Текст книги "Философия кризиса"

Автор книги: Татьяна Сидорина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Поскольку такие интегральные кризисы случаются не чаще, чем раз в пять-шесть веков, то Сорокин даже отмечает, что ему, как социальному мыслителю, в чем-то повезло: "Предоставлен редкий шанс жить, наблюдать, мыслить и действовать в котле такого мирового пожарища. Если мы не в силах остановить его, то следует хотя бы попытаться понять его природу, причины и последствия. Если же мы сможем это сделать, то, вероятно, в некоторой степени сократим его трагический хор, смягчим его последствия" [93].

Исходя из такого понимания кризиса в своих послевоенных работах Сорокин главное внимание уделял изучению тех социальных феноменов (альтруизм, сотрудничество и т.п.), которые, как ему казалось, являются предвестниками новой интегральной формы культуры.

Сорокин предложил план "моральной реконструкции человечества, предполагающий перестройку всей системы экономических, политических, семейно-бытовых, эстетических, религиозных и межгосударственных отношений на основе принципов "любви, альтруизма и свободного сотрудничества" всех людей и групп, противопоставленных социальной несправедливости, классово-групповому эгоизму, этнической и расовой ненависти, культурным антагонизмам и отчуждению. С помощью последних можно только разрушать, но не спасать и строить" [94]. Подлинный альтруизм, согласно Сорокину, начинается тогда, когда индивид свободно жертвует своими интересами в пользу благополучия других, отказывается причинять им зло, даже если его юридические права не запрещали бы ему это сделать.

92 Сорокин П. Человек. Цивилизация. Общество. М., 1992. С. 433.

93 Там же. С. 435.

94 Sorokin P.A. Reconstructon of Humanity. Bombay, 1958. P. 57.

82

2.9. Альберт Швейцер: кризис мировоззрения – кризис культуры

Надлом европейской культуры был главной темой, в течение всей жизни волновавшей Альберта Швейцера – философа, протестантского теолога, музыковеда, врача. Этой теме посвящены многие работы мыслителя, в том числе "Упадок и возрождение культуры" (1923) и "Культура и этика" (1923).

Швейцер Альберт (1875-1965) – немецко-французский мыслитель, этик, автор работ по философии культуры. Получил разностороннее образование в университетах Страсбурга, Берлина, Парижа. С 1894 г. участвовал как органист в страсбургских концертах из произведений И.-С. Баха. С 1899 г. доктор философии, с 1900 г. лиценциат богословия. С 1902 г. – доцент толкования Евангелия (экзегетики) в Страсбурге. С 1905 по 1911 гг. был органистом Баховского общества в Париже. С 1913 г. – доктор медицины. Занимался медициной, подготавливая себя к миссионерской деятельности. В 1913 г. учредил на доход от своей научной работы и концертных органных выступлений больницу в Ламбарене (Габон), в которой работал в 1913-1917,1924-1927,19291932 гг. и снова с 1933 г. Цель его приездов в Европу – чтение лекций, органные концерты и издание своих книг. В 1932 г. был удостоен франкфуртской премии Гете, в 1952 г. – Премии мира немецкой книжной торговли, в 1953 г. Нобелевской премии мира. Швейцер приобрел известность как концертирующий органист, музыковед. Его исследования творчества И.-С. Баха способствовали возрождению интереса к музыке великого композитора и оказали влияние на современный стиль ее исполнения. Швейцер также занимался анализом критериев оценки индивидуального стиля художника и проблемами взаимодействия различных видов искусства. Мировоззрение Швейцера складывалось под влиянием философии жизни, а также учения Шопенгауэра о сострадании. Подобно Шопенгауэру, он искал путь избавления от страданий, наполняющих жизнь человека, но видел его не в отказе от воли, а в высшем, пронизанном гуманизмом волеизъявлении. [Современная западная философия: Словарь. М., 2000. С. 495.]

Оценивая состояние современной культуры, Швейцер отмечает, что ее кризис прежде всего связан с нарушением необхо

83

димой связи между "внешним" прогрессом (в области экономики, техники, образования) и духовным совершенствованием человека. Утратив связь с этическими идеалами, культура лишилась своего предназначения способствовать духовному и нравственному возвышению человека и человечества.

"Наша культура переживает тяжелый кризис", – пишет Швейцер в работе "Культура и этика". В своем анализе духовных причин кризиса мыслитель предпринимает попытку уйти от лежащего на поверхности объяснения, связанного с Первой мировой войной. Для Швейцера война и все то, что с ней связано, лишь проявление состояния общего бескультурья, в котором находится современное человечество. Примером тому служат страны и государства, не участвовавшие в войне, но также демонстрирующие упадок культуры и духовности.

Нестандартен Швейцер и в своей оценке общественного восприятия происходящего кризиса культуры: "Можно ли, однако, утверждать, что мы с живым участием относимся к судьбам культуры, что мы задумываемся над ее упадком и над перспективами выхода из тупика?" [95]. Швейцер сомневается в утвердительном ответе.

Почему же наступило вырождение европейской культуры, и каков его характер? Швейцер отмечает, что роковым для европейской культуры стало то, что ее материальная сторона развивалась намного активнее и достигла больших результатов, нежели духовная. Равновесие было нарушено. Невиданные открытия в области естественных наук радикальным образом преобразовали жизнь народов и государств, необыкновенно возросли материальные и технические возможности человека, изменились условия его существования. Успехи науки, техники, материальные достижения трансформировали со временем общую концепцию культуры. Материальное начинает превалировать над духовным, человечество, увлекшись идеей могущества, управления, достижения, преобразования, приписывает материальному больший вес и значимость. Согласно Швейцеру,

95 Швейцер А. Культура и этика. М., 1973. С. 97.

84

именно переоценка материальной составляющей культуры во многом и привела к нынешней культурной ситуации – бескультурью. Философ образно сравнивает культуру, которая развивает лишь материальную сторону без соответствующего духовного прогресса, с кораблем, который, лишившись рулевого управления, теряет маневренность и неудержимо мчится навстречу катастрофе.

"Главное в культуре, – пишет Швейцер, – не материальные достижения, а то, что индивиды постигают идеалы совершенствования человека и улучшения социально-политических условий жизни народов и всего человечества и в своих взглядах постоянно руководствуются этими идеалами. Лишь в том случае, если индивиды в качестве духовных сил будут работать над совершенствованием самих себя и общества, окажется возможным решить порождаемые действительностью проблемы и обеспечить благотворный во всех отношениях всеобщий прогресс" [96].

Одна из особенностей современного кризиса культуры заключается в том, что массы людей в результате коренного преобразования условий их жизни как следствия материальных достижений из свободных превращаются в несвободных. Швейцер пишет: "Те, кто обрабатывал свою землю, становятся рабочими, обслуживающими машины на крупных предприятиях; ремесленники и люди делового мира превращаются в служащих. Все они утрачивают элементарную свободу человека, живущего в собственном доме и непосредственно связанного с кормилицей-землей. Кроме того, в новых условиях им больше не присуще живое, несокрушимое сознание ответственности людей, занимающихся самостоятельным трудом. Следовательно, условия их существования противоестественны. Теперь они ведут борьбу за существование, будучи лишены более или менее нормальных условий, когда каждый, идет ли речь о борьбе с природой или о конкуренции людей, может пробить себе дорогу благодаря своим способностям. Напротив, они считают, что необходимо объединиться и образовать таким образом силу, спо

Там же. С. 98.

85

собную добиться лучших условий существования. В итоге складывается психология несвободных людей, в которой идеалы культуры уже не выступают в необходимой чистоте, а искажаются интересами борьбы" [97].

Швейцер развивает свою мысль, доказывая, что в современном мире практически все люди уже являются несвободными. Год от года растет физическое и интеллектуальное напряжение, борьба за существование все более отягощается. Переутомляясь, человек не успевает восстанавливать силы. Увеличивается число форм зависимости, в которые попадает современный человек. Экономические, социальные и политические организации все больше подчиняют его своей власти. Все это закладывает основы нашей духовной несамостоятельности. "Наше личное бытие во всех отношениях принижено, пишет мыслитель. – Быть личностью становится для нас все труднее" [98].

Один из выводов мыслителя: успехи внешней культуры приводят к тому, что индивиды, несмотря на все преимущества, которые сулят им эти успехи, во многих отношениях утрачивают способность к постижению собственной культуры.

Далее Швейцер обосновывает идею, что именно успехи материальной культуры невероятно обостряют социальные и политические проблемы. Уже само стремление разрешить эти проблемы, согласно философу, втягивает нас в классовую борьбу, которая подрывает и разрушает экономические и государственные устои. Машина и мировая торговля явились как раз теми факторами, которые в результате привели к мировой войне. Изобретения же, давшие в наши руки огромную разрушительную силу, сделали войну настолько опустошительной, что и побежденный и победитель оказались ввергнутыми ею в состояние разрухи на многие, не поддающиеся точному исчислению годы. Успехи в развитии техники оснастили человека всевозможными приемами и способами убийства себе подобных, причем в массовых размерах. Как следствие – утрата последних

86

остатков человеколюбия. Человек становится воплощением слепой воли, которая, обслуживая средства массового уничтожения, уже не отличает виновных от невиновных, воевавших от невоевавших и т.д.

Человечество довольно долго не осознавало, на какой опасный путь оно вступает. Материальные достижения, успехи науки и практики сами по себе, без параллельного духовного роста не составляют развития и совершенствования культуры. Материальные достижения, согласно Швейцеру, становятся культурой лишь в той мере, в какой их удается поставить на службу идее совершенствования индивида и общества. Человечество же, наслаждаясь удовлетворением от достигнутого в сфере материального, "скатилось к невероятно выхолощенной концепции культуры... обрекло ее на прозябание" [99].

Духовные истоки вырождения современной культуры Швейцер находит в рационализме XVIII в.: "У рационалистов, пытавшихся все выводить из разума и все строить в соответствии с доводами разума, мы находим выраженное в элементарной форме убеждение в том, что характер взглядов составляет существо культуры" [100]. В этом, согласно философу, уже сказывается влияние теоретического познания и практики, а вместе с ними и материальной стороны культуры.

Однако мыслителей этого времени прежде всего интересует духовный прогресс человека и человечества. В него они верят со всей силой своего оптимизма. "Величие людей века Просвещения в том, что они выдвигают идеалы совершенствования индивида, общества и всего человечества и с энтузиазмом отдают себя целиком борьбе за их осуществление. Сила, на которую они полагаются при осуществлении своих идеалов, – убеждения людей. Они требуют от интеллекта, чтобы он преобразовал людей и условия их жизни, и верят, что он сильнее слепых фактов" [101].

97 Швейцер А. Указ. соч. С. 99-100.

98 Там же.

99 Там же. С. 101.

100 Там же.

101 Там же. С. 102.

87

Побудительные мотивы формирования идеалов и ценностей эпохи Просвещения Швейцер связывает с особенностями мировоззрения того времени – оптимизмом и этичностью. Оптимизм состоит в признании некоей всеобщей целесообразности, управляющей миром и предполагающей его совершенствование. "Эта целесообразность, – пишет философ, – придает смысл и значение усилиям человека, направленным на достижение духовного и материального прогресса. Этичность же мировоззрения заключается в том, что этическое рассматривается как нечто данное разумом и в соответствии с этим требует от человека, чтобы он, презрев свои эгоистические интересы, целиком отдался идеалам, которые надлежит осуществить, и рассматривал этическое как всеобъемлющий критерий" [102].

Так, характеризуя мировоззрение мыслителей-рационалистов представителей эпохи Просвещения, Швейцер отмечает, что гуманистический образ мыслей является для рационалистов идеалом, изменить которому их не заставят никакие соображения. Однако, как известно, безоблачный период царствования рационалистической традиции сменяется периодом критики рационализма: "его оптимизму приписывается примитивность, а его этике сентиментальность". Постепенно мировоззрение рационализма уходит на второй план, а господствующей становится апелляция к действительности. С середины XIX в., констатирует Швейцер, люди перестали черпать свои идеалы гуманности в разуме, обратившись всецело к действительности, и постепенно пришли к нынешней ситуации бескультурья и утраты гуманности.

Таким образом, Швейцер заключает, что между культурой и мировоззрением существует тесная связь: "Культура является продуктом оптимистически-этического мировоззрения. Лишь в той мере, в какой действенно миро– и жизнеутверждающее и одновременно этическое мировоззрение, идеалы культуры выкристаллизовываются и занимают доминирующее положение во взглядах индивида и общества" [103].

102 Швейцер А. Указ. соч.

103 Там же. С. 103.

88

Швейцер обращается к самому понятию "культура", определяя ее в широком смысле как совокупность прогресса человечества во всех областях и направлениях при условии, что этот прогресс служит духовному совершенствованию индивида как прогрессу прогрессов.

Это понимание культуры помогает Швейцеру определить возможные пути возрождения культуры, преодоления культурного кризиса. Философ утверждает, что стремление к прогрессу во всех областях и во всех направлениях человек черпает в оптимистическом мировоззрении, "которое утверждает мир и жизнь как нечто само по себе ценное и побуждает относится к бытию – в той мере, в какой последнее поддается нашему воздействию, – как к высшему благу. Отсюда вытекают направленное на улучшение условий существования индивидов и общества, народов и человечества желание действовать, надежда на высокий смысл такого действия и, наконец, само действие. А оно ведет к господству духа над силами природы, к завершению религиозного, социально-экономического и практического приобщения людей к общественному бытию, ведет к духовному совершенствованию человека и общества" [104].

104 Там же.

Только оптимистическое мировоззрение, по мысли Швейцера, способно побудить человека к действию во имя культуры, и только этическое мировоззрение обладает силой удержать человека в этом действии, заставив его пренебречь эгоистическими интересами и постоянно ориентируя его на духовное и нравственное совершенствование как решающую цель культуры. А если культура переживает период застоя или даже упадка, продолжает свою мысль Швейцер, то это объясняется остановкой в развитии и деградацией либо мировоззрения, либо этики, либо и того и другого вместе.

Именно это и произошло с европейской культурой. Мы утратили идеалы и ценности прошлого, в то же время у современного человека исчезла сама способность усваивать идеалы прогресса и желать их осуществления. Согласно Швейцеру, современный человек примирился с действительностью, "он стал

89

намного покорней судьбе и разочарованнее, чем сам себе в этом признается. В одном же отношении он превратился в откровенного пессимиста. Он, в сущности, больше не верит в духовный и этический прогресс людей и всего человечества, являющийся на деле душой культуры" [105].

Итак, кризис культуры, в понимании Швейцера, обусловлен кризисом мировоззрения. Философ пишет, что нынешнее европейское общество скатывается к состоянию, для которого характерно отсутствие мировоззрения, что, в свою очередь, предопределяет и отсутствие культуры.

Швейцер в заключение ставит вопрос: как же долго человечество сможет существовать без культуры, обходиться без мировоззрения, несущего в себе нравственные идеалы и ценности? На этот вопрос до сих пор нет ответа, хотя история XX в. демонстрирует попытки преодоления кризиса культуры, выдвижения новых идеалов, доктрин, идеологий.

Швейцер полагает, что, если удастся выдвинуть мировоззрение, способное сформулировать этическое миро– и жизнеутверждение, тогда можно будет остановить начавшийся упадок культуры и вновь прийти к подлинной культуре. Если нет, то крах неизбежен. Обновление культуры, для Швейцера, возможно лишь при условии обновления мировоззрения.

Однако проблема современного общества в том, что человечество еще не ощутило всей тяжести ситуации в отсутствии мировоззрения, не осознает, что влечет за собой кризис культуры. Швейцер пишет о необходимости довести до сознания людей понимание противоестественности такого общественного положения, побудить к размышлениям о том, какова роль человека в мире и каково его предназначение. И только в том случае, если люди проникнутся сознанием сообщить своему бытию смысл и ценность и "таким путем возбудят в себе внутреннюю жгучую потребность в удовлетворительном мировоззрении, будут созданы предпосылки духовного подъема, который вновь вернет нас к культуре" [106].

105 Швейцер А. Указ. соч. С. 104.

106 Там же. С. 105.

90

Швейцер убежден, что возрождение культуры может произойти лишь вследствие восстановления жизнеутверждающего мировоззрения, основанного на благоговении перед жизнью.

2.10. Артур Онеггер: индустрия музыки

Было бы явной ошибкой в поисках размышлений о кризисе культуры обращаться исключительно к философским сочинениям. Наряду с философами эта проблема волновала представителей разных направлений науки, литературы, искусства. Тема кризиса синтетична, синтетичен и характер работ, посвященных ей. Весьма разнообразны средства, применяемые для выражения кризисного мировосприятия: слово, звук, цвет, жест...

Само же понятие философии кризиса следует, видимо, трактовать шире, нежели как только одно из философских направлений XX в., и не в специальном понимании философии как области культуры и интеллектуальной деятельности человека, а как определенной формы выражения сложного кризисного мировосприятия, даже, возможно, формы бытия, как это имело место в случае с философией жизни.

В этом смысле показательна судьба музыки в контексте кризиса западноевропейской культуры. Музыка в ее нововременном, новоевропейском воплощении должна была пройти проверку кризисом, как, впрочем, и вся культура. По мнению многих философов и искусствоведов, музыка – это самое высокое, самое одухотворенное искусство. Но кризис безжалостен, словно молох он способен уничтожить абсолютно все. Наиболее уязвимыми оказались формы музыкального выражения. От эпохи к эпохе, от композитора к композитору развивалось и совершенствовалось творчество музыканта-композитора, расширялись возможности музыкального языка. Постепенно находились новые решения, совершались открытия. Уже задолго до кризиса европейской культуры музыканты начали тяготиться пределами средств выражения в музыке. Однако это предмет отдельной беседы. Что же касается рубежа XIX-XX вв. и событий это

91

го периода, то сфера музыкального претерпевает в это время серьезнейшие трансформации. Музыканты (и подлинные служители гармонии, и шарлатаны) столь рьяно принялись за "передел" музыкальных канонов, словно наконец-то ощутили свободу от всех и всяческих ограничений. Что получилось? Прежде всего следует вспомнить не раз повторявшуюся в истории ситуацию, когда люди, обретя свободу, часто не знали, что с ней делать, оказывались несостоятельными – нечего было сказать, нечего написать и пр. Казалось бы, точка опоры получена, но перевернулся ли мир?

Конечно, кризис европейской культуры не уничтожил музыку как таковую, как форму художественного само– и мировыражения. Музыка не исчезла, она и не могла исчезнуть, поскольку не была лишь компонентом нововременной и новоевропейской культуры. XX столетие обогатило человечество гениальными музыкальными творениями. Однако общие посткризисные тенденции кардинально трансформировали сферу музыкального. А может быть, исчерпанность музыкальной формы и фактуры была лишь кажущейся и следовало бы как раз преодолеть этот соблазн новаторства, устояв и отстояв подлинность ладотональной музыки, спасти именно ее для будущей жизни и будущего человечества.

Здесь мы обратимся к творчеству выдающегося французского композитора А. Онеггера. Наш выбор не случаен: Онеггер – не только один из наиболее разносторонних музыкантов и художников XX столетия, это мыслитель, которому принадлежат серьезные искусствоведческие и музыковедческие работы, посвященные судьбе современной музыки, в том числе книги "Заклинания ретрограда" (1949) и "Я – композитор" (1951).

Онеггер Артур (1892-1955) – французский композитор и музыкальный деятель. По происхождению швейцарец. Учился в Цюрихской консерватории у Ф. Хагера, затем в Парижской консерватории у Л. Капе (скрипка), А. Жедальжа (контрапункт и фуга), Ш.М. Видора (композиция), В. д'Энди (оркестровка, дирижирование). Художественные вкусы сформировались под влиянием музыки И.Ф. Стравинского, А. Шёнберга, поэзии Ж. Кокто, П. Валери, М. Жакоба, П. Клоделя, Л. Арагона, живописи П. Пикассо, Ф. Леже и др. [Музыкальная энциклопедия. В 5 т. М., 1976. Т. 4]

92

Творческий путь Онеггера интересен и противоречив. Первые произведения композитора появились в пору окончания мировой войны 1914-1918 гг., значит, в музыкальную жизнь он вступал в те годы, когда устойчивость музыкальных традиций была сильно поколеблена. Настроения в среде музыкантов описаны в книге известного поэта, художника и музыкального критика Жана Кокто "Петух и Арлекин" (1918), представлявшей собой своеобразный манифест революционеров от музыки. Кокто призывал "низвергнуть Вагнера", отречься от "туманов, облаков", импессионистского искусства, а также от всех серьезных музыкальных жанров, чтобы не мешать преуспеянию мюзикхолльной музыкальной практики и практики кафе-концертов. С особой решительностью он настаивал на необходимости создать музыку повседневности, или – по выражению его единомышленника, композитора Эрика Сати – "обстановочную" ("для мебели") и добиваться упрощения музыкального языка [107].

Вокруг Ж. Кокто и Э. Сати объединились молодые "искатели новых истин", привлеченные призывами к отрицанию искусства "вчерашнего дня". В эту группу, наряду с Мийо и Пулен-ком, вошел и А. Онеггер. Однако увлечение модернизмом не помешало Онеггеру критически воспринять эти идеи и выступить против тенденции к нарочитому упрощению и обеднению выразительных средств в современной музыке [108].

107 См.: Александрова В.Н. Вступительная статья к книге: Онеггер А. Я композитор. М., 1963. С. 3-4

108 Там же. С. 8.

Книга "Я – композитор" написана в форме диалога композитора – Артура Онеггера с известным французским музыковедом Бернаром Гавоти. Собеседники касаются наболевших вопросов современного искусства.

На вопрос Гавоти "Как вы расцениваете музыкальную практику нашей эпохи?" Онеггер отвечает с изрядной долей безнадежности: "Сильней всего меня в ней (музыкальной практике. – Т.С.) удивляет поспешность резких перемен и быстрота, с какой изнашиваются ее ресурсы. Для того чтобы прийти от Мон

93

теверди к Шёнбергу и получить возможность делать все, что вам угодно, со всеми двенадцатью полутонами, потребовалось несколько столетий. Но как только это совершилось, темп дальнейшей эволюции невероятно ускорился. И мы уже теперь дошли до тупика. Его образовали наши средства, нагромождавшиеся друг на друга день за днем" [109].

Онеггер трезво оценивает реальную ситуацию, которая сложилась в сфере музыкального творчества, и объективные причины, требующие перемен и новаций: "В наши дни вряд ли встретятся гармонические комплексы и мелодические рисунки, не употреблявшиеся кем-либо ранее" [110].

Онеггер сравнивает современное отношение к музыке с отношением прежних поколений: "Прежде всего, в отличие от нас, им еще не приходило в голову требовать от музыки оглушающего грохота. Силе они предпочитали градации динамики и придавали большое значение мельчайшим оттенкам разницы между отдельными тембрами, к чему теперь мы совершенно равнодушны. Прежде любитель музыки был ее подлинным любителем. Он обладал достаточной культурой, позволявшей ему следить за ходом музыкального развития пьесы и подмечать ее достоинства. Во времена Иоганна-Себастьяна Баха случалось даже, что какой-нибудь владетельный князь давал вам собственную тему для фуги, но вряд ли стоило бы нам сегодня ожидать того же самого..." [111].

Что же касается современных слушателей и любителей музыки, то Онеггер сравнивает их с людьми, неразборчивыми в выборе пищи. "Обратите внимание на то, – пишет он, – что происходит в кинотеатрах: музыка иных фильмов, которую изготавливают наши ловкие поставщики любой дешевки, звучит достаточно мерзко, чтобы заставить вас рычать от злости. Невольно ждешь: не вспыхнет ли некое подобие бунта? Нет, ничего подобного: все покорно слушают эту стряпню с таким равнодушием, как и самую добропорядочную партитуру.

109 Онеггер А. Я – композитор. М., 1963. С. 151-152

110 Там же. С. 147.

111 Там же. С 145.

94

На концертах рядовой слушатель восприимчив только к одному: эмоциональной встряске, которую он получает от всего произведения в целом. Он вовсе не стремится прочувствовать какие-либо детали. Их к тому же не улавливает его слух" [112].

112 Там же. С. 149-150.

Каковы перспективы увлечения подобными музыкальными "трапезами"? Композитор видит будущее нынешних меломанов весьма печальным. Достаточно совсем небольшого времени, полагает он, чтобы возможности нашего восприятия ограничились лишь большими интервалами. Сначала от нашего восприятия ускользнет полутон, затем мы дойдем до того, что перестанем замечать терцию, далее – кварту, а под конец – даже квинту. Уже недалек тот час, когда, по мнению автора книги, основную роль для нас будут играть лишь одни резкие синкопы, а не чувственная прелесть мелодики. Онеггер понимает сложность современной ситуации в области музыкального творчества, что, безусловно, вынуждает композиторов искать новые пути, предпринимать попытки разрешения возникших проблем.

Интересно, что несмотря на все "происки кризиса", человек не хочет и не может отказаться от культуры, искусства, творчества. Казалось бы, возможности музыкального выражения исчерпаны, новые мелодические ходы повторяют ранее созданные, нет перспектив дальнейшего развития – остановка, застой, смерть. Все окончено, все разрушено и погибло. Однако это не отвращает людей от музыкального творчества, ведутся поиски, предпринимаются попытки, совершаются открытия.

Все мы являемся свидетелями процессов в музыкальной жизни XX в. Можно по-разному оценивать результаты тех трансформаций, которые пережила музыка в этом столетии. Онеггер высказывается критически относительно большинства современных попыток, которые предпринимались в направлении развития музыкальной практики в первой половине XX в. "Так, одна группа, – пишет он, – сторонники теорий Сати, призывает всех

95

вернуться снова к полной простоте... Другая группа занимается возрождением опытов Шёнберга сорокалетней давности, ищет спасения в атонализме и старается еще усилить деспотичный произвол додекафонной системы" [113].

Додекафония и ее методы вызывают резкое недовольство Онеггера [114], он использует часто цитируемое уподобление композиторов-додекафонистов каторжникам. В то же время композитор предлагает читателю строгое научно-объективное изложение основ данной системы, по ходу которого не упускает ни одной возможности подчеркнуть ее глубокие противоречия: с одной стороны, предельный догматизм, а с другой – "свободу произвола" [115].

113 Онеггер А. Указ. соч. С. 150.

114 Додекафония – (по-греч. двенадцатизвучие) – способ сочинять музыку, пользуясь двенадцатью лишь между собой соединенными тонами. Один из видов современной музыкальной техники, возник в процессе развития атональной музыки.

115 Александрова В.Н. Вступительная статья к книге А. Онеггера "Я композитор". С. 10.

116 Онеггер А. Я – композитор. С. 152-153.

Онеггер сравнивает додекафонию с серийной системой, которая кичится строгостью своей регламентации. Догматы додекафонии, по мнению композитора, аналогичны правилам школьной полифонии, за исключением того, что школьный контрапункт не претендует равно ни на что, кроме выработки должной легкости пера и укрепления, путем тренировки, изобретательской жилки. При этом принципы додекафонии рекомендуются ее сторонниками в качестве самодовлеющей конечной цели, а не в виде вспомогательных приемов.

"Я уверен, – пишет Онеггер, – что данная система полностью отнимает у композитора свободу выражения мыслей, так как он обязан подчинить ее суровым правилам свой дар изобретения мелодики. Тем не менее я вовсе не чуждаюсь самодисциплины в качестве желательного и даже непременного условия артистической тонкости отделки. Но нужно, чтобы дисциплина имела разумный смысл, а не являлась самодовлеющим императивом" [116].

96

Другой упрек по адресу додекофонной системы: уничтожение ею модуляций. Онеггер связывает с этой тенденцией опасность обеднения музыкальной формы. "Я сильно опасаюсь, – пишет Онеггер, – что додекафоническое направление, которое к тому же клонится к закату, вызовет такое контрдействие, как тяготение к нарочито упрощенной примитивной музыке. Пытаясь излечится от последствий отравления серной кислотой, все станут поглощать сиропы. Ухо, утомленное нагромождениями нон и септим, с радостью потянется к аккордеонным наигрышам и сентиментальным романсам" [117].

Опасной угрозой существованию современной музыки Онеггер считает нарочитое опрощение и огрубление выразительных средств: отказ от богатства гармонии и полифонии, провозглашенный уже не раз упомянутым Э. Сати. Этот путь, по мнению автора книги, может довести до того, что "мы еще задолго до конца текущего столетия сделаемся обладателями некоего обезличенного музыкального искусства, сочетанием своей примитивнейшей мелодики с невероятно грубо акцентируемыми ритмами похожего на варварское. Подобное искусство окажется на редкость подходящим для атрофированного слуха меломанов двухтысячного года" [118].

117 Там же. С. 155

118 Там же. С. 150

Согласно Онеггеру, исчерпанность музыкального лексикона не повод для того, чтобы отвращать слушателя от подлинного музыкального восприятия музыка не должна ориентироваться на сиюминутные потребности. Современным композиторам в нынешних сложных условиях Онеггер предлагает руководствоваться собственной интуицией.