Текст книги "Охотники на Велеса (СИ)"

Автор книги: Татьяна Иванова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 12 страниц)

Любава задумалась. Ее собеседник терпеливо ждал.

– Понимаешь, для тебя все верующие – это церковники. То есть, ты видишь только земную организацию. А для меня Христос – это живая Личность. Мне больно при малейшем намеке на неуважение к Нему. У нас с Ним личные отношения. Как же я могу допустить, чтобы между нами стал неверующий в Него человек, мой муж? Ты боишься изменить Болеславу, связавшись со мной. Но и для меня брак с тобой станет изменой. Изменой Христу. А все остальное, что я говорила, тоже правда. Я ведь даже не могу быть уверена, что ты со временем не заведешь себе полюбовницу, не говоря уж обо все остальном.

– Не заведу, раз уж до сих пор не завел, – пробормотал Всеслав. – Это возражение отпадает. А что касается наших возможных измен тем, кому мы должны быть верны, то это серьезное возражение. Но слышала ли ты пословицу, что кто не хочет ничего делать, ищет поводы, а кто хочет что-то сделать, ищет способы? Ты-то что ищешь, поводы или способы?

Снова в их избе наступило молчание. За окном уже потемнело, но вдали разгоралось зарево.

– А ведь это совсем не закат, – внезапно сказал Всеслав, глядя в окошко.

Любава повернулась к окну, затем вскочила.

– Давай, выйдем, посмотрим, – предложил воин.

Его тулуп также как и свитка надевался через голову. Они оделись и вышли на поляну. Далеко вдали небо было освещено заревом пожара. Любава ахнула. Всеслав мягко прижал ее к себе здоровой рукой, и она не стала отстраняться. Страшно закричал филин. Вдалеке ему ответил еще один. Встревоженные пожаром, они жутко ухали.

– Я так рада, что ты со мной сегодня, – непосредственно заявила Любава. – Как бы я одна на пожар смотрела. Это ведь святилище горит. А с тобой мне не страшно.

– Вот то-то и оно.

Они молча стояли, обнявшись, и глядели на страшное зарево вдали.

– Там кругом болота, – напомнил Всеслав. – Огонь дальше не пойдет. И добавил, отвлекая от невеселых мыслей Любаву. – Помнишь, ты дождь остановила? Что это было?

– Я заранее знала, что дождь вот-вот остановится, – Любава невольно улыбнулась, вспоминая. – Мне дядька Тишата сказал, а он всегда такие дела безошибочно чувствовал.

– Да, красиво было разыграно.

– Я ничего не могу придумать, – внезапно сообщила девушка, слегка разворачиваясь к обнявшему ее воину, – но если ты, случайно, найдешь эти способы, о которых говорил, то я буду рада.

– Я понял, – вздохнул Всеслав, – а теперь пошли в избу, на ночь укладываться. Говорят, утро вечера мудренее.

Глава двенадцатая

С утра в их скромную избушку, затерянную в заснеженном лесу, пожаловали нежданные гости.

Обитатели избушки встали поздно. Всеслав спал плохо. Любава устроила его в полусидячем состоянии. Но плечо болело и дергало, и он то засыпал, то просыпался. Соответственно, и Любава то виновато спрашивала, не хочет ли он воды, то предлагала устроить поудобнее. И все это время вдали полыхало страшное зарево. Только под утро они заснули. И вот, после позднего завтрака, когда Любава принялась шить из разрезанной рубахи Всеслава нечто на шнуровке, чтобы не тревожить лишний раз плечо, на полянке показался маленький отряд. Харальд, Творимир, а также тот самый Гостомысл, о котором только накануне было говорено. Всеслав, глядя через окошко, узнал того, кто по выражению Мечислава, полоскал рога в богатых омутами стоячих водах Муромля. Узнал и внимательно посмотрел на Любаву. Та отложила шитье, подошла к окошку и сильно побледнела.

Трое воинов, войдя в избу, с удивлением оглядели Всеслава, с рукой, обмотанной тряпицами, стоявшего без рубахи, в свитке без рукавов.

– Что здесь произошло? – резко спросил Гостомысл.

Любава покраснела и молчала. Всеслава происходящее начало забавлять. Вчерашний день Гостомыслом явно не был просчитан.

– Я был слишком настойчив в своем предложении, выйти за меня замуж, – усмехнувшись, выдал Всеслав сильно сглаженную версию произошедших накануне событий.

– Это да какой же степени надо было быть настойчивым, – пробормотал Творимир, удивленно глядя на совершенно красную Любаву. – А я еще думал, что был самым настойчивым женихом на всей Руси. Ошибался.

Гостомысл несколько секунд тоже изучал свекольно-красную девушку, а потом перевел разговор, давая себе время подумать.

– Вы, конечно, поняли, что Велесово капище сгорело.

– Трудно было не понять, – вежливо заметил Всеслав. – Мы всю ночь из-за этого не спали.

Смущенная Любава пересилила себя и вопросительно посмотрела на Гостомысла.

– Конная дружина князя Ярослава окружила капище, – начал тот свой рассказ.

– Как же они прошли через болото? – удивленно вмешался Всеслав.

– А вот наши новгородцы как раз путь для конников через болота и нашли, – с удовольствием отвлекся от основной темы Гостомысл. – Как раз Любава-то и нашла. Отличная работа.

– А-а-а, – неопределенно протянул Всеслав, с удивлением глядя на Любаву, притворявшуюся, будто бы совершенно не хочет провалиться под деревянный пол избы.

– Князь Ярослав лично убил медведя-шатуна. Из людей погиб только Коснятин. Убит в поединке. Ярослав никак не мог оставить его в живых. Все остальные волхвы живы. В плену. Завтра их участь решится.

– А что местные? Муромцы? – недоверчиво спросил Всеслав. – Не сопротивлялись? Это же их святыня.

Гостомысл посмотрел на него с удовольствием.

– Муромцы восприняли все, как и было задумано. Разумею, ты забыл, что как раз на зимний солнцеворот змей Велес должен быть побежден Перуном? И местные об этом забыли, но не до конца. Да, не до конца… И вот, представьте. В отблесках зимнего солнца на поляну через непроходимые болота въезжает князь на белом коне. На шаг позади него едет знаменосец со стягом, на котором изображено, как личный покровитель князя Георгий Победоносец поражает копьем крылатого змея. Касаемо знамени, то вышито необычайно натурально, сияние вокруг головы героя, щит в виде солнца золотом горит, копье сверкает как молния, дракон черный под копытами белого коня. Муромцы как взглянули, так и глаз отвести не смогли.

– Вы собрались приносить в жертву змею мою родственницу? – в гробовой тишине спросил князь. Волхвы уже оттеснены, окружены, беспомощны. Муромцы потрясенно молчат. Князь спустился с коня, молча открыл ворота во двор капища и вошел к их ревущему живому воплощению Велеса. Бешеный медведь бросился на него. Но князю-то не впервой приканчивать медведя. Он заколол зверя прямо в воротах. Разумеете, он уничтожил Велеса символически. Потом вскочил на коня и наблюдал, как связывали волхвов. Как погиб в поединке Коснятин. Касаемо Коснятина, то тот был в плохой форме, победить никак не мог. И слишком мешал Ярославу. Потом всем дали возможность отойти на безопасное расстояние, и главное капище Залесья было подожжено. Так что вот так. Муромцы никак не могли вмешаться. Перед ними было разыграно их основное сказание, родное для них. Никто не дерзнул защитить Велеса на зимний солнцеворот от огненного гнева побеждающего солнечного героя.

И Всеслав и Любава молчали ошеломленно.

– А причем здесь родственница князя? – наконец спросил посол Болеслава, глядя на Любаву.

– Любава – названная сестра княгини Ингигерд, – улыбнувшись с видом котика княгини, слопавшего криночку сливок, ответил Гостомысл. – Ну а теперь, – добавил он, глядя на молчащих людей, находившихся в разной степени удивления и потрясения. – Что здесь произошло у вас, Любава? Мне нужно знать, ибо все очень серьезно.

За то время, пока Гостомысл повествовал о подвигах князя Ярослава, он успел, видимо, включить в свои дальнейшие планы и Любаву и раненого воина.

Любава молча опустилась на лавку, не в силах ничего ему рассказать. Все было так тонко, так зыбко…

– Я узнал, что Любава не колдунья, а христианка, – пожалев девицу, принялся рассказывать Всеслав. – Разозлился, что она меня дурачила, но все равно требовал, чтобы она вышла за меня замуж.

– И что? – Гостомысл смотрел на него вполне дружелюбно, и Всеслав никак не мог понять, почему Любава выглядит такой напуганной, а Харальд у двери мрачно скрестил руки на груди.

– Она отказывалась.

– И…

– Я был очень настойчив. Испугал ее, и Любава меня ранила.

– Нет, так не пойдет. Не обижайся, Всеслав, но ты не мог ее настолько напугать, всего лишь настойчивым предложением выйти замуж, – спокойно уличил его Гостомысл во лжи, по-прежнему глядя открыто и дружелюбно. Всеслав слегка задохнулся от возмущения.

– Он сказал мне, что готов из-за меня изменить своему князю, – глухо, как неживая произнесла Любава со своей лавки. – Я испугалась, что ты вынудишь меня вступить в такой брак и используешь мое замужество в своих целях. Прости, Всеслав, Гостомысл бы все равно из тебя это вытянул. Просто ты еще не понял.

– Ладно. Я действительно нечто подобное сказал, не понимая, что говорю, – раздраженно подтвердил Всеслав, вскидывая голову. – Я был разъярен. Плохо соображал.

– И зря ты испугалась, Любава, – все так же дружелюбно сказал ей Гостомысл. – Никогда, за исключением редчайших случаев, не следует соглашаться на то, что сам человек называет изменой. И тебе, такой молодой, советую это запомнить. Ни на измену князю Болеславу ни на твою измену Христу я бы никогда не согласился, но!

Любава подняла голову, чувствуя, что сейчас все и начинается. Очень уж странно Гостомысл сказал. Он и не был обязан соглашаться. Согласие на ее брак было делом ее отца Феофана, делом Рагнара.

– Я не буду сейчас благословлять тебя на этот брак, – повторил Гостомысл со значением взглянув девушке в глаза и заставив похолодеть от ужаса, – но я просто советую. Неплохо бы тебе согласиться на помолвку со Всеславом, чтобы он пригласил тебя как свою невесту в родной замок. Разумею, вы бы познакомились поближе, глядишь, все вопросы об изменах сами собой и отпали.

– Где мой отец Феофан? – с ужасом думала Любава, глядя на Гостомысла, как попавшая в капкан лисичка на подошедшего охотника. – Он ведь ездил в Польское княжество. Что случилось? Жив ли он? О, Господи!

– Всеслав, тебе ведь будет не зазорно пригласить к себе свою невесту, названную сестру Новгородской княгини? – продолжал, между тем Гостомысл, как ни в чем не бывало.

– Нет, не зазорно, – подтвердил Всеслав, внимательно глядя на стремительно сереющую Любаву. – Да мне бы и дочь Рагнара было бы не зазорно пригласить.

Любава дернулась, как подстреленная.

– А ты знаешь, Гостомысл, – сказала она с отчаянием в голосе, – что лучше уж точно знать самое страшное, чем мучиться сомнениями?

– Знаю, Любава, – неожиданно мягко ответил Гостомысл, – знаю, потому что сам точно так же нахожусь в сомнениях. Так ты согласна съездить в гости к Всеславу, прежде чем отказать ему окончательно?

– Согласна, – глухо ответила Любава.

– С тобой поедет приличная твоему положению свита. Разумею, что лучше, если это будут люди, хорошо знакомые тебе.

Всеслав, который сначала порадовался такому повороту событий, теперь удивленно смотрел на свою «невесту». Та неуклонно впадала в полуобморочном состоянии.

– Ну знаешь ли, – начал он с раздражением, собираясь сказать, что ему оскорбительно иметь такую невесту, которая готова в обморок упасть из-за помолвки с ним, как Гостомысл тихо, но внятно произнес лично для него.

– Не рви яблоко, пока зелено, созреет – само упадет. И вообще, парень, вынь голову из собственной задницы. Самое время.

После такой грубости польский посол задохнулся от возмущения и промолчал. Любава сидела на лавочке, ни на кого не обращая внимания, стараясь ритмично вдыхать и выдыхать. Кое-как надев тулуп без посторонней помощи, Всеслав вышел на полянку перед избой, проводить троих новгородских воинов, возвращавшихся к своему князю.

– Вы останетесь здесь до завтра. Мало ли, вдруг какие волнения все же будут, хотя и не похоже, – прощаясь, сказал Гостомысл. – Завтра за вами приедут.

– Да, денечек отдыха мне не помешает, – честно признал раненый воин. – Хотя, как Любава и обещала, ни отневицы, ни лихорадки у меня нет.

– Разумею, если она обещала, то и не будет.

Подождав, пока стук копыт затихнет в отдалении, посмотрев, как легкий ветерок сдувает снег с пушистых сосновых веток, Всеслав направился в теплую избу.

Творимир, уходивший из избы последним, успел подтвердить Любаве, что Рагнар пропал на Польской земле. И в утешение передал ей записку от отца Игнатия.

«Потерпите еще немного, мои родные деточки. Наступающий год Господь благословит. Мир наступит на нашей земле на многие годы».

Любава читала записку уже в третий раз и вытирала слезы, когда в избу зашел Всеслав, по-прежнему уверенный, что она страдает из-за его предложения.

Теперь она еще и плакала.

– И все же, если ты настолько не хочешь, то можешь и не ехать, – в сердцах заявил он.

Любава криво, сквозь слезы улыбнулась, подумав, что Гостомысл все же – тот гусь. Гусь лапчатый, о четырех крылах. Она никак не могла раскрыть польскому посланнику далеко идущие планы воеводы Ярослава.

– Нет, что ты, поехать в Польское княжество к тебе я как раз от всей души хочу.

– Оно и заметно.

– Мне просто утешительную записку передали, я от радости плачу.

– Любава!

Она осторожно положила клочок пергамента посреди стола.

– Сейчас мешочек для нее быстро сошью, и можно будет носить ее на груди.

Тогда Всеслав ей поверил. Насчет записки этой, утешительной. Но смотреть, как Любава через силу притворяется спокойной, было тяжело. Он пошел в конюшню.

Через несколько часов на поляну прискакал еще один всадник. Это был Мечислав.

– Уезжаю, дорогой брательник. Ты, я понял, остаешься?

– Я скоро за тобой. Останусь еще ненадолго, – ответил Всеслав, думая, рассказывать брату о своей странной невесте, или не надо. Нет, пожалуй, не стоит, пойдет еще смотреть. То-то потеха будет. Эх, Любава!

– Тогда возьми, вот тебе письма от твоих. Недавно доставлены. Успеха тебе с твоей зазнобой.

Брательник Мечиславов попытался принять бесстрастный вид.

– Перемелется – мука будет, – жизнерадостно усмехнулся Мечислав. – Мне Харальд коротко сказал, что она тебя вроде кинжальчиком царапнула, но потом вы помирились.

– Ну вроде того, – ответил Всеслав, принимая Харальдову версию произошедшего. Слишком уж задевало его насмешливое отношение его брата к происходящему.

Только проводив названного брата, Всеслав распечатал послание из канцелярии князя Болеслава. Короля Болеслава почти уже. Непримиримый враг Болеслава германский император Генрих Второй как раз недавно благополучно преставился, А в Риме все были озабочены выборами нового папы. Всеслав не сомневался, что в таких благоприятных условиях их повелитель организует себе коронацию в короля своей земли.

Королевский канцлер советовал ему, Всеславу, немедленно убираться из русских земель, по возможности избегая новгородцев. Потому что при возвращении из Гнезно в Новгород в польских землях бесследно пропал посол Новгородского князя Ярослава, небезызвестный ему Рагнар.

Всеслав присвистнул и задумался над тем, как это Гостомысл в его присутствии передал такую весть Любаве, а он, стоя рядом, ничего не понял. Ох, уж эти княжеские послухи!

Он даже и не обозлился на то, что его снова собирались использовать втемную. Очевидно, что сейчас Гостомысл очень многого не учел. Интересно было бы его переиграть. «Вынь, значит, голову из собственной задницы»? Вот он сейчас и вынет.

Посол Болеслава зашел в избу. Любава, пересиливая себя, сооружала шнуровку на его рубахе. На мгновение Всеслав позавидовал Рагнару в том, что его так сильно любят. На дочери пропавшего новгородского посла просто лица не было. Он подошел, сел рядом с ней на лавку, отнял шитье.

– Любава, милая, – произнес он так мягко, как только мог, – ты не думаешь, что если мы с тобой будем полностью доверять друг другу, то будет лучше для дела? Ведь я не последний человек в Польском княжестве. Могу многое узнать.

Любава внимательно на него смотрела. Но от горя она соображала хуже, чем обычно.

– Тебе Гостомысл дал приказ, молчать насчет Рагнара? – напрямик спросил Всеслав, пожалев ее.

– Нет, но он же… откуда ты узнал?

Всеслав молча показал ей письмо.

– И ты не разозлился, что он использует твое предложение в наших целях?

– Ну а я использую твое горе в своих целях. Давай все же объединим усилия, давай с этого момента не будем ничего утаивать друг от друга. Ты ведь не послух князя Ярослава в моей земле? Ты ищешь своего пропавшего отца. Давай без лишних сложностей, а?

То есть, отодвигаем в сторону хитрого Гостомысла, и действуем дальше вместе.

– Ты великодушен, Всеслав. Ты умеешь прощать и не держишь зла, а это немногие христиане умеют, – еле слышно ответила Любава.

– Да, я такой, – скрывая смущение за усмешкой, заявил он. – Расскажи, мне интересно, как это тебе Гостомысл сообщил об исчезновении Рагнара, а я и не заметил.

– Он никак не может благословить мой брак. Это должен сделать отец Феофан. Должен был бы, если бы мог, – начала Любава, но не удержалась и всхлипнула.

Всеслав, отметив про себя, как хорошо умеет слушать тренированный послух князя, обнял свою невесту одной рукой.

– Поплачь, милая, – сказал он ей тихо. – Теперь уже можно. Потом ты успокоишься, мы поужинаем и устроимся спать. Уже темнеет. Прошлая-то ночь была бессонной. А завтра наступит новый день. А потом мы обязательно найдем твоего отца, раз уж он должен благословить твой брак. И вот еще что, не пугайся, но твой Гостомысл намекнул мне, что ты, в конце концов, станешь моей женой. Как ты думаешь, он сильно ошибается?

Слушая его успокаивающий тихий голос, Любава невольно улыбнулась сквозь слезы.

– Гостомысл вообще никогда не ошибается. Но в нашем случае это должно пугать тебя, а не меня.

* * *

На следующий день все население славного города Муромля и его окрестностей собралось на высоком берегу Оки. Оттуда, с высоты, привольно расположившись среди кустов на спуске к реке, люди созерцали продажу Велесовых волхвов каравану, уходившему в сторону далекой Булгарии. Дружина князя Ярослава застыла правильными рядами. Сам князь неподвижно высился на белом коне чуть в отдалении. А над ним трепетало в легких порывах ветра удивительное знамя. Знамя, впервые в истории поднятое над колдовским Залесьем. Всадник на белом коне поражал дракона. И всадника этого звали не Ярила, как можно было ожидать, глядя на золотое солнце, которое воин держал вместо щита, а святой Юрий. Георгий Победоносец уверенно брал в свои надежные руки защиту невидимых рубежей Залесской Руси.

– Как ты думаешь, Творимир, – Гостомысл тихо подъехал сзади к потрясенным открывшимся зрелищем новгородцам, – у русских бесов появятся со временем рога и копыта?

– Ты еще скажи, хвост с коровьей кисточкой, или свиной пятачок, – хмыкнув, ответил Творимир, не в силах оторвать глаза от огромного знамени с всадником с переливающимся золотым нимбом вокруг головы, золотым солнцем вместо щита и сверкающей молнией вместо копья.

– А ты зря смеешься. Разумею, Велес – покровитель скота. Здесь традиционно изображается с рогами, копытами и, смейся-смейся, с хвостом с коровьей кисточкой. Сейчас в Суждале строится храм Святому Власию, по созвучию с Велесом, как ты понимаешь, для тех, кто захочет иметь святого покровителя домашней скотинки. А те, кто не захотят, что им останется? Останется их драгоценный Елс с рогами, копытами и коровьим хвостом в качестве демона. Ты думаешь, я неправ? – и он с горечью улыбнулся.

Творимир не рискнул спорить с этим мудрецом. В конце концов, всякое может случиться. Даже и коровий хвост у демона, хотя свиной пятачок, все же, навряд ли.

Всеслав тихо рассмеялся, представив себе мрачного демона ада с коровьим хвостом. С кисточкой. Но от русских можно ожидать даже этого.

Он был не в силах досадовать на то, что их с Мечиславом переиграли. Знамя со святым Георгием, поражающим дракона, покорило и его душу. Да и поражение они с Мечиславом потерпели только частично. Муромль, все же прочно отдал себя под покровительство Черниговских князей. Но хоть и частичное, это было поражение. Сплотить волхвов против христианского влияния Новгорода не удалось. Волхвов захватили в плен у всех на глазах, продали в рабство, и никто за них не вступился. Пощаду получил только Домажир, отец Сольмира.

Да, никто не заступился за проигравших. Сердца муромцев покорились тому окончанию их исконной легенды, которое им предложил князь Ярослав. Впрочем, сердца муромцев покорились новгородцам, как уже мог заметить Всеслав, несколько раньше. И вот еще что. Они все, жители Муромля, были сами по себе и не стали бы вступаться за чужих людей – волхвов, рискуя здоровьем и жизнью. Боевая дружина Ярослава выглядела убеждающе грозно. Но многих сейчас смутно беспокоило, что существовало в мире нечто, за что сказитель Сольмир был готов расплатиться собственной жизнью, предупреждая Любаву об опасности.

Ко грустной Любаве, крепко обнявшей за шею свою кобылу, мягко подошла Ростила, взяла ее за руку и тихо проговорила на ухо.

– Мне сказали, – и она покосилась на Творимира, – что ты согласилась стать Всеславовой невестой. И едешь к нему в гости. Воины новгородцы и Сольмир едут с тобой. Возьми меня с собой тоже, я буду тебе хорошей служанкой.

– Возьму, конечно. Не как служанку, как подругу возьму, – Любава через силу улыбнулась. – Подземным горносталем буду, если не возьму.

Харальд, ждавший ответа девушки с заметным нетерпением, почти неслышно выдохнул с облегчением.

И истоптала та девица три пары поршней железных, источила в дороге три посоха железных, чтобы найти своего милого Финиста Ясного Сокола.

Покоренные святым Юрием муромские сказители, не отрывая глаз, смотрели на знамя, развевающееся над группой поверженных волхвов, которых, связанных, по очереди затаскивали в караван на полозьях. Задумчиво смотрели мастера, способные, не напрягаясь, переложить любой сюжет в красивую былину, те сказители, которым было суждено разнести весть о победе князя Ярослава над лютым Залесским зверем по всей русской земле.

Так рождаются сказания.