Текст книги "Белый континент (с илл.) (СИ)"
Автор книги: Татьяна Минасян
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 23 страниц)
Глава IX
США, Аляска, форт Эгберт, 1905 г.
Амундсен лежал на боку на настоящей и довольно удобной кровати, подперев голову рукой и лениво переводя взгляд со светло-серых стен комнаты на еще более светлый, почти чисто-белый потолок, и с тоской думал о том, что финал у путешествия Северо-Западным проходом будет крайне плачевным: он, организатор этого путешествия, просто-напросто сойдет с ума от скуки. И от белого цвета, который успел смертельно надоесть ему за последние три года, но от которого он не мог избавиться, даже покинув борт своего судна и переселившись в цивилизованное жилье. Здесь, в Эгберте, на американской военной базе почти все было выкрашено в два цвета: то в грязновато-белый, как утоптанный людьми снег, то в свинцово-серый, как чуть подтаявший лед. Такими были стены в комнате, выделенной для Руала и его команды, в медицинском пункте и в столовой, такими же были наружные стены всех остальных зданий, к которым норвежским исследователям не разрешали даже приближаться, таким был окружавший базу высоченный забор, возле которого им тоже не полагалось находиться… Правда, исследователи могли беспрепятственно ходить на свой корабль и обратно, да и просто гулять по базе, не заглядывая ни в какие строения, им тоже не запрещали, но друзья старались не высовываться на улицу без особой необходимости – дышать свежим воздухом, температура которого редко поднималась выше сорока пяти градусов мороза, им и так уже безумно надоело за время экспедиции.
Они могли бы тронуться в обратный путь в любой день, если бы не эта дурацкая и так некстати случившаяся поломка телеграфа! Провода телеграфной линии много зим подряд выдерживали тяжесть налипшего на них снега – и именно теперь, именно этой зимой им зачем-то понадобилось оборваться… Не иначе как для того, чтобы испытать терпение Руала – как будто у него в жизни мало было подобных испытаний!
Путешественник перевернулся на спину и закрыл глаза, чтобы хоть немного отдохнуть от белых стен. До обеда оставалась еще пара часов, до окончания ремонта проводов – в лучшем случае, несколько дней, и ему необходимо было как-то пережить это время томительного ожидания и безделья. В юности, скучая на занятиях в школе или на лекциях в университете, он в таких случаях начинал мечтать о великих открытиях и преодолении всевозможных опасностей, но теперь эти мечты уже давно стали для него реальностью и лишились малейшего романтического налета. Став постарше, он в редкие свободные минуты строил планы на будущее и решал те или иные проблемы, мешавшие ему добиваться своих целей, но сейчас никаких препятствий, с которыми нужно было бороться, перед ним не было. Цель организованной им экспедиции – первой собственной экспедиции в его жизни! – была достигнута, путь длиной в сотни миль пройден, а жизнь на приютившей полярников базе форта Эгберт после всех пережитых ими трудностей казалась верхом комфорта. Думать же о следующем плавании пока было еще рано: надо было сперва вернуться домой. А до этого – дождаться, когда заработает телеграф, и узнать, получили ли в Норвегии отправленное Амундсеном до обрыва проводов сообщение.
«Паршивые, поганые провода!» – уже, наверное, в тысячный раз выругался про себя Руал. – «Ну что нам стоило чуть меньше задерживаться в пути и приплыть сюда хоть на неделю раньше? Но кто ж знал, что все так будет? Начиналось-то все совсем по-другому…»
И едва ли не впервые в жизни деятельный путешественник устремился мыслями не в настоящее или будущее, а в прошлое, стал вспоминать, как шесть лет назад он вернулся из плавания под началом де Герлаха, сдал экзамен на звание капитана и решил, что теперь у него достаточно опыта для организации своей собственной полярной экспедиции. А также для того чтобы встретиться с человеком, с которого он все это время брал пример и о котором постоянно вспоминал в тяжелые минуты своего путешествия по Антарктике. С Фритьофом Нансеном.
* * *
Это произошло в 1900 году, через одиннадцать лет после того памятного проезда Нансена и его коллег по главной улице Христиании, когда случилась их первая встреча – встреча, о которой, впрочем, сам Нансен даже не подозревал. Руалу исполнилось двадцать восемь лет, ровно столько, сколько тогда было Нансену, и это казалось молодому человеку хорошим знаком. Знаменитый первооткрыватель должен был понять желание Амундсена тоже сделать какое-нибудь важное географическое открытие – понять и, возможно, помочь в организации экспедиции.
Правда, уже у дверей дома Нансена его молодого поклонника охватили сомнения. Что такое его одна-единственная полярная зимовка по сравнению со всеми великими открытиями и путешествиями Фритьофа? Не выйдет ли так, что сейчас Нансен похлопает его по плечу, посоветует набраться побольше опыта и вежливо выставит за дверь?
– Вам надо набраться побольше опыта, – сказал Нансен спустя час, когда его гость закончил рассказывать о плавании к берегам Антарктиды. – Но! – он поднял руку, пресекая порыв Руала запротестовать. – Опыт – дело наживное, так что эта проблема – не самая большая. Главное, что вам нужно для себя решить – это зачем вы хотите плыть в Арктику? Для чего вам это нужно?
– Ну как же..? – растерялся Руал. – Я мог бы попробовать… У меня есть план, как добраться Северо-Западным морским путем до пролива между Сибирью и Аляской. Вот, послушайте…
– Зачем вы хотите проложить этот путь? – чуть повысив голос, перебил его Нансен. Амундсен замолчал, глядя на своего кумира ничего не понимающими глазами. Вопрос «Как это – зачем?» так и рвался у него с языка, и хотя Руал сдержался и не задал его, Фритьоф без труда прочел эту фразу у него на лице.
– Вы – азартный человек, Руал, – вздохнул он. – Вы хотите пройти Северо-Западным проходом только для того, чтобы стать первым, кто им пройдет. И ради этого, ради своего самолюбия, вы готовы рисковать и собой, и еще десятком людей.
Руал снова вскинулся, собираясь возразить, но Нансен опять остановил его жестом и продолжил:
– Я прекрасно вас понимаю – сам таким был. Но сейчас другое время. Начинается двадцатый век, и вся эта романтика и желание делать открытия ради открытий уже очень скоро будет никому не нужна.
– А что же им нужно?! – с трудом сдерживая раздражение и едва не подпрыгивая на месте, выпалил Амундсен, не особо задумываясь, кого он имеет в виду, говоря «им» – ему казалось, что он спрашивает обо всем человечестве в целом. Но Нансен, судя по всему, отлично его понял.
– Им нужна выгода, – объяснил он. – Нужны научные исследования, информация о магнитном поле в Арктической зоне, о температуре воздуха, о давлении и еще о многом другом. А еще – сведения о туземцах, их жизни, традициях, обычаях. Уж если отправляться на север, то ради этого, а не ради того, чтобы иметь право кричать: «Я первый!» Пообещайте собрать все эти сведения – и выполните свое обещание. Вот тогда в вашей экспедиции будет смысл, тогда риск будет оправдан.
Руал нахмурился, но теперь, когда Нансен закончил свою речь, у него не нашлось никаких возражений против этого мнения. Давнее желание просто открыть новый пролив, или остров, или, если уж совсем размечтаться, сам Северный полюс – открыть и сказать себе, как очень верно подметил Нансен, «Я пришел сюда первым!» – неожиданно представилось ему в новом свете и на поверку оказалось мальчишеством, простительным семнадцатилетнему юноше, пробивавшемуся через толпу навстречу знаменитым исследователям, но совершенно несолидному для зрелого мужчины, прошедшего через настоящую полярную зимовку и на собственном опыте убедившегося, насколько это опасное дело. Фритьоф был прав: для путешествия по неисследованным землям требовались более серьезные причины. А это значило, что ближайшие два-три года ему придется провести не на капитанском мостике, а снова за партой.
Мысль о том, что ему, зрелому мужчине, предстоит слушать лекции среди молодых юнцов, поначалу заставляла Руала кривиться и скрипеть зубами, но, в конце концов, он все же сумел отнестись к ситуации с юмором. Тем более, что это было далеко не самой большой из вставших на его пути трудностей. Гораздо сильнее его беспокоил финансовый вопрос. Денег, полученных им за службу на «Бельгике», хватило бы и на учебу, и на скромную, но все же достойную жизнь в течение двух или трех лет, однако Амундсен помнил данное самому себе обещание в следующих путешествиях быть и капитаном корабля, и главным руководителем исследователей. Но для этого необходимо было иметь свое собственное судно, для начала пусть даже совсем маленькое и старое. На его покупку ушли бы почти все имевшиеся у молодого капитана деньги, но и откладывать такое приобретение он не хотел: другого случая так хорошо заработать ему могло и не представиться. Впрочем, сомнения в том, как лучше распорядиться своим богатством, длились недолго. Несколько месяцев спустя Амундсен числился вольнослушателем в Гамбургском университете, договаривался о практических занятиях в германских обсерваториях и время от времени напрашивался на приглашения на ужин к обучавшим его профессорам, потому что иначе ему пришлось бы сидеть голодным. Но даже в самые тяжелые моменты, когда есть было нечего, а лекции становились особенно непонятными, Руалу не давала совсем затосковать мысль о том, что в родной Норвегии его ждет «Йоа». Миниатюрная красавица, уже видевшая за двадцать восемь лет своей жизни разные холодные моря и готовая в любой момент снова отправиться в путь, подчиняясь каждому его приказу. Яхта, которую он долго искал, но зато, когда увидел ее впервые, сразу понял – она должна принадлежать ему. Даже то, что яхта оказалась далеко не новой, не смутило капитана: наоборот, узнав, что она – его ровесница, он вновь посчитал это хорошим предзнаменованием. И теперь нетерпеливо ждал, когда же они с «Йоа» поплывут прокладывать Северо-Западный морской путь.
Йоа
Следующие два года пролетели почти совсем незаметно. Сначала «Йоа» совершила свое первое плавание с новым капитаном по Норвежскому и Гренландскому морям. Амундсен практиковался в научной работе, собирал всевозможные сведения о климате и магнитных полях в этой области для Нансена, а кроме того, испытывал свою яхту на прочность. Довольными в результате остались все – и Нансен, и Амундсен, и тщательно отобранная им команда, все члены которой показали себя опытными, надежными и сообразительными людьми. А потом Руал вовсю занялся подготовкой к большому плаванию через Северный ледовитый океан, к дожидавшемуся своего первооткрывателя Северо-Западному проходу.
Это занятие открыло ему еще одну истину: подготовительные работы для серьезного путешествия требуют куда больше сил, ума и, что особенно бесило Амундсена, хитрой изворотливости, чем само путешествие. Давняя подготовка к своему первому самостоятельному лыжному походу была не в счет – для него не приходилось выпрашивать кредиты и торговаться, покупая необходимые вещи и продукты, не нужно было искать других желающих отправиться в этот поход и по сотне раз расписывать кандидатам в помощники, насколько он важен и какую выгоду может принести каждому из них, не требовалось постоянно доказывать всем, что поход действительно необходим… Зато теперь молодой исследователь получил возможность испытать все «прелести» организации полярного плавания по максимуму. А главное, узнать одну крайне неприятную вещь: для того, чтобы путешествовать и совершать географические открытия, недостаточно быть смелым и решительным, иметь хорошее здоровье и обладать знаниями в разных научных областях – надо еще уметь зарабатывать большие деньги.
Научиться этому искусству оказалось значительно труднее, чем игре в футбол или магнитной географии, особенно если учесть, что осваивать его Руалу приходилось без книг и лекций – только самостоятельно, на практике. И хотя он очень старался, результаты этой «учебы» были не слишком обнадеживающими: поначалу на каждый добытый кредит приходился в лучшем случае один вежливый, но решительный отказ. Не помогали ни рекомендации Нансена, ни собственная известность Амундсена, приобретенная им в экспедиции де Герлаха. И банки, и научные общества не решались вкладывать средства в такое рискованное мероприятие, как полярное плавание, которое могло принести им прибыль лишь через два-три года, а могло и вовсе закончиться трагически, не дав им ничего.
Несколько легче Руалу удавалось договариваться с поставщиками. Те соглашались продавать свои товары в кредит, и на борт «Йоа» постепенно загружались всевозможные ящики, тюки, мешки и жестяные коробки с палатками, одеждой, разобранными санями, пеммиканом,[5]5
Пеммикан – это концентрированный питательный пищевой продукт, обладающий малым весом и объемом при максимальном содержании в нем полезных веществ. Состоит из сушеного на солнце, провяленного оленьего или бизоньего мяса, измельченного в порошок и смешанного с растопленным жиром и соком лесных кислых ягод (брусники, черники, лесной смородины и др.). Изобретен канадскими индейцами из племени алгонкинов, употреблявших пеммикан при дальних переходах, военных походах и т. п. С середины XIX в. стал известен в Европе и использовался как стандартная пища-концентрат при всех полярных экспедициях XIX–XX вв.
[Закрыть] керосином и прочим полярным снаряжением. Через год после начала подготовки на судне было все, что нужно для экспедиции, но за основную часть снаряжения до сих пор не было уплачено, и поставщики все более требовательно намекали Руалу, что могут в любой момент забрать свои товары назад. А возможные кредиторы по-прежнему не спешили рисковать своими капиталами.
Амундсен и шестеро набранных им в команду моряков чувствовали, что дальше так продолжаться не может: вот-вот должен был наступить какой-то перелом – либо они смогут достать денег и отплыть, либо экспедиция будет сорвана, но неопределенное ожидание непонятно чего в любом случае прекратится. И, в конце концов, это случилось. Однажды вечером, пригласив к себе всех шестерых подчиненных, Руал обвел их глазами и напряженным голосом сообщил:
– Утром я был у Стенсена. Пытался выпросить у него еще одну отсрочку, но он на меня разве что с кулаками не полез. В общем, мне дали двадцать четыре часа, чтобы заплатить за все или он конфискует свои товары.
Моряки встревоженно переглянулись. Один из самых крупных поставщиков Амундсена имел полное право привести свою угрозу в исполнение. Он вообще проявил себя очень терпеливым человеком: его уговаривали «еще немного подождать» в течение полугода, и до поры до времени он соглашался продлить сроки уплаты. Но надеяться, что его терпение никогда не закончится, было бы глупо…
Члены команды, выслушав эту новость, возмущенно зашумели.
– Так значит, у нас только двадцать четыре часа, чтобы достать деньги? – деловито переспросил штурман «Йоа», Годфрид Хансен. По его лицу было видно, что он уже обдумывает, где еще можно попробовать раздобыть необходимую сумму.
– Уже не двадцати четыре, а тринадцать, – охладил его пыл Амундсен. – К тому же скоро ночь. Парни, я не для того вам это сказал, чтобы вы стали срочно искать деньги – мы с вами и так их доставали везде, где только можно. Я хочу поговорить с вами о другом. Мы можем выполнить условия Стенсена и вернуть ему утром все, что ему принадлежит. Но это будет значить, что экспедиция откладывается еще на несколько месяцев. А скорее всего, как минимум на год, потому что кроме Стенсена есть и другие кредиторы, и теперь они наверняка возьмут с него пример. И новых поставщиков и меценатов нам будет найти еще сложнее – если все узнают, что мы не смогли расплатиться сейчас, нам вообще перестанут доверять. Так что, может быть, мы и вовсе никогда не найдем средства на экспедицию…
Он сделал паузу и еще раз оглядел своих помощников. Годфрид Хансен продолжал напряженно что-то подсчитывать, бормоча что-то на своем родном датском языке. Второй штурман Хельмер Хансен возмущенно сжимал и разжимал кулаки. Машинисты Педер Ристведт и Густав Вик о чем-то спорили вполголоса. Шкипер Антон Лунд сидел молча, опустив глаза и кусая губы. И только неунывающий кок Адольф Хенрик Линдстрем, с которым Руала в свое время познакомил друг Нансена Свердруп, даже теперь оставался спокойным и чуть заметно улыбался. А глаза его были такими хитрыми, словно он уже догадался о том, что Амундсен скажет своим друзьям дальше.
Все они были примерно одного возраста с Амундсеном – кто чуть старше, кто немного младше. Всех он пока еще знал не слишком хорошо: они еще не ходили вместе в длительные плавания, не выручали друг друга в опасных ситуациях, не дрожали рядом от холода и не делили последнюю пачку сухарей. Но по тому, как они смотрели на своего командира – готовые согласиться с тем, что он предложит, и в то же время способные не слепо подчиняться его приказам, а обдумать услышанное – Руал понял, что подобрал себе команду правильно. И что им можно сказать то, что он собирался сказать.
– Парни, – снова заговорил капитан. – Мы можем вернуть все снаряжение и продукты и никуда не плыть. А можем отчалить прямо сейчас, пока нас не хватились, и вернуться через два года знаменитыми. Тогда мы сможем не только расплатиться с долгами, но и принести всем нашим кредиторам гораздо больше денег. Да, меня после этого все равно могут посадить за растрату и побег, но вас никто обвинять не будет – это мое решение, а вы обязаны выполнять мои приказы. И мы в любом случае совершим очень важное плавание и наверняка сделаем много научных открытий. Ребята, я мог бы вызвать вас на «Йоа» и просто отдать приказ к отплытию, но я не хочу этого делать, не хочу вас обманывать. Поэтому пока я не приказываю, а только спрашиваю: вы хотите уйти в плавание прямо сейчас?
Они дали ответ не сразу. В первый момент на лице каждого из шести моряков отразилось сомнение, а потом – быстрая и напряженная работа мысли. И лишь затем наступившую тишину разорвали сразу два голоса:
– Так чего же мы ждем? Бегом в порт, на «Йоа», пока туда приставы не приперлись! – перекрикивая друг друга, вскочили на ноги оба Хансена. Их глаза, только что злые и обиженные, теперь горели восторженным, почти детским азартом.
Четверо остальных мужчин молча, но с полным одобрением закивали, и Амундсен почувствовал, что, несмотря на все тревоги, его лицо начинает медленно расплываться в улыбке.
– И в самом деле, чего мы ждем? Собирайтесь по-быстрому и через час встретимся на причале! – приказал он, и его гости поспешно кинулись к двери.
Когда помощники Руала вышли на улицу, там начал накрапывать дождь. Меньше чем через час, когда они встретились на ведущей к порту дороге, оказавшись там почти одновременно, этот легкий летний дождик успел превратиться в сильнейший ливень, но никого из беглецов это не расстроило. Увидев друг друга, они лишь обрадовались такому удивительному совпадению и, страшно довольные, все вместе помчались к своему кораблю.
Все последующие месяцы и годы, проведенные в плавании, Руал вспоминал это бегство под больно хлеставшим их лица ледяным, как приполярные воды, дождем, и ему становилось радостно. В этом бегстве было что-то озорное, детское, абсолютно свободное – и сколько капитан «Йоа» ни напоминал себе, что именно этот побег из-под носа у кредиторов наверняка лишит его свободы после возвращения в Норвегию, избавиться от радостных эмоций он не мог. В нем жила уверенность, что путешествие, начавшееся таким авантюрным поступком, обязательно должно пройти успешно и благополучно для всей его команды и увенчаться открытием, к которому он так давно стремился.
Так и вышло. «Йоа» пережила несколько штормов и серьезный пожар, но никто из полярников не пострадал, и все они, в конце концов, добрались до пролива, за которым их ждал берег североамериканского континента. Правда, случилось это лишь через два года после «поспешного» отплытия Руала и его друзей из Христиании. Около года они провели в поселении эскимосов, впервые повстречавших людей из цивилизованного мира, и впечатления Амундсена от этого удивительного знакомства с совершенно иным, ни в малейшей степени не похожим на европейцев народом затмили воспоминания обо всех его прошлых плаваниях…
…Руал открыл глаза, посмотрел на часы, убедился, что идти на обед еще рано, и стал перебирать в памяти особенно яркие моменты своей жизни с эскимосами. Вот их первая встреча: он бросает на снег ружье и протягивает надвигающимся на него с угрожающим видам мужчинам пустые руки – и их хмурые, напряженные лица начинают разглаживаться. Вот они с Хельмером пытаются заучить хотя бы некоторые, самые необходимые, чтобы хоть как-то объясняться, слова их языка – вроде и простые, но до чего же неудобные для произношения! А вот они с восхищением разглядывают первосортные песцовые шкурки, сияющие на солнце серебристо-голубыми бликами, и спорят о том, что предложить местным жителям взамен: ножи, топоры и прочая утварь, на которую северный народ поглядывает, разве что не облизываясь, кажутся путешественникам слишком низкой платой за такую красоту, хотя для местных жителей это тоже огромная ценность…
Амундсен в эскимосской экипировке
«Через год или чуть больше я вернусь в Норвегию… – думал Амундсен, снова прикрывая глаза. – Если мне повезет, и Стенсен не подаст на меня в суд, то я смогу организовать еще одну экспедицию – на Северный полюс. Это будет уже легче, ведь ее будет устраивать не кто-то, а первооткрыватель Северо-Западного прохода! И мы поплывем на полюс, и обязательно откроем его, и вернемся с триумфом, и о нас будет говорить весь мир – а эти эскимосские охотники ничего об этом открытии не узнают. Они все это время будут жить, как жили всегда, будут гоняться за тюленями и ловить рыбу, их женщины будут шить из оленьих шкур красивые шубы с узорами, их дети будут подрастать и заниматься теми же делами, что и родители… У них ничего никогда не изменится, они в жизни не узнают, что чувствует человек, отчаливая из порта и отправляясь в неизвестные земли. И при всем этом они тоже умудряются быть счастливыми!..»
* * *
Стук в дверь резко прервал эти философствования.
– Руал, ты здесь? – не дожидаясь разрешения войти, в комнату ввалился сияющий Линдстрем. – Бежим скорее, телеграф заработал!
– Чтоб тебя! – Амундсен бросился натягивать меховые сапоги, одновременно ища глазами шубу, а внутри у него уже начал разливаться давно забытый отвратительный холод – не тот, арктический, к которому он уже давно привык в своих путешествиях, а иной, тот, что приходил к нему в детстве, когда он ждал от матери наказания за какую-нибудь шалость или шел отвечать на экзамене в университете. Холод, от которого не могла защитить даже самая теплая меховая одежда.
Меньше чем через двадцать минут они с коком уже были в тесном помещении телеграфа, и почти сразу вслед за ними туда ввалились остальные члены команды. Руал быстрым взглядом окинул их лица – о чем друзья сейчас думают? Тоже гадают, кем же теперь стал их капитан, беглым преступником или великим первооткрывателем? «Лишь бы не выяснилось, что в Христиании вообще не получили мою телеграмму!» – взмолился Амундсен про себя. – «Пусть они там думают обо мне все, что угодно, лишь бы они уже знали, что Северо-Западный путь открыт! Не могу больше ждать!»
– Для меня нет сообщений? – спросил он дежурного телеграфиста, стараясь, чтобы его голос звучал не слишком нервно.
– Есть, мистер Эймандсен! – отозвался тот. – Подождите минутку, пожалуйста…
В руки Руала легла длинная бумажная лента, серовато-белая, как стены и забор в Эгберте, как утоптанный зимовщиками снег. Сам не зная, почему, капитан первым делом посмотрел в конец напечатанной на ней фразы и увидел подпись: «Леон». И это короткое имя непонятно почему сразу успокоило путешественника – откуда-то пришла уверенность, что старший брат не мог принести ему дурные вести. Глубоко вздохнув, Амундсен решительно перевел взгляд в начало телеграммы.
– Ну что там?! – не выдержал через минуту Ристведт. – Что?!
Руал с трудом оторвал взгляд от плохо пропечатанных слов и, повернувшись к товарищам, расплылся в немного растерянной улыбке:
– Все хорошо, ребята. Они получили мое послание. Они знают, что мы прошли Северо-Западным проходом. Можно возвращаться.
«Я открыл Северо-Западный проход!» – повторил он про себя несколько раз, но так и не ощутил от этой новости никаких особенных эмоций. Что ж, утешил себя Руал, впереди долгое возвращение домой – у него еще будет время, чтобы к ней привыкнуть.
