Текст книги "Не совсем мой, не совсем твоя"

Автор книги: Татьяна Воронцова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– …тебе придется найти способ меня разговорить, – закончил Ник и кивнул, давая понять, что знаком с правилами. – Звучит интригующе.

– Только не надо относиться к этому как к неудачной шутке. Будь хорошим мальчиком, Ники. Это очень просто: вопрос – ответ.

– А ты не наденешь черный кожаный корсет на шнуровке и лакированные сапоги?

Кончиками пальцев Илона любовно разгладила его темные брови, обрисовала скулы, вскользь коснулась губ. А потом со всего размаху влепила ему по физиономии. Солидно так влепила, его даже мотнуло на табуретке. Цепь лязгнула, натянулась… Вот дрянь!

Нарочито медленно он выпрямился. Шевельнул кистями рук, чувствуя, как саднит содранная кожа. Поднял глаза на Илону.

– Если хочешь, чтобы я играл в твои игры, детка, перво-наперво прекрати бить меня по лицу. Брось эту мерзкую привычку, слышишь? Я тебе не лакей.

– Да ну? – притворно изумилась та, не отдавая себе отчета и в нелепости своей позы (стопа правой ноги, согнутой в колене, упирается в щиколотку левой, руки разведены в стороны и одновременно воздеты вверх, как у плохого актера, пробующего изобразить танец Шивы), и в нелепости восклицаний. – Пощечины кажутся тебе оскорбительными! Может, ты предпочитаешь это? – В мгновение ока она подскочила к комоду, схватила зажигалку и лихо щелкнула ею прямо перед носом Ника, заставив его отпрянуть. – Или это? – Теперь из нижнего ящика появился широкий кожаный ремень с тяжеловесной пряжкой, который она изредка надевала с джинсами и ковбойскими сапогами в стиле вестерн. – Отвечай!

Ах да, конечно… Вопрос – ответ.

– Может быть.

Его негромкий голос и невозмутимый вид подтачивают ее решимость, заставляя испытывать неуместные колебания. Он нисколько не нервничает? Сомневается в серьезности ее намерений?

– Что значит «может быть»?

– Это значит, – поясняет Ник с улыбкой, – принципиальных возражений не имею.

Играя пряжкой ремня, Илона подходит так близко, что ее ноги, затянутые в сетчатые чулки, касаются его колен. Расширенные глаза, учащенное дыхание… Наверное, чувствует себя Жюльеттой и Мессалиной в одном лице. Если бы только зеркало на минуту оказалось ПЕРЕД ней, а не ПОЗАДИ нее, возможно, на белом свете стало бы одной иллюзией меньше.

– В детстве, наверное, ты был примерным мальчиком, да, Ники? Из тех, что никогда не устраивают драк на школьном дворе и учатся только на «хорошо» и «отлично».

– Угадала.

Закругленный кончик ремня, пахнущий кожей, скользит по его лицу, выписывает кривые на лбу и щеках. Ник закрывает глаза. Ему уже не смешно, а противно. Лучше бы ударила.

– И почему если красивый, то обязательно подлец? Это нечестно… – шепчет Илона, завороженная его мнимой беспомощностью. – К тебе мужики на улице не пристают?

– Бывает.

– Как же ты выходишь из положения?

– Очень просто. Говорю, что им нужен кто-то другой, не я.

– И они уходят ни с чем?

– Как правило, да. Настоящие гомосексуалы не агрессивны.

– Как правило, – повторяет Илона, не переставая ласкать его кончиком ремня. – Но у каждого правила есть исключения. Я права?

– Да.

– Говори… Рассказывай дальше.

Он медлит, борясь с отвращением. Что за дурацкий спектакль? Может, стоит сказать ей: слушай, детка, кончай ходить вокруг да около. Ведь все же понимают, что на самом деле тебя интересуют не отметки в моем школьном дневнике, и не специфика моих взаимоотношений с представителями сексуальных меньшинств, а причины моего неожиданного охлаждения к тебе, заступнице и благодетельнице. Слишком частые исчезновения из дома и вообще из поля зрения. Неожиданные проблемы с сотовой связью, неубедительная ложь… Ты хочешь знать, что происходит, но не хочешь, чтобы это знание изменило привычный ход вещей. Не задаешь конкретный вопрос из боязни услышать правдивый ответ.

– Да о чем тут рассказывать? Все банально до безобразия. Один чувак задумал снять другого чувака и заявил о своем намерении настолько прямо и откровенно, насколько позволяло ему знание родного языка. Второй обиделся и нахамил в ответ, за что и получил по морде. Все.

– Где это было?

– На автомобильной стоянке торгового центра «Мега».

– Что он тебе сказал?

– Ты хочешь, чтобы я повторил? – От удивления глаза его раскрываются широко-широко. – Но, Илона…

– Я хочу, чтобы ты повторил, – произносит она упрямо.

– Бога ради, зачем?

Плотно сжав губы, что, по-видимому, должно изображать еще не гнев, но высшую степень недовольства, Илона расстегивает одну за другой пуговицы его рубахи, распахивает ее нетерпеливым движением, после чего стягивает с плеч. Ник слегка подается вперед, чтобы дать ей возможность стянуть ее окончательно, затем снова прислоняется к решетке. Рубаха остается висеть на его скованных руках, и, глядя на свое отражение в зеркале (этакий ангел с перебитыми крыльями), он снова смеется – не то над Илоной, нежданно-негаданно ступившей на эту кривую дорожку и толком не представляющей, куда она заведет, не то над самим собой, имеющим глупость ее поощрять…

– Так что он тебе сказал? Тот тип, который клеил тебя на автостоянке.

– Не имеет значения.

– Отвечай, черт возьми!

– Смени пластинку, детка.

…поощрять? Правильнее сказать провоцировать, причем вполне сознательно. Сознательно и хладнокровно. Первое время он задавал себе вопрос: зачем? Зачем ей это понадобилось? Но вскоре нашел ответ. Ах да… Она видела тебя напуганным, дружище. Да что там! Она видела тебя полумертвым от страха. И хочет увидеть снова.

И правда, если кому-то удалось напугать парня до обморока, то, может, удастся и ей? Если взяться за дело как следует. Надеть на него наручники, пригрозить расправой… Как будто там, в чужой машине, увозящей тебя от станции метро «Сокол», самым страшным испытанием для твоей нервной системы было ожидание обещанной боли или сама боль. Все это шоу с заламыванием рук, клеймением горящей сигарой и прочими гнусностями. Нет, самым страшным было не это… Боль, пусть даже такая, от которой корчишься весь в поту, остается всего лишь неприятным ощущением, которое рано или поздно проходит. Но господи боже! Живому человеку всегда есть что терять. Есть, за кого бояться. И это – самый невыносимый из кошмаров. Они уходят один за другим, и ты умираешь с каждым по очереди. И когда остается кто-то один, один-единственный, уцелевший по недосмотру или недоразумению, ты понимаешь, что уже не согласен умереть с ним вместе. Что ты скорее умрешь не ВМЕСТЕ, а ВМЕСТО него.

Такие дела. А эта шальная бабенка, оплакивающая, как самую большую потерю в своей жизни, потерю норкового манто, которое проела моль, на полном серьезе считает, что взрослый мужчина ответит на ее угрозы чем-то, кроме смеха.

– Ладно, я задам другой вопрос. Когда и где ты впервые переспал с женщиной?

– Не важно.

– Важно или не важно – это мне решать! Отвечай!

– А если нет?

Голос Илоны становится хриплым от злости:

– Прекрати издеваться надо мной!

– Эй, а ты ничего не путаешь, детка? Посмотри повнимательнее. – Сидя в расслабленной позе, Ник позвякивает наручниками, не переставая наблюдать за ней из-под полуприкрытых век. – По-моему, это ты издеваешься надо мной. Правда, без особого успеха.

– Тебе приходилось заниматься любовью с девственницей?.. Ты принимал участие в групповом сексе?..

Вопросы следуют один за другим.

Он смеется.

– Какой страх был самым сильным страхом в твоей жизни?.. Какая боль была самой сильной болью в твоей жизни?..

Наконец фонтан ее красноречия иссяк. Вопросы, оставшиеся без ответов, печальными привидениями повисли в воздухе, сгустив атмосферу до состояния киселя.

– Думаешь, я не смогу тебя ударить? – осведомилась Илона.

Ноздри ее раздувались от ярости. Скосив глаза на ремень, которым она угрожающе похлопывала себя по ноге, Ник украдкой вздохнул и отвернулся, ничего не ответив.

Боже, какая скука! Сексуальные фантазии тринадцатилетней школьницы могут показаться более увлекательными. Та девчонка с пятого этажа, которая призналась тебе в любви прямо в лифте, а на следующий день дала почитать свой дневник… Вы с Ладой читали его вместе. Лада плакала и смеялась. Ты делал то же самое – втайне от нее. Девчонка оказалась настоящим монстром в мини-юбке. Ее дневные грезы и живость их описания заслуживали всяческих похвал. А тут: хочу ли я… могу ли я…

– Последний раз предупреждаю…

– Да хватит уже предупреждать! – рявкнул он так, что она попятилась. – Или делай, или не делай! Долго ты собираешься держать меня здесь, словно пса на привязи?

– Так ты этого хочешь? – захлопала глазами Илона.

– Да не я, а ты! – продолжал он тем же презрительным тоном, что вызвало у нее гневное изумление с примесью восхищения. – Ты этого хочешь. И я не понимаю, что тебя останавливает. Вот я сижу перед тобой, смиренный и покорный, как тебе того хотелось, и даже не помышляю ни о каком сопротивлении, а ты все никак не можешь собраться с силами для одного-единственного удара. Чего ты боишься, Илона? Ведь это у меня скованы руки, а не у тебя. Или ты думаешь, что если приведешь свою угрозу в исполнение, позже я проберусь в твою спальню и, одержимый жаждой мести, подвергну тебя той же самой процедуре? Это тебя пугает? Ну, признайся. Это?

– Щенок! – прошипела она, вздрагивая всем телом, что лишний раз подтвердило его догадку. – Ты не посмеешь.

– Еще как посмею! Я мужчина, находящийся в неплохой спортивной форме, а ты – всего лишь женщина, которая чаще ходит в солярий, чем в спортзал, так что справиться с тобой не составит никакого труда. Ну а там… там видно будет. Если ты согласишься отступить от своих правил и отважишься на какой-нибудь волнующий эксперимент…

Илона замахнулась для удара, но ее остановили окрик «Стой!» и свирепый взгляд, от которого по спине побежали мурашки.

– Кажется, ты хотела ударить меня по лицу?

– Я… – Она сглотнула. – Да пошел ты!

Он не сводил с нее глаз. Своих ясных, холодных, аквамариновых глаз, от взгляда которых она всегда слабела и начинала чувствовать себя деревенской дурочкой.

– Осторожнее, Илона. Я тоже умею быть грубым.

– Я тебя не боюсь, – глухо промолвила она, интонациями голоса опровергая это заявление.

– Ты боишься всего на свете. Неужели я – исключение?

– Ничего я не боюсь!

– Не боишься? – Ник запрокинул голову, нечаянно ударившись затылком о спинку кровати, и захохотал как безумный. – И это говорит человек, помешанный на бетонных заборах, железных дверях и квартирных сигнализациях. Господи, Илона, да ты же шагу не делаешь без телохранителя. Каждое твое появление на улице – это тщательно спланированная, просчитанная по минутам операция, как будто ты лидер какого-то политического движения, а улицы нашего города кишат вооруженными террористами, мечтающими расправиться с тобой. – Он заметил, как исказилось ее лицо, а рука с ремнем взметнулась вверх с явным намерением полоснуть его по губам, но даже не подумал закрыть рот: – Ты можешь говорить все, что угодно, и делать все, что угодно, потому что если кто и может меня напугать, то только не ты… Но прежде позволь мне процитировать одного человека, к мнению которого сегодня прислушиваются во всем цивилизованном мире. Если я навешу три висячих замка на решетчатые двери своего жилища, заведу огнестрельное оружие, собак и полицейского в комнате и буду при этом весело уверять, что ничего не боюсь, – то это верно и неверно одновременно. Мой страх заключен в висячих замках.[5]5
  Адлер Альфред. О нервическом характере / Пер. И.В. Стефанович.


[Закрыть]

В безмолвной ярости они уставились друг на друга. Один – не зная, чего ждать, другая – не зная, что делать.

От долгого пребывания в неудобной позе у Ника разболелась спина, поскольку большую часть времени он был вынужден сидеть, вплотную прижавшись к фигурной спинке кровати. Любая же попытка отстраниться приводила к тому, что к боли в спине немедленно присоединялась боль в плечах, не говоря уж об изнурительной борьбе с железом, вгрызающимся в запястья. Каждый из этих факторов, взятый в отдельности, не представлял собой серьезной проблемы, но вместе они изрядно действовали на нервы. Даже с закрытыми глазами он чувствовал на себе взгляд Илоны. Пристальный взгляд, изучающий взгляд. Можно было не спрашивать, о чем она думает. Она думала о том, как заставить его страдать.

– А что, если смогу? – услышал он ее шепот и открыл глаза.

– Не понял.

– Если я смогу тебя напугать. Что тогда?

Усмехнувшись, он покачал головой.

– Ты считаешь меня полным ничтожеством, правда?

– Нет. – Илона подошла поближе. Протянула руку, намереваясь погладить его по щеке, но он уклонился. – Не то чтобы ничтожеством, но… – Она все-таки погладила его, правда, не по щеке, а по волосам, и, ощутив трепетность ее прикосновений, он понял, что она уже все придумала. – Сын интеллигентных родителей. Умненький, воспитанный мальчик. Весь такой чистенький, аккуратненький, хорошо одетый… облизанный с головы до ног… Скажи, а ты вообще дрался хоть раз в своей жизни? Приходил домой грязный, рваный, с разбитым лицом?

– Я тебя умоляю… – поморщился Ник.

– А где ты ночевал последний раз?

– Последний раз – здесь.

– В тот последний раз, когда ты не ночевал здесь, – она изменила формулировку, а чтобы ему лучше думалось, хорошенько дернула его за волосы, – где ты ночевал?

Когда стало ясно, что отвечать он не собирается, Илона не спеша подошла к комоду, выдвинула один из ящиков и достала оттуда сначала удлинитель с трехметровым проводом, а затем электрические щипцы для завивки. Внимательно осмотрев то и другое, подключила удлинитель к розетке… к удлинителю, в свою очередь, щипцы… и с тяжелым вздохом, демонстрирующим всю глубину ее сожалений, повернулась к Нику. Ее улыбка напомнила ему улыбку Эль Драйвер из боевика «Убить Билла».

– Что-то ты побледнел, мой мальчик, – участливо проговорила она, помахивая постепенно нагревающимися щипцами в непосредственной близости от его лица. – Ну-ну, успокойся. Тебе достаточно сказать несколько слов, чтобы это прекратить.

Не переставая улыбаться, Илона поднесла щипцы еще ближе. Он не шелохнулся. Ближе, ближе…

– Не упрямься, дорогой. Скажи мне правду. В любом случае обещаю не портить тебе лицо. Ты был с женщиной, так? Вечером, когда ты вернулся с работы, от тебя все еще пахло духами. «Extravagance d’Amarige», очень стойкий аромат, я такими не пользуюсь.

Стараясь не двигаться, чтобы Илона не изувечила его просто по неосторожности, вдыхая запах раскаленного металла, Ник разглядывал ее – чуть задыхающуюся от возбуждения, с блестящими на лбу и на верхней губе капельками пота, с подтаявшими «стрелками» на глазах – и говорил себе: ну все, приплыли. Это даже нельзя назвать балансированием на грани фола. Это уже последняя глубина падения, полный абзац.

И не надо вставать в позу оскорбленной добродетели, мол, ничто не предвещало… Очень даже предвещало. Не так давно, разругавшись с ней на обратном пути из клуба «Кино», где он, по ее мнению, бессовестно флиртовал с какой-то певичкой никому не известного девичьего поп-коллектива, Ник наотрез отказался подниматься к ней в квартиру и заявил, что едет домой, в Хамовники. Илона промолчала, но как только машина остановилась около дома, бросила через плечо водителю: «Боря, проводи юношу до квартиры». Борис, косая сажень в плечах, окинул его с ног до головы ничего не выражающим взглядом, подошел вразвалочку, взял за руку повыше локтя и… как ребенка повел к подъезду. Стараясь не смотреть по сторонам, Ник послушно переставлял ноги – левую, правую, левую, правую – и думал только о том, как бы не уронить себя окончательно невольным стоном или гримасой. В лифте как назло – сплошные зеркала. Второй этаж… пятый… девятый… Когда наконец Илона открыла дверь и Борис со словами «твое место здесь, парень» втолкнул Ника в квартиру, у того уже чебурашки плавали в глазах.

– Ник, ты меня не слушаешь. Эй!.. – Щипцы для завивки переместились от лица к плечу и угрожающе зависли в сантиметре от кожи. – Где ты был и с кем? Я все равно заставлю тебя ответить на этот вопрос.

– Попробуй.

…Тогда-то и прозвенел первый звонок. Если ты с этого начинаешь, дорогая, то что же будет дальше? Вот так запросто отдать своего любовника на перевоспитание какому-то тупому громиле… Ну ладно, насчет тупого громилы – это, допустим, перебор. Борис – обычный, нормальный мужик, правда, здоровенный как мамонт. И все же она отдала тебя. Отдала. И что же ты сделал, герой? Может быть, оказал сопротивление? Ничего подобного. Дал привести себя, как осла в стойло. Вечером долго лежал без сна, прислушиваясь к ее шагам за дверью, к покашливанию, приглушенному голосу (болтала с кем-то по телефону). Двери не запирались, так что в принципе могла зайти в любой момент. Не зашла. Почувствовала, что это будет уже чересчур.

– Смотри мне в глаза, когда я с тобой разговариваю! Жаль, я не позволила тем людям встретиться с тобой еще разок, мой строптивый ангел. Возможно, это научило бы тебя относиться ко мне с большей благодарностью.

– Ты говорила «стой», и я стоял. Ты говорила «ложись», и я ложился… Я исполнял каждый твой каприз, а теперь ты обвиняешь меня в неблагодарности.

– У тебя есть другая женщина!

– Я не обязан хранить тебе верность.

– Ты!.. – Илона задохнулась от возмущения. – Ах ты, сволочь!

– Я должен тебе крупную сумму денег, и я ее верну. – Ник говорил негромко, монотонно, как будто зачитывал какой-то нудный законодательный акт. – Кроме того, между нами существует устная договоренность, в соответствии с которой я… – он на мгновение запнулся, – должен тебе еще кое-что, назовем это интимными услугами, которые я предоставляю по первому требованию. Твои претензии необоснованны. Извини, что напоминаю, но я не взял с тебя ни копейки за свою работу по перепланировке и отделке твоей квартиры. А я, между прочим, дорогой специалист. Мне платят банкиры, нефтяные магнаты, звезды шоу-бизнеса, депутаты Государственной думы. Я не мальчик из стриптиза, Илона. И если это обстоятельство мешает тебе чувствовать себя счастливой, давай перестанем мучить друг друга и разойдемся с миром. Прямо сейчас.

– Прямо сейчас, – шепнула она, наклоняясь к самому его уху, – у тебя будут другие заботы. Какая красивая рука…

Медленно она поднесла разомкнутые щипцы к его обнаженному плечу. Подумала и опустила чуть ниже. Медленно… Не обжигая, но давая возможность ощутить жар и, как следствие, страх. Стараясь сохранять полную неподвижность, Ник чувствовал, как сами собой напрягаются мышцы, сжимаются зубы, на висках выступает пот. Организм, черт его побери, реагировал на грозящую опасность выбросом адреналина в кровь – химическим процессом, контролировать который ему не удавалось при всем желании.

Ну же, чертова баба! Давай, не тяни.

– Рука… – задумчиво повторила Илона, – или все-таки лицо? Как ты думаешь, Ники, твоя подружка будет любить тебя со шрамами на щеках?

Вот тут-то он повернул голову и посмотрел ей в глаза.

* * *

– И что было дальше? – шепотом спросила Ксения, прижимаясь к нему всем телом. – Что она сделала?

– Ничего. – Ник устало усмехнулся. – Ты же видишь, на мне нет ни царапины. За исключением этого. – Он поднял обе руки, демонстрируя ссадины на запястьях. – Не думал, что наручники – такая мерзкая штука.

– Зачем ты ей разрешил? Мог бы просто сказать «нет» – и точка.

Ответ был несколько неожиданным:

– Из любопытства. Мне захотелось посмотреть, на что она способна. И на что способен я сам. – Некоторое время он молчал, очевидно, предаваясь воспоминаниям. – В каком-то смысле она права. Чистенький, аккуратненький, хорошо одетый… До недавнего времени мою жизнь можно было считать довольно-таки благополучной. Если забыть о том, что в возрасте семи лет я остался без матери…

Ксения вздрогнула.

– Боже!

– Да. Но отцу удалось сделать так… словом, мы это пережили.

Сегодня он снова остался на ночь, и это не вызвало у Ксении никакого протеста. При том, что она терпеть не могла посторонних у себя в постели и придерживалась твердого убеждения, что секс – это одно, а ночной сон – совсем другое. За все время знакомства Игорю удалось переночевать у нее буквально раз или два (клянусь, голова просто раскалывается… не могу же я сесть за руль в пьяном виде…), и всякий раз Ксения шла на это с крайней неохотой. Ей было жарко, неудобно. Присутствие под одеялом крупного мужского тела со специфическим запахом, которое вздыхало, ворочалось и вообще занимало слишком много места, стесняло и раздражало ее, не давая заснуть. С Ником все было иначе. Установив очередной рекорд по интенсивности и продолжительности полового акта, он погружался в сон почти мгновенно и спал тихо, как кошка. Его легкое дыхание убаюкивало Ксению, и часто она сама протягивала руку, чтобы в полудреме прикоснуться к нему, убедиться в том, что он здесь, рядом.

– Я старался вести себя разумно и прилично, как и положено цивилизованному человеку. Тщательно взвешивать слова, не совершать необдуманных поступков, не давать выхода непроизвольной агрессии. Я не сомневался в правильности такого поведения, пока наконец не обнаружил, что мало-помалу утратил способность противостоять даже самому примитивному террору.

– В наше время мужчина должен не охотиться на мамонта или воевать с гуронами, а зарабатывать деньги.

– Ты в самом деле так думаешь?

– Ну-у…

– Тогда помолчи. Дай мне сказать. – Ник слегка изменил позу, и лежащая рядом Матильда встала, выгнув спину, потопталась на одном месте и снова улеглась. – Илона, конечно, догадывалась об этой моей ущербности. Она видела меня в тот день, когда…

– Да перестань ты об этом думать!

– …но с тех пор многое изменилось.

– Так ты играл с Илоной в ее дурацкие игры только затем, чтобы доказать ей, что ты не боишься?

– Господи, нет! – Он рассмеялся. – Мне бы никогда не пришло в голову доказывать ей что-либо. Это абсолютно бесполезно.

– Но ты же сказал…

– Я сказал: мне захотелось посмотреть, на что мы оба способны. Сумеем ли мы разыграть этот фарс по всем правилам и каков будет финал.

– И на что же оказалась способна Илона?

– Ни на что.

– А ты?

– Только на то, чтобы, будучи жертвой, запугать ее до такой степени, что у нее навсегда пропала охота запугивать меня.

– И все же, как мне кажется, существовала ничтожная вероятность…

– Нет. – Ник покачал головой. – Не существовало.

– Почему ты так думаешь?

Он помолчал, прежде чем ответить:

– Потому что она еще более труслива, чем я.