Текст книги "Озорные стихи"

Автор книги: Татьяна Ахметова

ОЗОРНЫЕ НАРОДНЫЕ ПОЭМЫ

ЛУКА МУДИЩЕВ 

1

 
Дом двухэтажный занимая,
У нас в Москве жила-была
Вдова – купчиха молодая,
Лицом румяна и бела.
 
 
Покойный муж ее мужчина
Еще не старой был поры,
Но приключилася кончина
Ему от жениной дыры.
 
 
На передок все бабы слабы,
Скажу, соврать тут не боясь,
Но уж такой ебливой бабы
Никто не видел отродясь.
 
 
Покойный муж моей купчихи
Был парень безответный, тихий
И, слушая жены приказ,
В день еб ее по десять раз.
 
 
Порой он ноги чуть волочит,
Кляп не встает, хоть отруби,
Она же знать того не хочет:
Хоть плачь, а все-таки еби.
 
 
В подобной каторге едва ли
Протянешь долго. Год прошел —
И бедный муж в тот мир сошел,
Где нет ни ебли, ни печали.
 
 
О жены, верные супругам,
Желая быть вам также другом,
Скажу я: мужниным мудям
Давайте отдых вы, mesdames.
 
 
Вдова, не в силах пылкость нрава
И ярость страсти обуздать,
Пошла налево и направо
И всем и каждому давать.
 
 
Ебли ее и молодые,
И старые, и пожилые —
Все, кому ебля по нутру,
Во вдовью лазили дыру.
 
 
О вы, замужние и вдовы,
Одевы (целки тут не в счет!),
Позвольте мне вам наперед
Сказать о ебле два-три слова.
 
 
Употребляйтесь на здоровье,
Откинув глупый, ложный стыд,
Но надо вам одно условье
Поставить все-таки на вид:
 
 
Ебитесь с толком, аккуратней,
Чем реже еться, тем приятней,
Но Боже вас всегда храни
От беспорядочной ебни.
 
 
От необузданной той страсти
Вы ждите горя и напасти:
Вас не насытит уж тогда
Обыкновенная елда.
 

2

 
Три года жизни бесшабашной,
Как сон, для вдовушки прошли,
И вот в томленьи скуки страшной
На сердце грусть, тоска легли.
 
 
Ее совсем не забавляло,
Чем раньше жизнь была полна,
Чего-то тщетно все искала
И не могла найти она.
 
 
Всех ебарей знакомы лица,
Их ординарные хуи
Приелись ей, – и вот вдовица
Грустит и точит слез струи.
 
 
И уже еблею обычной
Ей угодить никто не мог:
У одного хуи неприличный,
А у другого короток,
 
 
У третьего уж тонок очень,
А у четвертого муде
Похожи на капустный кочень
И бьют пребольно по манде.
 
 
То сетует она, что яйца
Не видны, словно у скопца,
То кляп не больше, чем у зайца, —
Капризам, словом, нет конца.
 
 
И вот, по зрелом размышленьи
О тяжком жребии своем,
Вдова, раскинувши умом,
Пришла к такому заключенью:
 
 
Мелки пошли в наш век людишки,
Хуев уж нет, одни хуишки,
Но мне же надо, так иль сяк,
Найти себе большой елдак.
 
 
Мужчина нужен мне с килою,
Чтобы когда меня он еб,
Под ним вертелась я юлою
И чтоб глаза ушли под лоб,
 
 
Чтоб мне дыханье захватило,
Чтоб я на свете все забыла,
Чтоб зуб на зуб не попадал,
Чтоб хуй до сердца мне достал.
 
 
Такой охвачена тоскою,
Вдова решилась сводню звать:
Она сумеет подыскать
Мужчину с длинною елдою.
 

3

 
В Замоскворечье на Полянке
Стоял домишка в три окна,
Принадлежал тот дом мещанке
Матрене Марковне. Она
 
 
Жила без горя, без печали,
И эту даму в тех краях
За сваху ловкую считали
Во всех купеческих домах.
 
 
Но эта Гименея жрица,
Преклонных лет уже девица,
Свершая брачные дела,
И сводней ловкою была.
 
 
Иной купчихе, бабе сдобной,
Живущей с мужем-стариком,
Устроит Марковна удобно
Свиданье с еблею тайком.
 
 
Иль по какой другой причине
Свою жену муж не ебет,
Та затоскует по мужчине —
И ей Матрена хуй найдет.
 
 
Иная в праздности тоскуя,
Захочет для забавы хуя —
Моя Матрена тут как тут,
Глядишь, бабенку уж ебут.
 
 
Порой с мужчиной входит в сделку
Иной захочет гастроном
Свой хуй полакомить – и целку
К нему ведет Матрена в дом.
 
 
И вот за этой, всему свету
Известной сводней, вечерком
Вдова отправила карету
И ждет Матрену за чайком.
 

4

 
Вошедши, сводня помолилась,
На образ истово крестясь,
Хозяйке чинно поклонилась
И так промолвила, садясь:
 
 
– Зачем прислала, дорогая?
Иль до меня нужда какая?
Изволь: хоть душу заложу,
А для тебя уж удружу.
 
 
Не надо ль женишка? – спроворю.
Аль просто чешется манда —
И в этом разе я всегда
Могу помочь такому горю.
 
 
Без ебли, милая, зачахнешь,
И жизнь-то будет не мила!
А для тебя я припасла
Такого ебаря, что ахнешь!
 
 
– Спасибо, Марковна, на слове.
Хоть ебарь твой и наготове,
Но пригодится он едва ль,
Трудов твоих мне только жаль!
 
 
Мне нужен крепкий хуй, здоровый,
Не меньше как восьмивершковый,
Я малому не дам хую
Посуду пакостить мою.
 
 
Матрена табачку нюхнула,
О чем-то тяжело вздохнула
И, помолчав минуты две,
На это молвила вдове:
 
 
– Трудненько, милая, трудненько,
Такую подыскать елду;
С восьми вершоков ты сбавь маленько,
Поменьше, может, и найду.
 
 
Есть у меня тут на примете
Один мужчина, ей-же-ей,
Не отыскать на целом свете
Такого хуя и мудей.
 
 
Я, грешница, сама смотрела
Намедни хуй исподтишка
И, увидавши, обомлела:
Как есть пожарная кишка.
 
 
У жеребца и то короче.
Такой елдой не баб тешить,
А – будь то сказано не к ночи! —
Лишь впору ей чертей глушить.
 
 
Собою видный и дородный,
Тебе, красавица, под стать,
Происхожденьем благородный,
Лука Мудищев – его звать.
 
 
Но вот беда: теперь Лукашка
Сидит без брюк и без сапог;
Все пропил в кабаке, бедняжка,
Как есть до самых до порток.
 
 
Вдова в томлении внимала
Рассказам сводни о Луке
И сладость ебли предвкушала
В мечтах о длинном елдаке.
 
 
Не в силах побороть волненья,
Она к Матрене подошла
И со слезами умиленья
Ее в объятья приняла.
 
 
– Матрена, сваха дорогая,
Будь для меня ты мать родная,
Луку Мудищева найди
И поскорее приведи.
 
 
Дам денег, сколько ты захочешь,
А ты сама уж похлопочешь
Одеть приличнее Луку
И быть с ним завтра ввечеру.
 
 
– Изволь, голубка, непременно
К нему я завтра же пойду
И, нарядивши преотменно,
К тебе немедля приведу.
 
 
И вот две радужных бумажки
Вдова выносит ей в руке
И просит сводню без оттяжки
Сходить немедленно к Луке.
 
 
Походкой быстрой, семенящей
Матрена скрылася за дверь,
И вот вдова моя теперь
В мечтах о ебле предстоящей.
 

5

 
Лука Мудищев был дородный
Мужчина лет так сорока.
Жил вечно пьяный и голодный
В каморке возле кабака.
 
 
В придачу к бедности мизерной
Еще имел он, на беду,
Величины неимоверной
Семивершковую елду.
 
 
Ни молодая, ни старуха,
Ни блядь, ни девка-потаскуха,
Узрев такую благодать,
Ему не соглашалась дать.
 
 
Хотите – нет, хотите – верьте,
А про него носился слух,
Что он елдой своей до смерти
Заеб каких-то барынь двух.
 
 
И вот, совсем любви не зная,
Он одинок на свете жил
И, хуй свой длинный проклиная,
Тоску-печаль в вине топил.
 
 
Но тут позвольте отступленье
Мне сделать с этой же строки,
Чтоб дать вам вкратце поясненье
О роде-племени Луки.
 
 
Тот род Мудищевых был древний,
И предки бедного Луки
Имели вотчины, деревни
И пребольшие елдаки.
 
 
Из поколенья в поколенье
Передавались те хуи,
Как бы отцов благословенье*
Как бы наследие семьи.
 
 
Один Мудищев был Порфирий,
При Грозном службу свою нес
И, поднимая хуем гири,
Смешил царя порой до слез.
 
 
Покорный Грозного веленью,
Елдой своей без затрудненья
Он убивал с размаху вдруг
В опале бывших царских слуг.
 
 
Благодаря своей машине
При матушке Екатерине
Был в случае Мудищев Лев,
Красавец генерал-аншеф.
 
 
Сказать по правде, дураками
Всегда Мудищевы слыли,
Зато большими елдаками
Они похвастаться могли.
 
 
Свои именья, капиталы
Спустил Луки распутный дед,
И мой Мудищев, бедный малый,
Был нищим с самых юных лет.
 
 
Судьбою не был он балуем,
И про Луку сказал бы я:
Судьба его снабдила хуем,
Не давши больше ни хуя.
 
 
Настал и вечер дня другого,
Купчиха гостя дорогого
В гостиной с нетерпеньем ждет,
А время медленно идет.
 
 
Под вечерок она в пахучей
Подмылась розовой воде
И смазала на всякий случай
Губной помадою в пизде.
 
 
Хоть всякий хуй ей не был страшен,
Но тем не менее в виду
Такого хуя, как Лукашин,
Она боялась за пизду.
 
 
Но – чу! – звонок. Она вздрогнула,
Прошло еще минуты две —
И вот является к вдове
Желанный гость. Она взглянула:
 
 
Пред ней стоял, склоняся фасом,
Дородный, видный господин
И произнес пропойным басом:
– Лука Мудищев, дворянин.
 
 
Одет в сюртук щеголеватый,
Причесан, тщательно обрит,
Он вид имел молодцеватый —
Не пьян, но водкою разит.
 
 
– Весьма приятно; я так много
О вашем слышала… – Вдова
Как бы смутилася немного
Сказать последние слова.
 
 
– Да-с, это точно-с, похвалиться
Могу моим… Но, впрочем, вам
Самим бы лучше убедиться,
Чем доверять чужим словам.
 
 
И, продолжая в том же смысле,
Уселись рядышком болтать,
Но лишь одной держались мысли —
Скорей бы еблю начинать.
 
 
Чтоб не мешать беседе томной,
Нашла Матрена уголок,
Уселась там тихонько, скромно
И принялась вязать чулок.
 
 
Так, находясь вдвоем с Лукою,
Не в силах снесть Тантала мук,
Полезла вдовушка рукою
В прорез его суконных брюк.
 
 
И от ее прикосновенья
Хуй у Луки воспрянул вмиг,
Как храбрый воин пред сраженьем,
Могуч, и грозен, и велик.
 
 
Нащупавши елдак, купчиха
Мгновенно вспыхнула огнем
И прошептала нежно, тихо,
К нему склонясь: – Лука, пойдем!
 
 
И вот уже вдвоем с Лукою
Она и млеет и дрожит,
И страсть огнем ее палит,
И в жилах кровь бурлит рекою.
 
 
Снимает башмаки и платья,
Рвет в нетерпеньи пышный лиф
И, обе сиськи обнажив,
Зовет Луку в свои объятья.
 
 
Мудищев страшно разъярился,
Тряся огромною елдой,
Как смертоносной булавой,
Он на купчиху устремился.
 
 
Ее схватил он поперек
И бросил на кровать, с размаху,
Заворотил он ей рубаху
И хуй всадил промежду ног.
 
 
Но тут игра плохая вышла:
Как будто кто всадил ей дышло,
Купчиха начала кричать
И всех святых на помощь звать.
 
 
Она кричит – Лука не слышит,
Она сильней еще орет,
Лука как мех кузнечный дышит
И знай себе вдову ебет.
 
 
Услышав крики эти, сваха
Спустила петли у чулка
И шепчет, вся дрожа от страха:
– Ну, заебет ее Лука!
 
 
Но через миг, собравшись с духом,
С чулком и спицами в руках,
Летит на помощь легким пухом
И к ним вбегает впопыхах.
 
 
И что же зрит? Вдова стенает,
От боли выбившись из сил;
Лука же жопу заголил
И жертву еть все продолжает.
 
 
Матрена, сжалясь над вдовицей,
Спешит помочь в такой беде
И ну колоть вязальной спицей
Луку то в жопу, то в муде.
 
 
Лука, воспрянув львом свирепым,
Матрену на пол повалил
И длинным хуем, словно цепом,
Ей по башке замолотил.
 
 
Но тут Матрена изловчилась,
В муде Мудищеву вцепилась,
Остаток сил понапрягла
И два яйца оторвала.
 
 
Взревев, Лука успел старуху
Своей елдой убить, как муху,
В одно мгновенье наповал,
И сам безжизненно упал.
 
 
Наутро там нашли три тела:
Лежал Мудищев без яиц,
Матрена, распростершись ниц,
И труп вдовы окоченелый.
 

КАТЕНЬКА

 
По всей деревне Катенька
За целочку слыла,
И в самом деле Катенька
Невинною была.
 
 
В деревне той все девушки
Давно перееблись,
Нигде не встретишь целочки —
Любой скажи: ложись!
 
 
Терешка был хват-молодец
И парень хоть куда.
Знакома между пиздами
Была его елда:
 
 
Под нею девка всякая
Обдрищется сейчас
И не дает уж более,
Испробовав в тот раз.
 
 
«Кобылу еть приходится! —
Терентий говорил. —
А еть порой так хочется,
Что просто нету сил!»
 
 
Однажды наша Катенька
Шла к речке за водой.
Терешка из-под кустика
Кричит: – Катя, постой!
 
 
Игрушка есть хорошая,
Из Питера привез!
Ты ею, раскрасавица,
Утрешь всем девкам нос!
 
 
Остановилась Катенька —
Терешка был пригож!
Что, мол, кричишь, Терентьюшка?
Отсель не разберешь!
 
 
– А вот, купил я а Питере,
Гляди, каков пузырь!
Его надуть, так годен он
Для междуножных дыр!
 
 
Достал тут из-за пазухи
Резиновый он хуй:
– Смотри-кась, надувается!
Его меж ног просуй!
 
 
Как только там зачешется —
Просунь его слегка, —
И вот тебе, Катюшенька,
Не надо мужика.
 
 
Спасибо скажешь, Катенька,
Узнавши в ефтом скус.
А коли не пондравится —
И это не конфуз:
 
 
У нас побольше сыщется —
Потешу им тебя!
Поверь ты мне, Катюшенька,
Ведь говорю любя!
 
 
Сказав «спасибо», Катенька
Помчалась за водой.
Наполнив ведра, с радостью
Спешит скорей домой.
 
 
С подарком же Терешкиным
Несется за сарай
И ну в пизду игрушку ту
Втыкать, вскричав: «Ай-ай!»
 
 
Ой, больно! Знать, Терентий-то
Не ту игрушку дал!
Пойду к нему – другую он,
Получше, обещал.
 
 
Терешка наш у мостика
Катюшу стережет.
И видит: раскрасневшись вся,
Она к нему идет.
 
 
– Тереша, знать, не эту ты
Игрушку подарил,
А между ляжек чешется,
Так хочется – нет сил?
 
 
– Другую дам я, Катенька!
Пойдем со мной в кусты!
Хоша она заветная,
Но нравишься мне ты,
 
 
И вот тебе, друг-Катенька,
Ее я подарю!
Ложись скорее на спину
И расставляй дыру!
 
 
Недолго думав, парень наш
Свой хуй в пизду всадил.
Вся помертвела Катенька,
И вырваться нет сил.
 
 
Катюшу отмахал он тут,
Пожалуй, раз с пяток.
Наебшись, вынул хуй он свой,
Обтерши о листок.
 
 
Глядит: Катюша мертвая
(Заеб до смерти, знать!),
А на траве под жопою
Говна, чай, с фонтов пять!
 
 
Поник своей головушкой
Преступник молодой,
И отошел от Катеньки,
И скрылся за горой.
 
 
По всей деревне Катенька
За «елочку слыла,
Но все же смерть приятную
От хуя приняла!
 

СКАЗКА О ПОПЕ ВАВИЛЕ

 
Жил-был сельский поп Вавило,
Уж давненько это было,
Не припомню, право, где,
Ну… у матери в пизде.
Жил он сытно и привольно,
Выпить был он не дурак,
Было лишь ему то больно,
Что плохой имел елдак.
Так, хуишко очень скверный,
Очень маленький, мизерный;
Ни залупа не стоит,
Как сморчок во мху торчит
Попадья его Ненила,
Как его ни шевелила,
Чтобы он ее уеб —
Ничего не может поп.
Долго с ним она вожжалась
И к знахаркам обращалась,
Чтоб подняли хуй попа —
Не выходит ни кляпа.
Попадья была красива,
Молода и похотлива
И пошла по всем давать,
Словом, сделалася блядь..
Кто уж, кто ее ни еб:
Сельский лавочник, холоп,
Целовальник толсторожий,
И проезжий, и прохожий,
И учитель, и батрак —
Все совали свой елдак
Но всего ей было мало,
Все чего-то не хватало.
Захотела попадья
Архирейского хуя.
Долго думала и мнила,
Наконец и порешила:
К Архипастырю сходить
И Владыке доложить,
Что с таким-де неуклюжим
Жить она не может мужем,
Что ей лучше в монастырь,
А не то, так и в Сибирь.
Собралась на богомолье,
Захватила хлеба с солью
И отправилась пешком
В архирейский летний дом.
Встретил там ее кутейник,
Молодой еще келейник,
И за три полтины ей
Посулил, что Архирей
Примет сам ее отлично
И прошенье примет лично,
Что хотя он и суров,
Но лишь только для попов.
Вот в прихожую поставил
И в компании оставил
Эконома-старика,
Двух просвирен и дьяка.
Все со страхом стали рядом,
Сам наверх пошел с докладом,
И из задних из дверей
Вскоре вышел Архирей.
Взор блестящ, движенья строги;
Попадья – бух прямо в ноги:
– Помоги, Владыко, мне!
Но могу наедине
Я тебе поведать горе, —
Говорит с тоской во взоре.
И повел ее аскет
В отдаленный кабинет.
Попадья довольно смело
Говорит ему, в чем дело,
Что ее поп лет уж пять
Не ебет; к тому ж опять
Хуй его-де не годится,
А она должна томиться
Жаждой страсти в цвете лет.
Был суровый ей ответ:
– Верно, муж твой сильно болен
Иль тобою не доволен,
Может быть, твоя пизда
Не годится никуда?
– Нет, помилуйте. Владыка!
Она вовсе не велика,
Настоящий королек…
Не угодно ли разок ? —
Тут тихохонько Ненила
Архирею хуй вздрочила,
Кверху юбку подняла,
Под него сама легла,
Толстой жопой завиляла,
Как артистка подъебала,
И зашелся Архирей
Раз четырнадцать над ней.
– Хороша пизда, не спорю;
Твоему помочь я горю
И готов и очень рад, —
Говорит святой прелат. —
Все доподлинно узнаю
И внушу я негодяю,
Что таких, как ты, не еть —
Значит, вкуса не иметь,
Быть глупее идиота.
Мне ж когда придет охота,
Уебу тебя опять,
Приходи, ебена мать! —
И довольная Ненила
Тем, что святости вкусила,
Архирея уебла,
Весело домой пошла.
На другой день духовенство
Звал Его Преосвященство
Для решенья разных дел.
Между прочим повелел,
Чтоб дознанье учинили
О попе одном, Вавиле,
Досконально: точно ль он
Еть способности лишен?
И об этом донесенье
Сообщить без замедденья.
 
 
Так недели две прошло,
И вот что произошло:
Благочинный с депутатом,
Тож с попом его собратом,
К дому батьки подъезжал
И Вавилу вызывал.
– Здравствуй! Поп Вавила, ты ли?
Вот зачем к тебе прибыли:
На тебя пришел донос,
Уж не знаем, кто донес,
Что ты хуем не владеешь,
Еть совсем, вишь, не умеешь,
А от этого твоя
Много терпит попадья!
Что на это нам ты скажешь?
Завтра ж утром ты покажешь
Из-за ширмы нам свой кляп,
Крепок оный или слаб.
А теперь ты нам не нужен,
Дай пока хороший ужин! —
Поболтали, напились,
Да и спать все улеглись.
На другой день утром рано
Встало солнце из тумана.
Благочинный, депутат
Хуй попа смотреть спешат.
Поп Вавила тут слукавил,
Он за ширмами поставил
Агафона-батрака,
Ростом с сажень мужика.
И когда перед отцами
Хуй с огромными мудами,
Словно гирю, выпер он —
Из-за ширмы Агафон.
– Что ж ты, мать моя, зарылась!
Эта ль штука не годилась? —
Благочинный возгласил
И Ненилу пригласил
Посмотреть на это чудо:
– Тут, наверное, полпуда!
И не только попадья,
Не вполне уверен я,
Что любая б из княгиней
Хуй сей мнила благостыней!
– Ах, мошенник! Ах, подлец!
Хоть духовный он отец!
Это хуй-то Агафона!
И примета: слева, вона,
Бородавка! Мне ль не знать,
Что ж он врет, ебена мать! —
Так воскликнула Ненила.
И конец всему, что было.
 

ОТЕЦ ПРОХВАТИЙ

Поэма в трех частях

I

 
В Москве за Пресненской заставой
Купчиха модная жила,
Породы крупной и лягавой,
Лицом румяна и бела.
 
 
Покойный муж ее купчина
Имел громадный капитал,
Он тоже был хорош детина,
С живого шкуру чуть не драл.
 
 
Его постиг пралич нежданный,
В могилу скоро он сошел,
И капитал давно желанный
Купчихе в руки отошел.
 
 
Он был лукав, но тих и скромен,
Жену боялся как огня,
Но лишь в одном был недоволен,
Ревнуя сильно иногда.
 
 
Как голубь сизый под застрехой,
Над ней покойный ворковал,
Жена ему была потехой,
Ее до смерти он ласкал.
 
 
Покоя думы не давали.
Любовью пылкой к ней сгорал,
В подобной каторге едва ли
Кто так измученно страдал.
 
 
Лишь только после все узнали,
Когда сума купец сошел
И бедный муж в тот мир ушел,
Где нет ни горя, ни печали.
 
 
Поминки справив по уставу,
Жена, не изменяя нраву,
Не в силах страсти обуздать,
Вновь начала опять гулять.
 
 
По смерти мужа дорогого,
Кажись, неделя не прошла,
Как вновь купчиха Пирогова
Себе второго завела.
 
 
В любви три года бесшабашной,
Как сон, для вдовушки прошли
И пеленою скуки страшной
На сердце пылкое легли.
 
 
Ее теперь не занимало,
Чем прежде жизнь была красна,
Чего-то тщетно все искала
И не могла найти она.
 
 
Грустит все бедная, тоскует,
По целым дням сидит одна,
Ее тревожит и волнует.
Как сумасшедшая она.
 
 
Порой бывало, в час обычный
Ей угодить никто не мог;
Все ищет, был чтоб симпатичный,
Так чтоб не жирен и не плох.
 
 
Бывало, в полночь возвращалась
Она задумчива домой,
Со злостью в дверь она стучалась
Дрожащей, судоржной рукой.
 
 
Не знаю, долго ли томленье
Купчихи длилось, но потом
Пришла к такому заключенью,
Как пораскинула умом.
 
 
И вот она свою карету
За некой сводней шлет скорей,
Чтоб за чайком на тему эту
Поговорить интимно с ней.
 

II

 
В Замоскворечье на Полянке
Стоял домишко в три окна,
Принадлежал тот дом мещанке
Матрене Карповне тогда.
 
 
Жила без горя и печали,
Особу эту в тех краях
За сваху ловкую считали
Ее в купеческих домах.
 
 
Но эта мнимая сестрица,
Весьма преклонных лет девица,
Прекрасной своднею была,
В ее быту цвели дела:
 
 
Иной купчихе, бабе сдобной,
Живущей с мужем-стариком,
Устроит Карповна удобно
Свиданье с юным голубком.
 
 
Иль по какой другой причине —
Муж от жены начнет гулять,
Та затоскует по мужчине,
Велит к ней Карповну позвать.
 
 
Узнав купчиха сваху эту,
Она все сделала тайком,
Вдова отправила карету
И ждет к себе Матрену в дом.
 
 
Вошедши, сводня, помолившись,
На образ истово крестясь,
Купчихе низко поклонившись,
И так промолвила, садясь:
 
 
– Зачем просила, дорогая?
Иль до меня нужда какая?
Извэль, хоть душу заложу,
А для тебя уж угожу!
 
 
Не надо ль, женишка спроворю,
Не будет в этом мне труда,
Могу помочь твоему горю
На этот раз и навсегда.
 
 
Жить в одиночестве зачахнешь,
И жизнь-то будет не мила;
Жених – красавец! Просто ахнешь,
Я для тебя уж припасла.
 
 
– Спасибо, Карловна, на слове,
Что входишь ты в мою печаль,
Жених твой хоть и наготове,
Но я сойдусь ли с ним едва ль.
 
 
Матрена табачку нюхнула
И, помолчав минуты две,
О чем-то тяжело вздохнула
И тихо говорит вдове:
 
 
– Трудненько, милая, трудненько
Тебе по вкусу подыскать,
Но обожди еще маленько,
Я постараюсь отыскать.
 
 
Есть у меня здесь на примете
Жених-красавец, ей-же-ей!
Не отыскать на целом свете,
Ручаюсь жизнью я своей.
 
 
Я, грешница, сама таила
Любовь ту пылкую к нему,
Но я ему всегда постыла,
Не знаю – в чем и почему.
 
 
Собою видный, благородный!
Тебе, красавице, под стать,
Телосложением дородный,
Отец Прохватий его звать.
 
 
Да вот беда – чтоб сгинуть ей!
С женой поссорился своей,
Сидит все время он в шинке,
Один опорок на ноге.
 
 
Вдова в молчании внимала,
Потупив взор, лишь чуть краснея,
И сладость брака предвкушала,
Что для нее всего милее.
 
 
Не в силах побороть волненья,
Она к Матрене подошла
И со слезами умиленья
Ее в объятья приняла.
 
 
– Матрена! сваха дорогая!
Будь для меня ты мать родная!
Его же завтра ты найди.
Я пригожуся впереди.
 
 
Дам денег, сколько ты захочешь,
Сама об этом похлопочешь,
Одеть его ты постарайся
И вместе с ним ко мне являйся.
 
 
– Исполню просьбу непременно,
К нему я завтра же пойду,
Своим словам я неизменна,
Одену, франтом приведу.
 
 
Тринадцать красненьких бумажек
Вдова дает ей, не жалея,
И просит, чтобы без затяжек
Доставить завтра же скорее.
 
 
Любезно с вдовушкой прощаясь,
Матрена скрылася за дверь;
 
 
И вот купчиха уж теперь,
В мечтах любовных утопая,
Вся пылкой страстию сгорая,
Во ожидании гостей.
 

III

 
Отец Прохватий был суровый
Мужчина лет так сорока,
Высокий, плотный и здоровый,
Он пил запоем иногда.
 
 
С тех пор, как пьянству предавался,
Он с той поры любви не знал,
Да и немало поскитался,
Судьбу свою все проклинал.
 
 
Настало утро дня другого,
Купчиха с нетерпеньем ждет
В гостиной гостя дорогого,
Но время медленно идет.
 
 
Пред вечером она пахучей
Помывшись розовой водой,
Парик надев на всякий случай,
Теперь красавица собой.
 
 
Но вот звонок. Она вздрогнула,
Прошло еще минуты две,
И вдруг является к вдове
Желанный гость. Она взглянула:
 
 
Солидный с виду господин,
Склонясь пред ней, стоит он Марсом
И говорит пропившим басом:
– Отец Прохватий, дворянин!
 
 
Он вид имел молодцеватый,
Причесан тщательно, подбрит,
Одет в сюртук щеголеватый,
Не пьян, сивухой не разит.
 
 
– Весьма… при-я-тно… я так много…
Про вас… слыхала…—И вдова
Вся в упоительном томленьи
Лепечет с радостью слова.
 
 
– Да-с!.. Это точно… Уверяю,
Что я природный дворянин.
Расстрига, дьякон-неудачник,
Полгода, как живу один.
 
 
Влюбившись по уши, купчиха
Болтала, что сказать могла,
А сводня, вмиг прокравшись тихо,
За дверью встала у окна.
 
 
В желанном смысле продолжая,
Усевшись рядышком, болтать,
Вдова, мечтая, в неге тая,
Была готова целовать.
 
 
В груди ее так сердце билось,
Не в силах снесть любовных мук;
Она сказать ему решилась:
– Вы расстегните свой сюртук.
 
 
Купчиха в сильном упоеньи
Его так крепко обняла
И уж без всяких замедлений
В покои гостя повела.
 

ЭПИЛОГ

 
И, безмятежна и тиха,
Над спящим мраком ночь витала,
И только страстная вдова
В покоях гостя услаждала.