Текст книги "Родео для прекрасных дам"

Автор книги: Татьяна Степанова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Глава 3
МЕГЕРА ИВАНОВНА

Что лукавить, интерес к происшествию в «Парусе» Катя – Екатерина Сергеевна Петровская (по мужу Кравченко), криминальный обозреватель пресс-центра ГУВД Московской области, – ощутила не сразу, а лишь тогда, когда увидела в сводке среди фамилий сотрудников, участвовавших в первоначальных следственных действиях, фамилию Киселева.

– Ну, и чем же ты будешь заниматься без меня, дорогуша? – спросил Катю муж Вадим Андреевич Кравченко, именуемый на домашнем жаргоне «драгоценным В.А.».

Спрашивать «драгоценному» было легко: вместе со своим закадычным другом Сергеем Мещерским он отправлялся догуливать свой законный отпуск. И куда отправлялся-то! Катя холодела каждый раз, когда он и его закадычный дружок расстилали на полу карту и начинали азартно ползать по ней, ища некую «долину реки Чилик, протекающей у подножия хребта Заилийский Алатау». Это было где-то на краю света. Точнее, возле горного озера Иссык-Куль в Казахстане.

Инициатором поездки, конечно же, выступал неугомонный Мещерский – его турфирма «Столичный географический клуб» всю зиму набирала группу любителей экстремального отдыха для экспедиции в Заилийский Алатау. В рекламном буклете экстремалов Катя прочла о том, что «долина – малоизученное и труднодоступное место, где нет дорог и куда добраться можно лишь вертолетом и по опасной конной тропе». По сведениям того же буклета, в горах Алатау все еще водились непуганые барсы, медведи, рыси, архары и горные куропатки – кеклики. По заснеженным вершинам как у себя дома слонялся снежный человек Ети, который нет-нет да и вступал в контакт с кем-либо из охотников или пастухов – просил то сигареток, то дровишек подкинуть.

Катя умоляла «драгоценного» не ехать. Плакала, твердила: «Ты меня совсем не любишь». Но все было напрасно – «драгоценный» бубнил, что лучший отдых для настоящего мужчины у походного костра с двустволкой в обнимку. Что одного «в эту захребетную дичь» он все равно друга Серегу не отпустит. Что он, в конце концов, дал слово товарищам и что у них подобралась отличная команда: Витька, Димон, Саня, многоопытный Пал Палыч и, естественно, Колян – куда без Коляна!

Сергей Мещерский, чувствовавший себя перед Катей, по его же собственному признанию, «капельку виноватым», в эти семейные разборки дальновидно не вмешивался. Но при каждом телефонном разговоре с Катей старался вежливенько ее успокоить, в основном упирая на то, что у них четко разработанный маршрут, снаряжение просто супер и в доску надежный проводник – сам знаменитый Кара-Мерген, который, по слухам, до выхода на пенсию был личным егерем президента Казахстана.

Короче, это был чисто мужской поход «туда и обратно». Катю же оставляли дома как женщину и хрупкий балласт, не способный ни лазить по горам, ни ездить верхом, ни выслеживать рысь на тропе, ни красться по пятам за снежным человеком.

Чтоб он пропал, этот урод! Катя из всех «прелестей», заманивших мужа в эту экстремальную авантюру, отчего-то больше всего ненавидела именно это снежное страшилище и желала ему подавиться кем-нибудь из чокнутых путешественников – например многоопытным Пал Палычем или, на худой конец, тощеньким, невкусным Коляном.

И вот, отбывая в отпуск на край света, «драгоценный» самым строгим тоном поинтересовался:

– Так чем же ты будешь заниматься без меня, дорогуша, а?

– Я буду по тебе скучать, – отвечала безутешная Катя (разговор начался еще дома, а продолжился в зале отлета аэропорта Внуково). – Очень, очень скучать и ждать. Ну, может, на днях к Марьяне Киселевой съезжу – помнишь Марьяну? У них там, в Щеголеве, какой-то случай странный, я прочла в сводке криминальной.

– К Марьяне можно, разрешаю, – «драгоценный», когда что-то разрешал, чувствовал себя «королем-солнцем» – милостиво улыбался, благодушничал. – С мужем-то она своим вчистую развелась? М-да… Вырвался мент из хищных, цепких лапок, обрел-таки долгожданную свободу.

«Драгоценный» вместе с закадычным другом Мещерским и всей командой экстремалов улетел в Алма-Ату в среду. А уже в пятницу Катя, обговорив командировку с начальником, отправилась в Щеголево.

После майских праздников, когда большинство газет и журналов не выходило, наступили горячие дни. Телефоны в кабинетах пресс-центра ГУВД разрывались. Сотрудники потрошили сводки, стараясь выудить в них для журналистов, жаждавших новостей, хоть что-нибудь. Речь уже шла не о сенсации, не об изюминке – обрабатывались и пускались в информационный оборот самые что ни на есть банальности типа пьяных драк, поножовщины, уличных грабежей и квартирных скандалов.

Происшествие в загородном отеле «Парус» стояло в этом унылом перечне особняком. Однако сведения, которые удалось собрать Кате в главке, были самые туманные, то ли криминал, то ли трагический несчастный случай – непонятно. Потерпевший – некий Владлен Авдюков – тоже какая-то неясная фигура. Предприниматель, по слухам, влиятельный человек, известный многим. Однако до поры по каким-то там причинам державшийся в тени. Одно было бесспорно: уголовное дело, возбужденное по факту гибели этого самого Авдюкова, в данный момент находится в производстве старшего следователя Щеголевского ОВД капитана милиции Марьяны Киселевой.

Марьяна же была подругой Кати. Давней, близкой. И в ее жизни в последние месяцы произошли значительные перемены. Увы, к худшему.

Главной достопримечательностью Щеголева было, конечно же, Серебряное озеро. Катя очень любила его. Пожалуй, в ближнем Подмосковье не встретишь более живописного и тихого уголка. Городок Щеголево после войны проектировали и строили пленные немцы, именно поэтому он, наверное, и отличался странной для провинциального городка планировкой и архитектурой: прямые, словно прочерченные по линейке улочки и дома – двухэтажные коттеджи из красного кирпича на шесть квартир каждый. Возле коттеджа крохотный палисадничек с оградой. От одного дома до другого ровно двести шагов – можно даже и не считать, не ошибешься.

Вдоль улочек были высажены тополя, пух которых летом летал над городком, как снег. Детвора поджигала спичками пух на тротуаре, на лавочках в палисадниках сидели старушки, кошки. На подоконниках стояли аквариумы с рыбками и клетки с волнистыми попугайчиками. Население, в оные времена поголовно занятое на единственном имевшемся в городке оборонном предприятии, ныне почти в полном составе ездило на автобусах и маршрутках на заработки в Москву.

Окрестности Щеголева и особенно берега Серебряного озера были признанной и популярной зоной отдыха. По берегам тут и там в сосновых борах за высокими заборами скрывались корпуса и коттеджи загородных клубов, отелей, домов отдыха и гостиниц. Активно строились особняки и дачи – новые, похожие на дворцы и замки. Но было и немало старых дач, потому что Серебряное озеро во все времена славилось в Подмосковье так же, как и Валентиновка, Малаховка и Фирсановка.

В общем, это было славное место. Катя любила Щеголево и прежде часто в нем бывала, приезжая в гости к Марьяне и ее мужу Максиму – на их свадьбе шесть лет назад она даже была свидетелем со стороны невесты. Браку предшествовал страстный роман, всеми подробностями которого влюбленная по уши Марьяна делилась с Катей. Помнится, Катя даже завидовала втихомолку: вот как бурно и пылко может ухаживать за лейтенантом милиции (Марьяна только-только тогда еще пришла на работу в Щеголевский ОВД после окончания института) капитан милиции Максим Киселев, тогда начальник местной ГАИ.

Разве можно представить начальника ГАИ, поющего серенаду под окнами любимой? В Москве такого, пожалуй, сочтут сумасшедшим или пьяным вдугаря и втихомолку уволят – от греха подальше. А в Щеголеве – совсем иная аура. Раз влюбился – пой до хрипоты, бренчи на гитаре, забыв и про должность, и про погоны. И никто слова тебе не скажет, не крутанет у виска пальцем – мол, ку-ку, совсем того. Старушки головками покачают только, как одуванчики божьи, вздохнут – эх, молодость-девственность, простота!

Максим действительно простаивал ночи напролет под окнами Марьяны (даже под проливным дождем, даже в зимнюю пургу) – это было Кате доподлинно известно. Дважды имел крупные объяснения из-за нее с коллегой из местного УБОПа – тот тоже закидывал было удочки, но в конце концов отступился. Кишка была тонка так ухаживать и добиваться. А Максим ухаживал как бешеный – играл для Марьяны на гитаре, пел, на спор прыгал в ледяную воду Серебряного озера в марте, выиграл ради нее соревнования на первенство ГУВД по рукопашному бою и совершал еще немало разных безумств и глупостей, о которых Марьяна тогда рассказывала Кате с напускным безразличием и тайным восторгом. Уже после свадьбы, беременная на третьем месяце, она тайно призналась Кате, что все эти безумства со стороны бесшабашного начальника ГАИ в принципе были и не нужны – она ведь полюбила его сразу, как только увидела впервые за столом в служебном кабинете. С ее стороны это была любовь с первого взгляда и на всю жизнь.

У Марьяны с Максимом родилась дочка Верочка, а потом прошло шесть лет и…

Когда Марьяна сухо сообщила по телефону: «А мы развелись – вчера был суд», Катя буквально лишилась дара речи.

Это было сразу после Нового года. Такой вот подарочек-сюрпризик. А сейчас на дворе уже был май. Май-чародей…

Между прочим, к сведению любопытных туристов-краеведов: Щеголевский ОВД полвека назад тоже строили пленные немцы. Готический стиль, однако, на этот раз не приветствовался – восторжествовал сталинский ампир. Фасад ОВД украшали две нелепые колонны с лепниной, окна оберегали крепкие решетки, стены всегда красились в нейтральный терракотовый цвет, парковка для служебного транспорта старательно убиралась и подметалась так называемыми «суточниками». К главному зданию, где сидел начальник ОВД, его многочисленные замы, кадры и уголовный розыск, примыкали флигельки, где располагался гараж, экспертный отдел и где, теснясь в маленьких подслеповатых кабинетах, гнездились непритязательные к бытовым лишениям дознаватели и следователи.

Чтобы попасть на территорию ОВД, огороженную бетонным забором, надо было пройти через дежурную часть.

– Вы к кому, гражданочка? По какому такому вопросу? – остановил Катю грузный пожилой дядька – дежурный.

Катя предъявила свое удостоверение.

– Я к старшему следователю Киселевой Марианне Ивановне.

– Проводи товарища капитана из пресс-службы, – приказал дежурный молоденькому помощнику. – А вы что же это, про старшего следователя Киселеву в газете писать будете?

– Очень даже возможно, – уклончиво ответила Катя.

– А в какой такой газете?

– В «Щите и мече», например.

– Это что же у вас, приказ такой от начальника – в газете писать? – не унимался дежурный.

– Приказ, – ответила Катя. Есть такая категория дядек-дежурных из старослужащих, которые не видят смысла жизни без этого слова.

– А, ну-ну, тогда удачи вам, – усмехнулся дежурный в прокуренные усы. – Миша, голубчик, сопроводи товарища капитана.

Помощник Миша довел Катю лишь до середины внутреннего двора – передал с рук на руки кругленькому, бритому под ноль сверстнику из отдела дознания.

– Откуда такая птица? – донеслись до Кати их переговоры шепотком.

– Да из главка вроде.

– К кому?

– Да не поверишь – к мегере нашей. Вот умора! Ну, сейчас она ее встретит, сейчас угостит.

Кругленький и бритый довел Катю тоже не до самого кабинета:

– Сюда, в этот вот флигель. Вон шестая дверь в конце.

– А что, у вас ремонт, что ли? – спросила Катя. – Следователи ведь, кажется, раньше вон там, вместе с экспертами сидели?

– А там ремонт второй год, – вздохнул дознаватель. – То крыша текла – чинили, то полы перестилали, то стены шпаклевали. Потом потолки белили. Потом Интернет тянули, связь, теперь не знаю, что и делают.

– Совершенства, наверное, добиваются.

– Угу, наверное. Трехнешься с этим ремонтом. Вон туда вам, стучите громче. Не бойтесь.

Катя постучала в дверь шестого кабинета. Открыла.

– Выйдите. Не видите, я занята!

Голос Марьяны Катя сначала даже и не узнала. Резкий, огрубевший от сигаретного дыма, раздраженный до крайности. Марьяна сидела за столом, заваленным бумагами. Что-то, низко наклонившись, писала. На плечи наброшен милицейский китель – в кабинете было прохладно. Напротив нее за столом сидел молодой парень – тоже бритый, как и провожатый-дознаватель, однако не совсем налысо. На его макушке фантазией парикмахера был оставлен островок густых темных волос, слепленных при помощи геля-фиксатора в причудливый «ирокез» дыборком.

– Я сказала, закройте дверь! – повысила голос Марьяна, оторвалась от своей писанины, увидела Катю в дверях и…

– Ты? Приехала? Катька, Катюшка! Проходи, я сейчас. – Марьяна встала, взяла телефонную трубку: – ИВС? Мамонтова заберите, я позже с ним продолжу.

Буквально через секунду в кабинет заглянул, как-то слишком робко для конвоира, милиционер, вывел обладателя хитрого «ирокеза».

– Я советую вам, Мамонтов, подумать над своим положением, – ледяным тоном выдала Марьяна ему в качестве напутствия. – Все, что вы тут мне несли, – это бред и вранье, которое я даже не собираюсь заносить в протокол. Я очень советую вам сказать правду.

– А я лгуном сроду не был, – мрачно, чрезвычайно даже мрачно и нелюбезно парировал Мамонтов.

Мягко закрылась за ним и его конвоиром дверь.

– Катюша, ты молодчага! Хоть одно нормальное человеческое лицо в этом зоопарке! Садись, ты что стоишь? Садись, отдыхай. Сейчас проветрим после этого гоблина, воздух свежий впустим. – Марьяна скинула в мгновение ока туфли, легко и проворно вскарабкалась на стол, заваленный бумагами. Потянулась к фрамуге окна, причем наступила на исписанные протоколы.

– Осторожно, помнешь, – улыбнулась Катя.

Стоя на столе, Марьяна пнула ногой кипу протоколов, неподшитых экспертных заключений, копий отдельных поручений, характеристик.

– Вот, вот и вот! – Дернула за веревку – фрамуга с грохотом отвалилась вниз, впуская в кабинет прохладный майский ветерок. – Молодец, что приехала. И правильно, что без звонка. Позвонила бы вчера – я бы сказала: не надо, не приезжай.

– Вот так раз. Не хочешь меня видеть?

– С ума сошла? Конечно, хочу. Сто раз звонить тебе собиралась. Возьму трубку, даже номер до половины наберу и брошу.

– Почему? – Катя вглядывалась в лицо Марьяны. – Ну, почему?

– Потому. – Марьяна спрыгнула на пол. – Мамочки, колготки зацепила. Гадство какое, новые, сегодня только надела. Потому что знаю наперед все, что ты будешь мне говорить. Все, все, все знаю.

– А вот и не знаешь. – Катя уселась на стул. – Но это потом, позже. Мне тоже надо с духом собраться. А пока… Я ведь к тебе приехала по поводу случая в «Парусе». Что-то там совсем непонятное с этим потерпевшим Авдюковым.

– А что там непонятного? – Марьяна пожала плечами. – Сдох и сдох мужик. И черт с ним, и никто не заплачет. Одним самцом меньше, одним больше.

Катя внимательно посмотрела на подругу. В Марьяне, которую она знала так давно и так близко, что-то разительно изменилось. И дело было не во внешности, хотя Марьяна кардинально изменила прическу – зачем-то отрезала свои густые длинные волосы, которые, помнится, так любил распускать ее муж Максим, сделала в местном салоне красоты модную «креативную» стрижку, открыв шею и уши. Перемены были в другом – в манере разговаривать, двигаться, реагировать на вопросы. Даже улыбка у нее стала какой-то иной – немного вымученной и чуть-чуть злой.

– Мне показалось, что это не рядовое происшествие и что из этого можно будет сделать неплохой материал. Интересный читателям, – скромно пояснила Катя. – Но знаю я крайне мало. В сводке было написано, что этот Авдюков умер по дороге в больницу прямо в «Скорой». А как получилось, что это дело попало к тебе?

– Я просто дежурила сутки. В полшестого утра меня из дома подняли – телефонограмма из больницы поступила. Дежурный, недолго думая, решил, что налицо тяжкое причинение вреда здоровью со смертельным исходом, то есть наша прямая подследственность. Хотя тогда еще толком ничего было не ясно.

– А в телефонограмме из больницы указывалась причина смерти?

– Там было написано – «подозрение на отравление». – Марьяна достала сигареты из ящика стола, протянула Кате, та покачала головой: «Нетушки, мерси». – К тому же, когда утром мы приехали в «Парус» с экспертом, обнаружилась некая подозрительная бутылочка.

– Неужели фальшивая водка? – разочарованно спросила Катя. – Отравился подделкой?

– Катенька, дорогая, ты видела «Парус»? – спросила Марьяна.

– Конечно, видела, мы с тобой видели, когда по озеру нас Макс, твой муж… катал. Тогда, давно еще, – Катя отчего-то смутилась. Ой, не надо было про мужа. Бог с ним совсем, с мужем этим. Это называется соль на рану сыпать. – Место шикарное.

– Потерпевший Авдюков снимал в «Парусе» двухкомнатный люкс. В праздничные дни люкс стоит около пятисот долларов за сутки. Мужики, которые позволяют себе по полкуска за ночь кинуть вот так за здорово живешь, паленую дрянь не пьют.

– А что они пьют? – усмехнулась Катя. – Амброзию, что ли? Нектар?

– Дрянь пьют, только очень, очень дорогую. Иначе престижа нет и кайфа не словишь.

– А где та бутылка, что вы при осмотре обнаружили?

– Я ее как вещдок на химическую экспертизу отправила. По настоянию патологоанатома там и гистологию будут проводить. Хотя и без экспертизы можно сказать, что…

– Что? – спросила Катя.

Марьяна вздохнула, тряхнула волосами – эх, подружка, о чем мы толкуем? Что, у нас нет нормальных тем для разговора, что ли?

– И все-таки хорошо, что я приехала, – заметила Катя после паузы: – Давно бы мне надо сюда – не знала я, что тут все так запущено.

– Ничего не запущено, – Марьяна затянулась. Курила она, как индеец, – невозмутимо и живописно. – Все как раз понемногу расчищается. Приходит в норму.

– Он хоть с дочкой-то встречается? С Верочкой?

– Кто?

– Твой бывший муж. Максим.

– Нет.

– Что, ни разу? За полгода?

– Ни разу. У нее день рождения был, так и то не приехал. Водителя своего прислал с игрушкой. Куклу Барби ей подарил и азбуку говорящую на батарейках.

– А у него что, теперь и водитель свой есть?

– А как же? Есть. Начальнику управления по чину полагается.

Катя скривила губы – ах, начальнику, ага. Удивительное дело, некоторые мужчины прямо рождаются начальниками. Словно некто неизвестный, но очень плодовитый откладывает такие личинки-яички, из которых вылупляются одинаковые номенклатурные куколки среднего и старшего начальствующего состава. Макс Киселев вылупился из личинки начальником ГИБДД Щеголевского отдела внутренних дел. В то время, правда, у него еще не было персонального водителя. Он колесил по району за рулем раздолбанных милицейских «Жигулей» с мигалкой. И вскоре родной район со всеми его красотами показался ему тесен и мал – Киселев ушел на два года на высшие квалификационные курсы в Академию МВД. После успешного окончания его сразу двинули на повышение, но уже не в автоинспекцию, а в новую, недавно организованную Федеральную службу по контролю за оборотом наркотиков. И там он быстро занял место начальника управления.

Однако не Марьяне выпал жребий радоваться его молниеносному карьерному росту. После шести лет совершенно счастливого на первый взгляд, дружного брака Киселев неожиданно для всех ушел от Марьяны к другой. Она была студенткой пятого курса Финансового института, в свободное от лекций время снималась в рекламе шампуней, а ее отец, по слухам, владел в Подмосковье фабрикой, производящей эти самые шампуни.

– А с квартирой у вас как вопрос решился? – спросила Катя. – Квартиру же вам вместе тогда дали.

– Квартира до сих пор служебной считается, отделовской. Он, – произнося это слово, Марьяна еще сильнее затянулась сигаретой, – мне ее вроде бы великодушно оставил. Точнее, разделить не мог, потому и оставил. Чтобы квартира стала моей, приватизированной, мне надо здесь, в следствии, отпахать еще три года. Уйти куда-то, даже, например, в главк, я не могу. Сейчас живем с Верочкой на одну мою бедную-несчастную зарплату. Хорошо еще родители, мой отец что-то подбрасывает – девчушке моей на фрукты, на игрушки, а то бы… Да, я забыла – он, конечно, как истый джентльмен, не забывает об алиментах. Отстегивает. Но я его денег не беру. Каждый раз отсылаю ему назад переводом.

– И он их принимает? – с любопытством спросила Катя.

– Нет. Он мне их переводом же возвращает. Так вот и общаемся.

– Может быть, тебе стоит ему позвонить, объясниться?

– Мне? Ему звонить? – Марьяна побледнела. – Да ты что?

– Ну, все-таки вы столько были вместе. И… и ведь вы так сильно любили друг друга. Без обмана. Я же видела. Он так тебя добивался, и ты тоже…

– Что я? Хочешь сказать – я дурой была, идиоткой, самкой безмозглой?

– Ты, пожалуйста, на меня не кричи.

– Я не на тебя кричу, я на себя кричу. За то, что тряпкой была все эти наши шесть совместных лет. Безвольной тряпкой. Поцелует меня, обнимет – и готово дело, растаяла, все простить готова. Среди ночи домой является, говорит, на работе задержался – а я ничего, я верю! Хотя какая, к черту, работа? Мы же в одном отделе служили, я про все авралы, про все ЧП знала. А тут и аврала нет, а он где-то до двух часов кантуется. И в выходные тоже – раз и слиняет. Опять вроде бы на работу. Операция «Трасса» у него, видите ли, в самом разгаре. А я с Веркой в зоопарк тащусь белых медведей смотреть… И все верю, все верю ему. А когда в Москве в академии учился, вообще… Ты думаешь, я его виню? Я себя виню в сто раз больше. Ведь я видела, когда он за мной бегал, – бабник он, бабник страшный, но… Все думала – я такая неотразимая, необыкновенная, уж я-то удержу его, привяжу к себе. Смогу, раз смогла так увлечь. А он… он просто охотник по натуре. Охотник на баб. И подлый предатель, – Марьяна смяла сигарету в пепельнице. – И предательства я ему никогда не прощу. Ты знаешь, он после академии полгода в Чечне был. Сам вызвался, добровольно.

– В Чечне? Ну, он трусом никогда не слыл.

– Трусость для будущей генеральской карьеры губительна – отсюда и вывод соответствующий. Он когда туда отправлялся, я его к поезду провожать пошла. И эта туда явилась, пассия его, представляешь? Он только-только жить с ней начал. Там я ее впервые и увидела. И поняла, что на тот момент уже она ему жена, подруга боевая, а не я. И знаешь, что я тогда подумала?

– Марьяна, довольно, давай не будем.

– Нет, я хочу, чтобы ты знала. Я подумала: а вдруг так случится, что он не вернется. И как это будет хорошо. Как справедливо.

– Это несправедливо, Марьяна.

– Нет, справедливо. По отношению к нашему ребенку справедливо. Потому что пусть лучше моя Верка вырастет с мыслью, что ее отец погиб как герой, чем она будет знать, что он бросил ее, предал ради какой-то смазливой сучки!

– Марьяна, ты…

– Я его ненавижу, понимаешь? До дрожи, физически ненавижу. Я их всех ненавижу. Они все одним миром мазаны. Думаешь, твой Вадька другой?

– Он… Он другой, – сказала Катя.

– Ха! Свежо предание. Где он сейчас, ну где?

– В отпуск уехал.

– Вот так-то. В отпуск, без тебя.

– Да они с Серегой Мещерским в горы отправились на Иссык-Куль с группой. Экстремальный туризм.

– Это он тебе так говорит.

– Ну уж нет, я сама знаю.

– Ладно, – усмехнулась Марьяна. – Спи, пока спится, смотри сны розовые. Я это так, к слову. За другими примерами тоже недалеко ходить. Вот ты про этого хмыря спрашиваешь.

– Про какого хмыря? – насторожилась Катя.

– Да про Авдюкова – потерпевшего. Думаешь, он там, в двухместном люксе, один был? А ведь у него жена, дочь взрослая.

Марьяна достала из ящика стола тоненькую папку уголовного дела с еще не подшитыми документами.

– На, читай, вникай.

Катя просмотрела бумаги – постановление о возбуждении уголовного дела, протокол осмотра места происшествия, объяснение некой гражданки Мизиной, горничной отеля «Парус», список сотрудников дежурной смены второго корпуса, постановление о назначении химической экспертизы. Взгляд Кати наткнулся на описание предмета, отправляемого на экспертизу: «бутылка 0,5 литра из-под минеральной воды «Серебряный ключ» с остатками неустановленной жидкости с резким запахом».

– Что же все-таки произошло в ту ночь в «Парусе»? – спросила она, стараясь поставить точку в той, прежней, такой болезненной для Марьяны теме. – Отчего умер этот Авдюков? Расскажи мне все по порядку, что ты сама там видела.

– Я дежурила сутки. После праздников, как всегда, – сумасшедший дом, ты же знаешь, – Марьяна брезгливо поморщилась. – Разбираться надо было со всем этим зверинцем, с теми, кого за выходные задержали. Я из ИВС до вечера не выходила, потом то в прокуратуру, то к судье на всех парах за санкцией на арест. Домой меня во втором часу ночи на дежурной машине отвезли. А в полшестого уже подняли. Из-за телефонограммы. Патологоанатом приехал – его наш дежурный тоже поднял по тревоге. Посовещались мы с ним – он у нас дедуля-пенсионер, сорок лет стажа, собаку съел в таких делах. Отправился сразу в морг, тело осматривать. Ну а я с оперативниками поехала в «Парус».

Встретил нас начальник тамошней охраны – его из дома вызвали. Сначала непонимание полное разыгрывал: мол, в чем дело, мы ничего не знаем, ничего криминального, просто клиенту плохо стало – эпилептический припадок. Тут мое начальство дражайшее примчалось – дежурный всех под ружье поставил. Потерпевший оказался человеком в области не последним – отсюда и переполох. Пропустили нас на территорию «Паруса». Повели в главный корпус, в двести второй номер, который снимал Авдюков. И знаешь, – Марьяна прищурилась, – я, когда там по коридору шла, уже чувствовала – что-то не так, нечисто. Напуганные какие-то все до смерти.

На этаже в ту ночь было занято всего три номера – клиенты уже разъехаться успели. А эти, которые остались, они не спали – в такую рань и не спали, понимаешь? Дамочка ко мне там пожилая подошла, оказалось, что это жена Оловянского – артиста, ну наверняка помнишь его – сколько фильмов было с ним старых. Сам-то он парализованный, в инвалидном кресле, а жена – такая разговорчивая старушка. «Вы не представляете себе, – сказала она мне, – что мы тут пережили, как мы все испугались. Эти жуткие крики, словно из ада. У меня кровь в жилах застыла, когда я услышала, как он кричит». Горничная Мизина, дежурившая в ту ночь по этажу, тоже словно не в себе была от испуга, тряслась, как овца. В общем, налицо у всех полный шок от происшедшего.

– А в номере что было? – спросила Катя.

– В номере был хаос полнейший. Оно и понятно – врачи, «Скорая». Они ему первую помощь на месте пытались оказать, потом на носилки погрузили. Когда мы с экспертом туда вошли – свет горел, постель была скомкана, одежда разбросана тут и там. В ванной на полу мокрые полотенца – видимо, там принимали душ перед сном. В шкафу только мужские вещи – этот Авдюков приехал отдыхать на два дня с полным багажом. В гостиной на журнальном столе валялся его бумажник, визитки, ключи от машины. Деньги целы – весьма крупная сумма была в бумажнике. И часы его были целы – золотые, швейцарские. Он, видно, как их снял перед сном и на столик положил, так они там и лежали. В гостиной на ковре были следы рвоты. Потом горничная Мизина показала, что нашла Авдюкова лежащим именно на полу. Видимо, он встал с кровати и пытался добраться до двери, позвать на помощь, но не успел. Упал.

– А дверь номера, значит, была открыта? – удивленно спросила Катя.

– Выходит, что открыта.

– Обычно в гостиницах клиенты на ночь дверь номера запирают на ключ. Тем более когда на столе оставлены золотые часы и бумажник с деньгами.

– Там было и еще кое-что странное, – усмехнулась Марьяна. – Не только эта не запертая на ключ дверь. Мы проверили по базе данных отеля – Авдюков заказал номер на себя и на некую гражданку Олейникову. Как позже выяснилось – это не кто иная, как его личная секретарша. С этой Олейниковой они и проводили в «Парусе» время. А на момент того, как горничная обнаружила Авдюкова на полу умирающим, этой самой Олейниковой Юлии в двести втором номере не оказалось. Там не было и ее вещей – по крайней мере, я ни одной женской вещи там не обнаружила.

– А куда же она делась, эта секретарша? – удивленно спросила Катя.

– Это было первое, что мы и пытались выяснить в то утро. Мы допросили охрану на въезде: машину Олейниковой – у нее серебристая «десятка» – видели выезжающей с территории «Паруса» примерно около часа ночи.

– Вы ее отыскали? Допросили?

– Пока нет.

– Почему?

– Потому что для допроса мне необходимо дождаться точных данных химической экспертизы, – ответила Марьяна, – а она будет готова лишь сегодня после обеда.

– Ты там что-то нашла, в номере, да? Что-то необычное? – спросила Катя. – Эта бутылка – что в ней такое было? Яд?

– Что было, что было… Я бы ее, наверное, не на-шла, если бы под кровать не заглянула. Бутылка случайно или не случайно закатилась глубоко к стене. С виду – самая обычная пластиковая бутылка с этикеткой. На самом дне – остаток в несколько капель прозрачной жидкости. И резкий запах, который просто нельзя не узнать.

– Бутылка была открыта? А пробку от нее ты на-шла?

– Пробка лежала на тумбочке рядом с кроватью. Там такой мельхиоровый подносик стоял, початая бутылка шампанского, бутылка коньяка, пустой фужер – в нем пробка и лежала. А бутылка из-под минеральной воды «Серебряный ключ» валялась под кроватью. И знаешь, чем из нее разило?

– Чем? – тихо спросила Катя.

– Уксусной кислотой, – ответила Марьяна. – Я, конечно, не эксперт, но это, без всякого сомнения, была точно она. Кислота.

– Отпечатки пальцев на бутылке были?

– Конечно, были. Причем свежие.

– Чьи?

– Потерпевшего Авдюкова.

Катя посмотрела на Марьяну.

Тут в кабинете резко и настойчиво зазвонил телефон – красный, внутренней связи.

– Да, я слушаю. Да, я помню, когда истекает срок задержания. – Марьяна разговаривала с кем-то крикливым и раздраженным голосом. – Я буду добиваться содержания под стражей до суда. Да, я уже созвонилась с судьей. Извините, но о своих прямых обязанностях я никогда не забываю, это не в моих правилах. Начальник разоряется, – пояснила она Кате гораздо более мирным тоном. – Это по делу этого Мамонтова, которого ты видела. У него в десять вечера срок задержания истекает.

Кате после всего услышанного было не до какого-то там чудака с «ирокезом» на башке. Поэтому она спросила чисто машинально, целиком поглощенная мыслями о зловещей бутылке:

– А что он такого натворил?

– Человека чуть не замочил, вот что. Злостное хулиганство, покушение на убийство и в результате огнестрельное ранение. Сукин сын, еще врет, изворачивается. – Глаза Марьяны презрительно сверкнули. – Дантеса из себя разыгрывает. Ты извини – мне надо с его допросом закончить. Посиди здесь, пока я с ним разберусь, ладно? Потом пообедаем у меня, а там и результаты экспертизы будут готовы. От них и будем отталкиваться. Решать, что делать дальше.