Текст книги "Родео для прекрасных дам"

Автор книги: Татьяна Степанова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Глава 10
ВСЕ ПУТИ ВЕДУТ В БЕРЛОГУ

В среду после похорон Зинаида Александровна проснулась в меланхолии. Так всегда и бывает. Прах к праху, тлен к тлену, а жизнь своей чередой.

Утро начиналось как обычно – с душа, кормления проголодавшегося кота, варки крепчайшего кофе и ленивого слушания «Эха Москвы». И как-то все было постыло Зинаиде Александровне. Отчего-то чаще, чем нужно, маячил перед ее внутренним взором тяжелый дубовый гроб, в котором вчера днем со святыми упокой опустили Владлена Ермолаевича Авдюкова в могилу на Котляковском кладбище. Сам же Авдюков вспоминался ей исключительно живым – неунывающим, бодрым, шумно-громкоголосым, каким он и был на недавнем своем полувековом юбилее, парадно, многолюдно отмечаемом в русском ресторане все того же «Паруса». Ах, как складывается все в жизни один к одному – рассказать кому, не поверят.

По требованию кота (тот терся о ноги, басовито урча) она снова налила ему в миску молока из открытого пакета – половину ему, ненасытному Батону, половину себе – в омлет из трех яиц. И тут позвонила Нателла Георгиевна Усольская. Голос ее дрожал:

– Зина, ты не спишь? Я тебя не разбудила?

– Я завтракаю. Только что встала.

– Зина, я просто не знаю, что делать. Он мне лжет, понимаешь? Он все время мне лжет. Ежечасно, ежесекундно! Я сама не своя… ну что мне делать, как быть?

«Он» – так с некоторых пор Нателла Георгиевна называла своего мужа, Ореста Григорьевича. На похоронах Авдюкова они были вместе. И выглядели очень достойно – скорбящая по дорогому другу и компаньону зрелая супружеская пара.

– Вы что, поссорились с Орестом? – спросила Зинаида Александровна.

– Нет. Просто я так больше не в силах… Он лжет мне в глаза и делает это так спокойно, как ни в чем не бывало… Зина, это такое мучение, я просто не могу, не могу так больше!

– Думай о хорошем, не думай о плохом.

– Тебе легко говорить!

– Мне легко?

– Зина, я совсем одна. Он уехал в офис, а я…

– Знаешь, мне сегодня сон такой приснился – умрешь. Натуральная порнушка. Как будто я снова на том корабле. Это ж был настоящий противолодочный крейсер. И все эти мальчики – матросы и капитан…

– Зина, ради бога!

– А знаешь, этот ночной крем с коллагеном совсем недурен. Но малость жирноват для моей кожи. Тебе лучше попробовать тот клеточный от «Корф»…

– Зина, я…

– Нам надо как-нибудь смотаться с тобой в ГУМ, Нателка. Там на первой линии «Артиколи» и выбор гораздо богаче, чем в…

– Зина, я не ребенок, ты слышишь, я не ребенок!

– Я слышу, слышу, не шуми.

– Это у детей внимание переключают с предмета на предмет, а я…

– Старая, мудрая, очень мудрая змея – ты это мне хотела сказать? Нателлочка, так я ж тоже змея. Поздно нам с тобой кожу менять. Ту лелеять, холить надо, какая есть.

– Зина, я хочу тебе сказать… В общем, как ты можешь… как ты можешь молоть этот вздор, когда мы, когда я…

– Тебе просто надо отвлечься, – в голосе Зинаиды Александровны была нежность и печаль – и ни тени насмешки. – Отвлечься, отдохнуть. Знаешь что, я сегодня к Варлаше рвану, приезжай и ты в его берлогу. Он нам кофе по-турецки сварит, на гуще гаданет.

– А чего ты у него забыла, Зина? – в голосе Нателлы Георгиевны была одна сплошная неуверенность.

– Да кукол надо в порядок привести. У мавра головка совсем свинтилась – я резьбу сорвала. А у рыцаря забрало заедает. Вот вам и ручная работа – я же их на Сицилии покупала как раритет. А вышли одни сплошные недоделки. И они там тоже вовсю химичат, Нателла, особенно с туристами. И потом рыцарю моему до зареза нужен щит, чтобы прикрываться от ударов. Варлаша обещал что-нибудь придумать, подобрать. Ну как, составишь нам компанию?

– А во сколько ты поедешь?

– Позавтракаю, соберусь – так, без особой спешки. Я не только из-за кукол, понимаешь? Я боюсь, как бы Варлам не развязал совсем. На поминках-то позволил себе, ну и… Знаю, при мне-то удержится, а без меня… Мужик же! Они же по-другому не могут. На него эта смерть очень сильно подействовала. Негативно. И потом эти слухи про убийство…

Нателла Георгиевна на том конце провода вздохнула.

– Да, я же еще не все детали тебе успела рассказать нашего со Светой визита к следователю. Представляешь, дело ведет женщина, и совсем еще молодая. И другая у нее вроде на подхвате – я толком и не поняла, откуда она. Может, из прокуратуры? Варлам фамилию на повестке прочел. То недоразумение, помнишь, про которое он нам говорил, когда ученика его… ну того мальчика… внезапно арестовали, а потом отпустили? Ну, так вот – вроде бы та самая следователь, что это дело вела, и есть. Варлам иначе как «рыбонька-дорогуша» таких девиц не называет.

– Он все думает, что ему двадцать лет, – недовольно сказала Нателла Георгиевна. – Виски уж седые, а он все кобелится.

– Повторишь ему это при встрече сегодня, – перебила ее Зинаида Александровна. – Я обожаю, когда ты сначала начинаешь учить его уму-разуму, а потом умоляешь погадать тебе на кофейной гуще.

– То, что я хочу знать, он мне не скажет, – с полной безнадежностью возразила Нателла Георгиевна. – Ладно, Зинуша, прости, что…

– Так я буду тебя ждать, слышишь? – настойчиво напомнила Зинаида Александровна, в глубине души обрадованная, что худо-бедно, но с очередной утренней истерикой покончено. Их, этих самых женских истерик, она терпеть не могла.

* * *

Катя сумела вырваться в Щеголево лишь в среду. До этого лихорадочно доделывала все срочное и неотложное – например, весьма пространное интервью о проблемах кадрового голода в правоохранительных органах и репортаж о работе миграционной службы. Для криминальной полосы в «Вестнике Подмосковья» состряпала пару «сенсаций» о задержании телефонного хулигана, терроризировавшего сразу пять районов области регулярными липовыми сообщениями о заложенной взрывчатке, и поимке шайки весьма разборчивых угонщиков, специализировавшихся исключительно на похищении новеньких авто японского производства. К вечеру, сбросив материалы в газету по электронной почте, зашла к начальнику – отчиталась о сделанном и сообщила, что остаток недели работает в Щеголеве – набирает материал для репортажа о раскрытии редкого пока еще вида убийства – отравления.

– А время потерять там не боишься? – осведомился начальник. Спрашивал он, впрочем, из чистой проформы. Человек он был умный, опытный и профессиональному чутью своих сотрудников доверял.

– Да нет, вроде там какие-то подвижки интересные есть, – ответила Катя.

– Насколько я знаю, делом Авдюкова областная пресса интересуется. Прокуратура тоже его на контроле держит. Несмотря на то что Авдюков лет десять как отставник, бизнесмен, у него сохранились связи во многих силовых министерствах. Я тут сам узнал с удивлением – знаешь, оказывается, на ком этот Авдюков был женат? На дочке генерала армии Мироненко. Его обычно в связи со вводом войск в Афганистан вспоминают. Железный был генерал. Я это говорю тебе к тому, чтобы ты понимала – как бы там ни оборачивалось расследование в этом Щеголеве, все равно это ларчик с секретом. Семью Мироненко и Авдюкова знали многие. Это дело из разряда тех, которые мы должны освещать сами, с максимальной пользой для управления и всех задействованных в расследовании служб. Эта твоя приятельница, следователь Киселева, – толковая она?

– Толковая, – ответила Катя. – Настолько толковая, что всю ответственность за успех или неуспех дела там, в ОВД, переложили на ее хрупкие плечи. То, что это дело сейчас в нашей подследственности, а не в прокурорской, – чистая случайность. Авдюкова хотели убить. То, что он прожил лишние четверть часа, изменило квалификацию с убийства на тяжкие телесные.

С невеселыми мыслями о «тяжких телесных» Катя на следующее утро отправилась в район. Ехала без звонка, и оказалось, что напрасно. В Щеголевском ОВД все бурлило, клокотало и пенилось. Не поймешь сразу – то ли война, то ли поход. В вестибюле возле дежурной части расположился вооруженный до зубов местный ОМОН, по лестницам и коридорам сновали стайками форменные дяди, все как на подбор здоровенные и рослые. Во внутреннем дворе из гаражей выезжали машины с мигалками, в кинологическом отделении злобно и весело лаяли служебные овчарки.

Марьяну Катя застала в кабинете лихорадочно переодевающейся в форму.

– У нас командно-штабные учения объявили, – Марьяна скакала на одной ноге, пытаясь попасть ногой, обутой в синюю лодочку на шпильке, в запутавшуюся брючину – она всегда предпочитала к кителю форменные брюки, а не юбку. – Клюнуло им в одно место. Сейчас смотр, потом семинары, потом стрельбы в тире. Это до вечера – никак не меньше.

– А я думала, займемся Авдюковым, – разочарованно сказала Катя. – Специально остаток недели освободила, чтобы с тобой работать.

– Да и я думала, что сегодня нагрянем к Олейниковой, да вот видишь, что делается, – Марьяна резко одернула форменную сорочку, поправила галстук, застегнула китель, топнула туфелькой на шпильке об пол. – Черт бы побрал этих наших вояк!

В форме она напоминала мальчика – хорошенького-прехорошенького милиционерика с фарфоровым личиком. Однако выражало это самое личико крайнюю степень недовольства и раздражения.

– Сережки сними, – велела Катя.

Марьяна сняла золотые сережки с крохотными аквамаринами.

– На, положи куда-нибудь к себе пока, – она сунула сережки Кате в руку. – А ты вот что: на ключ от кабинета. Вот в этой папке заключения экспертиз, пришли наконец-то все. Сиди, знакомься. Потом, если отъедешь куда, ключ отдашь дежурному. У нас будет перед стрельбами перерыв на обед, там пересечемся. Ну все, я пошла.

– Удачно помаршировать, – усмехнулась Катя.

– Всех перебью! – Марьяна грозно сжала кулачок.

Катя только сейчас заметила – на ее безымянном пальце не было обручального кольца. Ну, все правильно, так и должно было быть. Кате вспомнилось, как они с Марьяной ходили в ювелирную мастерскую на Новом Арбате гравировать на своих обручальных кольцах внутри инициалы своих мужей. Предложила эту идею, кстати, Марьяна, считавшая, что «выйдет все красиво и совсем по-цветаевски».

Катя уселась за Марьянин стол, открыла папку. Итак, чем помогут нам эксперты?

Первыми ей попались на глаза заключения физико-технической и баллистической экспертизы по пистолету. Катя поначалу даже не поняла – по какому, при чем тут вообще какой-то пистолет? Но тут вспомнилось дело Мамонтова – а, тот самый, переделанный. Вот и в заключении черным по белому: «газовый на базе «макарова» с подмененным стволом».

Как-то однажды она делала интервью с экспертом-баллистом, и тот довольно подробно говорил о таких «переделках»: мол, вполне легально покупается газовый пистолет, ствол его меняется, подтачивается и получается в умелых руках нормальная хорошая «пушка». Как, например, эта из дела Мамонтова – калибра девять миллиметров. Экспертиза обнаружила внутри ствола остатки смазки и пороха. Катя вспомнила – этот пистолет был изъят, по словам Марьяны, у Олега Буркина. Выходит, и он успел сделать свой выстрел на той дуэли у деревни Луково.

Но особо вдаваться в тонкости Катя не стала. Нет, не баллистика ее сейчас интересовала. Она жадно схватила заключение дактилоскопической экспертизы. Что здесь? Чьи все-таки отпечатки на бутылке из-под минеральной воды «Серебряный ключ»? И сразу же ее постигло горькое разочарование – помимо отпечатков пальцев потерпевшего Авдюкова, на бутылке ничьих иных отпечатков обнаружено не было.

Катя перевернула страницу. И это все? Негусто. Означает ли этот вывод эксперта, что за бутылку брался только Авдюков? Формально да, а на деле…

А что ты ожидала? Что убийца, сумевший провернуть такую подмену бутылок, окажется настолько глуп и неуклюж, что оставит свою визитную карточку – пальцы? А на что существуют перчатки, моющие средства, ацетон, наконец? Но нет, каких-либо следов моющих средств на бутылке не выявлено. Значит, убийца просто работал в перчатках. Возможно, из латекса. Катя пошарила в папке и достала толстый конверт с фотографиями – вот он, снимок этой самой бутылочки. Самая обычная. Мог Авдюков на ощупь ночью перепутать эту бутылку с той, от нарзана? Конечно, мог.

А где именно продается этот самый «Серебряный ключ»? Катя напрягла память, силясь представить себе полки с соками, кока-колой и минералкой в супермаркете на Комсомольском проспекте, в который она обычно захаживала за покупками. Там продается этот «Серебряный ключ»? Да, продается, она видела такие же бутылки. А раз продается в супермаркете на Комсомольском, значит, продается и в Лужниках, и в Бирюлеве, и в центре, и в спальных районах, и здесь, в Щеголеве, в ближайшем магазине за углом. Правда, на бутылке, возможно, стоит знак серии или какая-то маркировка, по которой можно установить, когда эта серия произведена на заводе и в какие регионы отправлена. Но что конкретно это даст следствию? Да ничего ровным счетом.

А вот в «Парусе», по словам горничной Мизиной, «Серебряный ключ» был не в почете. Его не закупали, не ставили клиентам во фригобары в номерах. И что из этого вытекает? Может быть, то, что эту самую бутылку потому и выбрали, чтобы отвести подозрения от «Паруса»? Мол, у нас таких бутылок нет и не было, а значит…

Катя вспомнила горничную Мизину. А вообще, кто сказал, что она говорит правду? А с другой стороны – зачем ей врать? Что у нее может быть общего с этим Авдюковым? Зачем ей его травить? Может быть, он приставал к ней, домогался? Состоятельные клиенты порой шалят с горничными – разве не так? Но разве это повод для убийства?

Она вытряхнула из конверта фотографии – все они скоро будут наклеены на листы и подшиты в дело. Снимок бутылки рядом с масштабной линейкой эксперта, пробки. Панорамный снимок двести второго номера – места происшествия. Снимок какого-то гражданина – Катя прочла на обороте: «Авдюков В.Е.». Так вот вы какой, оказывается. Что ж, на вид вполне бравый – волевое лицо, густые, черные как смоль «брежневские» брови, властный взгляд. Из минусов – только эти вот припухлости под глазами, следствие слишком уж разгульного для вашего возраста образа жизни, глубокие залысины на темени, да немного несуразная, яйцевидная форма черепа. Авдюков был запечатлен, видимо, у себя в офисе, за директорским столом – сбоку дорогая настольная лампа с черным абажуром и чья-то фотография в рамочке. Не разглядишь на снимке, чья.

Катя отложила снимки и заключение дактилоскопической экспертизы. Так, а что дали исследования видеозаписей с внешних камер наблюдения «Паруса»? Неужели все пленки того дня были изъяты? Похоже, что все. Какое толстое заключение – неудивительно, что эксперты так долго им занимались. Тут только печатать-то надо сколько! Катя перелистывала страницу за страницей – технические параметры пленки, характеристики каких-то данных. Исследуемый временной отрезок… А выводы-то? Какие выводы? Какие-то цифры, непонятное словечко «раскадровка». А тут что? «Наличие неустановленного характера помех в кадрах А78, 79 и А153 и А155». Ну и что это значит? Кто бы подсказал? Катя решила сходить в экспертный отдел – пусть объяснят, но тут вспомнила: идти-то сейчас не к кому. Все на учениях.

В дверь постучали, кто-то заглянул.

– Вызывали?

Катя оторвалась от созерцания этих самых «А78». Ба, кто к нам пожаловал! Мсье Мамонтов, герой дуэли собственной персоной. Отпущенный под подписку и честно являющийся по первому вызову.

– А это, следовательша-то моя где? – хмуро спросил Мамонтов.

– Следователь Киселева сейчас занята. Вас на какое время вызвали?

– На двенадцать часов, – Мамонтов подал повестку.

– Вам, наверное, лучше завтра прийти, – сказала Катя, с любопытством разглядывая его. – Где же ваш роскошный «ирокез», Василий?

– А, некогда возиться. Значит, завтра?

– Да, тут сейчас не до вас. Вам на работу? Давайте я повестку отмечу.

– Да на фига мне повестка. Я сам себе хозяин. Пока Олег в больнице, мы новых заказов не берем, стоят два «бумера» в гараже – так с ними я уж почти закончил. А Варлам с меня тоже этих ваших повесток не требует. Чихал он.

– Какой еще Варлам? – спросила Катя.

– Да тут у нас всего один и есть – Варлам Долидзе. Ну что, можно удалиться?

– Погодите удаляться. Присядьте, – Катя закрыла папку. – А что же, этот Долидзе в вашем автосервисе работает?

– Нет, у него своя мастерская, – ответил Мамонтов. – Это я у него не то чтобы подрабатываю, а учусь. Ремеслу учусь.

– Какому же ремеслу, если не секрет?

– Ну, он мастер. Оружейник. По старинному оружию, доспехам. Реставрирует, копирует, свои вещи делает авторские. Вы бы видели какие. К нему все табуном ходят – и киношники, и коллекционеры, и из клубов исторических.

– Значит, много бывает народа. А вот этого гражданина вы у Долидзе не встречали? – Катя показала Мамонтову фотографию Авдюкова.

– Нет, – сказал Мамонтов.

– Жаль. А как себя чувствует ваш противник?

– Кто?

– Буркин.

– Ничего. Вчера был у него в больнице. Нога заживает помаленьку.

– Нога, – передразнила его Катя. – И чего дурью-то маялись оба? А если бы вы… если бы ты его убил, а? Он вот спасать тебя из больницы примчался, а ты бы его там, в роще, взял и прикончил. Пуля-то она дура, ей ведь все равно, в кого попадать – во врага ли, в приятеля.

– Мы тогда не могли иначе, – Мамонтов понурился. – Учитель говорит, что от честного поединка и побратимы не застрахованы.

– Это кто же – учитель? Часом не Долидзе?

Мамонтов простодушно кивнул. Кате отчего-то вспомнилось словечко «сэнсэй», брошенное «драгоценным» с вершин Заилийского Алатау. Как они любят устанавливать себе авторитеты!

– И что же, он хороший человек? – спросила она.

Мамонтов снова кивнул, показал большой палец – во!

– У меня профессиональный интерес к хорошим людям, – Катя улыбнулась. – Будь другом, Василий, познакомь меня с ним.

– Чегой-то вдруг?

– Ну, мне надо. Ты вот в тюрьме до суда сидеть не хочешь?

– Я уже сказал – мне все равно, что сделал, за то отвечу.

– Ну, правильно, вы уж небось с этим своим Буркиным сговорились. Он ведь и адвоката нанял.

– Да нет, какой там адвокат. Это так, пацан знакомый, вместе в футбол играли. Он теперь в юридической конторе одной пашет.

– Ну, Вася, ну будь человеком. Мне вот так нужно познакомиться с Долидзе. Где у него мастерская?

– Да тут, в городе. У него дом, при нем мастерская.

– Давай веди меня к нему.

– Что, прямо сейчас? – усмехнулся Мамонтов.

– Да, сейчас. Ты ведь у него ремеслу учишься. Что же, раз в год к нему заглядываешь?

– А если я откажусь, вы, что же, меня снова в камеру, на нары? – прищурившись, спросил Мамонтов.

Катя покачала головой – ну что с таким делать? Чувство мужского достоинства просто гипертрофировано.

– Да на что ты нам сдался? – вспылила она. – Что за радость с этой вашей идиотской дуэлью возиться? Только время попусту тратить. Не беспокойся, не посадит тебя никто – радуйся. Если этот твой дружок не сдрейфит, будет держаться своих показаний и дальше, никто тебя не посадит. И его тоже. Только времени на вас, дураков, сколько ухлопают зря… Ну, что смотришь? Давай двигай отсюда, тоже мне еще – «бумер» у него в гараже стоит!

– Да ладно, не разоряйся, – мирно сказал Мамонтов. – Я просто не люблю, когда на меня давят, усекла?

– Усекла. Давай выкатывайся.

– А как же к Варламу? Уже не собираешься?

Катя встала, захлопнула папку. Взяла сумку. Мамонтов отчего-то стал ее ужасно раздражать. И чего она действительно к нему пристала – познакомь да сведи? Ей ведь просто сейчас нечем заняться в Щеголеве. Выводов экспертизы по видеозаписям она не понимает. Баклуши бить не хочет. Адрес мастерской Долидзе можно легко установить и явиться к нему вполне официально, без этого клоуна. Да и что спрашивать у этого Долидзе? Знает ли он вдову Авдюкова? Конечно, знает, если третьего дня сопровождал ее на допрос. Какие у него соображения по поводу убийства ее мужа? А если никаких – что тогда?

– Далеко идти-то? – спросила она.

– Я на машине, – ответил Мамонтов, широким жестом открывая дверь кабинета. – Так и быть – довезу вас, гражданин начальничек.

* * *

Машина Василия Мамонтова оказалась не менее удивительной, чем его «ирокез». Что это была за марка, понять было трудно. Кате привиделась какая-то причудливая помесь «козла»-вездехода и аварийного эвакуатора. Брезентовый верх отсутствовал по причине теплой погоды. Сзади была укреплена лебедка. Фар было несметное количество. На дверцах были намалеваны зелено-бурые разводы а-ля сафари. В общем, это был нелепый самодел на колесах, который, однако, имел приличную скорость и проходимость.

Сели и поехали. Мамонтов вел машину исключительно ногами – руки его так и мелькали, почти не касаясь руля. Он то прикуривал, то тянулся через Катю плотнее захлопнуть дверцу, то поправлял на шее серебряную цепочку, пряча ее под ворот футболки, то махал, беспрестанно кого-то приветствуя.

Чем и хороша открытая машина – тебя все видят, и ты всех видишь. Чем и хороши маленькие провинциальные городки под Москвой – ты всех знаешь, и тебя все знают с самого детства.

– Чао, Василий! – на ступеньках крохотной лавчонки под вывеской «Ювелирный» – стройная рыженькая, как лисичка, девушка в белой кофточке. Курит, улыбается.

– Мамонт, это кто это у тебя? Познакомь! – два загорелых крепыша в майках и «адидасах» разгружают «Газель» у витрины с надписью: «Товары для дома».

– Мамонтов! Але! Тетя Настя звонила – ты когда к Олегу в больницу еще пойдешь? – из окна второго этажа кирпичного дома послевоенной «немецкой постройки» вопит мальчишка

– Друг, Васька, слышь! Полтинник не дашь? Отдам железно – ты ж меня знаешь? – вдогонку «козлу»-вездеходу надрывается облокотившийся на забор палисадника краснолицый алкаш – сосед мальчишки с первого этажа.

Проехали все Щеголево насквозь – вдоль шоссе потянулось поле. Вдалеке на фоне темнеющей полосы леса виднелись двухэтажные кирпичные дома.

– Это коттеджный поселок «Радуга»? – спросила Катя, вспомнив Авдюкова и его вдову.

– Нет, «Радуга» у озера. А тут просто. Эта остановка «Двадцать первый километр» называется, – ответил Мамонтов.

– Хорошо хоть не сто первый, – вздохнула Катя.

Их обогнал рейсовый «Икарус». Он двинулся дальше по шоссе, а они свернули на грунтовый съезд – к домам. У первого дома под железной крышей с деревянной террасой-балконом, опоясывавшей весь верхний этаж, Мамонтов остановился.

– Тут и живет твой учитель? – Катя созерцала дом – добротный, крепкий, явно с обширным подвалом, сауной и вместительным гаражом, под новехонькой железной крышей.

– Тут его берлога, – усмехнулся Мамонтов. – Да ты не тушуйся, Варлам мужик что надо. Только вот ментов он не любит.

– Неужели сидел?

– Нет. Просто у него на ментов аллергия, как и у меня.

– Чего ж ты меня тогда сюда привез, раз у тебя аллергия? – спросила Катя.

– А из чистого садизма, – Мамонтов близко наклонился. – Место глухое, сейчас вот бритвой по горлу – и в колодец. Что, страшно?

– Ха, – сказала Катя.

– Ну, если такая смелая, – Мамонтов плотоядно ухмыльнулся, – шагай.

По дорожке они подошли к кирпичному крыльцу, взошли на ступеньки. Крепкую дверь снаружи украшала подкова. Мамонтов толкнул дверь – она, к удивлению Кати, оказалась незапертой. Вошли в темную прихожую, где вкусно пахло крепким кофе.

– Что же твой Варлам дверей не запирает? – шепотом спросила Катя. – Воров не боится, что ли?

Мамонтов не ответил.

– Василий, это ты там? – раздался глухо, как из бочки, хриплый дружелюбный бас.

– Я, Варлам Автандилыч.

– А с тобой кто?

– Да тут одна… Вас хочет видеть, работы ваши посмотреть. А что, света, что ли, опять нет?

– С утра. Веди свою даму сюда, Василий. Гости у меня. Не споткнитесь только…

– Ноги поднимай повыше. Тут инструмент разный. – Мамонтов в темноте подтолкнул Катю вперед.

В это короткое мгновение она горько (ох как горько!) пожалела, что поехала. И весточки Марьяне не оставила, где ее искать в случае чего. Уединенное расположение дома, темень, разбойничий бас хозяина «берлоги» и особенно это многозначительное «гости у меня» резко ухудшили ее настроение. Вот сейчас перешагнешь порог, а там за столом бражничают пятеро, а может, и семеро, и все – в наколках: «Скока я порезал, скока перерезал…»

Мамонтов распахнул дубовые половинки дверей и…

Очень уютная светлая (от широкого панорамного окна), отделанная деревом комната-гостиная. Стеллажи с книгами по стенам, японский телевизор, диван, мягкие покойные кресла. Низкий широкий столик хлебосольно накрыт.

– Да вы представить себе не можете, что я пережила в тот миг. Мама от испуга едва не лишилась чувств – хорошо, ее подхватил адмирал. А я видела этот огромный, возвышающийся надо мной борт корабля, кусок неба и свои руки в воде. В зубах у меня дымилась сигарета, я от страха даже не выплюнула ее! Как он, мой спаситель, прыгал с борта, я не видела. Почувствовала, что тону, что платье, туфли тянут меня на дно. А потом почувствовала, как меня подхватили чьи-то сильные руки, вытолкнули наверх. Он вытащил меня, нес на руках по палубе, на глазах у всего экипажа, на глазах моей бедной мамы, на глазах адмирала. Я видела сначала только его подбородок, белую форменную рубашку, промокшую насквозь, и майку под ней. А потом я взглянула ему в лицо – мне и было тогда всего двадцать семь – и спросила: «Вы женаты?» И он сквозь стиснутые зубы бросил: «Да, жаль». И я прошептала: «Жаль». А фамилию его узнала гораздо позже – Чернобуев, старший помощник капитана этого самого противолодочного крейсера.

– Ума не приложу, как ты тогда сумела свалиться с трапа за борт, Зинка. Хотя все и было на моих глазах, но… Точно, когда он, этот старпом, вытащил тебя, у тебя зубы стучали от холода, а сигарета твоя дымилась.

Говорили женщины. Ту, что рассказывала про старпома Чернобуева, Катя узнала сразу – это была та самая подруга Светланы Петровны Авдюковой, Зинаида Александровна. Голос у нее был немного скрипучий. Она сидела лицом к Кате на широком диване. Сигарета и сейчас дымилась в уголке ее губ. На полпути к ним же застыла в поднятой руке чашечка кофе: Зинаида Александровна увидела и, кажется, тоже мгновенно узнала Катю.

Та, что назвала ее по-простому, по-свойски Зинкой, была Кате незнакома. Первое, что бросилось Кате в глаза в облике этой женщины, было очень бледное лицо и очень яркое, чрезвычайно пестрое, молодежного покроя платье цвета фуксии из модного в этом сезоне шифона. Платье сидело неплохо – фигура у незнакомки была стройной, худой, отчасти даже костлявой. Ее возраст выдавало увядшее лицо и открытая шея. Пепельные волосы были аккуратно собраны на затылке и подколоты шпильками. Самой примечательной чертой были глаза – большие, светлые, серо-зеленые. Они словно жили своей отдельной жизнью на этом худом, подвижном женском лице. Впечатление усиливали белесые, почти незаметные брови и светлые ресницы, не тронутые тушью. Незнакомка сидела в кресле, положив ногу на ногу, обняв руками сухое острое колено. На ее правой руке Катя заметила витой золотой браслет.

Варлам Долидзе сидел напротив нее, спиной к двери. Он оглянулся, медленно поднялся, переводя изумленный взгляд с Мамонтова на Катю.

– Здравствуйте, – смущенно пробормотала Катя.

– Здравствуйте. Вы ко мне? – он пронзил Катю, как стрелой, своим жгучим кавказским взором.

– К вам. И к вам, – Катя повернулась к Зинаиде Александровне. Из неловкого положения, в котором она волей-неволей очутилась, надо было выходить с честью. Не робеть, не тушеваться. Ситуация складывалась совсем иначе, чем она себе представляла, так что ж? Надо было срочно брать инициативу в свои, не совсем официально, но все же уполномоченные расследованием руки. – Я по поводу убийства гражданина Авдюкова. У нас к вам вопросы.

Варлам Долидзе по-медвежьи неуклюже обернулся к Мамонтову, просверлил проницательным взглядом и его.

– Говорил я, Вася, погубят тебя женщины, – изрек он пророчески.

– Это и есть тот самый следователь, что ведет дело Лени и этого мальчика? – с любопытством спросила зеленоглазая незнакомка у Зинаиды Александровны.

Та мотнула головой – сначала да, потом нет – понимай как хочешь.

Катя представилась, показала удостоверение. О том, что она работает в пресс-центре ГУВД, особо распространяться не стала, сообщила лишь, что «прикомандирована из главка в связи с расследованием».

– Значит, вас двое следователей? – спросила зеленоглазая незнакомка.

– Знакомьтесь, это моя подруга и подруга Светы – Нателла Георгиевна Усольская, – сказала Зинаида Александровна. – Она в курсе всего происшедшего, можете не стесняться. Мы все вчера были на похоронах. Так какие же у вас к нам вопросы?

Катя медлила с ответом. Свидетелей было трое. Причем одна из них была жена компаньона Авдюкова. Допрашивать их всех втроем не стал бы ни один мало-мальски опытный следователь в мире. Это было настолько против правил, что даже и не обсуждалось бы. Катя лихорадочно размышляла: навредит ли она ходу следствия, заданному Марьяной, если вот сейчас полезет к ним, к троим, с расспросами? Собственно, она приехала сюда разговаривать только с Долидзе. Не проще ли попросить его уделить ей пару минут и выйти с ним прогуляться на улицу или попросить показать мастерскую – он же оружейник. Но она решила, что такое поведение будет грубым и неприличным. Подруги Светланы Петровны производили скорее приятное, чем неприятное впечатление. И потом, чего уединяться с Долидзе, когда он тут же расскажет им обо всем, едва она покинет этот дом?

– Мы сейчас заняты сбором сведений о личности потерпевшего, – бросилась она в разговор, как в омут. – Вы все, насколько я поняла, были друзьями Владлена Ермолаевича. Что он был за человек?

– Ни в коем случае – я его другом не был. Никогда, – Варлам поднял свои могучие руки, словно открещиваясь от ужасной несправедливости.

– Мы друзья Светы, – сказала Нателла Георгиевна. – С Леней, особенно в последние годы, мы не были близки.

– Но Светлана Петровна на допросе упоминала, что вы знаете друг друга еще со школьных, студенческих времен.

– Сколько воды утекло с тех пор. – На губах Нателлы Георгиевны появилась бледная улыбка. – Вы спрашиваете, что он был за человек? В последние годы он сильно изменился.

– Да он всегда был такой, – сказала Зинаида Александровна. – Порассказала бы я вам, только о покойниках ведь дурно не говорят.

– Он что, плохо относился к Светлане Петровне? – спросила Катя. – Изменял ей, да? Он ведь и в «Парусе» с девицей был.

– Мучил он ее, бедную, – сказала Нателла Георгиевна. – Со света сживал.

– То есть как это? – спросила Катя.

– Очень просто, – ответила вместо подруги Зинаида Александровна. – Нервы ей мотал, паразит. Светка его любила без памяти. А он ее – я ей и в глаза это скажу – не любил никогда. Пользовался ею умело. Ею, тестем, связями, положением семьи – всем.

– Светлана Петровна дочь какого-то известного военачальника, да? – нарочито неуверенно спросила Катя.