Текст книги "Сияющие небеса (СИ)"
Автор книги: Татьяна Тень
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)
– Вы же не атаковали их всё это время, все эти сотни лет попыток наладить сотрудничество, – не осуждая, но желая развеять собственное непонимание, подумала Нила.
– Всё это время они ни разу не нападали на Аму, – неслышно ощутился ответ. – Даарниане не могут не ответить на это, какой бы ни была цена.
– «Верблюды», наверное, ведь не знали, что ты Аму, как и земляне в начале?
– Не знали. Но это не имеет значения. Здесь важны реакции коллективного ощущения даарни. Их можно удержать силой, конечно, от этой «мести», но зачем, когда нет необходимости. Не стоит переживать, этих симпатичных тебе существ никто не собирается уничтожать. Наоборот, возможно, этот инцидент что-то поменяет в выбранной ими стратегии.
– Значит, на Земле всё могло бы быть куда печальнее, если бы люди устроили один из своих терактов там, где присутствовал ты, – Нила вспомнила, что планы подобного теракта едва не воплотил один из усиленно втирающихся ей в доверие спецагентов. Он был вовремя разоблачён Лле, а Нила с тех пор предпочитала и вовсе избегать возможного общения с другими людьми.
– Твои мысли перестанут намеренно закольцовываться на негативе, если я сообщу, что вернул «многонога» к прежнему образу мышления?
Нила аж вздрогнула от неожиданности.
– Конечно! Не думала, что у тебя найдётся время и желание это делать!
– Нашлось, – Лле пошевелился и взял Нилу за руку. – Пошли, покажу, как следует наблюдать за его мышлением, не помещая себя внутрь и не вредя ему. Лучше со всеми незнакомыми тебе формами жизни сначала делать именно так, иначе однажды можно встретиться с ментальностью, которая повредит уже тебе.
– А что именно случилось с «многоногом», почему он «поломался» от слияния со мной?
– Твоё мышление слишком гибкое для него, ты ненароком «изогнула» его по привычным тебе «траекториям». Точно так же, как другая анатомия может позволять те движения тела, которые сломают тебе кости, – Лле демонстративно выгнул пальцы свободной руки под немыслимым для человека углом, иллюстрируя своё объяснение возможностями более гибких и упругих даарнианских костей, – процесс мышления тоже может быть более или менее жёстко регламентированным в схемах и возможностях своего протекания. Некоторым вредит эмоциональность другого вида, качественная или количественная, некоторым иррациональность, ассоциативность или иная форма связи понятий, более высокая скорость мышления, объём задействованной информации, даже размышление на некоторые темы может являться для кого-то невозможным. Так, тех же даарни можно сильно замедлить или даже нейтрализовать, если вложить им в головы как свою идею критики или сопротивления Аму – наверное, не найдётся ни одного Аму, который в юности ненароком не допустил бы «подвисания» сети, размышляя вторым слоем мыслей о поступках себе подобных. Не так редко встречается природная невозможность размышления и проживания ощущений собственного умирания: внедрив подобные мысли и впечатления, например, телепатические слепки мышления умирающих в ментальную сеть живых представителей того же вида, можно вызвать мгновенное безумие и последующую гибель всей сети.
– Прочувствовал, как умирать, настолько глубоко и подробно, что умер?
– Да, именно так. Мозг твоего вида лучше многих прочих приспосабливается даже к ломающим его глубинно заложенные схемы мышления воздействиям, а попытки представить, смоделировать «непредставляемое» – для него лишь приятная умственная зарядка. Мышление «многонога» не такое гибкое, и его механизм «отключения» или «перезапуска» перегруженной психики тоже сбоит. Он же экспериментальное существо. Так что мы выявили очередной важный «баг» ещё до доставки объекта к Пхе.
– Ты что, хочешь сказать, что это даже хорошо, что я его «поломала»?
– Это не хорошо и не плохо, – в своей привычной манере возразил Лле, отметая подозрения Нилы в том, что он просто её утешает. – Но любопытно со многих точек зрения.
Они вошли в пустующую лабораторию «многонога», и Нила невольно вспомнила, как встретила тут Йина.
– Он, кстати, винит себя в том, что не смог вовремя заметить нападение, – прокомментировал Лле, подходя с Нилой к силовому барьеру, за которым не ощущающий их присутствия многоног неторопливо завершал свою трапезу, слизывая из контейнеров какую-то бурую субстанцию. Похоже, он совсем не помнил о пережитом.
– А эта мерзкая землянка и тут влезла поперёк. Теперь он ненавидит меня ещё сильнее?
– Не угадала. Он осознал, что и земляне могут быть полезны. Правда, он всё ещё не заметил, что у него проблемы с нахождением баланса, – не очень понятно отозвался Лле, переводя на человеческий язык одно из даарнианских понятий. Нила почувствовала, как Аму шевельнулся внутри её разума, одновременно отпуская её руку и касаясь пальцами плеча. – Теперь наблюдай, что я буду делать.
Усталая и приятно утомлённая Нила поудобнее устроила голову на плече Лле и закрыла глаза. Её телепатического дара и глубины их ментального контакта хватало, чтобы «увидеть», что Лле занялся продумыванием своих рабочих планов на ближайшие дни. Слишком быстро, девушка «видела» это лишь пунктиром, но что-то всё же ухватить успевала: схемы перемещения кораблей, какие-то непонятные расчёты и научные проекты. Вместе с тем отзвуки приятной удовлетворённости и неги ясно ощущались и от инопланетянина. Нилу всегда привлекало в даарнианах, что они совершенно не стесняются своих природных инстинктов и физических потребностей, относясь к ним спокойно и ровно, как к данности, не отвергая и не превознося, не накручивая вокруг необходимости поесть или совокупиться каких-то ритуалов и сложностей. Даарниане не отвергали своей животной части и не считали её чем-то постыдным или, тем более, греховным – таких понятий и вовсе не существовало в их культуре.
Конечно, длительные космические перелёты накладывали свой отпечаток на природные потребности, и обычно служащие в дальнем космосе даарниане сами выбирали, что им нравится больше: искать себе постоянных или случайных партнёров среди коллег, заменить живое неживым, искусственно созданным для утоления одного из важнейших инстинктов, или же вовсе «отключить» его с помощью достижений медицины и фармацевтики. В целом, все три варианта были одинаково популярны, а благодаря высокому уровню контроля за своими эмоциями и умению абстрагироваться от индивидуального ради коллективного даарниане редко сталкивались с проблемами, аналогичными встречающимся у землян. Расе даарниан был свойствен синхронный гермафродитизм с половой цикличностью, равной примерно девятнадцати земным суткам, причём размножение являлось возможным в любой период цикла, но гораздо более вероятным ожидаемо становилось в пиковую фазу, с которой напрямую была связана и сексуальная активность. Учитывая, что даарниане не являлись живородящими, а откладывали некое подобие икры с большим количеством потомков, Нила поражалась, как они смогли избежать фатального перенаселения своей планеты в далёком прошлом. Насколько она знала азы истории Даарна, с его крайне суровой флорой и фауной, из-за которых эволюция прибегла к такому механизму воспроизводства, проблема перенаселения и правда вставала перед даарнианами, как только их псионические способности и кооперация достаточно развились, но быстро была решена с помощью разумного контроля за рождаемостью.
Даарниане никогда не делились на разные страны, всегда оставаясь единым народом, причём народом крайне законопослушным и неагрессивным, не склонным к бунтарству, в их природе было прописано некоторое пренебрежение личным ради общевидового, подкреплённое умением объединяться ментально в цепочку разумов, как бы сливаться в единый над-организм. Они даже не делились на семьи в человеческом понятии этого слова: дети считались общими детьми вида, росли и воспитывались с самого момента вылупления из икры в специально созданных для этого учреждениях под надзором профессиональных воспитателей и педагогов, посвятивших работе с потомством всю свою жизнь. Индивидуальная связь со своим непосредственным потомством у даарниан успешно заменялась любовью ко всем детям их вида, поэтому контроль за рождаемостью оказался весьма эффективен.
Лле являлся «сверхдаарнианином», но никогда, насколько могла судить Нила, не тяготился тем, что его замечательный разум связан с телесной оболочкой, у которой имеются свои нужды. Он не стремился как-то отключить или ограничить их, лишь менял то, что считал нужным: так, например, Нила знала, что от природы глаза даарниан слишком чувствительны к яркому свету, но абсолютно все члены экипажа «Вечности» давно прибегли к услугам своей развитой медицины и изменили свои глаза таким образом, чтобы те не мешали им комфортно себя чувствовать и на ярко освещённых планетах. Лле любил другие разумные расы, интересовался иными развитыми биологическими видами, распространяя свой амувский инстинкт защитника далеко не только на даарниан, и Нила была не первым инопланетянином, с которым он вступил в сексуальную связь.
Обладая неограниченными возможностями воздействовать на чужой мозг и колоссальным опытом в изучении мышления инопланетян, Лле мог считывать тайные импульсы и желания даже раньше, чем они становились очевидными, – и ровно с тем же успехом он мог внушить любое желание или погрузить в любую иллюзию, как в сон наяву. Лле любил играть с чужими ожиданиями и подсознательными импульсами, но никогда не забывал и о том, чего хотелось ему, филигранно сплетая внимательность к чужим желаниям и настойчивость в воплощении своих. Секс с ним чаще всего превращался в феерию на грани возможностей ощущать и фантасмагорические переживания слияния не только тел, но и сознаний.
Являясь Аму, самой природой созданным для координации и управления, с юности привыкая руководить и решать, в том числе за других, Лле всегда неумолимо перехватывал любую инициативу в единении тел и душ, полностью растворяя сознание Нилы в своей многомерной и сложной психике, даря взамен совершенно нереальные переживания и ощущения. Будь Нила излишне твёрдой по характеру или слишком склонной к бунтарству, вероятно, их отношения быстро бы завершились, но в ней оказалось достаточно гибкости натуры и неугасимой жажды познания иного разума, к тому же она беззаветно любила Лле, перешагнув биологические причины обусловленности симпатий.
Засыпая, девушка подумала, что слишком небрежно укрылась одеялом и теперь холод неприятно остужает оголённые участки тела, но шевелиться совсем не хочется. В ответ на эти сонные мысли одеяло, «оживлённое» телекинезом Лле, плотно обмоталось вокруг Нилы, ещё крепче прижимая её к телу даарнианина, которому не нужны были никакие дополнительные средства для согревания благодаря его особенной коже и другому тепловому балансу организма. Благодарно улыбнувшись – кажется, только мысленно – Нила окончательно соскользнула в сон.
И вновь под ногами змеилась опалённая дорога, и Рхъянн шла и шла, от города к городу, пополняя запасы еды в распределительных центрах и фермах по производству пищи, если находила их неповреждёнными и могла проникнуть внутрь. На первые дни ей хватило собранного матерью и тех немногих съедобных травок, что она находила на полях рядом с дорогой. Ела Рхъянн редко, стараясь экономить: она смутно ощущала, что идти придётся очень-очень долго. Она следовала интуитивно выбранному направлению, которое, она была уверена, непременно приведёт её к богу смерти, если она не погибнет по пути.
Когда Рхъянн добралась до соседнего города, взрывы и крики безумцев давно стихли – ну а трупы на улицах пугали её гораздо меньше, поэтому она отыскала распределительный центр, один из многих, раньше такие снабжали пищей население, и успешно пополнила свои запасы.
Прошлые дни пути сливались в одну неясную череду, сплетясь с чувством обречённости и идеей-фикс: она должна была дойти. Ощущение времени потерялось в бесконечности одиночества и дорог, ничего не осталось в целом мире, кроме одной-единственной мысли: идти туда, куда зовёт неясное чувство внутри.
Рхъянн поняла, что близка к цели, когда впереди, после того, как она оставила очередной разрушенный город, показались горы. Она никогда не была так далеко от места, в котором родилась и выросла, но ей показалось, что чёрная пирамида, располагающаяся в предгорье, – не отсюда. К этому странному, вызывающему строению она и направилась, забыв про отдых. Идти пришлось гораздо дальше, чем казалось сначала, и пирамида постепенно становилась всё больше, напоминая искусственную гору, грозно нависающую над головой и тревожащую восприятие своей чуждой геометрией линий. Силы кончались, но Рхъянн не делала привала, вложив всё, что у неё осталось, в этот последний рывок. Она шла и бессловесно звала бога смерти, призывая его посмотреть на неё, а потому совсем не удивилась, когда огромная серебристая птица бесшумно приземлилась рядом. Из «птицы» плавно и неторопливо вышли несколько странных существ всего с одной парой рук и без защитной шерсти: они не произнесли ни звука, но позвали Рхъянн следовать за ними.
– Пойдём, мы отведём тебя к тому, кого ты ищешь, – услышала Рхъянн их мысли.
– Вы Спустившиеся с небес? – спросила маленькая инопланетянка, и существа молча согласились с её определением.
Бескрылая серебристая «птица» двигалась неощутимо, и странные материалы её «тела» были совершенно незнакомы Рхъянн. «Птица» высадила её на открытой площадке-террасе, выраставшей из чёрной пирамиды, а затем улетела. Рхъянн пошла вперёд, к серым фигурам у каких-то странного вида приборов вдалеке, их было несколько, но интересовала малышку только одна. То самое чувство, что вело её вперёд всё это время, манило её сейчас к одному из серых силуэтов: от него волнами исходило такое необычное ощущение, что Рхъянн сразу поняла, что это и есть бог смерти, которого слышали её родители. Хозяева чёрной пирамиды заметили её присутствие, обернувшись, и Рхъянн усиленно заморгала: сначала она подумала, что холодный горный воздух и сгущающиеся сумерки заставили её глаза ошибиться, но потом поняла, что это не ошибка. Она видела, как бог смерти пошёл ей навстречу, оставив позади Спустившихся с небес, и подумала сначала, что их несколько, а глаза её врут, видя лишь одну фигуру – ведь все её ощущения кричат о том, что богов смерти трое, четверо, пятеро? Она растерялась, количество будто всё время менялось, но Рхъянн неизменно видела лишь одну фигуру, движущуюся навстречу. Но потом она поняла: он просто многомерен, он же бог, а значит, не может быть таким же, как жители земли.
Когда он подошёл совсем близко, непонятные ощущения перестали морочить голову Рхъянн: все невидимые отблески будто сложились в единый мерцающий свет, окружающий бога странным сплетением неведомого прежде ей узора. Рхъянн некоторое время заворожённо изучала этот сложный геометрический узор, ореолом окружавший фигуру бога смерти, – он манил и уводил куда-то вовне, в неизвестность, рассекая пространство в свёрнутое нигде, – а потом бог смерти взглянул на неё, на неё одну, ведь никого больше не осталось, и Рхъянн почувствовала, что тонет, так же, как когда смотрит на сияющее звёздное небо над головой.
– Ты наконец посмотрел на меня, бог смерти. Я искала тебя, чтобы ты заметил меня.
– Здравствуй, дитя, которое видит мои тени, – раздался тихий голос отовсюду и ниоткуда. – Ты так долго и настойчиво звала меня. Я заинтересовался тобой.
Рхъянн показалось, что она захлёбывается в этом пристальном внимании, теряя силы и забывая дышать, она бессильно осела наземь, но исходящая от бога смерти сила подхватила её, не давая упасть, и подняла в воздух, подтаскивая ещё ближе. Он был очень большим, гораздо больше своего облика, который видела Рхъянн, и больше её самой, его мысли и внимание заполнили пустоту целого умершего мира, оттеняя его печалью тёмно-синих небес. «Ничего удивительного, – подумала Рхъянн, – он же бог».
– Ты умираешь от истощения. Я могу вернуть тебя к жизни, хоть ты и называешь меня богом смерти.
– Но даже ты уже не можешь вернуть тех, кого «сплёл» со смертью, – полуутвердительно-полувопросительно подумала Рхъянн.
Бог молча согласился, и Рхъянн почувствовала, как он проникает в неё глубже, сплетая её не со смертью, но – с самим собой. Ей стало чуть легче, слабость отступила, хоть она почти и не ощущала своего тела. Она прислушалась к изменившемуся миру одновременно вовне и внутри и вдруг абсолютно ясно поняла одну вещь.
– Я осталась одна, и ты один. Другие рядом с тобой – не такие. Ты – одинокий, бог смерти.
– Верно. Хочешь остаться со мной?
– Нет. Не держи меня, я хочу к маме. Сделай так, чтобы я ушла следом за ней.
– Я исполню твоё желание, дитя.
– Спасибо. Я рада, что увидела тебя. Пожалуйста, не забывай меня.
Сияющие небеса хлынули в её душу, выметая всё, что она помнила, что думала, о чём мечтала и как строила планы когда-то, как жила с мамой и папой и играла с друзьями, все воспоминания, о которых даже сама Рхъянн уже забыла, – небо было настолько огромным, что легко растворяло её, полностью принимая в себя. Рхъянн уходила вслед за мамой, умирая, и одновременно оставляла кусочек себя навсегда вплетённым в бога смерти, разрушившего всю её цивилизацию.
– Нет, я не хочу умирать! – закричала Нила. – Я хочу остаться с ним! Нет!
Мучительное рассогласование пронзило всё её существо, причиняя боль, кроша на части, но Рхъянн этого уже не ощущала: она уходила в смерть вслед за мамой и родными, и в её глазах навсегда застыли отражением сияющие небеса глубокого синего оттенка.
– Я хочу остаться с ним! – вскрикнула Нила, разрушая ткань сна в отчаянной попытке выбраться.
Журчание воды приятно успокаивало, только вот что заставило её нервничать, Нила не помнила. Думать об этом не хотелось. Вокруг от тихого и тёплого ветра шуршали листья, нос щекотали воистину райские запахи, сладкие, цветочные, лесные, запах водоёма. Нила немного пошевелилась, потягиваясь, и поняла, что приятное ощущение нежности на коже вызвано текущей водой, невероятно тёплой, словно подогретой. Такое ощущение, что она лежит в ручье. Удивившись этому факту, Нила открыла глаза, только это не прояснило ситуацию: вокруг царил насыщенный сумрак. Девушка ощупала себя и ближайшие окрестности руками, глаза немного привыкли к тусклому освещению: вокруг тёмной громадой сгущался лес, верхушки деревьев в густом переплетении кустов и каких-то лиан совершенно невозможно было разглядеть в этой ночной мгле. Она действительно лежала в каком-то невероятно тёплом ручье, рядом рос мягкий мох, а незнакомые запахи кружили голову и заставляли думать, что она оказалась в сказке. Нила рассеянно подумала, что что-то не так, слишком уж чудные ароматы и ощущение леса вокруг, а может, ей показалось чересчур ненормальным уютно спать в неглубокой луже, но мысли парадоксальным образом не зацепились за эти размышления, ведь ей было так хорошо и защищённо, так приятно, так тепло. Вставать не хотелось, но ручей был откровенно мелковат, и, стоило Ниле представить, каково плыть по течению этой тёплой благоухающей воды, как это придало ей сил встать и, наполовину наощупь, последовать вниз по течению.
Ручей вёл вниз под небольшой уклон, густая растительность постепенно расходилась в стороны, образуя узкий и неглубокий овражек, и Нила запрокинула голову. Где-то в высоком тёмном небе плыли ярко освещённые красноватыми отблесками облака, а вот звёзд видно не было. Девушка залюбовалась странным, невиданным ей прежде контрастом этих чудных сумерек винного оттенка и, повинуясь внезапному порыву, вновь улеглась в воды ставшего более глубоким ручья, лишь бы не отводить взгляд от неба. Мокрая одежда липла к телу, но Нила совсем не мёрзла, в воде так и вовсе согревалась. Медленно-медленно она плыла по течению, а может, это двигались облака, а она оставалась на месте. Начинающийся рассвет всё никак не мог набрать силы, словно застыв в безвременье, а вот лес вокруг жил своей жизнью: Нила слышала всё больше невнятных шорохов и шебуршаний, вскриков каких-то незнакомых ей птиц или животных. Она повернула голову и увидела огромные чашечки ярких даже в этом сумраке цветов: они росли вдоль самой кромки ручья, каждый размером с её голову, и как будто тянулись к воде своими изогнутыми светлыми лепестками с причудливым узором. Нила не удержалась и потянула к ним руку: цветы казались игрушечными и манящими. Нежнейшие лепестки, словно крылья ангела, пощекотали кожу её пальцев, и девушка зажмурилась от удовольствия.
Одно невесомое касание, второе, стебли какого-то иного, жёсткого растения, снова полосатые цветы – она медленно двигалась, расслабившись в воде и задевая рукой растительность берега. Вдруг лёгкий укол в палец заставил её тихо вскрикнуть и резко раскрыть глаза, но на берегу никого не было. Нила села, нащупав дно, и пристальнее вгляделась в неясные тени рядом, замерев, но ничто не двигалось, лишь тихо журчала вода, да вдалеке раздавались шорохи леса. Девушка склонилась к светлым цветам, которых касалась её рука в момент укола, и не без труда рассмотрела несколько тёмных, спрятанных под жёлто-белыми лепестками колючих шипов то ли того же растения, то ли соседа. «Всего лишь колючки! Как у роз…» Место укола уже совсем не болело, словно слегка онемев, но Нила подумала, что плыть и дальше по течению с закрытыми глазами слишком небезопасно, и решила всё же встать. Помедлила минуту, раздумывая, почему солнце до сих пор не взошло, повозила рукой в тёплой воде – наверное, ручей начинался из какого-то горячего источника, иначе как объяснить его температуру – и наконец, нащупав ровный участок дна, попыталась принять вертикальное положение. Ноги подкосились от внезапной слабости, и Нила с плеском рухнула обратно. Тут же попыталась подняться вновь, но ощущение онемения и странно, неравномерно изменившаяся чувствительность тела не дали ей этого сделать.
«Яд! На шипе был яд!» – запоздало адреналин ударил по нервам, тело деревенело прямо на глазах, отказываясь повиноваться. Нила запаниковала, что сейчас задохнётся, но дышать и моргать всё ещё получалось. Сильно напрягшись, удавалось чуть-чуть, совсем капельку, шевельнуться, но встать или схватиться уже не вышло. Какое-то время девушка боролась, уже не обращая внимания на всё то же неизменное небо над ней, но она проигрывала, а течение всё так же медленно несло её дальше вдоль берега. Наконец, она сдалась, хватаясь за безумную надежду: раз она может дышать, то, вероятно, действие яда постепенно сойдёт на нет? Может, для этого надо поспать, отдохнуть? Лишь бы на неё не напал какой-нибудь зверь, пока она столь беспомощна.
Движение постепенно всё больше замедлялось, а может, Ниле так казалось из-за парализующего яда в её крови, запах цветов стал более насыщенным, на берегу мелькало всё больше ярких белых пятен – похоже, там начинались настоящие заросли этого коварного растения. В конце концов обездвиженную девушку окончательно прибило к берегу, и Нила попыталась утешить себя мыслями о том, что зато теперь её не вынесет ни в болото, ни в быструю реку, она просто поспит и проснётся, снова в ручье, только вместо мха вокруг будут эти странные белые цветы с нежными лепестками. Мысли путались, сбивались, и она закрыла глаза.
Вновь открыла их Нила от ощущения, что её что-то держит, и смутной тревоги. Высоко в небе плыли красноватые облака, журчал ручей, нос щекотал запах пыльцы, земли и ещё чего-то неприятного, тело по-прежнему не слушалось, а её волосы будто и правду то ли зацепились за что-то, то ли их кто-то держал. Девушка затаилась, пытаясь понять, не схватило ли её животное, но никаких шорохов или звуков дыхания не расслышала. Никто не двигался, кроме текущей тёплой воды, омывающей её тело. Она скосила глаза в сторону берега, там виднелись какие-то серо-коричневые стебли. Сколько прошло времени, непонятно. Нила ещё какое-то время напряжённо приглядывалась, но ничего подозрительного не обнаружилось, даже шорохи леса не были больше близки как раньше, в начале её путешествия.
Она снова закрыла глаза. Когда Нила проснулась опять, возможно, через пять или десять минут, ничего не изменилось. Ощущая себя пойманной в ловушку безвременья этого тёмного мира с едва уловимым красно-коричневым освещением, она открыла глаза. Если бы могла, она бы вздрогнула: серые стебли, словно множество тонких рук, тянулись к ней от самого берега и почти касались кожи руки. Нила совершенно точно помнила, что в прошлый раз они находились гораздо дальше. Может, от яда она плохо соображает? Испугавшись, Нила принялась пристально наблюдать за растениями. Сначала ей казалось, что ничего не происходит и она просто сошла с ума, но длительное наблюдение принесло свои плоды: через пару минут ветка уже совершенно точно касалась её кожи, словно медленно и незаметно растение тянулось к ней. Ещё через пару минут руки Нилы коснулся второй стебель, затем третий, а первый меж тем принялся неторопливо карабкаться по её руке, как живой. Осознав, что происходит, Нила вновь забилась в своём обездвиженном теле, пытаясь обрести над ним контроль и вырваться, но ничего не получалось. Проклятое растение уже держало её за волосы и – медленно для животного, но очень быстро для растения – оплетало её своими лианоподобными жёсткими стеблями. Вряд ли это могло быть совпадением: и шипы, и красивые цветы, и эти серые ветки, скорее всего, являлись одним существом, а питалось оно, судя по всему, плотью, когда беспечная жертва, привлечённая ароматными соцветьями, неосторожно натыкалась на ядовитый шип и падала, обездвиженная. Но, может, яда этой твари не хватит на такую крупную добычу, ведь он же не убил её, может, всё пройдёт и она вырвется из этой хватки? Наверное, он питается какими-нибудь мелкими грызунами, но она-то гораздо крупнее! Нила не теряла надежды, тщетно пытаясь шарахнуться в ужасе от таких непримечательных с виду серых стеблей.
Вдруг на краю зрения, с другого берега ручья Нила заметила какую-то тень. Та спрыгнула из тёмной вышины и застыла. Девушка не могла рассмотреть лучше или повернуть голову, но видела, как нечто, сотканное из плавных линий, бесшумно и грациозно двинулось ближе к ней. И снова застыло, принюхиваясь или рассматривая её. «Зверь», – поняла Нила, тут же забывая про проклятое плотоядное растение. Она попыталась крикнуть, и у неё почти получилось издать негромкий стон, но в этот момент девушка вдруг ощутила глухой сосущий голод, исходящий от этой новой твари. Животное было голодно, но не решалось сразу же напасть на не виданную им ранее добычу, осторожно присматриваясь к ней и прощупывая её, как, холодея, осознала Нила, телепатическими импульсами. Этот голод и осторожность, и неослабевающее желание напасть она почувствовала благодаря своим собственным телепатическим способностям в тот момент, когда тварь инициировала ментальный контакт.
Нила никогда с таким не сталкивалась, а потому растерялась и испугалась, ощущая странный, такой чуждый, смутный разум животного, с яркими ведущими нотами инстинктов и необыкновенно подробным и чётким отображением тёмного леса со всеми его опасностями, шорохами, запахами и невербальной информацией о том, что они означают. Запах Нилы выделялся среди этого знакомого зверю многообразия эдаким сплошным знаком вопроса, а вот её страх был сродни предсмертному страху его обычной добычи, а потому хищник, подобравшись на всякий случай, двинулся вперёд.
Не успела испуганная девушка перепугаться сильнее, как их со зверем накрыло ещё более мощным телепатическим ощущением чужого голода и желанием его утолить прямо сейчас, безжалостно разорвав кого-то на куски. Это голодное желание чужой смерти ради собственного насыщения было таким требовательным и абсолютным, что испуганный хищник прыгнул, но уже не атакуя, а стремясь спасти свою собственную жизнь от кого-то, находившегося выше в пищевой цепочке. Гибкий зверь легко перемахнул через ручей, приземляясь рядом с Нилой, и всё ещё обездвиженную девушку накрыло разящим от него инстинктивным страхом: следовало немедленно и быстро бежать прочь, как можно дальше! Ужас зверя соединился с ужасом Нилы, когда она рассмотрела большие круглые чёрные глаза без зрачков на гибком лысом теле: зверь был похож на местный разумный вид не больше, чем земные животные напоминали людей, но его глаза и кожа чётко указали Ниле на то, что она находится на Даарне! Не успела телепатка справиться с шоком от этого открытия, как зверь захрипел и неподвижно упал рядом на берегу с переломанным позвоночником – вот только Нила не слышала свиста какого-нибудь снаряда, пули или стрелы. Зато алчный угрожающий голод стал гуще, охотник приближался, и осознание этого било по нервам таким неистовым страхом, что девушка, наконец, потеряла сознание.
Первое, что почувствовала Нила, очнувшись, было чужое ментальное присутствие совсем рядом, в радиусе пары метров. И прежде, чем она разобрала всё прочее, давешний страх забился в ней как птица в силках сбивчивыми мыслями: «Не ешь меня, не ешь меня, я разумное существо!». Девушка услышала шаги где-то сзади, но обернуться не смогла, лишь поняла, что не слышит больше журчанья ручья и лежит не в воде, а на земле. «Позволь в этом усомниться», – раздалась в её мыслях телепатическая речь какого-то даарнианина, и Нила почувствовала одновременно радость узнавания этой их общей отстранённой и сдержанной манеры, и возмущение от померещившейся ей насмешки.
– Разве разумное существо так глупо даст себя сцапать плотоядному растению? – развил свою мысль даарнианин, подойдя к ней вплотную и смотря на неё сверху вниз. Вроде бы. Нила почти ничего не видела из-за сгустившейся темноты, лишь угадывала ментальное присутствие. Самоуверенное до крайности, но, кажется, уже сытое и довольное. Перед глазами мелькнуло умирающее животное с перебитой спиной.
– Я бы оставил тебе кусочек, но ты пока неспособна жевать, неразумное существо, – прокомментировал возникшее у неё в голове воспоминание даарнианин, и Нила опять почувствовала закипающее в ней возмущение и протест. Ей даже было неизвестно, что она оказалась на Даарне! Откуда ей было знать про плотоядное растение, про ядовитые шипы и прочие опасности их леса! И вообще вокруг совсем не пахло ни костром, ни жареным мясом, зато неприятно тянуло запахом, похожим на запах крови самих даарниан: Нила вспомнила бледную прозрачную субстанцию, текущую глубоко под кожей и больше похожую на лимфу, чем на кровь, и её передёрнуло. Она не хотела больше видеть эту кровь.
– Ты что, его сырьём сожрал? – Нила не успела сдержать эту максимально неуважительную по форме мысль. Не её дело осуждать чужие вкусовые пристрастия, тем более этот даарнианин, похоже, спас её от плотоядного растения и того зверя, так что она обязана ему жизнью.
