А я, лично я, должен буду среди ночи выезжать на ваш хладный труп и расхлебывать потом все это ваше долговое финансовое дерьмо. А я ценю свое время и свои нервы.

– Я не хожу по баням. У меня слабое сердце. Врачи мне категорически запретили. – Модин тяжело откинулся на спинку стула. – А трогательная ваша забота о моей жизни меня впечатляет. А ваш профессиональный цинизм, молодой человек, просто подкупает.

– А никакого цинизма. Говорю, что думаю. Голую правду.

– Я понимаю. В таком случае ваши коллеги еще обычно добавляют: знаете, какая у нас зарплата? А у вас какая?

– А вы что, хотите, чтобы мы вам тут почтительно… лизали, что ли, состоятельный вы наш? – Обухов усмехнулся криво.

Модин молчал. У него был вид человека, оскорбленного до глубины души. А Колосов вдруг в этот миг словно увидел его со стороны: этот толстый, рыхлый, пожилой мужчина в дорогом костюме, дорогих ботинках, дорогом галстуке… и правда годился ему по возрасту в отцы.

– Что за место, куда они вас привезли? – спросил он, отводя глаза.

– Что-то типа подвала или подсобного помещения. Наверху шум был. Может быть, какое-то производство небольшое, цех.

– Долго ехали туда?

– Долго. – Модин отвечал теперь тихо, даже как-то безучастно. – Сначала считать пытался. Счет иногда помогает сориентироваться во времени. Потом сбился.

– Сам Лехистан когда-нибудь по этому вопросу с вами на контакт выходил? – спросил Обухов.

Модин лишь глянул в его сторону. Затем покачал головой: нет.

– Что конкретно вы должны сделать? Что они вам приказали? – спросил Колосов.

– Приготовить деньги. Они завтра позвонят.

– Вы же сказали, три дня вам дали.

– Сегодня как раз третий день.

– Что же сватались-то, не сразу с заявлением к нам обратились? – хмыкнул Обухов.

– Я уже сказал: я крайне сожалею, что вообще это сделал.

– Прискорбно, что вы так нерасторопны, Станислав Сергеевич. У нас было бы больше времени на подготовку соответствующих мер по оказанию вам действенной помощи.

– Я сомневаюсь, что вы ее вообще способны кому-то оказать, молодые люди.

– Деньги у вас? – в третий раз повторил свой любимый вопрос Никита.

– Я… я не понимаю… При чем тут мои деньги?

– Наши специалисты пометят купюры. Фактически мы обеспечим этим доказательство по составу преступления, которое в будущем следователь и вменит вашим «кредиторам» – вымогательство. Информация же о невозврате вами кредита дальше этих стен, как я и сказал, не пойдет.

– Но я надеялся, я думал, вы обойдетесь без… вы сможете…

– Слышь, Никита Михалыч? Нет, ты слышал его? Он надеялся, что мы вышибалами для него станем! Прикатим вместе с ОМОНом по его доносу к красновской братве, уложим их там мордами на пол, пригрозим: такие-сякие, оставьте заявителя в покое! А он тем временем совсем сухим из воды выскочит. Ни бакса из кассы не извлечет. Ох, боже ты мой, как еще наивен народ наш! – Обухов хлопнул ладонью по колену. – Непуганый заявитель какой пошел, наивняк. Ой, мама моя родная.

– С вашими деньгами ничего не случится, не волнуйтесь, – успокоил Модина Колосов. – Мы заинтересованы в том, чтобы они были в целости и сохранности, хотя бы для того, чтобы быть использованными в качестве вещественного доказательства. Не скрою, вы с вашими проблемами долговыми интересуете нас мало. В принципе вам надо было бы просто в срок возвращать деньги тем, у кого вы их брали, а не обманывать людей. Лично нам нужен Лехистан – Кедров. А для того чтобы его хоть как-то зацепить, нам нужна не проваленная изначально, зато громкая операция, а доказанный состав преступления – «вымогательство». Для этого мы и используем помеченные купюры. Я поеду с вами на встречу с этими людьми, ну… скажем в качестве вашего телохранителя. Кстати, а таковые у вас имеются?

– Я не член правительства, – огрызнулся Модин. – Наше торговое объединение имеет сеть собственной внутренней охраны. Но лично я для себя никогда не имел. И вообще это излишество, пустая трата денег. Да это и как-то странно.

– Ну, они ведь не ставили вам прямого условия, чтобы вы приехали один, правда? Приедем вдвоем.

– Кончай артачиться, дед, – Обухов тяжело хлопнул «человека, годящегося им в отцы» по плечу. – У нас тут свои правила игры. Деньги твои не пропадут. Шваль эта от тебя отстанет. Разве не этого ты добиваешься? А в остальном запомни: ты пешка. Что будет, как, зачем и почему, решать уже не тебе. Здесь не твой евросупермаркет, усек? Тут я командир. И мне на твои деньги, на твои связи и на всю твою коммерцию – наплевать и растереть. Понял, ну?

Модин поднялся. У него дрожали руки. Он никак не мог спрятать «Паркер» во внутренний карман пиджака. А Колосову показалось: «человек, годящийся им в отцы», человек пришедший к ним хоть и с ложью в кармане, но все-таки за помощью и защитой, постарел на несколько лет.

Глава 14
ОПЕРАЦИЯ «ЖЕЛТЫЙ ЧЕМОДАНЧИК»

Эту операцию впоследствии окрестили в розыске «Желтый чемоданчик». А Колосову не раз приходилось опровергать вздорные слухи о том, как «РУБОП приковал к кейсу начальника отдела убийств, а тот даже не смог оказать сопротивления».

В принципе в этом деле не было ничего забавного, а даже наоборот. Но вся эта обуховская «комбинация» отчего-то весьма быстро перешла в разряд комических и легендарных баек, которые так часто рассказывают в милиции. Да и сам Никита скорей бы дал руку себе отрубить, чем признался коллегам, как ему на самом деле хреново было в роли «телохрана», словно шавка приблудная прикованного цепью к кейсу с «ба-альшими деньгами».

В отделе убийств Колосова потом частенько спрашивали его же собственные коллеги: а для чего понадобилось городить столь сложный огород по модинскому делу о «лжевымогательстве», добиваясь какого-то мифического полного и доверительного контакта с этим человеком? Не проще ли было просто заставить его давать нужную информацию, припугнув, поднажав, поставив жесткие условия: «либо ты нам, дорогой, – либо мы тебе». Никита на все подобные вопросы глухо отмалчивался. Иногда отговаривался от наиболее настырных старым афоризмом, что, мол, и два человека могут привести лошадь к водопою, но и сорок не заставят ее пить.

Он никогда впоследствии не распространялся о том, что действительно произошло между ним и владельцем сети торговых павильонов по продаже стройматериалов. Он не хотел ничего никому объяснять еще и потому, что ему и самому до конца было непонятно самое главное: как вообще после их с Обуховым наезда Модин пошел с ними на какой-то человеческий контакт.

Операцию «Желтый чемоданчик» рубоповцы провели, как Обухов впоследствии хвастал, «без сучка, без задоринки». Он был великий умелец отчитываться во всех своих профессиональных свершениях перед высоким начальством.

А у самого начальника отдела убийств воспоминания о дне этой операции были разбиты на какие-то отдельные разрозненные фрагменты, которые было сложно объединить в общую картину происшедшего. Отсчет времени для Колосова начался с одиннадцати часов вечера еще не истекших суток, это и был фрагмент первый: они с Обуховым полуночничают в святая святых – аналитическом центре РУБОП. Шерстят банк компьютерных данных «Группировка и Преступное сообщество», изучая подноготную каждого члена красновской ОПГ.

«Вот этого постарайся хорошенько запомнить, эту морду тоже. А этот вряд ли там появится – по нашим данным, он уже как-то не у дел. Это… ба, Коля Краузе – кличка Маузер, – читай его послужной списочек. Впечатляет? Ничего себе пельмешка, да? А этого я лично знаю, встречались… Потом, естественно, отпустили за недоказанностью…Руку он себе переломил еще „при попытке к бегству“… А этот тихий у них, малахольная божья коровка – молодой еще, да и на кокаине. А вот это – любуйся на него – вообще чудо в перьях», – таким образом Обухов наставлял начальника отдела убийств, листая банк данных, поднимая оперативные разработки на каждого из красновцев. Колосову с его подачи приходилось запоминать тысячу разных вещей: кто из братков какой по характеру – кто покладист и туг на мозги, а кто суетлив, истеричен и агрессивен, кто, когда, где и с кем сидел – каким судом был осужден. Кто каким оружием владеет и к какому его виду имеет сердечную склонность – от пистолета до гранатомета. У кого дома семеро по лавкам, а кто до сих пор гуляет в холостяках, обремененный лишь «горячо любимой парализованной мамочкой». Кто страстный собачник, лошадник, кошатник, не пропускающий ни одной выставки, а кто по жестокосердию своему на дух не переносит животных и постоянно развлекается тем, что палит в полях Подмосковья из «макарова» по воронью. Кто предан Лехе-Лехистану душой и телом, а кто давно уже, по обуховским данным, вынашивает на своего босса увесистый камень за пазухой.

Одним словом, голова от всей этой аналитики шла кругом. А Обухов смолил одну сигаретку за другой и тоном доброго усталого «старшего товарища по оружию» вдалбливал коллеге сведения, которые «а вдруг да пригодятся» и которые, по его глубокому убеждению, только умственно отсталого могут не интересовать.

Фрагмент второй ассоциировался в памяти Никиты с так называемым «возвращением блудного клиента»: Модин вместе с сотрудниками РУБОП ездил домой и привез деньги, предназначенные для уплаты откупленного долга. Купюры на общую сумму в триста тысяч «зеленых» аккуратненько пометили спецсредством и сложили в кейс Модина. Обухов собственноручно проверил «приманку», замок и установил код. По его лицу было видно: ох и доволен он, что темп операции выдержан в лучших традициях гангстерского боевика. Будет потом что вспомнить в мемуарах.

Фрагментом третьим, запечатленным памятью Колосова, было лицо Модина, когда они уже садились в машину. Долгожданный звонок от «кредиторов» поступил в 8.15 утра. Видимо, то были люди деловые и занятые, буквально на вес золота ценившие свое рабочее время. Модина чей-то приятный баритон сухо спросил: а будет ли песня? Услышав взволнованные заверения, назначил время – 9.15 и место – 42-й километр Горьковского шоссе.

– А этим людям не покажется странным, что я сам веду машину, в то время как мой личный телохранитель сидит сзади и… – В тот момент Колосову и запомнилось лицо Модина: лихорадочно блестящие, красные от бессонной ночи глаза, резко обозначившиеся морщины у губ, безвольный подбородок, утонувший в складках шеи, и какая-то необъяснимая покорность во всем его облике. Словно этот человек в душе уже совершенно махнул на все рукой и приготовился к самому худшему. Никита тогда еще подумал, помнится: этот пожилой полный человек в дорогом костюме за рулем дорогой иномарки столь наглядно сейчас выступает в роли обреченной жертвы, которую ведут на алтарь, что от этого безволия и покорности как-то даже становится не по себе.

Чувство дискомфорта появилось у него еще в кабинете, когда они с Обуховым изобличали толстяка во лжи. А сейчас, в машине, ему и вообще отчего-то было трудно смотреть в глаза Модину. А ведь Колосов отнюдь не считал себя в чем-то перед ним виноватым.

– Не покажется им ничего странным. Будь спокоен. – Обухов хозяйским жестом уложил кейс с деньгами на колени Колосову, сидевшему на заднем сиденье. – Никита, ручку. Данке шон. – Браслеты наручников (их позаимствовали напрокат в оперативно-техническом отделе) защелкнулись на запястье начальника отдела убийств и на ручке желтого чемоданчика.

– В случае, если ситуация обострится… Короче, дед, если начнется стрельба, меньше о своем костюме думай – понял? – Обухов был сама деловитость. – Коллега, конечно, о тебе позаботится, для того и едет с тобой, но… Береженого бог бережет. Короче, чуть пуля свистнет – второй не жди, сигай с машины и на землю. Ясно?

– Ясно. – Модин побелел как мел. А Колосову стало досадно: злодей Генка нагоняет на заявителя страх. Делать ему больше нечего. Ведь стреляют в таких ситуациях только дефективные, а также зеленое пацанье. А красновцы люди ушлые и ученые.

На перекрестке перед светофором у заставы Ильича Модин обернулся к Колосову:

– Мне можно позвонить? – Он вытащил из чехла на поясе мобильный телефон.

– Кому? – Колосов полез в карман за сигаретой: как же в кандалах да при деньгах курить охота!

– Жене. Она в больнице, я ей всегда по утрам звоню. Не хочу, чтобы сегодня волновалась.

– Звоните, только быстро.

Разговор Модина с женой был короток: «Как себя чувствуешь? Приеду».

– Хворает супруга? – спросил Колосов, когда Модин закончил.

– После операции. Камень в почке удалили. Вроде удачно. Лазером.

– А-а… – Колосов подумал: черт возьми, ведь даже располагая данными негласного наблюдения за Модиным, он фактически не осведомлен о его жизни. Ну, это и понятно – сам Модин его никогда и не интересовал. Он был важен лишь как источник информации о жизни другого человека и его семьи…

– Сколько лет женаты? – спросил он.

– Уже тридцать четыре года. Скоро юбилей справим, даст бог.

– Солидный стаж. А я думал, у вас…

– Что? – Модин смотрел на него тревожно и настороженно в зеркальце.

– Ничего, так… – Колосов пожал плечами. Ишь ты, толстосум, не бросает, значит, подругу своей «голодной студенческой юности». Не бежит в загс рысью, как это водится сейчас у них, с моделью из журнала.

– Не волнуйтесь, ни с вами, ни с женой вашей ничего не случится. Все под контролем.

– Я стараюсь сейчас об этом не думать. А у вас, молодой человек…

– Никита.

– А у вас, Никита, у самого семья есть, дети?

«Кто-то уже задавал мне на днях этот вопрос… – Колосов припоминал с трудом. – Ах да, отчим Сорокина, покалеченный в автокатастрофе дипломат». Он погладил ладонью кожу другого «дипломата», лежащего у него на коленях.

– Нет.

– Значит, у вас все впереди. Можно только позавидовать. Колосов хотел спросить: чему, господи? Но не спросил, опять поймав в зеркальце лихорадочно-блестящий, взволнованный и вместе с тем какой-то отрешенный взгляд Модина.

Их встретили, как и предполагал всеведущий Обухов, отнюдь не на 42-м километре, как было условлено, а гораздо раньше. Модин едва успел миновать автозаправку на окраине Балашихи, как внезапно им посигналила шедшая по встречной полосе синяя «девятка». А идущая следом за ними серебристо-серая «Ауди» внезапно резко пошла на обгон, прижимая их к обочине. А затем, не прекращая движения, заставила свернуть с Горьковского шоссе на так называемую «Балашиху-2», а потом и на тихий пыльный проселок, уводящий в картофельные поля.

Колосов глянул на часы: 9.03. Место встречи ему очень не понравилось: в поле ты как на ладони. Но и те, кто тебя прикрывает, естественно, тоже. А следовательно…

Три машины медленно сбавили ход, затормозили. Из «Ауди» не вышел никто, а там сидели четверо. Из синей «девятки» вышел парень в джинсах и кожаной куртке – непрезентабельный прыщавый блондинчик, очень молодой. Колосов не видел в фотобанке обуховской галереи «Группировка» этого лица.

Парень рывком открыл дверь модинской машины. Скользнул настороженным взглядом по сидящим в салоне:

– Где?

– Здесь. – Колосов сидел, облокотясь локтями на кейс с деньгами. (Парень не видел пока его «кандалов».)

– Цифра?

– Восемнадцать двести семь.

Парень протянул руку к кейсу, набрал код, открыл, посмотрел.

– Почему вас двое?

– А вы что хотите, чтобы я один сюда приехал, в эту глухомань? – неожиданно желчным тоном окрысился Модин. Он тоже мельком глянул на деньги в кейсе – и на его скулах заиграли желваки. – Это мой сотрудник. Мой телохранитель.

Парень оглянулся на «Ауди», оттуда никаких команд не поступало. Тогда он протянул к кейсу руку и тут только заметил «кандалы».

– Опупели, что ли, вконец? – Даже в такой нервозной ситуации врожденное чувство юмора его не подвело, за что Колосов сразу и невольно проникся к нему слабой симпатией.

– Расписочку верните, – сказал он.

Парень снова оглянулся на «Ауди». И там эту маленькую заминку истолковали, видимо, по-своему. С заднего сиденья, мягко хлопнув дверьми, спрыгнули двое – молодые, бритые, плечистые, в коже с ног до головы. Подошли к «Вольво» Модина стремительно, с двух сторон:

– В чем проблема? Ну?

Парень, наделенный чувством юмора, кратко пошептался с одним. Тот покивал вроде бы задумчиво.

– Выходите с машины, – сказал приветливо. – Потолкуем. Разберемся.

– Сиди на месте! – Это было сказано так резко и повелительно, что и Колосов, и красновцы малость опешили. Модин, побагровевший от негодования, при виде денег, которые вот-вот могли бесследно для него кануть, преобразился и словно воспрял из мертвых: в руке его был («Батюшки мои светы!» – подумал Колосов) пистолет «беретта», который секунду назад толстяк с самым решительным видом выхватил из «бардачка». («Генка, идиот, машину обыскать не догадался!» – Колосов со злости готов был впиться строптивому заявителю, прыть которого могла сорвать всю операцию, зубами в запястье, лишь бы обезоружить пустоголового кретина.)

Но демонстрация огнестрельного оружия закончилась и так плачевно. Модина треснули кулаком по затылку и обезоружили. Видимо, даже с пистолетом в руках он не воспринимался красновской братвой в качестве серьезного противника.

Потом в машине сразу стало тесно, как в консервной банке: трое запрыгнули в салон. Один спихнул обмякшего Модина с водительского сиденья, двое других взяли Колосова, который и не думал сопротивляться, в плотные клещи на заднем сиденье. «Вольво» газанула и взяла с места в карьер по пыльному проселку в поля, над которыми ярко светило утреннее солнце.

Место, куда их привезли «разбираться», оказалось наибанальнейшей дырой, как и предполагал всезнайка Обухов. Старая фабричонка «Красный пролетарий» на окраине поселка заводского типа. На фабрике в оные времена варили ваксу и гуталин на всю область, а теперь производство бездействовало. Один из цехов, однако, еще приносил пользу местному бюджету. Как впоследствии было установлено, размещалось там акционерное общество по производству мясных и колбасных изделий «Альбатрос», принадлежащее некоему гражданину Шурупову – личности настолько мифической, что, кроме лицензионных и приватизационных документов с фальшивой печатью, существование ее ничем более не подтверждалось.

Колосову, хотя ему на дороге через фабрику пребольно вывернули окованные руки и адски звезданули кулаком в скулу, все же удалось украдкой глянуть на часы: 9.20. Сигналы радиопередатчика, установленного в багажнике «Вольво», должны уже давным-давно запеленговать с машин сопровождения. Обухова с коллегами можно было ожидать в колбасном цехе с минуты на минуту. Однако как порой тянутся эти самые «шесть раз по шестьдесят секунд!»

Колосов размышлял: для чего «кредиторы» привезли их сюда? Разве не проще им было оглушить или пристрелить их с Модиным прямо там, в машине, выбросить тела в поле, а затем просто выгрести банкноты из «дипломата»? Ведь пристегнуты были не сами купюры, а только их тара! Но всезнайка Обухов такое плачевное развитие событий сразу же напрочь исключил: «Никогда они так с вами не поступят. Это же выход за рамки, принятие самостоятельного решения на месте. А у каждого решения бывают последствия. Поэтому у этой публики любое неповиновение приказу, любая самодеятельность карается сурово. Приедут за вами кто? Думаешь, кто-то из Лехиных замов? Да нет, обычные бичи. А они почасовую оплату получают и мозгой шевелить не приучены. Им приказали забрать у вас кейс с деньгами – и все. Как только у вас там возникнет загвоздка с распиской, а на сей счет, уверен, никаких инструкций они не получили, они встанут перед дилеммой – как поступить? И пойдут по линии наименьшего сопротивления: захватят и деньги, и вас с собой – пусть те, кто их послал, сами решают, что делать дальше. Ты понимаешь, о чем я? У них иерархия, как у термитов: термит-солдат, термит-шестерка. А за всякую инициативу, тем более связанную с мокрухой, которую всему клану потом придется расхлебывать, с них так спросят – небо с овчинку покажется».

И Обухов оказался, как всегда, прав! (Колосов, несмотря на всю свою неприязнь с рубоповцу, ей-богу, иногда горько сожалел, что Генка – не его зам в отделе по раскрытию убийств!)

Фрагмент пятый, врезавшийся в память Колосова, была ярко-алая гора свежего кровавого фарша на огромном эмалированном лотке в цехе для «холодной разделки», по которому их с Модиным намеренно медленно и чинно провели перед тем, как втолкнуть в помещение «дирекции». Демонстрацию фарша Колосов тоже отнес на счет врожденного юмора красновцев и мысленно им даже снова поаплодировал за выдумку.

Их завели в крошечный, душный кабинетик, заставленный пыльной кожаной мебелью и видеотехникой. За столом там сидела тоже крошечная, как гном, лысая, как яйцо, личность в бифокальных очках. По лицу Модина сразу можно было определить, что с «гномом» он уже встречался и ничего хорошего для себя из этого общения не извлек. Человечек грозно сдвинул очки на лоб, нахмурил жидкие бровки, открыл рот, явно уже приготавливая фразу, которая так и дрожала на кончике его языка, как вдруг…

Тут и начался весь, как Обухов впоследствии рассказывал, шум, гам, тарарам. Колбасный цех «Альбатроса» штурмовали нагрянувшие по пеленгу радиосигнала сотрудники РУБОП и приданные силы в лице вызванного на подмогу местного ОМОНа. В двери кабинета ворвались двое бичей, явно еще не решивших, что предпринять в столь внезапно обострившейся ситуации. Долго соображали, мальчики! А Колосов соображал быстрее и в этой ситуации повел себя не слишком оригинально.

– На пол! – громовым голосом гаркнул он Модину. Тот стоял в ступоре. А в руках у бича, который соображал все же быстрей своего подельника, уже «блеснула вороненая сталь». Затем, зажав тяжелый кейс под мышкой, начальник отдела убийств сиганул через диван, кресла, через стол, пиная на ходу мебель, прямо к явно растерявшемуся в этой суматохе очкастому «гному». (А как впоследствии выяснилось, то был не последний человек в кругу приближенных Лехистана – некий гражданин Трепалов – кличка Крендель, его тихая бухгалтерская внешность совсем не вязалась с общим совокупным сроком отбытия им наказания: пятнадцать лет за совершение имущественных преступлений повторно, с проникновением в жилище, в группе лиц и в особо крупных размерах.)