Текст книги "Девять месяцев, или «Комедия женских положений»"

Автор книги: Татьяна Соломатина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

«Если вы хотите высоко подняться, пользуйтесь собственными ногами! Не позволяйте нестисебя, не садитесь на чужие плечи и головы!»

Хотя Романец не питался трюфельной пылью от ницшеанского Заратустры, но он не только не нёс Софью Заруцкую, а ещё и постоянно пинал в качестве бонуса и ускорения процесса сверхочеловечивания. За что, как ни крути, честь ему и хвала по итогам.

Потому что долго ли, коротко ли, но гораздо быстрее, чем в среднем по популяции молодых врачей, – а сделал он её старшим ординатором. Ибо сил никаких уже не было от бесконечного разгильдяйства и беспросветной халатности по отношению к бумажным обязанностям, имеющимся у каждого уважающего себя врача этого самого конкретного отделения этого самого конкретного лечебного учреждения. (И, как подсказывает автору житейский опыт и пусть малое, но всё-таки знание человеческой натуры – не только этого.) Софья же Константиновна и так уже давненько помогала с бумажной и административной работой заведующему. Да и по лечебной части хорошо соображала, и руки, растущие из нужного места, должным образом были поставлены.

Заведующий отделением обсервации потихоньку уже подбредал к глубоко пенсионному возрасту, и главврач намекал, что пора. Не потому, что хотел сплавить толкового заведующего на пенсию, а потому что ему самому намекали – из министерства – пора! Пора и честь знать, да и место освобождать. Потому что подросло племя младое, незнакомое. Незнакомое с акушерством и гинекологией, понятия не имеющее о тонкостях виртуозной оперативной техники и близко не знающее не то что подводных камней администрирования, но даже и поверхностных его течений. А знающее что? Привилегии, якобы даваемые властью. Пусть даже и такой малой, как заведование отделением. Погоны – они же не только звёздами красивы, но и ответственностью чреваты. И чем больше у тебя звёзд, тем больше тебя е...

«Ёлки-палки! – думал главный врач. – Что же делать?! Как я скажу Петру Валентиновичу, что его уже того... Заочно списали на берег. А я теперь должен всё это ему объявить и под торжественный марш, исполняемый акушерками на корнцангах, вручить ему какой-нибудь крупный сувенир, типа зеркала Куско, отлитого из бронзы в масштабе пять к одному, и пожелать приятного огородничества. Ему – Петьке! С ним этот родильный дом вместе начинали. Мама дорогая, что же делать?!»

Но мама дорогая главного врача уже давно почила в бозе и ничего не могла подсказать своему немолодому уже сыну. А не выполнить министерское пожелание (читай: «приказ») он не мог, потому как и сам был уже откровенно немолод даже для главного врача. Самого могут попереть за неподчинение негласным распоряжениям. Потому он призвал к себе Павла Петровича Романца, дал ему строгим голосом соответствующие указания «на предмет» и укатил в отпуск. «Кошка бросила котят, пусть это самое как хотят!» – сказал он себе, усевшись в кресло бизнес-класса, и немедленно выпил, потому как страдал выраженной аэрофобией, а нынче ещё и осложнённой муками совести. Они и правда вместе с заведующим обсервационным отделением зачинали, вынашивали и поднимали этот родильный дом более двадцати лет назад. И заведующий в настоящий момент времени был вполне ещё бодр, трудоспособен, и ни члены, ни кора головного мозга его не испытывали ни малейших стигм должного бы уже начинаться возрастного тления.

В общем, главный врач умыл руки и чувствовал себя ни много ни мало Понтием Пилатом. Кем себя только не почувствуешь в условиях не совсем уж кристально чистой совести по отношению к ближнему своему с гордым именем «друг», вкупе с алкогольными парами. Главный мучился в мягком кожаном кресле с откинутой спинкой, и снились ему то римский сенат с его вечным: «И ты, Брут?!», то белорусские партизаны, коих он сдал фашистам, и прочая подобная компиляторная ерунда, штампуемая утомлённым мозгом.

Павел Петрович спал безмятежно, ему не снилось ничего, потому что он друга не предавал – он исполнял распоряжение начальства. Вызвав Петра Валентиновича к себе в кабинет, начмед сухим – обезличенным– голосом сказал ему следующее:

– Пётр Валентинович, значит, так. Министерскому выкормышу нужно твоё место. У тебя ещё месяцев девять-десять, а потом привет. Заслуженный отдых.

Пётр Валентинович посмотрел на Павла Петровича тяжёлым взглядом и попросил лист бумаги. После чего чётким быстрым летящим почерком написал заявление об увольнении в связи с уходом на пенсию по причине подходящего календарного возраста, за выслугой лет и почему-то ещё. Число поставил текущее – сего дня.

– Нет, Петь, ты не понял. Это ещё через год почти, потому что министерский ставленник прибудет именно тогда. Я тебя сейчас вызвал поговорить, чтобы ты был в курсе.

– Я в курсе, Паш. Уже в курсе. Потому и написал это заявление. Я бы его и раньше написал, но я всё ждал, что главный мне сам скажет. Не сказал. Эх, Сашка-Сашка, Александр Васильевич. Таки не Суворов. Передавай ему, Романец, мой пламенный привет. Скажи, Пётр сдался без боя. Потому что и не было никакого боя. Я действительно пенсионер. Мне действительно пора на покой. Как из дальних стран вернётся – пусть ко мне с бутылкой заедет. А ты подписывай, подписывай. Не тушуйся!

И ушёл.

Павел Петрович отложил заявление в сторонку, решив дождаться возвращения главного из отпуска. Пусть сам разбирается, где у него дружбы, а где у него трудности и лишения лечебной и административной службы.

Но Пётр Валентинович на следующий день на работу не вышел. И кабинет очистил. Доверенной санитарке всё поручил. И на следующий не вышел. И ещё через день. На четвёртый надо было уже что-то решать. Еле вызвонив главного врача на курортах и доложив ситуацию, Павел Петрович услышал лишь одну фамилию:

– Заруцкая.

Потом две буквы:

– И.О.

И короткие гудки отбоя.

А главный врач с чувством выполненного долга радостно поскакал в тёплый океанический прибой, оставив начмеда далеко-далеко на родине в и близко не таких приятных средах, как целительная морская вода.

Для тех, кто не в курсе, если остались ещё такие благостные миряне в среде, именуемой бездушными маркетологами «целевой аудиторией», поясню, что такое И.О. Вернее – кто такой. Это ни много ни мало как исполняющий обязанности. Или исполняющая обязанности. Как вам будет угодно. А это зависит не столько от вашей грамотности, сколько от того, как вы относитесь к вычурным гримасам оголтелого феминизма – вполне возможно, что среди читательниц этого романа есть такие, которых слово «читательница» оскорбляет, потому как откровенно и нагло указывает на их половую принадлежность, таковы уж особенности русского (как, впрочем, и большинства прочих поствавилонских наречий) языка. Слово же «читатель», видимо, уже давно унифицированного среднего рода, как, впрочем, множество и множество мужчин. Автор, возможно, покажется вам излишне зол (слово «автор» мужского рода, да? Значит, подобная конструкция допустима, я и раньше её употребляла и дальше буду злоупотреблять), но на самом деле это не так. Я пишу всё это совершенно спокойно, и в данный текущий момент времени, аккурат при написании этих строк, справа от меня – пузатая рюмочка отменного коньяку *****. Здесь могла бы быть их реклама, будь этот коньяк немного похуже. Впрочем, при переиздании я вполне могу вставить марку, паче чаяния производители конкретно того, каковым наполнена ёмкость справа от меня, вышлют мне ящик своей дивной, примиряющей с неидеальным миром продукции. Что я пью, когда пишу эти строки, можно узнать, связавшись с издательством, выпустившим эту книгу... Так о чём я? Ах, да. Так вот, автор вовсе не зол ни на оголтелых феминисток, борющихся за обязанности женщин, ни на усреднённых мужчин, с радостью позволяющих женщинам исполнять мужские обязанности. Потому что понимает и принимает всё многообразие видов и форм, населяющих нашу планету. Для кого-то вера в благополучный исход борьбы за самые невообразимые нелепости давно уже исполняет обязанности бога, для иных – какие бы то ни было обязанности – просто пустой звук, другое дело – права. Ну и пусть их, был бы коньяк чуть тёплым и замечательно ароматным. А в нашем повествовании И.О. означает, что Софья Константиновна волею главного врача должна будет исполнять обязанности заведующего (заведующей) обсервационного отделения данного родовспомогательного учреждения и никаких прав за исполнение этих обязанностей она не получит. Вот так, собственно. Ваше здоровье!

А начмед Павел Петрович Романец, получив телефонное распоряжение главврача, пошёл прогуляться коридорами вверенного ему лечебного учреждения, собраться с мыслями и принять решение. Точнее, попытаться уложить в себя без него принятое. Уложить с целью, как бы поэлегантнее для своей психики и поуничижительнее для этой Соньки приступить к выполнению означенного. Собираться с мыслями Павел Петрович мог только в привычной для него обстановке – порицания кого-нибудь за что-нибудь. И тут ему навстречу интерн! Без шапочки! Без маски! Без бахил! Прямо около лифта совершенно не по форме! Развелось тут!.. В незапамятные времена пара-тройка была. Чуть позже – дюжина. А сейчас этих интернов акушеров-гинекологов уже давно никто не считает! Где они работать будут? И чем, чем?! И как?!! Ничего не умеют и учиться ничему не хотят!!! Санэпидрежим не соблюдают, а санитарно-эпидемиологический режим – это Библия! Это устав! Инструкция! Это святыня, не требующая понимания, осознания и приятия! А только и только выполнения! Сказано – шапочка, маска, бахилы! Да-да, и в коридоре! Молчать и слушать! И вот ещё что – передайте Софье Константиновне, чтобы зашла ко мне. Срочно! Бегом марш!

Первоначально удовлетворённый лёгким избиением интерна-младенца начмед вернулся в кабинет. А Софья закончила манипуляцию и потопала предстать пред его начальственные очи, гадая, зачем это она понадобилась Павлу Петровичу.

Вежливо постучав и услыхав разрешительно-скрипучее «Войдите!», Соня решительно надавила на дверную ручку и вошла.

– Вызывали, Павел Петрович?

Многие, годами бок о бок работающие с не слишком благоволящим к ним начальством, знают некоторые бихевиористические особенности подобного рода сосуществования. Пока Павел Петрович выдерживает «мхатовскую» паузу и смотрит на Софью Константиновну, как на... ну, вы знаете, как на что... вклинимся с короткой инструкцией и щедро поделимся нашими сакральными знаниями с миром настоящих, начинающих и будущих подобных подчинённых. Итак, инструкция.

КАК МИРНО И ЭФФЕКТИВНО СОСУЩЕСТВОВАТЬ С НЕТОЛЕРАНТНЫМ К ВАМ НАЧАЛЬСТВОМ

1. Всегда будьте вежливы. Пример: даже если вчера вечером вы написали заявление об уходе, сегодня утром скажите начальству (не заискивающе, но и не заносчиво – спокойным (в меру бодрым, в меру умиротворённым) тоном, ровно так, как вы здороваетесь с дворником, если он, конечно, есть в вашем дворе): «Здравствуйте!» Потому что вы действительно желаете здоровья всему живому, и ещё потому, что мама с папой вас хорошо воспитали.

2. Всегда следуйте должностной инструкции в том, что касается формы работы. Вовремя выполняйте должное. Если ваша работа предполагает офисный дресс-код, не стоит являться на службу в короткой майке без лифчика и в трусах, именуемых в каталоге последней коллекции прет-а-порте шортами. Если вы сотрудник ЛПУ (лечебно-профилактического учреждения), то ваш халат должен быть белым и чистым, вне зависимости от того, кто у власти – самодур или Великий Мудрый Администратор. Тапки – моющимися, нос – без признаков заложенности, а глаза – без следов конъюктивита (вне той же зависимости).

3. Если вас (гениального и ответственного) вызывают к вышестоящему начальству с вашим начальством непосредственным – соблюдайте субординацию. Молчите, пока вам не дадут слова. Не рекомендуется также невербальное выражение своего отношения как к начальству, так и к ситуации, на предмет который вы оба вызваны «на ковёр». У вашего «гада-начальника» куда больше опыта, и это именно тот (нередкий) случай, когда вы можете ему довериться. Подставив вас, он подставит себя. И он это понимает, так как начальник здесь он, а не вы. В противном случае расстановка сил была бы иной. Так что волей-неволей именно он сейчас будет вас отстаивать, даже если на самом деле хочет нанести вам тяжкие телесные или хотя бы покрыть матом. Потому потренируйтесь перед зеркалом (или на маме, папе, тёще, свекрови) в приобретении навыка нейтрального выражения лица.

4. Не лебезите никогда, но и не хамите. Даже если ваше непосредственное начальство вдруг пришло в игривое состояние духа и, сидя или стоя в непосредственной близи от вас, шутит или сплетничает – не хохочите, как в детстве при виде клоуна, и не сообщайте ему таинственным шёпотом все известные вам (или выдуманные вами) сведения о предмете сплетни. Помните – на месте того, над кем сейчас насмехаются или о ком сплетничают, завтра (или даже уже сегодня) будете вы. Изобразите бурную бизнес-деятельность: уткнитесь в бумаги, в монитор, схватитесь за телефонную трубку и симулируйте важный разговор. В крайнем случае – сохраняйте дебильную полуулыбку отрешённого от всего мирского Будды.

5. Если волею судеб вы оказались с непосредственным начальством за одним праздничным столом (увы, такое частенько случается, и не всегда представляется возможность этого избежать) – сядьте как можно дальше и не напивайтесь. За вами наблюдают!

6. Если напивается начальство – наблюдайте! Но не спешите поделиться своими наблюдениями с окружающими. Начальство протрезвеет – и с ним поделятся вашими наблюдениями.

7. И, наконец, самое главное: победителей не судят, так что просто хорошо делайте свою работу. По сути. Не забывая о форме.

8. Совершенномудрый ставит себя позади других, благодаря чему он оказывается впереди. Он пренебрегает своей жизнью, и тем самым его жизнь сохраняется. Не происходит ли это оттого, что он пренебрегает личными интересами? Напротив, он действует согласно своим личным интересам.Это высказывание Лао-Цзы здесь не ради осуществления идей Алексея Максимовича Горького и Герберта Уэллса (ещё одних великих утопистов-психопатов): обучить всё человечество всему в условиях равномерного распределения колбасы на душу населения планеты, а только и только по делу. Перечитайте курсив, отложив бутерброд, вдумчиво, несколько раз – и вы поймёте, что великий китайский мыслитель тоже просто писал инструкцию, остающуюся актуальной по сей день.

Поскольку Софья Константиновна почти всегда (день знакомства с начмедом не в счёт) следовала этим нехитрым пунктам (по крайней мере, очень старалась), то и в лицо заместителя главного врача по лечебной работе она смотрела без страха, без иронии, без любопытства, а как Штирлиц на Мюллера (или благородный муж на мир – см. пункт о нейтральном, несчитываемом, выражении лица).

– Заходите, Софья Константиновна! – милостиво разрешил начмед. – Вызывал. Присаживайтесь, – он переложил стопку важных бумаг справа налево. – Тут вот какое дело...

В этот момент зазвонил телефон, и Софья Константиновна всё с таким же выражением лица прослушала крики Павла Петровича на заведующую женской консультацией, входящей в состав родильного объединения.

– Никто работать не хочет! – швырнув трубку на место, громко пожаловался начмед Соне. Последняя вместо ответа добавила к вышеописанному выражению лица полуулыбку из пункта 4 вышеприведённой инструкции.

– Ну и вот, значит, Софья Константиновна... – Соня продемонстрировала обращение в слух и внимание, но без ёрнических перегибов.

– Да, – утвердительно кивнул начмед книжному шкафу. – Да! – акцентировал он в окно. – Значит, так, Софья Константиновна!

Софья успела перелопатить весь предыдущий месяц на предмет осложнений, дефектуры и прочих лечебно-профилактических перипетий, а также возможные административные нарушения, кои она могла совершить на посту старшего ординатора с положенными ему по штатному расписанию двумя ночными дежурствами в месяц. Нет. Ничего. Ничего такого, что осталось бы безнаказанным, а дважды за одно и то же не осуждают нигде, кроме как в народной молве. Там это дело без ограничений процветает во все и на все времена...

– Вот, значит. Пишите! – Романец многозначительно пододвинул к Софье листок формата А4.

«Увольняет? За что?!!» – испуганно пронеслось у Сони где-то в районе фронтальной пазухи. Даже самые дрессированные из нас испытывают порой приступы немотивированного ужаса. И чем безгрешнее мы, тем непонятнее, а значит – первобытнее, необъяснимее – подобного рода страх. Хотя всё тот же благородный муж не печалится и не испытывает страх. Если, взглянув на свои поступки, видишь, что стыдиться нечего, то отчего же ещё можно печалиться и испытывать страх?Но поскольку Софья Константиновна не была Конфуцием (а может быть, потому что была не благородным мужем, а молодой женой), то некоторые опасения её всё же терзали.

– Пишите! – сказал Романец. – Главному врачу родильного дома от старшего ординатора... С фамилиями и порядковыми номерами, разумеется. Как писать «шапки», вы, слава богу, знаете. Что я вам тут, диктанты подвизался начитывать?! – Павел Петрович нервически хлопнул пухлой ручкой по столу.

Соня мужественно настрочила «шапку» и даже без лишних понуканий вывела посередине белого листа фатальное слово «заявление».

– В конце «шапки» ставится точка. А «Заявление» пишется с заглавной! – начмед выхватил листик у старшего ординатора из-под рук, скомкал и бросил в корзину для бумаг, стоящую у него под столом. – Пишите заново!

Соня исполнила. Молча и беспрекословно (см. Конфуция). Нет уж, чтобы там ни было и какие бы неприятности ни ожидали её после зловещего каллиграфически выведенного слова «Заявление», она не обрадует узурпатора расспросами и виду не подаст, насколько ей сейчас тревожно. Если что – пусть ещё докажет! Уволить человека – это вам не фу-фу! По собственному желанию? Никогда! А должностных нарушений, равно как и нарушений распорядка, за ней не числится. Так что ещё повоюем, чтобы вы такую статью, гражданин Романец, разыскали, по которой старшего ординатора Заруцкую уволить можно! Дуля вам с постным маком, Пал Петрович!

– Написали? Отлично!

Романец встал, заложил ручки за спину и стал смотреть в окно.

Ох, как же ему хотелось завопить этой высокомерной гордячке: «Что молчишь как рыба, а?! Страшно? Что вопросов не задаёшь?! Я, конечно, знаю, что ты меня презираешь и ни в грош не ставишь, а зря! Я ещё ого-го! Во всех смыслах, тля малолетняя!» Но он всё-таки был сейчас заместителем главного врача по лечебной работе. Хотя разбить у этой Соньки на голове горшок с фикусом было бы неплохо. Ох, неплохо! Её бы госпитализировали в нейрохирургию. В коме, скажем. А он бы носил ей фрукты и целовал бы пальчики, ах, как она ему нравилась, эта паскудная девка... С первого дня её интернатуры! Зачем ей в коме фрукты? Очень умно для начмеда. Что, начмед вам не человек, да? Не мужчина? Не заслуживает, не достоин, не-не-не? Много вы понимаете, дряни! Ну а без её комы он скорее помрёт, чем будет целовать ей пальчики. Но если треснуть её фикусом по голове до комы, то, пожалуй, посадят. Так что... Да. Во всём виноваты главный врач и не вовремя психанувший пенсионер Пётр, мать его, Валентинович. И, конечно же, неведомый министерский мажор! А отдуваться за всех перед этой молодой, красивой, недоступной, чужой, увы, девкой – ему. Павлу Петровичу. А ведь он намекал ей, что будь она поласковее... Так она лупила на него свои глазищи и немедленно отходила в сторонку. На любом дне рождения, на праздновании юбилея родильного дома, на-на-на! Тварь! Ещё и по морде публично отвесила, когда намёк стал чересчур... тяжеловесным. Так! Он тут начмед, а не гормонально-неустойчивый юноша. Взять себя в руки! Принять Метафизического Пустырника!

В своеобразном чувстве юмора Романцу было не отказать. И за его толстой кожей и поросячьими глазками, где-то там – глубоко-глубоко, в самых недрах, например, турецкого седла, под гипофизом, гнездились и самоирония, и самокритика, и умение анализировать, и шутить, и выдумывать. Иначе бы за что его любили женщины, и не только пациентки, и не только за стройматериалы? Иногда он даже улыбался и становился мимолётно мил и моментально обаятелен. В общем, нет ни единой твари, совсем уж напрочь обделённой боженькой. Вот и Романец был не лишён... Но он с собой боролся, и он себя побеждал! Потому, немного пофантазировав на тему Софьиной комы, из которой он вполне бы мог её пробудить поцелуем, пусть не прекрасного, но вполне себе принца, посердившись и похихикавши про себя вдоволь, он состроил серьёзную мину и наконец повернулся к окну задом, а к столу передом.

– Что молчите?! – рявкнул начмед на Софью Константиновну.

– Я написала.

– Пишите дальше. «Прошу перевести меня с должности старшего ординатора обсервационного отделения на должность исполняющего обязанности заведующего обсервационным отделением». Дата. Подпись.

– Павел Петрович, я не хочу исполнять обязанности заведующего отделением, – сказала Софья Константиновна, отложив ручку.

– А тут никого не волнует, что вы хотите или не хотите! – завопил побагровевший начмед. – Распоряжение главного врача! Пётр Валентинович ушёл на пенсию, но вы, кстати, тоже губы-то особо не раскатывайте! Потому что на это место уже есть человек. Нам надо просто заткнуть на некоторое время дыру! – Павел Петрович нашарил в кармане сосательную конфетку, по фрагментам отлепил от неё присохшую обёртку и, закинув себе в рот кусочек мятной прохлады, немного успокоился.

– И вам хороший опыт будет.

«Что сказать? Что я должна посоветоваться с мужем? Что я почти уже решилась на ребёнка? Глупости какие. Что я, русская крестьянка, чтобы без мужниных указаний не принять решения? Ребёнок столько времени ждал – ещё пару месяцев подождёт. К тому же прав этот злобный гоблин – опыт-то действительно отменный. В любом случае. И послужной список украсит!»

Одним из неоспоримых достоинств (быстро оборачивающимся в недостаток в случае неуместного применения) Софьи Константиновны было то, что она ни над чем никогда долго не раздумывала. Особенно в случаях плюс-минус очевидных. Ведь это же очевидно, что исполнение обязанностей заведующего отделением куда выше стоит по иерархической лестнице, чем ступень старшего ординатора. А Соня была не лишена честолюбивых амбиций, ох, не лишена. Кто сам лишён – тот пусть камнями не кидается, а сидит себе по уши в своём дауншифтинге и не чирикает, потому ему и так хорошо. А кто каркает и клювами щёлкает – тот просто-напросто лишенец, коему не досталось, и никакие надуманные кухонные философии не изменят этого прозрачного для разумного человека положения вещей.

Соня быстро написала текст, поставила дату и расписалась. Начмед хищно выхватил листик и помахал им в воздухе.

– Ну вот. Идите работайте, Софья Константиновна. На завтрашней пятиминутке представлю вас коллективу в новом, так сказать, качестве. – Он злобно хихикнул. – Надеюсь, вы понимаете, что наличие кабинета – всего лишь временно вашего – не даёт вам хоть каких-нибудь привилегий?

– Понимаю, Павел Петрович, – спокойно (см. мануал парой страниц ранее) сказала Соня.

Встала. Аккуратно придвинула стул к столу и вышла, тихо прикрыв за собой дверь.

Дальше действие должно было бы развиваться, как в мультфильмах Тэкса Эйвери – герой истошно орёт, радостно прыгает или горько плачет, подтверждая свою сценическую репутацию – слегка туповатого, но решительного и находчивого субъекта. Должно было бы, но не будет. Потому что у нас, в конце концов, не мультфильм, а повествование, наполненное вымышленными, но очень живыми людьми, и ведут они себя в соответствии с жанром реализма, как самые настоящие люди, а не мультипликационные герои. К тому же за закрытой дверью первой главы сразу откроется дверь в главу вторую. А вторая глава будет вовсе не о Софье Константиновне Заруцкой, внезапно загремевшей со всего лишь капитанскими погонами на явно майорскую должность (простите, из старших ординаторов – в И.О. заведующего отделением). Не о Павле Петровиче, не о прочих сотрудниках и не о событиях одного из родильных домов нашего (а может быть, вашего) города. А о некой Екатерине Владимировне, не имеющей ни к медицине, ни даже к её антуражу ни малейшего отношения. И написано на двери второй главы будет: