Текст книги "Охотники на Велеса (СИ)"

Автор книги: Татьяна Иванова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)

При этих Любавиных словах дверь в баню открылась, и стоящий за ней человек вошел вовнутрь.

– О-о-о! Полазник пожаловал, – выдохнули девицы.

Вошедший мужчина, хорошо знакомый Любаве, наклонился и пошевелил сухой дубовой веткой угли в очаге.

– Заходи и пожелай мне счастья, Полазник, – кокетливо сказала хозяйка бани Любомира.

– Желаю, чтобы у вас куры неслись, и не разбивались блюда и блюдца, – сообщил Всеслав. – Чтоб уродилась пшеничка как рукавичка, овес, как тот пес.

Любава еле сдержалась, чтобы не хихикнуть, но Любомира была в восторге.

– Отдаю тебе рушник, а ты отдай мне то, что я попрошу, – Всеслав протянул рушник хозяйке бани. Та вскочила и радостно забрала из его рук расшитую оберегами ткань.

– Я забираю с собой Любаву взамен.

Любава была не против того, чтобы быть забранной. Дальше девицы по плану должны были гадать, а эта часть праздника никогда ее не привлекала. Она покорно вышла в предбанник, надела валенки, затем нашла свой тулуп. Резким движением набросила его на себя через голову, незаметно пристегнула ножны с мечом к перевязи. Какая-то девица в бане между тем загадала загадку.

«Стоит дуб, на дубе том двенадцать гнезд, на каждом гнезде по четыре синицы, у каждой синицы по четырнадцать яиц, семь беленьких и семь черненьких».

– Ну это уже слишком, – пробормотала одна из слушательниц. – Чтобы синица отложила черные яйца!

– Да это же загадка…

– Пойдем? – тихо спросила Любава у Полазника, застегивая фибулу на вороте тулупа.

Светлая лунная ночь стояла над Муромлем. В черном небе сияли завихрения облаков. В пронзительном свете луны искрились заснеженные дома и деревья, плотной непроницаемой чернотой ложились тени. В тишине раздавался далекий вой. Молодые парни, вырядившиеся волками, где-то стаями бродили по городу и завывали.

– Я провожу тебя, – коротко ответил девушке спутник. И они пошли по улице. Снег скрипел под ногами. Всеслав приноровился к ее шагам, подошел совсем близко, взял под руку и еле слышно заговорил.

– Любава, в Велесовом наборе для жеребьевки ты осталась почти единственной. Ты оказалась права. Коснятин так ненавидит новгородцев, что не успокоится, пока волхвы не решат прикончить тебя. Он просто помешался на ненависти. А его слушают. Думаю, у тебя остался всего один путь, если ты хочешь выжить. Я прошу тебя, стать моей женой. Я увезу тебя из Муромля и надеюсь, что смогу защитить свою жену.

– Нет, Всеслав, я не согласна, – еле слышно ответила девица, опуская голову.

– Мучительная смерть тебе предпочтительнее, чем брак со мной? – Всеслав по-прежнему ее крепко к себе прижимал, держа за локоть. Любава не вырывалась.

– Не погибну я мучительной смертью, – так же тихо, как и ее спутник ответила она. – У меня друзья воины. И в Новгороде множество защитников.

Всеслав еле слышно застонал с досады. Развернул девушку лицом к себе и вгляделся в ее лицо, ярко освещенное луной.

– Когда тебя выкрадут, уже ничего не изменишь. Какая же ты беспечная! Не знаю, что тебе и сказать. Вот смотри, ты вышла в такую опасную ночь одна с полазником. А если бы я позвал своих знакомых парней в волчьих шкурах? Ты знаешь, как бы ты провела эту ночь? Ты думаешь, Ростила всю свою историю полностью сочинила?

– Но ведь я вышла не просто с полазником, а с тобой, Всеслав, – рассудительно ответила Любава, отгоняя от себя безрассудное желание, просто прижаться к нему покрепче. – С другим я бы не вышла из избы.

– Ты доверяешь мне настолько, что не побоялась выйти со мной в самую опасную ночь в году. Ты не побоялась в эту ночь обидеть меня отказом стать моей женой, – грустно улыбнувшись, сказал Всеслав, – но не можешь доверить себя в браке?

Вообще говоря, он чего-то подобного от Любавы и ждал. И пришел, чтобы попросту ее похитить. Сроки уже поджимали, и ради ее собственной пользы новгородку нужно было увезти из Муромля. Очевидно, он не был ей противен, а женское упрямство – не та вещь, которую может уважать мужчина. На глазах у двух десятков девиц он ее забрал, и, если они оба сейчас исчезнут, то все скоро выяснят, куда подевалась новгородская колдунья.

Но сейчас, глядя в ее спокойное лицо и обнимая доверившуюся ему девушку, Всеслав не мог себя заставить увлечь ее с собой насильно. Он молчал, глядел ей в глаза и клял себя за глупость и странную робость.

– Послушай, Всеслав, – начала было Любава, но ее прервал переливчатый вой, внезапно раздавшийся в начале улицы.

Ее спутник встрепенулся, протащил ее до ближайшего колодца. Угадав его замысел, она проскочила в темный закуток между оградой колодца и оградой двора. Всеслав развернулся лицом к опасности, загородив девицу собой. Парни в волчьих шкурах с искусно сделанными личинами на головах подскочили к ним, окружив полукругом. Всеслав наполовину обнажил меч, и сталь ярко блеснула в лунном свете. Оборотни попрыгали вокруг, вдруг сорвались с места и убежали.

– И мы бежим, Любава, – прошептал ее защитник, вытягивая девицу из закутка. Та подобрала подол и побежала, стараясь держаться в глубокой тени. Парни оборотни могли перескочить через забор и напасть на них сзади. Беглецы миновали несколько переулков, меняя направление, остановились в изломе забора, утопавшего в глубокой тени.

– Ты что-то начала говорить? – сказал Всеслав, затаскивая девушку в излом. Луна скрылась за облаком и все вокруг потемнело.

– Я не хотела обижать тебя отказом. Но подумай сам. Ты предлагаешь мне брак, чтобы спасти от жертвоприношения. Ну разве так делают? А если я выживу, как же мы вместе дальше жить будем? Об этом ты подумал?

И действительно, в какой-то момент Всеслав узнает, что тоже был пешкой в Гостомысловой игре. Не хотела бы она оказаться рядом с ним в роковой момент осознания истины.

Всеслав снова обнял Любаву.

– А разве есть способ узнать друг друга лучше, чем вступить в брак?

– Ага, а если выяснится, что ошибся, то можно взять следующую жену на проверку, – девушка задохнулась от возмущения и продолжила куда спокойнее. – Давай, не будем спешить. Для меня брак важнее, чем смерть. Потому что умрем мы быстро, а в браке мучиться придется долго.

Всеслав тихо рассмеялся над ее головой.

– Каким ты представляешь себе хороший брак, Любава? – с интересом спросил он, отвлекшись от своих планов по похищению девицы. В конце концов, она была права. В браке им придется жить вместе довольно долго.

– Как у князя Ярослава и Ингигерд, конечно, – тут же ответила новгородка. – Они друг друга любят. Они всегда вместе. Понимаешь, они вместе строят новый мир. Они вместе преобразуют Новгородскую землю. Такие разные. Ярослав случайного слова не скажет – только продуманное. А Инга порывистая, искренняя и прямая. И вот ведь любят друг друга. Они не просто мужчина и женщина, а части единого духовного целого.

– А то, что Ингигерд одна из самых красивых женщин мира, это, конечно же, неважно, – ехидно протянул Всеслав, – неважно, что эта красавица воспета скальдами еще до брака с Ярославом…

– У нас говорят, что к красоте жены привыкаешь, а вот к ее дурному характеру не привыкнешь никогда. Понимаешь, Всеслав, они друг другу доверяют. Ты не обижайся, но, если нельзя ждать обычной супружеской верности от мужа, как можно ему доверять в чем-то большем. Вы же мужчины такие существа, – Любава уперлась руками Всеславу в грудь, чтобы отстраниться, и глянула в серые глаза, – привык кто к красоте жены, сразу задумался о следующей. Какое уж тут доверие. А если вспомнить, что я вообще и не красавица, то…

– Не скромничай, Любава…

Внезапно наверху послышалось шуршание. Любава стремительно развернулась. На фоне светившегося рваными полосами облаков неба над забором торчала одинокая темная голова в волчьей личине.

– Эй, волчок, – дружелюбно произнесла новгородка, – а ты не боишься, что сегодня с утра не сможешь войти к себе в избу, а будешь кругами бродить вокруг дома, дверь не увидишь?

– Это ты, что ли, Любава? – спросил «волчок». – А нам сказали, что ты не ведьма.

– А, так это ты, Ходута? – девушка узнала парня по голосу. – Так ведь и я тоже всегда говорю, что я не ведьма. Но обижать меня все равно не надо. Я теперь и имя твое знаю. Ты вообще, что тут делаешь?

– Вот вас выследил.

– Молодец! Но никому не говори. Иди лучше к себе домой – целее будешь. Веришь мне?

– Верю, верю, Любава, не обижайся. Я сейчас волчком, молчком к себе в избу.

Раздался тихий хлопок о землю и легкий шорох убегающего «волчка».

– Хорошо, что он был один. Поодиночке их еще можно уговорить…

– Ты слышала, им уже сказали, что ты не ведьма, – волнуясь, перебил ее Всеслав. – Их уже готовят… Любава, милая, поехали со мной. Прямо сейчас.

– Так ведь не завтра жеребьевка. Я не буду решать такой важный вопрос в спешке, сказала же. Просто проводи меня домой, а?

Она быстро пошла по улице. Чуть замешкавшийся, колеблющийся Всеслав догнал упрямую девицу через несколько шагов и взял за руку.

– Но за кого-нибудь тебе все равно придется выходить замуж. Не обижайся, но сроки у тебя поджимают. Ты думаешь, с Сольмиром у вас будут отношения не «как у мужчины с женщиной»? Ну как вдруг он еще каким-нибудь языком заинтересуется? Персидским, например? Как тебе восточные женщины?

Несмотря на серьезность ситуации, Любава хихикнула.

– А ты думаешь, восточная женщина сможет обучить его персидскому языку?

– Что, они совсем на это неспособны? Ну так он немецким может заинтересоваться. Или, там, латынью…

Любава тихо рассмеялась.

Всеслав шел с ней рядом и думал, что сейчас самое время пригрозить несносной, упрямой новгородке похищением ради ее же пользы. Ради ее же собственной пользы. А потом и вправду зажать рот, перекинуть через плечо. Ведь она такая легкая и хрупкая. Даже рот можно не зажимать. Не будет Любава кричать этой ночью. Не такая она дурочка. А его дом, где ждет хозяина заранее оседланный конь, совсем рядом.

Подойдя к воротам в деревянной стене города, он остановился, остановил Любаву, серьезно посмотрел ей в глаза, собираясь заговорить. Вздохнул даже, открывая рот.

И снова не смог.

Ворота города Муромля были этой ночью закрыты на огромный замок. Всеслав не стал искать лазеек и приставных бревнышек, при помощи которых молодежь пробиралась из пригорода в город, а просто открыл замок собственным ключом. Любава тихо присвистнула, глядя на это.

До самого Новгородского двора он мрачно молчал, обдумывая свое поражение и его последствия. У калитки Любава неожиданно прижалась к нему, неловко обняла.

– Чтобы не случилось, Всеслав, я всегда буду благодарна тебе за твою заботу.

И, прежде чем он успел ответить, убежала под защиту стен родного дома.

* * *

На следующий день, когда Любава готовила обед на всю их честную компанию, ее остановил Харальд.

– Знаешь, какие истории сейчас гуляют по Муромлю? – невыразительным тихим голосом спросил варяг.

– Нет, – слегка испугавшись, ответила девушка. Харальд говорил таким тоном, когда ему что-то очень и очень не нравилось.

– Рассказывают, что ведьма Любава вместе с выкормышем полоцких волхвов Всеславом разогнала ночью молодых парней-оборотней. Будто бы сверкали молнии без грома, несчастные парни забыли дорогу до своих домов, и всю ночь мерзли, бедняги, на Муромских улицах, – негромко и бесстрастно сообщил Харальд. – Дескать, Любава сменила Сольмира на Всеслава, и сейчас начнется.

– Всеслав проводил меня с посиделок домой. Просил меня стать его женой, чтобы он смог увезти меня из Муромля и защитить от жертвоприношения. Я отказалась. По дороге «волчки» привязались. Но все мирно обошлось.

– А почему я узнаю о желаниях Всеслава только сейчас? – так же тихо спросил Харальд. – По-твоему, это совсем не мое дело? А если он вздумает увезти тебя без твоего согласия, тогда что?

Любава вдруг вспомнила о собственных ключах от города у Всеслава, опустила голову и виновато молчала. Человек через любую лазейку пролезет, но, чтобы ночью, тайно выехать из города на лошади, нужно как-то открыть ворота.

– Вот что. Впредь я запрещаю тебе выходить с нашего двора без моего особого согласия.

Любава молча кивнула. Варяг вышел из избы, и она продолжила готовить обед.

Харальд вообще ходил в последнее время настолько мрачным, что даже Творимир не рисковал надоедать ему своими замечаниями.

Стараясь не думать о надвигающихся событиях, Любава полностью сосредоточилась на хозяйстве. Когда кто-то из муромцев пытался вытащить ее в город, она честно отвечала, что ей запрещено. Нечего, мол, было сплетничать и расстраивать Харальда.

Глава десятая

Незаметно летели темные короткие дни студня, или просинца, как этот месяц здесь называли. Наступала восьмая ночь перед солнцеворотом. Вечером, на ночь практически, Харальд собрался уходить.

– Послушай, Харальд, ничего особенного, конечно, – не выдержала Любава, – но знаешь ли ты, что муромские женщины верят, что если с кем эту ночь проведешь, за того в будущем году замуж выйдешь.

Харальд замер перед дверью, обернулся и внимательно посмотрел на девушку.

– Твоя Ростила верит в это, Харальд. Ты сейчас без слов дашь ей понять, что женишься на ней. Пожалел бы девицу, не ходил бы, а? Все равно скоро расставаться.

Варяг прислонился к печке и задумался. Но думал он недолго. Быстро опомнился и ушел в темную ночь. Где-то в городе, в тепло натопленной бане его ждала Ростила. Ждала, может быть, в последний раз.

К самой Любаве должен был прийти Сольмир. Ему, как раз, очень нужно было избежать встречи с любой другой девицей именно в эту ночь. Девушка вернулась в свою избу, и потекли минуты напряженного ожидания. Время шло, а сказитель все не появлялся. Любава пыталась отвлечься, пыталась молиться, но тревога нарастала. Наконец, она не выдержала и снова пошла в дружинную избу.

– Послушай, Творимир, – расстроено сказала она. – Сольмира все нет. Может, ничего особенного, но я очень беспокоюсь. Проводи меня в Муромль к его дому, а? Глядишь, чего и узнаем. С тобой вместе меня бы даже Харальд отпустил.

– Ладно, девонька, собирайся. Провожу.

Она оделась по-мужски, пристегнула к перевязи меч, взяла колчан с сулицами. По городу они шли бесшумно, выбирая самые темные закоулки. Наконец подошли ко двору Муромского старосты. Во дворе слышались голоса.

– Меня Домажировы собачки хорошо знают, – прошептала Любава. – Я переберусь через забор?

– Даю тебе час. Если не вернешься, я сам переберусь через забор, и конец будет тогда всем Домажировым собачкам.

Творимир подкинул Любаву, чтобы ей легче было перескочить через высокий забор в темном месте. Собачка тут же прибежала, даже тявкнула, но узнала Любаву и больше голос не подавала. Новгородка, держась в тени, бесшумно направилась в сторону злобно спорящих людей.

– Ну и сынок у тебя, Домажир. Кого ты вырастил, Волосень вас закрути.

– Сольмир, – уязвлено заявил Муромский староста, – или ты оказываешь мне сыновнее послушание, или ты мне не сын, и пеняй тогда на себя.

За амбаром, где шел этот странный разговор, повисло тяжелое молчание.

– Реши уж, отец, сын я тебе или не сын, – глухо проговорил Сольмир. – Мужик или баба. Бегать за девками по твоему приказу я больше не собираюсь. Откажешься от меня – уеду. Плакать не буду.

– В Новгород уедешь? – низким грозным голосом спросил Коснятин.

Сказитель не ответил. Огромная серая собака ткнулась Любаве носом в ладонь. Та рассеянно почесала ее за ухом. Мужчины за амбаром все еще молчали.

– Волосень вас задуши. Домажир, мы не можем его отпустить. Он слишком много знает.

За амбаром послышался невнятный гул голосов. Там находилось не три человека, а значительно больше.

– И что, отец, ты разрешишь меня прикончить?

– Если ты меня не слушаешь, то ты мне не сын. Ты для нас опасный послух новгородцев.

– Подстелите сюда. Иначе на снегу останется кровь.

– Вот сюда.

– Давай, тащи его.

Любава распахнула тулуп, и стремительно шагнула вперед, доставая меч из ножен.

– Я согласен, – внезапно сказал Сольмир. – Я все сделаю, как вы сказали.

Снова наступило молчание. Любава осторожно вернулась назад.

– Клянешься глазами Велеса, что ты больше никогда не пойдешь к новгородке Любаве?

– Клянусь.

– Клянешься глазами Велеса, что ты ничего никому не расскажешь о том, что узнал сегодня?

– Клянусь.

– Клянешься, что женишься в будущем году на той, что тебе укажут?

– Клянусь.

Любава осторожно вернулась к изгороди и пошла в тени забора, отыскивая место, где можно бесшумно выбраться в проулок.

Бедный, бедный Сольмир. Интересно, каким был Коснятин, пока ненависть не превратила его в бесчеловечное чудовище? Любил ли он жену? Детей? Умел ли он пошутить или посмеяться чужой шутке?

– Пошли обратно, Творимир. Потом все расскажу.

Потом трое воинов и Любава собрались в дружинной избе. Дружинница пересказала услышанное. Спать никому не хотелось. Слишком было тревожно. Если уж дошло до того, что отец разрешил убить своего сына, то как же были накалены страсти. Чуть за полночь вернулся и Харальд. Разговор, подслушанный Любавой, пересказали и ему.

– Любава, если пойдешь спать к себе, тщательно проверь засовы. Или, пожалуй, я сам пойду с тобой. Проверю на ночь твою избу, – сказал Харальд, подумав.

Внезапно раздался звук открываемой входной двери и звук шагов в сенях. Воины вскочили. Дверь открылась, и на пороге появился Сольмир.

– У вас горел свет, – неуверенно произнес он.

– Проходи, Сольмир, – ответил Харальд – Рады тебя видеть.

Сказитель сделал шаг вперед и закрыл за собой дверь.

– Я пришел сказать… Любава, в этом году решено принести человеческую жертву Велесу на солнцеворот. Жребий упал на тебя. Тебе нужно срочно уехать. Лучше этой ночью. Завтра будет поздно. Тебя посадят под стражу.

– А если я уеду, кого принесут в жертву? Принесут кого-нибудь?

– Ростилу. У них всем заправляет некто Коснятин. А он ненавидит новгородцев и тех, кто с ними связан.

Харальд молча согнул в правильный круг попавшуюся ему под руку чугунную кочергу в два пальца толщиной. Варяг стоял рядом с печкой.

– А что будет с тобой, Сольмир? – невыразительным голосом поинтересовался он.

– Меня убьют. У нас все серьезно, – усмехнулся сказитель. – А что бы, интересно, сделал ты, Харальд, если бы твой сын выдал твои тайны врагу?

Любава с грустью смотрела на Сольмира. Он не любил своих родных, он не считал своими отеческие предания, он мечтал о новом мире, но за передачу важных сведений, полученных в отеческом доме, им, новгородцам, он считал себя достойным смерти.

Харальд тяжелым взглядом смотрел на чугунное колесо в своих руках, бывшее недавно кочергой.

– Начнем с того, что я бы никогда не позволил приносить в жертву Нидхёггу подругу своего сына.

– В жертву кому?

– Крылатого змея, живущего у корней Мирового Древа, вы называете Велесом, а мы – Нидхёггом. Я ему не поклоняюсь.

И он попытался распрямить кочергу.

– Оставь, Харальд, – вмешался Творимир. – Неровен час, сломаешь. Руку повредишь. Все равно завтра к кузнецу идти, Любавину Гулену перековывать. Заодно и кочергу отдадим.

– И потом, – договорил варяг, – мы не враги муромцам. Князя, если ты еще не понял, интересует только святилище и волхвы. В Муромле никто из дружины даже и не появится. А волхвы эти и не муромские все. Только отец твой, да несколько его приспешников. Но Домажира-то как раз пощадят из-за тебя. Без святилища своего он все равно не страшен.

Харальд положил кривую кочергу на выступ печки.

– Добровит, Сольмир и Любава, вы уедете этой ночью в Суждаль, – непреклонным голосом сказал он. – Прямо сейчас. С меня довольно.

– Послушай, Харальд, – волнуясь, вмешалась Любава, – мне сказал Всеслав, что, если жребий упадет на меня, то меня все равно выкрадут для жертвоприношения, куда бы я ни сбежала.

– В Суждальском детинце тебя защитят. А после солнцеворота некому будет тебя выкрадывать.

– А как же Ростила? Я все же дружинница. Я смогу защищаться, а она…

– Не думаю, что ты сможешь, Любава, – Сольмир, прислонившись к закрытой двери, мрачно смотрел девушке в глаза. – Сначала тебя затащат в святилище Велеса. Помнишь те медвежьи шкуры, которые я тебе показывал? Ты ведь ни разу не была с мужчиной, и после такого тебе будет не до защиты…

Вот ведь, она же ничего такого ему не говорила. Сколько всего сказитель сообразил еще?

– … а потом тебя во внутреннем дворе святилища будет ждать медведь-шатун. Берлогу уже обложили.

Любава с трудом сглотнула. Вздохнула, выдохнула. С усилием взяла себя в руки.

– Все не так страшно, Сольмир, – начала она.

– Да, ничего особенного, – криво усмехнулся сказитель. – Я знал, что дорогу в святилище ищет князь Ярослав. И я бы показал тебе дорогу.

– Тогда ты уже был бы мертв, – грустно сказала Любава. – Этого бы тебе не простили. За нами наблюдали. Наш поход обсуждался. Всеслав спрашивал у меня, зачем ты на руках нес меня в святилище… Я все равно нашла туда дорогу, Сольмир. Я никогда не сбиваюсь с пути, завязаны у меня глаза, или нет. Прости, я обманывала тебя, когда не сказала об этом. Но я боялась за тебя. Не хотела, вынуждать тебя добровольно выдавать эту тайну.

– Ах, вот почему ты плакала, – резко мотнул головой сказитель, хищно блеснула серьга в его ухе, – а я-то гадал. Но мне совсем не жаль Велесову берлогу. Она загораживает Муромлю путь в будущее. Эка, тоже мне, красота. Так князь Ярослав знает теперь дорогу?

– Знает, – подтвердил Харальд. – И в ближайшее время уничтожит святилище. Сольмир, ты едешь в Суждаль. Не думаю, что муромцы порадуются открытому тобой пути в будущее. А Любава… Я дал клятву Рагнару, что позабочусь о его дочери.

– Сегодня Рагнар не стал бы требовать у тебя соблюдения этой клятвы. Он христианин. И я христианка. А если дружинники князя задержатся? Да мало ли какая неожиданность может случиться? Как же мы можем позволить Ростиле оказаться перед медведем-шатуном?

Харальд просто отшатнулся после этих слов. Или он берет на себя ответственность за свою милую и отправляет ее в Суждаль, или что?

Творимир с загоревшимися глазами наблюдал за другом. Сольмир тоже внимательно за ними наблюдал. Не будучи христианином, он собирался умереть, но предупредить Любаву. Он ведь не знал, что ей все известно. Конечно, ему теперь было интересно, как поступят настоящие христиане.

– У меня нет выбора, – сказала Любава. – я должна остаться. И надеяться, что князь не опоздает.

– Да, за Ростилой идти уже поздно, – тихо подтвердил ее решение Харальд. – Но Сольмир и Добровит немедленно едут в Суждаль. Рассвет совсем скоро.

* * *

К середине следующего дня к Новгородскому двору подошло множество муромцев с требованием выдать сына старосты, прячущегося, по слухам, у колдуньи Любавы. Едва заслышав, что толпа собралась перед Новгородским двором, Всеслав на коне примчался к месту событий. В полураспахнутых и заклиненных воротах стоял Харальд в шлеме, кольчуге, с мечом на боку. Меч пока был в ножнах.

– У нас нет Сольмира, – негромкий и спокойный голос варяга разносился над затихшей толпой. – Заметьте, что наш двор построен так, что напасть всей толпой одновременно вы не сможете. Поодиночке мы перебьем всех, кто осмелится вступить на нашу землю без нашего разрешения.

Муромцы слушали очень внимательно. Помимо убедительного голоса за Харальдом еще и не менее убедительно реяла слава викингов. А именно: все знали, что норманны, вступив в битву, ничего не соображают, пока всех не перебьют. Правда это, или преувеличение, никому проверять не хотелось. Все ждали.

– Если вы решите поджечь наши дома, то подумайте, что ветер сейчас дует в вашу сторону.

Всеслав, слушая Харальда, думал о том, что собравшиеся муромцы, как бы их ни настраивали, не желают нападать. Если бы новгородцы прибыли большим, грозным войском, их бы встретили с оружием в руках. Кто бы победил неизвестно, но сеча бы была знатная.

Но они прибыли всемером. Овдовевший купец с маленьким сыном, юная лекарка и четверо воинов для их защиты. Маленькая капля во враждебном к Новгороду Муромле. И от них не стали защищаться. Их приняли, опустив щиты. И потому смогли восхититься маленьким мальчиком, с кулаками бросавшимся защищать обижаемых. Как было не удивиться кристально честному купцу Тишате? А еще новгородцы не мстили за причиненные обиды, доброжелательно относились к муромцам, с неподдельной любовью относились друг ко другу. А еще кузнец Житобуд так подружился с купцом Тишатой, что они еженедельно распивали совместно медовуху. Исцеленная Любавой и влюбленная Ростила уверяла всех женщин города, что нет среди муромцев ни одного, равного ее новгородцу. А была еще веселая колдунья Любава, так не похожая на прочих ведьм. Сольмир ходил к ней тайком, даже когда ему запретил отец. А сам Всеслав примчался, забыв обо всем, едва только услышал, что ей грозит опасность.

И теперь жителей города было невозможно убедить, что эти самые новгородцы являются их врагами. Муромцы стояли, переминаясь с ноги на ногу, совершенно не желая зла этим неплохим, в общем-то, людям. Если бы горожане еще были в подпитии, можно было бы их подбить на нападение, но теперь в трезвом виде, в середине дня… Да они давно бы разошлись по домам после слов Харальда, если бы…

Но это было очень серьезное «если бы». В толпе находилось множество волхвов, собравшихся в Муромле к солнцевороту со всей Руси, а также их личные холопы, а также зеваки, прибывшие в город из самых неожиданных мест, заслышав о необычайном жертвоприношении. И вот эти коноводы толпы представляли серьезную опасность для новгородцев.

– Предлагаю выбрать несколько человек, которые пойдут и проверят мои слова, – спокойно сказал Харальд, цепким взглядом, окидывая крыши соседних домов, не появился ли где лучник. Но мысль о лучнике, а залесские охотники славились невероятной меткостью, пришла в голову только им со Всеславом. Хорошо, что среди волхвов воинов не было.

Несколько человек с длинными, заплетенными в косы бородами собрались вместе, обсуждая предложение Харальда. Всеслав соскочил с коня, привязал его к ближайшему столбику и подошел к воротам. Варяг внимательно на него посмотрел, но ничего не сказал. Возражать не стал.

Послы быстро обыскали дома новгородцев. Сольмира там не оказалось. Тогда один из волхвов подошел к Харальду.

– Мы должны забрать с собой Любаву, – твердо заявил он варягу.

– Они успели провести жеребьевку, – ошеломленно подумал Всеслав. – А мне ничего не сказали. Любава была права. Только поползли слухи о наших с ней близких отношениях, как от меня все стали скрывать. Что же теперь делать? Ох, Любава!

– Это зачем вдруг? – изображая полное неведение, спросил Харальд.

– Если Сольмир появится, он к ней пойдет, а мы его поймаем.

Глупее объяснения не придумаешь, но воин не стал спорить, понимая, что правду ему не скажут. И то, вплоть до дня жертвоприношения Любаве ничего не грозило. Что уж теперь…

Обсуждаемая Любава в тулупе и шапке стояла во дворе. Всеслав старался на нее не смотреть.

– Где я буду жить? – спокойно спросила она. – Кто меня будет охранять? Кто поручится за мою безопасность?

– Нам необходима уверенность в ее безопасности среди чужих людей, – холодно подтвердил Харальд слова лекарки.

– Справедливо, – признал один из волхвов, добродушный на вид, раскосый, с редкой, заплетенной в жидкую косичку бородой. – Девицу будет стеречь наша стража, но один из вас может навещать ее и оставаться с ней, сколько захочет.

Волхв-то со властью. Недавно прибыл, – понял Всеслав. – Как это польского посланника, зачинщика переговоров с князем Мстиславом, с ним не познакомили? Не доверяют больше.

Любава посмотрела на Творимира, и тот сделал шаг вперед. Польский посол с бессильной злостью смотрел им вслед. До зимнего солнцеворота осталось чуть больше шести дней.

На следующий день, после практически бессонной ночи, Всеслав нашел Харальда.

– Скажи, – без всяких предисловий он обратился к новгородцу, – вы собираетесь освобождать Любаву? Я пришел предложить свою помощь.

Варяг смотрел на него непроницаемым взглядом. Каменная статуя и то выразительнее. Отличное умение для воина – такая вот бесстрастность.

– Если мы решим отбивать ее с оружием в руках, я обязательно сообщу тебе.

– То есть как это «если», – чуть не задохнулся Всеслав. Может ли быть, чтобы Харальд не знал, для чего держат под стражей синеглазую колдунью?

Какое-то подобие сострадания промелькнуло в холодных глазах варяга.

– Возможно, что ее будет проще спасти, устроив какую-нибудь неразбериху, и увезти в суматохе. Это иногда бывает действеннее, чем вооруженное нападение. Еще есть время, Всеслав, мы сейчас ищем пути. Жди спокойно. Если потребуется твоя помощь, я обязательно тебе скажу.

Харальд умел убеждать, и Всеслав немного успокоился. Достаточно для того, чтобы сохранять хладнокровие и ждать дальнейших событий.

А потом из Суждаля вернулся Мечислав, веселый, шумный, довольный. Он вернулся за своим названным братцем. Пора им было, по его словам, делать ноги из славного Залесья. Дело, вроде бы закончено. Волхвы Велеса объединились вокруг Муромского святилища, сам Муромль освободился из-под руки Ярослава и лежал теперь под рукой князя Черниговского. Новгородцам сюда ходу нет. Связи между полоцкими волхвами и русскими обновлены и клятвами закреплены. Пути сопротивления христианизации Руси ясны и понятны. Пора и домой.

Всеслав бы не возражал уехать, и век бы не приезжал обратно, но только если бы Любава согласилась уехать вместе с ним.

– Не могу я уехать, – с горечью сказал он брату, – зазноба у меня здесь объявилась. Та самая Любава, которую решено в жертву принести.

– Ну садись, брательник, рассказывай, – Мечислав разлил по кружкам медовуху. – Нигде не пробовал такой знатной медовухи, как в Залесье. Как это тебя угораздило, такого стойкого к девичьим чарам? Говорил я тебе, негоже нос от девок воротить. Вот не пропускал бы ни одной юбки, так ни одна бы девка в полон твое сердце не взяла. Ну не морщись, ладно. Какого она рода, племени?

– Это она тебя исцелила. От верной смерти спасла.

– Ах вот как… В Суждале гутарили, что она колдунья. Так это правда?

– Да. Она названная дочь Рагнара. Помнишь, видели мы посла князя Ярослава?

– Да, припоминаю Рагнара, чтобы ему кто копыта замочил, такой надоедливый. Постой-постой, и дочку его припоминаю. Рыженькая такая девчушка, синеглазая.

– Да, синеглазая, – Всеслав поморщился и отхлебнул из кружки с медовухой.

– Ой, смотрю, брательник, закохался ты, яко див в сухую грушу.

– Твоя правда, закохался.

– Так-так, – Мечислав отхлебнул в свою очередь медовуху и продолжил. – Было дело несколько лет назад. Ты не был с нами в том походе. На стороне парился. Мой Брячислав ходил на Новгород, да, года три назад, не упомню уж. Но помню, что ходили с нами тогда варяги, сильно на Ярослава разобиженные. Грабанули мы, помнится, и тикать. Ярослав со своими за нами. Но до битвы не дошло. Прямо в наш стан прискакала Ингигерд с небольшой дружиной. И была с ней тогда, слушаешь меня? эта рыженькая девчушка. Олава она еще изводила, твоя синеглазая, тем, что стреляла из лука лучше него. Ну, Олав никогда меткостью не страдал. А разъяренный Рагнар следом прискакал, за княгиней своей и дочерью названной. Он из очень знатного рода, этот Рагнар. Варяги сразу поутихли. Дело примирения как по маслу поехало.