Текст книги "Охотники на Велеса (СИ)"

Автор книги: Татьяна Иванова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц)

Они подошли к огромному и еще живому дереву. Дупло было замаскировано. А внутри действительно был самый обычный ворот, как у некоторых колодцев. Вниз уходил крепкий, тщательно просмоленный канат. Харальд повернул ворот. Один раз, другой.

– Стой, – сказал Добровит, стоявший рядом с трясиной.

Варяг закрепил ворот и тоже подошел к топи. В сметанообразной, черной, вонючей массе проявился точно хребет из двойного просмоленного каната.

– Очередное чудо искусников Гардарик, – пробормотал Харальд. – Уж сколько всего видел, а все никак не привыкну.

Они вытащили тюк с дощечками, скрепленными веревками в длинную дорожку, и уложили дорожку на опорах, появившихся в трясине. Добровит пошел первым, разматывая перед собой дощатую дорожку. Любава шла следом. Она бы пошла первой, потому что уже была здесь. Но молодой следопыт так на нее посмотрел, что девица без лишних слов уступила ему право пройти первым над опасной топью. Уж больно было задето самолюбие молодого новгородца.

– Стой, Добровит, – тихо сказала девушка, когда они пересекли трясину, – дальше направо, в воду. Слова «проверь дно» застряли у нее в горле. Уж настолько-то следопыт свое дело знал. На дне оказался песок, прекрасно ощущаемый босыми ногами. Сапоги Любава предусмотрительно сняла. А вот Харальд не снял. Сапоги у него не пропускали воду даже в малой степени. Варяг и опустил опору для моста обратно вниз, в трясину, найдя второй ворот в огромном пне. Оставшийся участок болота был безопасным, разведчики довольно быстро взобрались на холм. Дальше начинался густой лес. Любава медленно шла впереди, а Добровит смотрел по сторонам, проверяя, ходили люди по тем тропкам, по которым она их вела, или не ходили. Любава с Добровитом в первый раз работали в паре. И по мере того, как становилось ясно, что молоденькая девица запомнила путь безошибочно, следопыт все больше и больше мрачнел.

– Успокойся, Добровит, – сурово сказал Харальд, бывший сегодня явно не в лучшем настроении, посмотрев в покрасневшее веснушчатое лицо новгородского следопыта. – У Любавы особенный дар. И, поверь мне, никто бы не стал держать ее в мужской дружине, если бы этого дара у нее не было.

– Любава, ты, правда, не подглядывала, когда шла здесь с Сольмиром? – все же спросил Добровит.

– Нет. Честно. Я же сказала. Он сам завязал мне повязку.

Следопыт недоверчиво покачал головой.

На открытое место перед капищем они не выходили.

– Наша цель – найти путь для воинов Ярослава, – тихо сказал Харальд, когда они углубились в лес, окружавший капище со всех сторон. – По обычной дороге муромцев конный воин не проедет. Мы должны найти другой путь.

– Эта залесина окружена со всех сторон болотом, – мрачно сообщил Добровит. – Муромские жители ходят через самое узкое место. В других местах пояс болот гораздо шире.

– Пусть Любава посмотрит, – непреклонно ответил Харальд. – Сначала ищем проходимый путь через лес к болотам.

– Грибы собирать можно? – не выдержала Любава.

Здесь было множество грибов, торчавших темными шляпками из опавшей хвои.

– Любава! – громким шепотом одернули ее сразу все ее спутники.

– Мы не должны оставлять следы, – важно проговорил Добровит.

– Обижаешь, – еле слышно хихикнула Любава. – Я бы бесследно собрала. А вечером бы похлебочку сварили. Нет? – она внимательно посмотрела на сурового Харальда и поняла, что грибы пособирать не выйдет.

Через несколько часов разведчики таки нашли проходимый для всадников путь через густой ельник и вышли к болотам. Солнце так и не выглянуло. Мрачный ельник вокруг капища остался позади. Далеко впереди чернел незнакомый лес. А прямо перед ними под серым небом изредка поблескивали открытой водой бурые, непроходимые болота.

Достойная задача, а Любава? – мягко спросил Творимир.

– Мне нужно походить, подумать.

– Не спеши, – буркнул Харальд, – дело важное. Негорад будет ждать нас хоть неделю.

Девушка медленно пошла вдоль кромки болот, пересекая кромку и возвращаясь. Надежного пути не было даже для пешего человека, что уж говорить о коннике. Время шло. Она услышала негромкий призывный свист и вернулась к своим спутникам.

– Добровит считает, что этим путем можно пройти, – сказал Харальд, внимательно на нее глядя. Любава посмотрела вдаль. Действительно, открытой воды в указанном направлении не было. И даже трава кое-где торчала, побуревшая. Но как-то это все…

– Мне не нравится. Почему – объяснить не могу.

И если Харальд, который сегодня явно не с той ноги встал, подумает, что это она сказала назло Добровиту, то как бы они тут не потопли всей своей мужской компанией. Харальд, видимо, подумал.

– Иди. Я за тобой, – тихо сказал он молодому следопыту.

– У тебя веревка далеко? – также тихо спросила Любава у Творимира. – Доставай. Я сбегаю, к той осинке привяжу.

Пока она бегала, шедший впереди Добровит провалился в трясину по колено. Харальд, попробовавший его вытянуть, провалился почти по пояс. Так они и застыли, понимая, что каждое следующее движение погружает их в топь все глубже. Любава протянула конец веревки Творимиру. Тот бросил его Харальду и потянул за свой конец.

– Я никак не могу допустить, чтобы ты тут утоп. Еще надеюсь увидеть твоих с Ростилой детишек, – он не спеша перебирал веревку.

Харальд мрачно усмехнулся, даже крепкие зубы оскалил в усмешке.

– Смотри, выживу, расскажу твоей Марьяне, как ты с Ростилой уединялся.

Творимир напряженно тянул веревку, но трясина держала мощного варяга. Добровит старался не шевелиться.

– Рассказывай. Она выбила у меня приглашение, приехать в Новгород, погостить, твоя предприимчивая Ростила. Держи, держи веревку-то. Ты вроде собираешься, как тебя ранят, так у меня поселиться. Вот тут Ростила и пригодится. А ждать ей, похоже, недолго. Стареешь, друг, хватку теряешь. Смотри, как в трясину сверзился.

Трясина всхлипнула, и Харальд начал потихоньку выбираться. Любава намотала кусок натянутой веревки на палку и начала закручивать. Сил у нее против Харальда с Творимиром не было никаких, но и сидеть неподвижно она не могла.

– Влюбил в себя девицу, упертую под стать себе, – продолжал Творимир, вытягивая веревку вместе с варягом. – И не какую-нибудь, а желающую побороться за своего милого… ты никак опять в трясину собрался, а, друг? Веревку-то тяни.

Харальд уже полулежал в болоте. Встать у него не получалось.

– Девица твоя увлечена сейчас мыслями о поисках милого Финиста, о походе за тридевять земель, истаптывании трех пар, если я правильно запомнил, железных черевичек и изнашивании трех железных посохов. Муромль, как я теперь понял, – столица сказочников.

– Это Ростила тебе все понарассказывала?

– А кому же ей это все рассказывать? Твоя Нежатовна осмотрела всю нашу честную компанию. Нашла слабое звено, меня, то есть. И рассказала мне, что без тебя ей, бедной, жизни нет. И она поедет или пойдет за тобой в Новгород, даже если ты ее тут бросишь.

Харальд издал радостный какой-то возглас, продолжая ползком выбираться из трясины.

– Дурак ты, друг мой, – неожиданно резко сказал Творимир, – чего зазря хорошую девку мучаешь?

Варяг нащупал твердое место и встал.

– Вовсе я не мучаю. Нам с ней хорошо. И как подумаю, что скоро расстаться придется, так хоть волком вой. Или что вот она себе другого нашла, так и убил бы…

– Вообще-то это нормально, но хорошо, что ты удержался.

– Но куда мне жениться…

Творимир только крякнул с досады на упрямство друга и перебросил конец веревки Добровиту.

– Здесь болота непроходимы, – признал Харальд, отмывая в чистой воде свои кожаные штаны и сапоги. Он так и не промок. Добровит вылез из трясины без сапог. К счастью, у него были запасные.

– Давайте, наконец, поедим, – попросила Любава.

Они поели, не разводя костра.

– Пойдем теперь в другую сторону, – снова прервала Любава мрачное молчание своих спутников. Впрочем, Харальд уже не выглядел мрачным. После откровений Творимира он повеселел.

Проход Любава нашла уже под вечер. Смеркалось. Туман потихоньку заволакивал болота. Внезапно разведчица увидела песчаную косу, прорезавшую болота насквозь. Чтобы выйти на сухую поверхность, предстояло преодолеть с десяток саженей по мелкой воде. Сопровождавшие дружинницу воины больше мокнуть не хотели. Они в два счета срубили три осины, положили их в воду и припорошили опавшими листьями. Все равно, дескать, скоро снег выпадет.

По песчаной косе разведчики шли уже в поднимающемся тумане. Оказавшись в ельнике на другой стороне болота, развели костер, поужинали и расположились на ночлег. С утра Добровит осмотрел то место, где коса подходила к ельнику, и с невольной досадой признал, что человеческих следов здесь нет. Они открыли новый проход через болото.

Харальд тоже не рос среди болот, как Любава, он тоже не сумел бы найти путь сквозь трясину, но смотрел на свою воспитанницу с гордостью. Она гораздо хуже мужчин стреляла из лука, в настоящем бою продержалась бы не более пяти минут, и то, если бы повезло, но в разведке Любава была незаменима.

– Если бы ты жила в моих родных местах, – сказал ей варяг с теплотой, от которой посветлели его обычно холодные глаза, – тебя бы называли Открывающей пути.

Девушка даже покраснела от радости. Харальд исключительно редко хвалил кого-нибудь.

– А теперь – последнее, – продолжил варяг. – Ищем проходимый для конников путь отсюда до дороги в Суждаль.

К вечеру они не только нашли проходимый путь, но и встретились с Негорадом, найдя друга по следам коней, которых тот выпасал. Посовещавшись, воины решили разделиться. Негорад возвратился обратно в Муромль для охраны маленького Дрозда. В его отсутствие мальчик сидел безвылазно на Новгородском дворе. Творимир с Добровитом направились для отчета в Суждаль. Потому как Муромль отдал себя под руку Черниговского князя Мстислава, а Суждаль по-прежнему подчинялся Новгородскому князю Ярославу. Недалеко от города находился детинец с воинами князя. Туда-то и надлежало доложить о проделанной работе. Харальд с Любавой остались в лесу, ждать возвращения своих спутников. Ну и охотиться на кабанов.

На кабанов охотиться Любава не любила. В осеннее время в стаде было множество молодых хорошеньких кабанчиков, которых было жалко. Но Харальд ее и не заставлял. Девушка сидела дни напролет в сооруженной Негорадом времянке и вяло наблюдала, как коптится в дыму костра кабанье мясо. Кабанов приносил Харальд. Певчие птицы лес уже покинули. Но зверье шелестело листьями и травой. Особенно по ночам. По веткам прибегали любопытные белочки, шуршали сухими листьями ежи и мыши, несколько раз в свете костра Любава видела зайцев. И даже лосиху видела.

Через несколько дней Творимир с Добровитом вернулись благополучно из Суждаля, приведя с собой Суждальских следопытов, которым надо было показать дорогу на капище. Княжеские воеводы действительно медлительностью не отличались. Тем более что в Суждале делами заправлял, как выяснилось, воевода Гостомысл. Всем было велено передать, чтобы до зимнего солнцеворота они оставались в Муромле.

– Послушай, девонька, он не хотел говорить, но я был очень настойчив, – тихо сказал Любаве Творимир. – Муромль, благодаря козням нашего знакомого Всеслава, – теперь чужая вотчина. Ехать сюда князю без повода не с руки. Сейчас планируется, что наш Коснятин прибудет сюда на солнцеворот, а князь приедет за ним, требуя выдать сбежавшего новгородца. Но это так себе повод. И если кто-нибудь из нас подаст повод получше, нам всем будут благодарны. Уяснила? Осторожнее, девонька. Повод для личного приезда князя в чужую вотчину – это не шутки.

В Муромль компания охотников возвратилась в сгущающейся темноте, чтобы никто не обратил внимания на то, что дичи охотники привезли немного. Да и зачем им было? Ведь они не собирались оставаться тут на всю зиму и весну. Но знать об этом любопытным было не надо.

Наступали осенние поминальные дедины, праздники родов. Чужаков-новгородцев никто в гости, естественно, не звал. Даже Дрозд не рвался посмотреть, потому что и в Новгородской земле обычай «греть покойников» был распространен, ничего интересного или любопытного в горящих на курганах огоньках и кострах мальчик не видел. Новгородцы активно занялись заброшенным было домашним хозяйством.

Глава девятая

А потом приползли низкие снеговые тучи. И полетела над Муромской сказочной землей в серой мгле морозная Снеговея, то стелясь низкой завывающей поземкой, то ярясь на весь мир снеговыми вихрями. Снежной метелью и вьюгой пронеслась она по лесам, и полям, и по улочкам Муромля, а, когда устала и утихла, то весь мир посветлел. Вышло солнце в синем небе, засверкали, покрытые серебристым кружевом дома и журавли колодцев, резные ограды, кусты и деревья.

Молодежь обновила горку за Муромлем, недалеко от Новгородского двора. Это была даже не горка, а целая горища – исполин, высотой в несколько срубов, с залитым льдом спуском. С визгом и хохотом скатывались по ней дети, юные девицы, лихие парни и долго барахтались в снежных сугробах. Любава не устояла перед зазываниями своих муромских подружек и визжала, скатываясь с горки, ничуть не тише, чем они. Добровит, кстати, тоже развлекался в компании своих дружков, напрочь забыв о том, что он серьезный следопыт, один из лучших. Любава несколько раз замечала его курносую веснушчатую физиономию в числе тех, кто обстреливал ее снежками. Причем, остальные парни сначала инстинктивно побаивались так непочтительно относиться к колдунье, но увидев, что Добровит до сих пор не покрылся шерстью, и не катается по земле в корчах, обнаглели. И теперь у них особенной доблестью считалось, попасть снежком в хохочущую волховицу.

На второй день снежных забав Любаву вытянули из снежного сугроба, твердой рукой поставили на ноги, отряхнули снег с меховой шапки и тулупа. Проморгавшись, девушка увидела перед собой Всеслава. Он выглядел усталым и встревоженным. Не то, что несколько дней назад, когда его чествовали отцы города, получившие послание от князя Мстислава Черниговского. Тогда польский посланник глядел соколом. Еще бы. Князь Мстислав обещал-таки взять Муромль под свою руку. Нет больше сюда ходу христианскому князю Ярославу Новгородскому.

– Давай, пройдемся, поговорим, – настойчиво и твердо сказал польский посланник, увлекая девушку с поляны с ледяной горкой вглубь леса.

Любава подчинилась, незаметно махнув рукой сделавшему настороженную стойку Добровиту, чтобы не гнал волну попусту.

Всеслав уверенно завел ее в заснеженный лес, прокладывая тропинку там, где под пологом лесных деревьев снегу намело не очень много.

– Скажи, тебя Сольмир в Велесово святилище на руках носил, греческий язык изучать?

Любава даже не улыбнулась в ответ на его ехидный вопрос. Даже вспоминать об этом посещении ей не хотелось. Всеслав прислонился спиной к стволу огромной сосны и молча смотрел на нее.

– Нет, конечно.

– А зачем?

– Я отвечу на твой вопрос, если ты мне честно расскажешь, откуда ты это узнал.

Он вздохнул.

– Я расскажу. И не только это. Я для этого к тебе и пришел. И все же… Что вы с Сольмиром делали в святилище?

Тут Любава как раз вспомнила просьбу Сольмира, молчать и краснеть именно в ответ на этот вопрос. Она растерянно подняла взгляд на своего спутника. Тот перехватил ее смущенный взгляд и плотно сжал губы, помрачнев прямо на глазах.

И он и без того столько всего знает…

И она решилась.

– Всеслав, ты обещаешь никому не говорить, – она положила руку на рукав его тулупа, отчего тот дернулся, – что мы как раз не делали того, что ты подозреваешь? Мы пришли, посмотрели, мне стало не очень хорошо, и мы ушли.

Всеслав обеими руками закатал мокрый рукав ее свитки, опущенный до кончиков пальцев, и осторожно взял ладонь девушки в свои руки.

– Я не скажу, конечно. Но что ты, Любава, наделала! Тебя, к несчастью, заметили. Твое имя внесли в Велесов набор для жеребьевки. Ты не знаешь, что это такое? О, я расскажу. В этом году, из-за недорода и уничтожения святилищ Велеса князем Ярославом, волхвы Велеса решили принести настоящую человеческую жертву. Ее определят по жребию за несколько дней до солнцеворота. Но палочки для жеребьевки уже готовы. И палочка с твоим именем там есть.

Он крепко сжал пальцы Любаве и подтянул ее к себе поближе.

– Сейчас все главы семейств занимаются тем, что всеми правдами и неправдами выкупают своих дочерей. А ты – чужая. Тебя некому защитить. Староста Муромля уже запретил сыну ходить к тебе. Сольмир ведь у тебя не был?

Любава отрицательно покачала головой. Какая-то важная мысль ускользала от нее.

– Но ведь только прошли осенние дедины. Он был занят.

Всеслав усмехнулся.

– Раньше бы он нашел время. Любава, милая, я предлагаю тебе свое покровительство. Они не решатся оставить имя подруги посланника Болеслава на таком жребии.

Любава вытащила свою ладошку из его теплых рук.

– Подожди, дай подумать, – она сделала шаг назад.

Что-то там Творимир говорил о том, что Гостомыслу нужен хороший повод для прибытия в Муромль дружины князя Ярослава.

– А кто первым предложил нанести мое имя на жребий, не знаешь? Не из Суждаля кто?

– Странно, что ты это спросила. Но действительно, это некто Коснятин. Он на днях вернулся из Суждаля.

Любава сделала еще шаг назад, села на заснеженный пенек, обхватила себя руками и низко опустила голову.

План был достоин Гостомысла. Никто в Муромле не знает, что она, Любава, родственница князя Ярослава. Ее принесут в жертву, и князь получит законную возможность вступить в город, чтобы отомстить за сестру своей жены. Когда-то ее обучали играть в восточную игру под названием шахматы. И теперь она точно знала, что чувствует пешка, которой жертвуют в крупной игре. Впрочем, Гостомысл не мог рассчитывать, что она об этом узнает. Всеслав немножко все спутал. Всеслав…

Она подняла на него глаза.

– Всеслав, ты умеешь играть в шахматы?

Тот вздрогнул от ее неожиданного вопроса.

– Немного. А почему ты спрашиваешь?

– Думаю о том, что чувствует пешка, которую приносят в жертву.

– Не скромничай, Любава, ты не пешка. Ты, скорее, конь. Жеребеночек.

Кони это, между прочим, традиционная жертва богам.

– Если я выживу, и ты когда-нибудь приедешь в Новгород, который ты здесь так ругаешь, мы сыграем с тобой в шахматы? – через силу улыбнувшись, спросила Любава.

– Не сыграем. И не потому, что мне нет сейчас хода в Новгород. Ты не выживешь. Ты что, и вправду не понимаешь? Если на тебя упадет жребий, а мне интересно, на кого кроме тебя он может упасть, то тебе не поможет даже побег. Даже если ты сбежишь, то тебя найдут, выкрадут и все равно принесут в жертву. Эти люди не шутят со своими богами. Твое имя нужно убрать, изгладить из памяти до жеребьевки. Так что там насчет моего покровительства, принимаешь?

– А зачем тебе это нужно?

Всеслав крепко сцепил обе руки и посмотрел наверх. На соседней елке, на пушистой ветке сидели две серенькие белочки и с любопытством на них смотрели. Но вряд ли посланник их заметил.

– Я слышал, что у ведьмы ее вторая душа вылетает во время сна в виде огненного шара. А поймать ее можно только мужскими исподними штанами, – сообщил он довольно злобно. – Вот, решил проверить. Интересно мне посмотреть на вторую душу ведьмы.

Любава потрясенно молчала, только глядела на него своими синими-синими глазами.

– Ну зачем ты спрашиваешь? Неужели не понимаешь, отчего делают такое предложение?

– Нет, Всеслав. Не готова я стать твоей подругой. Да и с Сольмиром мне пока не все ясно. И потом… Не поможет твое покровительство. Послушай меня внимательно. Тебя, конечно, сейчас муромцы уважают. Ты обещал им покровительство Черниговского князя и сдержал обещание. Но в моем случае задействованы силы более могущественные, чем ты думаешь. Никто не обратит сейчас внимания на польского посланника. Да и на полоцкого тоже. Если ты не хочешь, чтобы от тебя вообще все начали скрывать, никому не говори о своей симпатии ко мне. Ничего особенного, конечно, но скорее всего эти волхвы притворятся, что с тобой согласны. Однако поступят все равно по-своему. А потом скажут, мол, извини, мы вообще-то тебе очень благодарны, но так неприятно получилось…

Всеслав смотрел на девушку пристально, прищурив глаза.

– Значит Суждаль, ты сказала?

Они помолчали. Потом Всеслав шагнул к понурившейся Любаве, поднял с пенечка и придержал за плечи.

– Так что, ты говоришь, чувствует пешка, которую приносят в жертву?

– Она очень не хочет. И ей страшно.

Он обнял ее и крепко прижал к себе. Любава не сопротивлялась и тихо стояла, прижавшись головой к лисьему воротнику его тулупа. Постепенно страх отступал. Ведь Гостомыслу совершенно не выгодна ее смерть. Он тогда не сможет больше управлять Рагнаром. Возможно, что его план еще сложнее, чем она думает.

– Всеслав, не знаешь, как проходит жертвоприношение?

Тот еще крепче прижал Любаву к себе, думая о том, что ему, видимо, придется просто похитить упрямую девицу перед жеребьевкой. Яснее ясного, что это не будет против ее желания. А в этом случае не возбраняется похитить даже колдунью.

– Нет. Точно не знаю. А всякими слухами пугать тебя не хочу.

Они еще постояли, обнявшись. Потом Любава неохотно высвободилась.

– Благодарю тебя, Всеслав, – неожиданно робко сказала она. – Мне уже не так страшно. Я пойду домой… Темнеет.

И действительно, смеркаться зимой начинало рано, особенно в лесу.

Девушка развернулась, не дожидаясь его ответа, и быстро побежала домой.

Дома Любава как могла, старалась отвлечься от своих тревожных мыслей, занимаясь хозяйством. Но в ближайшую же ночь ей приснился в кошмаре черный дракон с серебряной чешуей и желтыми глазами. С утра все начало валиться из рук. Не так-то это просто, молча ждать, пока тебя принесут в жертву. Да и еще в таком мерзком месте. Потом она начала подозревать своих новгородцев в том, что те все знают, но молчат, чтобы ее не пугать. К вечеру второго дня ее остановил Творимир, с беспокойством спросивший, что, мол, случилось. Любава выронила из рук кринку со сметаной. Творимир на лету перехватил кринку, вернул ее на стол и вопросительно посмотрел в тревожные глаза дочери своего друга.

– Не скажу, – мрачно ответила она. Лгать и изворачиваться Любава не могла, а доверять почти перестала. Творимир нажал девушке на плечи, усадив на лавку, сел рядом и стал ждать.

– Можно подумать, ты сам не знаешь, – пробормотала Любава, чувствуя, что на глаза наворачиваются слезы. – Ты сам говорил, что нужен повод для появления в Муромле дружины Ярослава.

– Я сказал тебе все, что знаю, – мягко ответил Творимир, – расскажи остальное.

– Всеслав сказал, что в этом году решено принести человеческую жертву. И Коснятин, на днях вернувшийся из Суждаля, уговорил нанести мое имя на палочки для жеребьевки.

Творимир выдохнул сквозь зубы.

– Опять же, Всеслав сказал, что всех остальных девиц родители сейчас выкупают. Там останусь чуть ли не я одна.

В избе наступило молчание.

– Рагнар перед отъездом взял клятвы с Харальда, что наш варяг не допустит, чтобы с тобой что-нибудь случилось, но…

И он замолчал.

– Что? Больно Гостомыслов план хорош? – с ехидными интонациями Всеслава поинтересовалась Любава.

Творимир отвел глаза.

– Да! – наконец, ответил он. – Только в последний момент нужно будет тебя спрятать. Достаточно уже будет и того, что на тебя упадет жребий. Незачем тебе будет находиться рядом с капищем, когда его окружат воины Ярослава. Только, девонька, не сделай сейчас ничего неосторожного. И успокойся. Мне ли напоминать духовной дочери отца Игнатия, что и волос не упадет с твоей головы без воли Божией? Ты только кажешься одинокой и беззащитной, а на самом деле ты сверх мыслимого защищена.

– Понимаешь, Творимир, – смущенно ответила Любава, – этот черный дракон – кошмар из моих детских снов. Знаешь, каково это, встретиться наяву с ночным кошмаром? Не очень кори меня за малодушие.

– Все мы подвержены страху. Но победу в брани одержит только тот, кто победит страх.

Творимир легко обнял девушку за плечи, чуть встряхнул. И когда он ушел, Любава поняла, что он и вправду ее успокоил. Война есть война.

Совсем на ночь глядя, в сумраке ее избы неожиданно возник Сольмир.

– Ох, Любава, не смог не зайти, – с несчастным видом произнес он, усевшись в темном углу на лавке. Любава налила медвяный квас в кружку и протянула сказителю. – Тебе ведь сказали, что мне отец запретил ходить к тебе?

Она кивнула.

– Женишься на Любомире, – сказитель с отвращением скопировал отцовские интонации, – как будто я не парень, а… Ну, в общем, тошно мне.

Любава села рядом с ним на лавку.

– Давай, я тебе что-нибудь по-гречески расскажу. И непонятные слова переведу, – грустно сказала она.

– Можно, я к тебе иногда буду ходить потихоньку, когда стемнеет? Когда совсем невтерпеж станет? У тебя так тихо, так спокойно. И притворяться не надо.

– Можно, конечно, но ты так долго не продержишься, – рассудительно произнесла новгородка. – Ты не думал о том, чтобы перейти в дружину князя Ярослава?

– Давно уже думал, – еле слышно ответил Сольмир.

* * *

Занятая своими переживаниями, Любава не заметила, как подошли Волчьи дни. Конечно же, отгрызать ветки для гадания, как это делали зубастые муромские девицы-красавицы, она не ходила. Но ее так настойчиво приглашали на девичьи посиделки, что отказаться, не обидев юных любительниц ночных зимних бдений, новгородка не могла. Вооружившись не только кинжалом, но и парным к нему мечом, подаренными ей Рагнаром на пятнадцатилетие, девушка прошла в сгущающихся сумерках к указанной ей просторной бане. Там, внутри, в натопленном помещении уже сидели полторы дюжины девиц. Любава сняла с себя шапку. Тулуп она снимала много раз тренированным движением. Так, чтобы меч в ножнах оказался в особой петле изнутри тулупа. А перевязь осталась под теплым нарамником, надетом поверх рубахи. Сложив свой меховой тулупчик в уголочке, сняв валенки, перекинув косу через плечо, Любава с улыбкой переместилась из предбанника в баню. Девицы, рассевшиеся на лавках и на теплом полу, травили страшные байки.

– … и вот, видит он, на поляне под деревом, на котором он сидел, собралось множество волков. Вдруг раздался свист, от которого пригнулись все деревья, попадали наземь звери лесные, забились в норы мыши полевые. И на поляне между волков появился лютый зверь, змей трехглавый, крылатый. Тут все волки начали к нему ластиться как кутятки к мамке, мордами о чешую тереться, под горячее брюхо залезать и на спине перед ним валяться. Навалялись, наластились вдоволь, и заговорил с ними зверь лютый, змей трехглавый крылатый. Ты, говорит, Серко, беги в такую-то деревню, там бабы младенца недосмотрели. Будет тебе пропитание. А ты, говорит, Мохнатко, беги к городу Муромлю…

Общий визг прервал повествование хозяйки бани, Любомиры. Но та, не моргнув глазом, досказала о слепце, предназначенном на съедение Мохнатке. Потом еще долго рассказывала о тех, кого определил в пищу волкам зверь лютый, змей трехглавый крылатый.

– … и остался на поляне только один волк, старый кривой и хромой. И сказал ему зверь лютый, змей трехглавый крылатый, что и тот, мол, не останется у него, у хозяина, без пропитания. Чтобы ждал он плода, на дереве дозревающего. Глядит парень, а уж нет на поляне ни волка кривого, хромого, старого, ни зверя лютого, змея трехглавого крылатого. Слез потихоньку парень с дерева, да побежал по тропинке к дому. Да только выскочил из-за кустов страшный волк, хромой, кривой, и растерзал его. Так сбылось предсказание.

Следующая история, рассказанная соседкой Любомиры, тоже закончилась растерзанием главного героя. И еще одна история закончилась тем же очередным растерзанием. Когда очередь дошла до Ростилы, Любава решила, что самое время подправить местную традицию устного сказания.

– … и вдруг та девица видит, что у жениха ее коленки гнутся назад, а не вперед. А ей уже песни величальные поют, косы заплетают. У бедняжечки язык к небу прилип, ноги в коленочках дрожат, перед глазами все черно-чернехонько от ужаса.

Повествование Ростилы отличалось отсутствием традиционных для сказаний часто повторяющихся оборотов, а также множеством мелких подробностей. Благодаря этому, все девицы с живым интересом слушали рассказчицу. Неожиданно Любава заметила, что дверь из предбанника в баню чуть отворилась. Остальные девицы тоже это заметили, но виду не подали.

– … как подошла несчастная девица к избе, так ноженьки у нее совсем подкосились, и опустилась она на колени перед порогом. И вдруг выползла из-под порога белая змея домовая и говорит ей ласково. Девица, мол, бедная, как станет уж совсем плохо, так шепни слово заветное, что я тебе сейчас скажу. Девица смотрит вокруг, а никто эту змею не видит и не слышит.

А как завели их с мужем в горницу, да оставили одних, как муж-то на жену бросится. Разодрал когтями на ней рубаху и вцепился ей зубами в белые груди.

– Ах! – взвизгнули все девицы в бане.

– Повалил ее на пол. Дерет на ней рубаху, а сам все кусает ее, то в шею, то за грудь. А она лежит, ни жива, ни мертва, пошевелиться боится. Глядь – а над ней уже не страшный человек стоит на четвереньках, а волк огромный. Шерсть дыбом, глаза горят, пасть открыл. А там зубы острые, и слюна горячая ей на живот капает. И тут вспомнила жена молодая слово заветное, белой змеей проговоренное, да и выкрикнула его волку-оборотню. Тот как подскочит, бросился к двери, щеколду зубами отодвинул, лапами дверь открыл, да в лес убежал. Встала тогда жена молодая, кровь с горла да с груди пообтерла, утра дождалась, да к лесным охотникам направилась.

Любава сообразила, что Ростила ведет дело не к растерзанию девицы, а растерзанию самого волка-оборотня. Дескать, так ему, гаду кусачему, и надо. Она положила руку на колено рассказчицы.

– А можно мне закончить?

– Давай, Любава, закончи, – одобрительно загалдели девицы.

– И вот идет та девица через лес к охотникам. Глядит, а на поляне перед ней костер догорает. А перед ним сидит волк огромный. Разодрал пару зайцев и пытается их на углях поджарить. Не может он сырое мясо есть. Недавно волком стал, вот еще и не привык. Учуял он свою жену молодую, повернул к ней голову. И глядит она, а по морде волчьей слезы горючие текут да на обугленную тушку зайца капают. И пожалела жена молодая мужа своего, видит, не мила ему совсем жизнь волчья. Пойдем, говорит, со мной, в избу нашу. Коли больше мне зла чинить не будешь, так обращу я тебя обратно в человека. Волк закивал так усердно, что чуть в угли мордой не ткнулся. Привела она его в избу, взяла нож острый и трижды вонзила его…

– Ах! – опять с готовностью взвизгнули девицы.

– … в дежу с тестом. И превратился волк в стройного молодца. Накормила его жена по-человечески. И стали они жить-поживать в любви да согласии. И уж больше никогда тот молодец в волка не оборачивался, а жену не то что не угрызал, а даже и вспомнить про то ему стыдно было.