Текст книги "Врата ночи"

Автор книги: Татьяна Степанова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Глава 5
ШЕДУ

А вскоре представился случай оценить все сказанное совершенно по-новому…

Впечатление было такое, словно она проходит под брюхом Троянского коня. От гигантской статуи веяло чем-то загадочным и недобрым. Катя запрокинула голову: ОН излучал надменность, невозмутимость и угрозу. Он одновременно стоял и двигался – вот-вот шагнет с гранитного постамента. Он не был похож ни на одно существо – земное или сказочное. Получеловек-полуживотное. У него было пять ног. Он был высечен из камня во времена, когда на пирамиды смотрели еще как на то, что выстроено недавно. Он был высечен из камня, но в нем было больше жизни, чем в создании из плоти и крови.

Однако, перед тем как Катя впервые увидела ее – эту огромную удивительную статую-барельеф, украшавшую вход в залы музея, произошло событие, о котором она часто потом размышляла. Разговор с Вадькой она и вправду запомнила. Но у нее и мысли не было отправиться туда, как вдруг… Она, как обычно, была на работе, время близилось к шести. Позвонили из бюро пропусков. Мещерский. Всю неделю он был катастрофически занят. И вообще Кате казалось, что после неудачи с обращением в милицию он ее избегает, а тут вдруг…

– Катюша, привет. Скоро освободишься?

– Привет. Уже домой собираюсь. Поднимаешься? Я сейчас закажу тебе пропуск.

– Нет, я машину на углу кое-как приткнул. Катя, знаешь, я подумал… Я тут за материалами на Пироговку должен заехать. Ты вроде говорила, что тебе было бы интересно взглянуть на… Одним словом, не хочешь подъехать со мной туда?

Катя не спросила «куда?». Странный какой тон у Сережки…

– Я через десять минут спущусь, – ответила она.

В машине Мещерский говорил сначала только об этих проклятых уличных пробках. И правда, если бы не они, доехали бы за десять минут – от Никитского переулка, где помещался ГУВД, до Большой Пироговской было недалеко. Катя наблюдала за приятелем. Мещерский выглядел рассеянным, словно он поддерживал разговор только из вежливости, а сам о чем-то упорно думал. Кате показалось, что она правильно поняла, отчего он так неожиданно предложил ей проводить себя в институтский музей. Именно проводить, то есть быть с ним там рядом, там, где в прошлый раз он испытал столь сильное душевное потрясение.

– Алексей Владимирович (Катя поняла, что он имеет в виду Скуратова) звонил, сказал, в музейном фонде документы готовы. Все, что касается будущего маршрута нашей экспедиции, – ответил Мещерский на осторожный Катин вопрос, чем все же вызван их незапланированный вояж на Пироговку. – Я могу ознакомиться с данными путевых записей и ориентироваться по ним, как планировать нашу поездку. Там меня сотрудник ожидает, с которым они контактируют. Скуратов сказал: он уже информирован, что должен оказывать мне всяческое содействие.

Катя поддакнула: конечно, Сереженька, окажет. Затем, помолчав, выждав, спросила:

– Что-то случилось, да?

Мещерский глянул на нее в зеркало.

– Нет. С чего ты взяла? Я просто решил… Ты же сама хотела увидеть место. Ну, все, о чем я тебе рассказывал. Кстати, ах, я и забыл! Там ведь пропускной режим, а насчет твоего паспорта…

Катя вытащила из сумки служебное удостоверение.

– Этого достаточно?

– Н-нет. Лучше пусть это будет гражданский паспорт. Время есть, давай заедем за ним к тебе домой.

Катя, как фокусник, вытащила из сумки и паспорт. Перед тем как спуститься в главковский вестибюль, она достала его из сейфа. Ей показалось, что там, куда они отправляются, пока не стоит щеголять удостоверением сотрудника милиции.

Мещерский слабо улыбнулся, вздохнул. Он не сказал Кате (сообщил об этом гораздо позднее), что в тот день чувствовал себя как-то странно. Смутная тревога не давала ему покоя. Внешне все вроде было нормально. Он с самого утра работал в офисе, потом ездил в представительство авиакомпании на переговоры об аренде грузового самолета. А когда вернулся, туроператор сообщила ему, что звонил какой-то мужчина, спрашивал его. Он не придал этому никакого значения – мало ли кто это мог быть. В половине пятого в офисе снова раздался звонок. Мещерский снял трубку, спросил, кто это. Тишина. Он повесил трубку – мало ли кто ошибся. Но телефон через пять минут настойчиво зазвонил снова. И в трубке опять царило молчание. Но уже без тишины – далеким нежным фоном слышна была слабая мелодия, всего лишь несколько робких нот на флейте, словно где-то на линии позабыли выключить радио.

Институт показался Кате чрезвычайно солидным и весьма не бедным. По нынешним временам это была великая редкость. Побывав совсем недавно в стенах родного юрфака, Катя с горечью не могла не заметить, что бедность и неурядицы не обошли стороной даже МГУ, а тут…

Здание за изящной кованой чугунной оградой выглядело старым, однако хорошо отреставрированным особняком, надстроенным дополнительными этажами. В просторном вестибюле дежурила охрана. Охранники вежливо подождали, пока Мещерский наберет номер внутреннего телефона и свяжется с ожидавшим его сотрудником музея. Катя услышала, как Сережка позвал к телефону какого-то Валентина Белкина. И через пять минут за ними спустились. Это был высокий (если не сказать – долговязый) худощавый короткостриженый брюнет. По виду лет около сорока. Кате показалось – с явной военной выправкой. Ее это опять же крайне удивило: она ожидала увидеть ученого-востоковеда, сотрудника археологического музея, этакого бородатого чудака-интеллектуала в мешковатом растянутом свитере. А Валентин Белкин походил на вышколенного секретаря-референта, которого только крайние обстоятельства заставили снять строгий деловой костюм и остаться в рубашке цвета хаки.

– Это моя помощница, сотрудница, – Мещерский, как только они поздоровались, представил ему Катю с некоторой запинкой. – Ей очень хотелось увидеть экспозицию вашего музея. Можно?

Белкин широко и дружески улыбнулся.

– Конечно. Будем очень рады. Алексей Владимирович сказал, чтобы я ознакомил вас с картами и дневниками. Ну, а потом мы уже начнем обсуждать все детали. Одна лишь формальность, извините, ваши паспорта – будьте добры.

Катя отдала ему паспорт. Он передал его охранникам, те записали в журнал, вернули. В принципе ничего необычного, подумала Катя. Все учреждения и фирмы сейчас стараются подстраховать себя.

– Очень приятно, Екатерина Сергеевна, – сказал Белкин, с высоты своего роста с улыбкой глядя на Катю и на маленького Мещерского, – ну, прошу, музей на первом этаже. Вот сюда, за мной.

Он повел их по вестибюлю мимо лестницы (Катя заметила, что лифты в здании необычные – второй этаж был для них первым). Открыл высокую двустворчатую дверь, провел по какому-то коридору, свернул, снова открыл дверь.

– Пожалуйста, побудьте здесь. Ознакомьтесь пока с экспозицией. Мы с Сергеем вас ненадолго оставим.

Катя оглянулась на Мещерского. Он напряженно вглядывался с порога в глубину открывшихся перед ними музейных залов. Катя поняла – это и есть то самое место. Странно, Мещерский словно бы пересиливает себя… Они ушли, она осталась одна. Музей был небольшой и вместе с тем обширный: три квадратных смежных зала без окон. Свет был неярким, каким-то «зимним». Все хотелось найти выключатель и включить дополнительное освещение. Первым делом Катя огляделась по сторонам. Стенды, витрины ее пока не интересовали. Она искала глазами подставку с видео. Но в первом зале видео не было. Катя быстро шмыгнула в следующий зал, и вот тут-то…

Вот тут-то ей и показалось: она только что прошла под брюхом Троянского коня. По обе стороны двери высились толстые каменные колонны. Нет, не колонны – Катя запрокинула голову, – ноги какого-то животного с мощными копытами. А над дверью – каменный свод, точнее…

Вход в следующий зал украшал грандиозный гранитный барельеф. Он выглядел слишком громоздким для этого помещения. Туловище гигантского быка и голова человека. Миндалевидные восточные загадочные глаза, лишенные зрачков, холодная усмешка чувственных губ, густая, завитая ровными рядами ассирийская борода, высокая царская тиара, надвинутая на лоб. Голова сидела на бычьем туловище. За спиной парусом надувались огромные каменные крылья. Катя смотрела на статую. Чуть отошла, вздрогнула от неожиданности. Показалось, человек-бык шагнул ей навстречу со своего постамента. У него было пять ног: если смотреть спереди – он стоял, незыблемо и неподвижно, а если сбоку – шел стремительно и плавно. Скульптор специально выбрал этот прием, чтобы создать впечатление причудливой гармонии статичности и движения.

Катя осмотрела стенды: зал был посвящен древнеассирийскому искусству. Стены украшали фрагменты гранитных и алебастровых барельефов: мчащиеся по пустыне колесницы, охота на львов, сцены жестокой битвы. Телевизора с видео здесь тоже не было. В углу приткнулся лишь низкий столик и вертящееся кресло. На столе под офисной лампой – кучей рулоны ватмана, листы бумаги, фломастеры, карандаши. Катя с любопытством заглянула туда – кто-то старательно копировал отдельные детали барельефов: колесница с воинами, поверженный копьеносец…

Не оказалось видео и в третьем, последнем, зале. Там Катя поневоле задержалась дольше, наткнувшись на стенд с золотыми украшениями. Это явно были очень древние и очень ценные вещи. Их укрывал надежный стеклянный пуленепробиваемый саркофаг. Мещерский упоминал о них, он их тоже запомнил.

– …Дело не в личности Саддама Хусейна и не в том, какова его внешняя и внутренняя политика. Дело в архетипе, который у меня, например, с ним ассоциируется. Мне просто интересно, кто он по своей внутренней природе в большей степени – ассириец или вавилонянин?

– Ну, ты же сам только что перечислил признаки менталитета ассирийца…

В первом зале послышались громкие мужские голоса. Катя пошла на них, как идут в лесу на долгожданный зов. Она увидела Белкина, а рядом с ним какого-то невзрачного щуплого блондинчика, одетого крикливо и ярко: в модные полосатые летние брюки клеш и в ядовито-лимонную водолазку с короткими рукавами, Мещерский шел за ними. Он держал какую-то картонную папку, набитую бумагами. Смотрел он на собеседника Белкина как-то странно – напряженно и выжидательно. Потом вежливо посторонился, пропуская в зал их четвертого спутника. По паркету простучали каблучки – вошла молодая женщина, смуглая, гибкая. На вид лет тридцати. Черные прямые волосы падали ей на плечи. Яркая дорогая косметика подчеркивала привлекательность ее немного цыганского лица. Одета она была стильно и скромно: в бежевый летний брючный костюм. Руки украшали чеканный серебряный браслет и колечко с опалом.

– Ну, вот и мы, – сказал Кате Белкин. – Как вы тут, осмотрелись? Не скучали?

Его спутники поздоровались каждый по-разному: «лимонная водолазка» едва кивнула, брюнеточка улыбнулась Кате вежливо и приветливо.

– Толя, давай отберем, что, на твой взгляд, удачно, и я пойду. А то у меня сегодня еще дела на вечер, – сказала она, подходя к столу.

– Какие такие дела, Янчик? – осклабилась «лимонная водолазка», которую, оказывается, именовали Анатолием.

– Валя, лучше помоги мне ты, – в голосе брюнетки послышалась досада.

– Екатерина, Сергей, – Белкин поманил их к столу. – Вот взгляните-ка, как, по-вашему, впечатляет?

Катя и Мещерский подошли взглянуть на рисунки. Мещерский не расставался с папкой, прижимал ее к груди, словно это была великая драгоценность. Катя чувствовала: Серега снова чем-то сильно встревожен. И ей показалось, что именно присутствие «лимонной водолазки» действует на него таким странным образом.

Что это? Ведь они встретились тут впервые. Или же…

– Очень сильно, экспрессивно, – сказала она, разглядывая наброски, сделанные черным фломастером, – точная линия контура, стилизация сцен, запечатленных на ассирийских барельефах. – Вы отличный художник…

– Яна, – представилась брюнетка. – Художник-аниматор.

Беседой завладел Белкин. На правах хозяина он, видимо, решил, что посетителей музея следует познакомить друг с другом. Катя, однако, заметила, что рассказывал он им друг про друга как-то однобоко: в его изложении Мещерский был сотрудником туристического агентства. Катя, как говорится, «при нем». Вся же остальная информация касалась Анатолия и Яны. Причем «лимонная водолазка» тут же активно и бесцеремонно вклинилась в разговор.

– Любите духи? – чуть ли не агрессивно напустился он на опешившую от неожиданности Катю.

– Конечно.

– Я не имею в виду, когда вы сама капаете на себя «Енти Ямамото» перед зеркалом, – осклабился он, хищно принюхиваясь. – Меня интересует, нравится ли вам, когда ваш мужчина излучает дорогой аромат?

– Мой мужчина излучает?.. – Катя смерила «водолазку» взглядом. – Ну, смотря сколько он выльет на себя туалетной воды. А вы что – понимаете в духах?

– А вы? – Он вдруг извлек из заднего кармана брюк флакон-пробирку, снабженную пульверизатором. – Всюду вынужден брать с собой этот мускус. Для создания настроения. Ну как вам? Ничего запашок?

Вопрос был задан уже не Кате. «Водолазка» резко и невежливо отвернулась и сунула флакон чуть ли не под нос Мещерскому.

– Брось прикалываться. – Яна отобрала у него флакон. – Как малый ребенок! Я же сказала тебе – я тороплюсь, и людей мы задерживаем. Мы сейчас уходим, не будем вам мешать, – с ноткой извинения обратилась она к Мещерскому и Белкину.

Тот чуть усмехался и снова на правах хозяина поддержал беседу. И мало-помалу из этой сумбурной перепалки Кате стало ясно, отчего подслушанный ею в стенах института обрывок разговора затронул такие причудливые и совершенно не связанные темы, как «ассирийский менталитет Хусейна», мужская парфюмерия и художественная мультипликация.

Фамилия Анатолия была Риверс, и он был не парфюмер, а как он представился – клипмейкер. Он был подвижен, как ртуть, взбалмошен, и Кате отчего-то напомнил одновременно и флюгер, и петуха, чувствующего себя падишахом в своем маленьком курятнике.

– Снимаем, финансируем клип, конечно, не мы, где уж нам с нашей нищетой. Снимают и финансируют французы. Рекламный клип новой линии мужской парфюмерии «Евфрат». Французы – прагматики. Иракский кризис который год будоражит общественное мнение на Западе. Американцы мечут в Хуссейна «томагавки», французы изобретают новые духи под названием «Евфрат» – аромат третьего тысячелетия, аромат мужской силы, агрессии, страсти, южного темперамента. Кровь и сперма пустыни. Эссенция грез о вчерашнем и завтрашнем дне, впитанный в речной ил Логос. – Риверс прыснул из пульверизатора себе на ладонь. В зале запахло терпкими духами, одновременно свежими и приторными, тяжелыми и приятными. – Решено, что в клипе должны быть использованы ассиро-шумерские мотивы и натурные съемки из Ирака. Но страна вот уже более десятка лет закрыта для Запада. Ну, вот нам и подфартило. Часть съемок в Междуречье было поручено сделать студии «Пятый меридиан», которую я и представляю.

«Музей института консультирует этих киношников так же, как и Серегиных клиентов, – решила Катя. – Но что это с Сережкой творится? Чего он так уставился на этого типа?»

– В клипе будут элементы мультипликации? – спросила она Яну.

Та сначала устало кивнула, потом пожала плечами – да, нет? Было видно, что болтовня Риверса ей надоела, она явно куда-то торопилась, то и дело перебирая бумаги на столе.

– Валентин, удели мне еще минуту, – в который раз попыталась она обратить внимание Белкина на свои рисунки.

– Это пойдет, вот это, это тоже хорошо, – он отобрал несколько набросков, на которых были жанровые сцены, скопированные с барельефов, и эскизы ювелирных изделий, выставленных в зале музея.

– И это тоже давай, дикий колорит, – сунулся Риверс.

– Не годится, – Белкин отложил в сторону крупный эскиз золотого браслета. – Это египетская находка. Обнаружена нашими сотрудниками еще в годы строительства Асуана. Период Среднего царства, семнадцатая династия.

– Значит, я ошиблась. – Яна с сожалением вздохнула. – Очень красивая вещь. Я ее долго разглядывала. Там на внутренней стороне браслета вроде какая-то иероглифическая надпись.

– Это оберег. Браслет-амулет, посвященный богу-крокодилу Сокнебтюкису, – сказал Белкин. – Надпись давно дешифрована. Тот, кто изготовил амулет, просил защиты «от злых духов, от мертвеца и от безумного».

– А что, древние испытывали страх перед сумасшествием наравне с ужасом перед сверхъестественным – мертвецами, демонами? – вдруг спросил Мещерский. До этого он рта не раскрывал, молча стоял у стола, разглядывал рисунки.

– Как видите на примере египтян, – ответил Белкин. – У обитателей Древнего Шумера и в более поздние времена у вавилонян и ассирийцев тоже бытовали схожие суеверия. Имелись и специальные обереги – амулеты, заклинания. Безумие и одержимость демонами часто представлялись одним и тем же явлением. И защититься от этой напасти пытались самыми радикальными методами.

Яна достала из-под стола кейс и сложила туда рисунки.

– Ну, кажется, все на сегодня. Спасибо большое, Валентин. Завтра как обычно? – спросила она.

– Лучше во второй половине дня, Яна. Созвонимся. А то у нас с утра делегация из Иордании. Все будут заняты, – ответил Белкин. – Ну а вы, сеньор Толедо?

– Мотаю, мотаю, не волнуйся ты так, – хмыкнул Риверс. – Черт, а куда я ключи от машины сунул?

– Вот они, – Яна извлекла ключи из своей сумочки.

– Ну, до завтра, – откланялся Белкин. – Сергей, пройдемте, тут у нас кабинет при музее, а то в ногах правды нет. Екатерина, прошу.

Яна и Риверс направились к выходу. Белкин повел Мещерского в третий зал, откуда, оказывается, вела дверь в рабочий кабинет хранителя музея. Катя двинулась следом за ними, но снова замешкалась перед «золотой» витриной. Ей хотелось поближе разглядеть оберег бога-крокодила, как вдруг…

– Послушай, золотце мое, красотулечка, – шепот, насмешливая вкрадчивая скороговорка: Риверс – он зачем-то вернулся в музей. – Парень-милашка… Изящный, но какой-то заторможенный этот Сереженька… Твой персональный, а? Нет?

Катя от неожиданности лишилась дара речи.

– Выходит, ничей? – осклабился Риверс. – То-то я смотрю, он на меня пялится, словно дыру прожигает… Ну, оревуар, золотце, не грусти, не скучай.

И он испарился. Как дух, как джинн, скользнувший в бутыль. Катя почувствовала, как вспыхнули ее щеки. «Придурок, – подумала она. – Клипмейкер. Парфюмерная линия «Евфрат», менталитет ассирийца, ах ты…»

В кабинет она вошла красная как рак. Белкин и Мещерский встретили ее удивленными взглядами. Они сидели за рабочим столом, занятым компьютером и принтером. Места хватало лишь для папки с бумагами. И на полу у их ног распласталась крупномасштабная карта какого-то региона.

– До Тегерана самолетом, насчет аренды мы переговоры уже начали, а вот далее, весь остальной маршрут… Катя, ты чего такая? – прервался Мещерский на полуслове.

Она… что бы такое соврать? У нее тоже имелся вопрос для него, но задавать его при Белкине она не собиралась. Итак, что бы такое соврать?

– Там статуя у вас зловещая над входом. – Катя вспомнила поразившего ее пятиногого крылатого человека-быка. – Он так глядит, прямо мурашки по коже.

– Ах этот… Суровый товарищ. Страж. Найден в Ашшуре во время раскопок дворца. Такие стражи-хранители – древние называли их ШЕДУ – украшали ворота в крепостях ассирийских царей. Такие статуи есть в Британском музее, Иракском музее в Багдаде, один и к нам затесался, – пояснил Белкин.

– Неприятно у него каждый раз под брюхом проходить, – заметила Катя, – так и кажется – шагнет, раздавит копытами в лепешку.

– Специальный эффект. Атака на психику. Ваятель на это и рассчитывал. Присядьте вот сюда, Екатерина, – Белкин галантно подвинул ей стул.

Она села у окна. В отличие от залов, в кабинете хранителя музея оно было закрыто решетчатыми жалюзи. С Мещерским надо бы переговорить, но он занят…

– Маршрут, который предстоит преодолеть, очень сложен, – Мещерский внимательно изучал ксерокопии каких-то документов и то и дело сверялся с картой на полу. – Итак, до Тегерана – самолетом, но отправной точкой экспедиции станет не столица, там останется часть груза. Маршрут начнется вот отсюда, севернее, из Хамадана через Керманшахскую долину на юго-запад. А это район, удаленный и от шоссейных, и от железных дорог. Горы и далее Курдистан…

– Идти предстоит через Алдунское ущелье и район Диз-Абада, – Белкин, видимо, настолько хорошо успел изучить путевые записи 1915 года, что даже не смотрел на карту. – Там у вас, по словам Скуратова и Астраханова, будет несколько запланированных стоянок.

– Где именно? – нахмурился Мещерский.

– Массив Джебель-Синджер. Селения в районе этого горного перевала. Впрочем, все детальные инструкции Скуратов получит позже.

– От кого?

Белкин кашлянул. Помолчал.

– Курдистан, мда-а… – Мещерский хмыкнул. – Чудное место… Границу между Ираном и Ираком пересекаем вот здесь, – он склонился к карте. – МИД и посольства уже обсуждают этот вопрос. А далее самый сложный участок – здесь в дневниках сказано – пустыня Гилян.

– Конечно, это не вертолетом и не поездом по железке. Но это, Сергей, и не пятнадцатый год. Там все совершенно изменилось. Конечно, если бы не военный конфликт между странами, эта глупая война за клочок пустыни, было бы все гораздо проще. Вот здесь, в этом районе, планируется выйти к берегам реки Диалы, это уже приток Тигра. И это точное место стоянки сотни Уманского полка. МИД и посольства вроде что-то решают с установлением мемориальной плиты… Это район крупных археологических раскопок. Точнее, был когда-то. Сейчас в связи с нынешним положением и изоляцией Ирака там все в забросе и запустении. – Белкин опустился на колени. Они с Мещерским уже ползали по карте, едва не сталкиваясь лбами. – А далее снова на юго-запад – оазис Хамрин. И туда самолетом вам доставят остальной груз.

Катя заметила недоуменный взгляд Мещерского. О грузе экспедиции, выходит, он совершенно не информирован. Странно, что это за такой тайный груз? У Белкина вид загадочный, точно экспедиция везет оружие…

– Вы переправитесь через Тигр вот здесь, севернее Багдада, и это уже будет настоящее Междуречье, – продолжил Белкин. – Конечный пункт маршрута Шат-эль-Айят. А затем вернетесь в Багдад и оттуда уже в Москву самолетом.

Они начали отмечать на карте пункты стоянок, сверяясь с дневниками 1915 года (это были ксерокопии, подлинники, видимо, хранились в фондах). То и дело сверялись с новейшей картой автомобильных дорог Ирака. Катя терпеливо наблюдала за их работой. Час тек за часом. За окном давно уже наступил вечер. Зажглись фонари на Большой Пироговке. Мещерский и Белкин, что называется, здорово увлеклись. Наконец Белкин разогнул затекшую поясницу.

– Посольствам обеих стран нужен точный и подробный маршрут экспедиции. Там необходимо разрешение военных, а также визовой и пограничной службы. Сделаем завтра на компьютере распечатки и приложим к нашей документации и материалам Министерства иностранных дел.

– Вы так хорошо знакомы с Ираком, Валентин, – Катя воспользовалась их усталой паузой. – Бывали там?

– Проработал два полевых археологических сезона как раз вот в этом районе на берегах Диалы. А потом под самый Новый год пришлось спешно сворачиваться. Начались налеты американцев. Там как раз нефтеперерабатывающий завод сейчас, мишень. – Белкин выпрямился перед Катей. Она снова отметила про себя: военная выправка хранителя археологической экспозиции – это что-нибудь да означает…

– Мне казалось, ваш институт, такое известное в Москве научное учреждение, связано, в первую очередь, с изучением экономики, внешней политики. Никак не предполагала, что такое серьезное внимание уделяется здесь и археологическим исследованиям.

– Все необходимо изучать в комплексе, – улыбнулся Белкин. – Экономика, политика… Междуречье, – он крепко наступил ногой на карту, – это семь тысяч лет истории человеческой цивилизации. Политики сейчас заняты развязкой иракского кризиса. Без учета многотысячелетней истории народа, компактно проживавшего в одной речной долине и ее окрестностях между Тигром и Евфратом, никакой кризис развязать не удастся. Время, Екатерина, – категория постоянная. Вне его ничего не существует. В том числе и ситуационного, и политического анализа. Время и история порой подсказывают парадоксальные параллели.

– И какие-нибудь археологические удачи во время ваших сезонов вам сопутствовали? – с любопытством осведомилась Катя.

– Наша гордость из последних поступлений коллекции. Не могу не похвастаться, потому что лично, так сказать, причастен к находке. – Белкин повел их в первый зал к стенду. – Две клинописные таблички на аккадском языке. Им более трех тысяч лет. Текст дешифрован. Это один из последних указов ассирийского царя Тукульти-Нинурты, низложенного военными и отрекшегося от власти. Примечательно, что уже после отказа от трона он, как свидетельствует текст указа, пытался сохранить за собой царский титул, продолжая именовать себя «могучий царь Ассирии, царь Кар-Дуниаша, царь Шуммера и Аккада, царь Верхнего и Нижнего моря, царь гор и широких степей, царь, слушающий своих богов и принимающий дань четырех стран света». Это был ассирийский король Лир. В конце концов двор и военная знать объявили его сумасшедшим. Неадекватным, – Белкин слегка усмехнулся.

– А это что такое? – спросила Катя, кивая на соседствующие с клинописными табличками каменные столбики. Их на витрине было очень много.

– Каменные печати, – ответил Белкин. – Очень распространенный артефакт. Их чаще всего и находят даже археологи-дилетанты вместе с монетами нововавилонского периода. У нас их тут внушительная коллекция.

Тут у него сработал пейджер. Мещерский глянул на часы – ух ты, время как незаметно пролетело! Без малого девять.

– Извините, что так припозднились, – сказал он. – Но без вашей помощи вряд ли бы я тут так быстро разобрался. Значит, Валентин, жду вашего звонка. Как только будут подготовлены документы для посольств. Ну, нам пора. Очень было интересно и приятно с вами познакомиться.

– Взаимно, – Белкин улыбнулся. – Я вас провожу, идемте.

Они вышли в вестибюль. Институт уже опустел. Но на вахте у телефона Катя увидела двух военных – судя по погонам, полковника и капитана. Белкин приветливо помахал им рукой. И начал торопливо прощаться с Катей и Мещерским. Видимо, рабочий день его еще не был закончен.

– Да, ну и местечко, – шепнула Катя, когда они вышли за кованые чугунные ворота на стоянку к машине. – Надо же, хранителя музея в один и тот же день посещают закоперщики военно-исторического похода, клипмейкеры рекламы мужской парфюмерии и военные чины.

– У института обширные связи. А я зверски устал, Катюша.

– Ты узнал про видео и про кассеты? Чьи они? Ты Белкина об этом спрашивал?

Мещерский отрицательно покачал головой. Лицо его потемнело.

– А этот тип – Риверс? Что ты так на него смотрел? Это даже неприлично.

– Я… Мы встречались. Я его узнал. И он меня тоже. Это именно с ним я тогда столкнулся в коридоре, понимаешь? Еще спросил у него, как попасть в музей, – Мещерский говорил словно нехотя. – Он выходил оттуда. Кроме него, в залах никого не могло быть.

Катя вздохнула. Что-то больно Серега мямлит… Странно, как эти стены негативно действуют на него. Словно он до сих пор боится увидеть здесь что-то… А потом ей вдруг пришло в голову: Мещерский сейчас уверен, что в ту минуту, когда навстречу ему попался Риверс, в залах музея никого больше не было. Ведь он видел, что все три зала пусты. Но та неприметная дверь в кабинет хранителя… Ведь туда он не заглядывал. Даже не подозревал о его существовании.