Текст книги "Тайна моего двойника"

Автор книги: Татьяна Гармаш-Роффе

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 25 страниц)

Глава 2
ХОЖДЕНИЕ ПО ТРУПАМ

Проехав несколько километров по Волоколамскому шоссе, мы отпустили такси. Серое каменное здание роддома имени Ленина – Ахматовой находилось в небольшом парке, где мы с Джонатаном погуляли минут десять, обсуждая, как и у кого будем расспрашивать об акушерке Куркиной. Женщина могла быть уже на пенсии, а могла и работать. В последнем случае наша задача упрощается: мы просто поговорим с ней, расскажем правду и спросим, каким образом и что она знает об этом. Но вот если она на пенсии… Надо будет как-то добыть ее адрес.

Наконец я решительным шагом направилась к дверям.

Увидев первую попавшуюся женщину в белом халате, я бросилась к ней и горячо заговорила с сильным английско-американским акцентом:

– Здравствуйте, мэм… Э-э-э… Товарищ… No, госпожа! Здравствуйте, госпожа! Я ищу Елену Петровну Куркину! Скажите мне, где ее можно найти, пожалуйста, please!

Женщина смотрела на меня во все глаза с таким изумлением, словно ей явился инопланетянин. Кажется, она ничего не поняла.

– Я ищу… – начала было я сначала, но она меня перебила:

– Я не знаю никакую Куркину. Вы меня понимаете? Не знаю.

– Но не может быть! Она здесь работала!

– Когда?

– Когда я здесь родилась!

– Она, должно быть, уже на пенсию вышла. Вам лучше к главврачу пройти. Вы понимаете меня? – нервничала женщина. – К глав-вра-чу. Вон там, в конце коридора, направо. Понимаете?

– Очень даже понимаю! Я говорю по-русски! Я родилась здесь!

На этом я решила закончить первую часть моего представления и, поблагодарив женщину, двинулась по коридору в указанном направлении.

– Только он тоже недавно здесь работает! – донеслось мне вдогонку.

Что ж, тем лучше. Если в истории этого роддома есть какие-то тайны, то новая главврачиха их вряд ли знает и мне будет легче узнать от нее про Куркину.

У меня в сумке лежала коробочка французских духов, приготовленных для той, кто сумеет мне дать информацию. Я, собственно, и предполагала, что этим человеком будет главврач, но мне как-то не пришло в голову, что это может быть мужчина.

Но он был мужчиной. Довольно молодой, очень южный, с нежными похотливыми глазами, он, увидев меня, расплылся в белозубой улыбке и радушно встал со своего стула, а уж услышав мой потрясающий акцент, так просто растекся патокой.

Слушая мою душераздирающую историю о том, как в недобрые советские времена акушерка Куркина подружилась с моей мамой и помогла ей окрестить ребенка, то есть меня, тайком, став таким образом моей крестной, которую я, уже давным-давно гражданка Юнайтед Стэйтс оф Америка, желаю теперь разыскать, он сочувственно кивал головой и, кажется, вовсе меня не слушал. Потому что едва я закончила свое повествование, как он немедленно поинтересовался, не хочу ли я с ним поужинать в одном изумительном местечке с настоящей русской кухней, по которой у меня, он предполагает, должна быть ностальгия.

Ответ мой заключался в том, что, пока я не закончу свои дела, у меня не будет аппетита и соответственно у него – шансов со мной поужинать.

– Сразу видно: американка, – польстил мне главврач. – Дело – прежде всего!

– Именно, – подтвердила я сурово.

– Ну, попробуем тогда разыскать вашу крестную…

Он нажал на кнопку селектора и попросил секретаршу принести ему архивы.

– Я бы с удовольствием показал вам Москву… Вы давно здесь не были?

– Давно.

– А приехали вы надолго?

Я колебалась. Сказать «нет» – значит заставить его поторопиться с его ухаживаниями. Сказать «да» – дать повод строить планы на встречи со мной…

Ну и пусть строит.

– О, да! Я ведь не турист, который приехал на week-end осмотреть Кремль. Я – я на родину приехал. И хочу здесь пробыть достаточно долго, чтобы ощутить свой корни…

Ну как? Он еще не плачет от умиления?

– Может, даже останусь тут жить… Если понравится.

– Конечно, понравится! Особенно если знающий человек покажет вам самое лучшее, что есть в нашем городе! Тогда вы просто не сможете устоять!

На мое счастье, вошла секретарша с папками в руках.

– Посмотрим, посмотрим… – пропел главврач, раскрывая скоросшиватели, пахнущие пылью. – Так-так-так… И пожалуйста, вот она, ваша Куркина! Она работала главной акушеркой. Записывайте адресочек… Это в Бибиреве… Может, переехала, но у нас новых сведений нет. Так как насчет ужина?

– Гляньте в окно, – сказала я ему. – Видите высокого красивого мужчину, который прогуливается у входа? Это мой муж. Спасибо вам за содействие.

И раньше, чем он оторвал взгляд от окна, я исчезла за дверью кабинета.

Снова такси, разбитые московские дороги, разлетающийся из-под колес грязный снег, перемешанный с солью и песком, серо-желтые сугробы вдоль обочин, облезлые блочные дома типовой застройки… Живешь здесь и всего этого не замечаешь, а съездишь вот так за границу, вернешься – и обидно за отечество. Особенно когда рядом с тобой иностранец, мнение которого тебе не безразлично.

Я глянула на Джонатана. Он сидел с закрытыми глазами, откинув голову назад. Состояние московских дорог и домов его явно не интересовало.

Выражение его лица мне показалось странным.

– Джонатан, – дотронулась я до его руки, – с тобой все в порядке?

Не открывая глаз, он поймал мою руку, заграбастал ее в свою ладонь, прижал к своему бедру и легонько кивнул. Прошло еще, наверное, минут пять, когда он наконец посмотрел на меня, и я снова подивилась необычайной красоте этих прозрачных, резко обведенных черными ресницами глаз.

– Мне хорошо, когда ты рядом, – проговорил он и снова закрыл глаза.

Мы притормозили у длинной, как колбаса, пятиэтажки. Попросив таксиста нас подождать, мы вошли в убогий обшарпанный подъезд, воняющий мочой. Я снова покосилась на Джонатана. Он то ли не обратил внимания – хотя это было бы затруднительно, учитывая запах! – то ли не подал виду. Наверное, это и называется корректность…

Искомая дверь обнаружилась сразу же, на первом этаже. Дверь нам открыла молодая миловидная женщина в переднике. Вслед за ней по тесному коридорчику полз на четвереньках годовалый малыш, глядя любопытными глазенками на нас.

– Добрый день. Елена Петровна Куркина здесь живет?

– Елена Петровна?.. А вы кто?

– Я… О, это целая история! – Я решила не менять версию, которую уже использовала в роддоме, только теперь я говорила без акцента. – Я ее крестница.

– Кто?!

– Крестница. Когда я родилась в роддоме, где Елена Петровна работала, она помогла моей маме меня окрестить.

– Никогда не слышала подобных историй!

Молодая женщина осмотрела нас подозрительно. На Джонатане ее взгляд задержался, и на несколько мгновений в нем вспыхнул чисто женский интерес. Она непроизвольно поправила волосы и сразу же, как бы спохватившись, отвела глаза.

– Простите, а вы ее дочь? – решила я перехватить инициативу.

– Невестка…

– Может, она вам просто не рассказывала? В те времена все это тщательно скрывалось, а теперь она могла просто и забыть эту историю… Но я, когда узнала, что у меня есть крестная, я сразу захотела с ней встретиться…

Женщина покачала головой. «Надо же!» – пробормотала она и наклонилась, чтобы удержать малыша, который собрался выползти на лестничную площадку.

– Иди, иди в комнату, Игорек, здесь холодно!

«Игорек». Я тоже звала Игоря так. Так нежно: «Игорек». И мой Игорек помог убийце меня найти…

– Так что, – очнулась я, – мы можем с ней поговорить?

– Елена Петровна умерла.

Я так удивилась, словно акушерка Куркина обязана быть бессмертной. Я предполагала, что она могла выйти на пенсию, могла переехать, – но не умереть.

На мое растерянное лицо смотрели двое: глаза Джонатана пытались уловить и понять содержание нашего разговора – было условлено, что он не открывает свой английский рот, а я перевожу ему все потом; в глазах женщины мелькнуло сочувствие.

– Пройдете, может? А то холод в квартиру идет.

– Спасибо.

Мы вошли. Квартира пахла молоком и детскими пеленками.

– У меня тут беспорядок, не обращайте внимания, – извинилась хозяйка.

Кажется, пригласив нас из вежливости в дом, она теперь не знала, что с нами делать, и жалела о своем опрометчивом жесте. Это был самый подходящий момент для вопросов, на которые женщина должна охотно откликнуться, чтобы избежать неловкого молчания. Я бросилась в атаку:

– Давно ли Елена Петровна умерла?

– 29 сентября.

– Что же с ней приключилось?

– Попала под машину. Это так ужасно было… Одно хорошо, что она сразу умерла, не мучилась…

Я посмотрела на Джонатана, словно он мог мне подсказать следующий вопрос, вернее, наиболее тактичную форму вопроса. Но он, бедолага, не только не мог мне посоветовать – он и понять ничего не мог, и только серьезно смотрел на меня своими глубокими прозрачными глазами в сумрачных камышах ресниц, чувствуя, что что-то не так.

– Ох… сочувствую вам… – заговорила я, осторожно нащупывая верную интонацию разговора, в котором я надеялась выяснить кое-какие подробности. Конечно, может, у меня просто уже крыша едет от всех этих покушений на нас с Шерил, но наезд машины на акушерку, располагающую важной информацией, мне показался подозрительным.

– Нынче так безобразно в Москве ездят – как хотят! – продолжала я. – Ни правил не соблюдают, ни ГАИ не боятся! Сплошное хулиганство! Его хоть судили, водителя?

– Какое там! Не нашли. Он сбил маму и сразу скрылся.

– И даже свидетелей не было?

– В милиции сказали, что показания свидетелей очень приблизительные, дело вечером было, и в темноте никто точно не разглядел… Так что они закрыли дело.

– Вы, как я понимаю, жена ее сына?

– Ну да, невестка.

– Сын-то, должно быть, горевал очень…

– Горевал. Да и я тоже. Мы с мамой дружно жили. Все вместе, в этой квартире. Она мне с Игорьком помогала…

У нее покраснели глаза.

– Сочувствую, – снова повторила я. – Как жаль, что моя мама мне раньше не рассказала про мое крещение… Я бы тогда успела хоть познакомиться поближе с моей крестной… А вашему мужу сколько лет?

– Тридцать восемь, – удивилась она. – А что?

– Когда я родилась, он был уже взрослым человеком… Может, ему мама рассказывала, как она помогла меня крестить? Нельзя ли нам с ним встретиться?

– Я ему скажу, когда он с работы придет. Вы позвоните нам, я вам сейчас запишу телефон… Вы вообще-то как нас нашли?

– Мне адрес в роддоме дали.

– А-а… А звать вас как?

– Оля.

– Ну что же, Оля, так вы позвоните вечерком, часиков в восемь… А молодого человека как зовут?

Я решила, что ничем не рискую, и произнесла:

– Джонатан.

– Не русский, что ли?

– Англичанин.

– То-то я смотрю, ни слова не говорит… Он не умеет по-русски?

– Нет. Не выучил еще.

– Муж, да? – спросила она, понизив голос и придвинувшись ко мне, кося любопытными глазами на Джонатана.

– Муж, – усмехнулась я, заметив сходство в выражении любопытства между матерью и годовалым сынишкой. – А вас как зовут?

– Людмила. Или Люда, как хотите.

– Спасибо вам, Людмила. Я позвоню вечером вашему мужу…

– Косте. Константин он.

– Вот и отлично.

Плюхнувшись на сиденье поджидавшего нас такси, я перевела разговор Джонатану.

– Теперь нам надо решить, стоит ли звонить ее сыну Косте. Он теоретически мог слышать от матери мою историю… Но тогда придется ему рассказывать правду.

– Вряд ли он что-нибудь знает, – проговорил Джонатан в ответ. – Иначе бы Кости тоже уже не было в живых… Но я не думаю, что мы чем-то рискуем, если расскажем ему правду. Попробуем.

У нас было три свободных часа до восьми, и мне не хотелось их терять. Но я не имела понятия, что мы можем предпринять за оставшееся время.

– Послушай, – заговорила я, – может, нам попробовать пробраться в архивы роддома? Должны же где-то быть записи о нашем рождении!

– «Где-то». В каком именно роддоме? Мы ведь даже не знаем точно, где рожала Зазорина.

– Ну надо же с чего-то начать… Начнем с этого.

– Ты думаешь, что, провернув подобное дело, Куркина не постаралась фальсифицировать все записи так, чтобы потом никто ни о чем не смог догадаться? Это было бы крайне неосторожно с ее стороны.

– Но не могла же она одна устроить так, чтобы все записи, все справки были подделаны… Джонатан! Ты гений!

– Ты это только сейчас поняла? – осведомился Джонатан.

– Ты еще и сам не понял! Послушай: Шерил «пристроили» американцам. И я тебя уверяю, что никто не рискнул бы документально зафиксировать подобный акт передачи ребенка! Да еще в те брежневские времена! Да еще если вспомнить, что мать Шерил тоже это все делала тайком! Так что мы в архивах, конечно же, ничего не найдем!

– И чему же ты тогда так радуешься?

– А тому, что Куркина не могла все это сделать одна! Даже если она была главной акушеркой, то фальсифицировать все записи, все бумаги она не могла одна, это было не в ее власти!

– Ей должен был помочь директор.

– Именно! Главврач у нас это называется. Надо его разыскать!

– Как?

Действительно, как? Снова идти к тому южному-нежному и смотреть в его похотливые глаза? Я еще так неосторожно брякнула про «мужа» напоследок…

Но выбора у меня не было.

Главврача я увидела в коридоре. Он разговаривал с двумя женщинами в белых халатах и, заметив меня издалека, отвернулся, давая мне понять, что я его больше не интересую.

Я сделала вид, что не заметила, и, жизнерадостно прибавив шагу, подлетела к нему с улыбкой до ушей:

– О, I am, я вас just looking for!

Женщины смешались от моей «американской» наглости и отступили на несколько шагов, но главный смотрел на меня по-прежнему сурово. Я схватила его под руку и потащила по коридору, темпераментно тараторя:

– Мой мужь уедет по делам на три дня, я хочу посмотреть Москва с вами, вы мне предлагали, вы очень любезный человек, русские вообще очень любезный люди, я так люблю Russia и Москва и русских люди!

Главврач купился с такой быстротой, что я даже удивилась. Расплывшись в улыбке, он заверил меня, что он всю жизнь мечтал быть к услугам такой леди, как я, вот только…

Он глянул на часы.

– Я смогу освободиться через полтора часа!

– Очень хорошо! Я за это время смогу to visit бывшего главврача, только мне нужен его адрес! Моя крестная, представляете, переехала, я ее не нашла, и I think, что бывший главврач что-нибудь знает!

Потоптавшись, не зная, что делать с поджидавшими его женщинами, от которых я его столь нагло увела, он, наконец, кивнул им:

– Я буду через десять минут.

Через десять минут в моих руках был нужный адрес. Я чмокнула трепетавшего от предвкушения вечера со мной наедине мужчину в щеку, пообещала перезвонить ему в половине седьмого и исчезла из поля его зрения.

Надеюсь, что навсегда.

К счастью, ехать было недолго, в район Остоженки. Решено было не звонить: разве по телефону объяснишь, кто мы такие и зачем разыскиваем Нину Александровну Демченко, бывшего главного врача роддома имени Ленина, нынче имени Ахматовой?

Я попросила Джонатана остаться в такси: присутствие незнакомого мужчины могло испугать пожилую женщину, если она была в квартире одна. Мошенничества, ограбления, убийства – не было дня, чтобы о них не рассказывали в новостях и криминальных рубриках газет, и теперь не то что мужчине – женщине боялись дверь открыть.

Однако на мой настойчивый и продолжительный звонок никто не ответил.

Я уже было собралась возвращаться к поджидавшему меня в машине Джонатану, как вдруг соседняя дверь распахнулась, и на пороге показалась девочка лет двенадцати. Несмотря на свой юный возраст, она была подкрашена, в ушах сережки, темные распущенные волосы лежали аккуратной гривой на цветастой дутой куртке, и только крошечная, несмотря на мороз, вязаная шапочка венчала ее макушку. На худых голенастых ногах были высокие облегающие сапоги на каблуках. Будь я ее матерью, я бы ни за что не разрешила появляться ей в таком вызывающем виде на улице.

Обежав меня взрослым, женским, оценивающим взглядом, который отметил и мою одежду, и мою стрижку, и обувь, и сумочку, девчушка наконец мне улыбнулась и сказала:

– Их никого нет. На работе.

– А разве Нина Александровна не на пенсии?

– Нина Алексанна? – Девочка заперла свою дверь ключом на длинной веревке и повесила его себе на шею, аккуратно заправив под куртку. – Нина Алексанна умерла уже. Теперь тут другие живут, молодые, Валя и Женя.

Оставалось загадкой, какого они пола, эти Валя и Женя, но я не стала спрашивать. Я только поинтересовалась:

– Родственники?

– Не. Молодожены. Им их родители купили квартиру Нины Алексанны в подарок на свадьбу.

– А что же, у Нины Александровны нет родственников?

– У ней муж был, так он тоже с ней и умер, а их дочка с мужем в Израиле живут. Они и продали ее квартиру. Моя мама еще им помогала, потому что они ненадолго сюда приезжали, на похороны, им некогда было заниматься продажей, вот моя мама и помогла. А вы тоже в Израиле живете? Или, может, в Америке?

– Почему это? – удивилась я.

– А на вас такие вещи классные, как у Маргариты. Она их в Израиле купила.

– Это дочка Нины Александровны?

– Ну да. А сейчас если кто не в Израиле живет, тот в Америке.

– Да нет, я тут живу, в Москве. А вещи, ты права, заграничные.

– Красивые. Особенно сапожки.

На мне были короткие сапожки из мягкой черной кожи, на высоком каблуке, элегантные и весьма сдержанные. Удивительно, что они понравились вдруг этой малявке, чьи представления о моде, если судить по ее одежде, были просто плачевны.

– А вы не манекенщица?

– Нет, – усмехнулась я.

– Вы могли бы. Вы такая высокая и красивая… Вы знаете, сейчас есть такие агентства специальные, туда берут высоких и красивых девушек и платят им – закачаешься! Вам надо туда сходить. Представляете, носить потрясающие платья целый день, сниматься по телевизору и еще за это бешеные бабки получать! Мечта! Я обязательно туда пойду, когда вырасту. А у вас жвачки нет?

У меня жвачки не было. Но зато на дне сумки валялись маленькие фруктовые леденцы – еще из Парижа. Я пошарила, вытащила несколько и протянула девочке:

– Смотри-ка, это даже лучше, чем жвачка: вот апельсиновая, вот лимонная, малиновая, клубничная…

Деловито пересмотрев все фантики, она выбрала апельсиновую и сунула ее в карман.

– Бери все. Тебя как зовут?

– Оля. А вас?

– И меня Оля.

– Вот здорово! А вы ей кто будете, Нине Алексанне?

– Я… Наши матери были когда-то знакомы… И я… и моя мама попросила меня ее разыскать…

– Жалко, что вы пораньше не пришли, когда она еще живая была.

– Давно она умерла?

– Сегодня что у нас? 4 января? Тогда уже три месяца получается назад.

Три месяца назад! Начало октября! Через какую-то неделю после акушерки Куркиной!

– А число не помнишь?

– Ой, число… Восьмого, кажись. Октября.

Две смерти, разделенные девятью днями, двух женщин, работавших в одном роддоме. И знавших, судя по всему, одну и ту же тайну.

– Ты говоришь, что и муж с ней вместе умер… – подбиралась я к самому важному, ощущая холодок в спине от предчувствия. – Это что же, несчастный случай?

– Ага. У них дача сгорела. Ну и они тоже вместе с ней… Мама говорит, что, пока пожарники приехали, там уже от них одни угольки остались… Ужас! – Девочка передернула плечами. – Я как узнала, так мне потом несколько дней кошмары снились. Меня мама даже к врачу водила, и потом я таблетки пила снотворные… Мне все время снилось, что я тоже на этой даче и хочу спастись от огня, и их тоже хочу спасти, но огонь меня не пускает, и я прыгаю в окно и слышу, как они кричат, помощи просят… А я стою и ничего не могу сделать!

Глаза ее быстро наполнились слезами, и она прошептала:

– Ужас какой, правда, ужас?

Я погладила ее по голове. Шапочка, едва держащаяся на макушке, соскользнула, и я снова ласково водрузила ее на место.

– Я, знаешь, тоже однажды чуть не сгорела заживо…

– Правда? – Глаза ее распахнулись от страха, смешанного с любопытством.

Я прошла несколько шагов, уселась на ступеньку и пригласила жестом мою тезку устроиться рядом со мной. Девчушка присела, своротив коленки набок и заглядывая мне в глаза в ожидании страшной истории.

– Я провела несколько месяцев в… за границей. И вот однажды рядом со мной взорвалась бомба. Ее террористы подложили. Знаешь, кто такие террористы?

Оля кивнула.

– А зачем они бомбу подложили?

– Они таким образом заявляют, что европейские страны обязаны с ними считаться, иначе они будут убивать ни в чем не повинных людей… Я чудом выжила. У меня были ожоги на лице. И еще у меня раньше были длинные волосы, как у тебя, даже еще длиннее. И они сгорели…

Я рассказывала версию, которую сочла наиболее приемлемой для моей маленькой собеседницы, надеясь взамен услышать от нее подробности о смерти бывшего главврача.

– Но мне больше повезло: мне сделали операции, и я не только не умерла, но даже и лицо мое в результате не пострадало. Только волосы вот…

– Ну, они вырастут! – горячо воскликнула девочка Оля. – Это не страшно! Хуже, когда умирают, как Нина Алексанна и Петр Сергеич…

– Ты права. Как же так вышло, что они не сумели спастись из огня? Ведь дача – не многоэтажка, можно выпрыгнуть из любого окна, в дверь успеть выскочить!

– Мама говорит – они спали.

– Так крепко, что не проснулись от дыма и огня?

– Мама говорит – они задохнулись от дыма и потеряли сознание. И уже больше не могли спастись…

– А мама твоя откуда знает?

– Ей в милиции рассказали. Они там следствие производили, причину пожара искали. А мы иногда ездили в гости к Нине Алексанне на дачу, и в милиции спрашивали что-то вроде – как там вещи обычно лежали… А вы маму мою дождитесь, она вам расскажет!

– А она когда придет?

– К семи.

Я вовсе не была уверена, что ее мама мне расскажет известные ей подробности просто так. Придется тогда для Олиной мамы снова сочинять очередную версию – уж ей-то правду знать точно ни к чему. Я решила, что это лишнее.

– Я постараюсь, – соврала я. – Так милиция доискалась причины пожара?

– Мама говорит, они думают, что это из-за машины Петра Сергеича…

– И при чем же тут машина?

– Он, как это, ну, батарейки для машины… ну ак… акими…

– Аккумуляторы?

– Точно! – обрадовалась моя маленькая тезка. – Они! Он их поставил на ночь заряжаться. И канистру с бензином в дом принес. Вот и загорелось. Бензин же горючий.

– Но, чтобы он загорелся, нужен огонь. Или искра хотя бы. Вот если бы Петр Сергеевич сигарету бросил непогашенную рядом, тогда могло…

– Нет, он не бросил сигарету! Он спал. А его батарейки эти, ак…

– …кумуляторы…

– Ну да, они – сделали короткое замыкание… Это, знаете, когда искра в электричестве проскакивает… Страшно, правда? Вот так спишь-спишь, а электричество вдруг как сделает замыкание – и пожар… А ты спишь. Просыпаешься – кругом огонь…

В ее глазах снова заметался ужас.

Я обняла Олю за плечи.

– Постарайся не думать об этом, ладно? С тобой ничего плохого не случится, поверь мне. В таких современных домах электропроводка надежная. Это на старой даче, которую строили какие-нибудь студенты-шабашники, она оказалась некачественная.

– Вот и нет! Дача была нестарая, большая, каменная! Ее уже после выхода Нины Алексанны на пенсию построили. Такой дом красивый, двухэтажный, и гараж, и даже маленький бассейнчик, в нем летом росли кувшинки и черепашка жила… Раньше у них там был деревянный домик, он-то и был старый, но Нина Алексанна говорила, что раньше нельзя было построить такую дачу, какую хочется. А теперь разрешили. Она говорила, что она участвует в перестройке: перестраивает дачу!

Понятно. Деньги, накопленные за время ее работы главврачом роддома – на месте хлебном и прибыльном, – лежали, ожидая дней, когда их можно будет вытащить из кубышки и вложить в милые сердцу приобретения. Возможно, немалую часть этих денег в кубышке составляла плата, наверняка щедрая, за нас с Шерил.

Ну что ж, я узнала достаточно от забавной разговорчивой девочки Оли. Пора было прощаться.

– Все это теперь не имеет значения, Олечка. Ты жива и здорова, и не надо думать о всяких ужасах. Ты, наверное, шла гулять? Тебя во дворе ждут твои подружки?

– Ой, точно! Надо же, я заговорилась с вами и забыла… Я пойду!

– Пошли вместе, я тоже ухожу.

– А вы еще придете?

Похоже, я ей понравилась, моей тезке.

– Постараюсь, – снова туманно ответила я и покинула Олю, весело направившуюся к трем девочкам во дворе, одетым в том же неуклюжем, вульгарно-взрослом стиле, что и Оля.

Удаляясь, я чувствовала, что девчоночьи глаза провожают меня, обсуждая все детали моего туалета.

Джонатан слушал мой отчет сосредоточенно, не перебивая. И только когда я закончила, он спросил:

– Ты можешь мне объяснить, зачем человек мог подключить аккумулятор к электросети? У вас дефицит аккумуляторов?

– Не знаю, – пришлось признаться мне. – У нас с мамой никогда не было машины.

– Ведь электричество стоит очень дорого, – добавил Джонатан.

– У нас – дешево. К тому же у нас всегда был дефицит на запчасти и прочие штуковины для машин, а сейчас если они и появились в свободной продаже, то не на каждом шагу. И уж вряд ли в районе дачного поселка.

– Значит, в этом ничего подозрительного нет?

– Кажется, нет.

– Тогда объясни мне про канистру с бензином. Зачем хозяин мог ее принести в дом?

– Ума не приложу. Если бы он еще поставил машину на улице – тогда я сказала бы: чтобы не украли. Машины за одну ночь буквально «раздевают»… Но у них на участке есть гараж.

– Так что мы имеем еще одно убийство?

– Боюсь, что да. К тому же странно, что они не проснулись.

– Кто-то помог уснуть покрепче?.. Эта девочка не упоминала каких-нибудь гостей, которые приезжали на дачу главврача?

– Нет. Мы можем поехать в этот дачный поселок и порасспрашивать соседей. Если мы, конечно, найдем там кого-то в такой мороз.

– Нет смысла, Оля. Соседи в лучшем случае добавят еще какую-нибудь деталь, которая нам снова позволит сомневаться и строить догадки. Но никто, кроме полиции, нам не сможет точно обрисовать картину. Только в полицию мы с тобой не можем пойти, а догадки мы уже и так строим – целую гору понастроили…

– К тому же пора Константину звонить, – сказала я, глянув на часы.

Жалея изо всех сил, что Джонатан не говорит по-русски, – предстоящий разговор лучше было бы вести между мужчинами, – я произносила в ледяную трубку телефона-автомата:

– Не хочу обижать вашу жену, но это то, что называется «мужской разговор», который, как и наша с вами встреча, должен остаться между нами. Когда вы узнаете его суть, вы поймете меня. Я сама женщина и хорошо знаю, что женщины болтливы…

– Верю вам на слово, – перебил меня низкий мужской голос, – и не возражаю встретиться с вами. Но за Люду я ручаюсь, как за самого себя: если ее предупредить – она ни за что не сболтнет.

– Хорошо… – мне было неловко диктовать свои условия. – Как вам удобно встретиться? Может, поужинаем вместе в ресторане? Мы приглашаем.

– Я и сам могу вас пригласить, – с достоинством сказал Костин голос. – Только нам малыша оставить не с кем. Приходите лучше к нам на ужин.

Я ломаться не стала и быстро согласилась. Мы с Джонатаном зашли в магазин, накупили кучу вкусных вещей, и вскоре наше такси снова притормозило у пятиэтажной колбасы.

Я немного побаивалась предстоящего разговора, вернее, не его самого, а напряженности, непонимания, недоверия – рассказал бы мне кто подобную историю, я бы сама вряд ли поверила! Но наши хозяева встретили нас радушно и непринужденно.

Костя оказался симпатичным усатым мужиком, веселым и простым. Он был компьютерщиком, и одна из комнат их трехкомнатной квартиры была завалена разобранными компьютерами, которые он чинил в свободное время, чем и – похвастался он – весомо подрабатывал в дополнение к своей зарплате. Он говорил немного по-английски и сразу же затеял с Джонатаном разговор о компьютерах, программах и прочих хитроумных вещах.

Я помогла Людмиле, несмотря на ее возражения, накрыть на стол, и вскоре мы уже сидели за ним, чокаясь холодной водкой.

– Ну, рассказывайте, – заговорил Костя, утирая усы. – Что там у вас за секреты такие?

– Вы извините меня, Людмила, – посмотрела я ей в глаза, – я сегодня днем сказала неправду. Ваша свекровь мне не крестная. Дело в том, что…

Я рассказала им все или почти все – разумеется, я обошла молчанием нашу поездку в Англию, фальшивый паспорт и некоторые другие детали, и, самое главное, я не упомянула имя Зазориной.

Они не проронили ни слова, слушая мое повествование, даже есть перестали. И только когда я закончила, Костя шумно выдохнул:

– Выпьем!

Мы снова чокнулись и принялись за еду.

– Это невероятно!.. – произнесла Людмила потрясенно. Ее круглые карие глаза блестели от возбуждения. – Я вам, конечно, верю, но история ваша… Как в кино! Или в романе… Правда, Костя?

– В жизни всяко бывает, – рассудил важно Костя. – Истории для романов откуда берутся, по-твоему? Из жизни! Они хоть и редко такие приключаются, да их выбирают для искусства специально – самые необычные. А простые истории, в которых ничего не случается, а так: утром встали, пошли на работу, забрали сыночка из садика, поужинали, посмотрели телевизор, легли спать – кому же это интересно? Кто же это читать будет или кино смотреть?

– Верно, – ответила Людмила мужу уважительным взглядом, и я порадовалась, что эти милые люди мне поверили сразу.

– Значит, кому-то мешает секрет вашего рождения, так я понимаю? – заговорил Костя. – Чтой-то у меня такое ощущение, что я видел кого-то, на вас похожего, Оля. Уж не родня ли ваша… Только вот никак не соображу… Скажу, когда вспомню. И, значит, вы считаете, что моя мать была в курсе?

– Это более чем вероятно, Костя. Вы никогда не слышали от нее историй в этом роде? Или, может, ваш отец знает?

– Батя умер семь лет тому назад. Если и знал – теперь не спросишь. А мне мать ничего такого не рассказывала. Не пойму даже, как да чем вам и помочь…

Наступила пауза. Я не знала, что спросить, Костя не знал, что сказать. Оставался только один возможный ход, который мог расшевелить память Кости и заставить его вытащить из нее максимум информации. И я решилась поделиться с ним своими подозрениями.

– Не только мне помочь… Вам тоже: понять правду. Люди, пославшие без малейших колебаний киллера, чтобы убить нас с Шерил…

Я сделала значительную паузу и договорила:

– … могли дополнить этот список приговоренных к смерти и вашей матерью. Если Елена Петровна действительно знала этот секрет, то не исключено, что наезд на нее был преднамеренным… Заказчик явно в выборе средств не стесняется. Вы не были знакомы с коллегой вашей матери, главврачом роддома Ниной Александровной Демченко?

Костя не ответил, кусая кончик уса. Он был явно ошарашен, но первая растерянность быстро исчезла с его лица, уступив место сосредоточенности. Мысль его работала, глаза блестели.

– Она дружила с мамой, дома у нас бывала! И на похоронах была… – видя молчание мужа, откликнулась Людмила. – А что… А она?..

– Она погибла девять дней спустя после вашей матери. Тоже несчастный случай. Пожар на даче… Вы не знали?

Костя вдруг сделался багрового цвета. Я даже испугалась.

– Я сразу им, ментам поганым, – прорычал Костя, – сказал: «Вас подкупили, сволочи! Вы дело закрываете, потому что кто-то вам за это заплатил!»