Текст книги "Калейдоскоп (сборник)"

Автор книги: Татьяна Саражина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Так как, часов, кроме учителя, ни у кого не было, время определяли, как и все местные жители, – по реву ишаков, которые вдруг одновременно начинали издавать оглушительные звуки. Ишаки кричали ровно через каждые 15 минут. Мы спрашивали у учителя время, потом, после крика ишака, добавляли каждый раз 15 минут, и таким образом знали, который час. Ну, еще надо было смотреть на солнце. Если оно стояло над головой, значит скоро обед. Обычно обедали «общим столом». На земле расстилались те же фартуки, на них стелились газеты, и уж потом выкладывалась снедь. Кто какую привез. У кого побогаче: котлетки, сдоба всякая, у кого – победнее: вареная картошка, вареные яйца, овощи, лук. В Узбекистане проживали люди очень многих национальностей. Вот и по выложенным продуктам можно было определить, кто же учился с нами в классе. Рядом с татарскими и башкирскими беляшами, и чебуреками лежали узбекские лепешки, немного поодаль русские пельмени, пироги и с различными начинками пирожки. Но, все же, интереснее всех были продукты у корейцев. Они выкладывали обычно свою знаменитую капусту. Называлась она «Чим-чи». Готовилась из особого сорта капусты, росшей не кочаном, как наша белокочанная, а вилком, корейская, так называемая, капуста. Солилась она с огромным, по нашим меркам, количеством острого перца. Людям, не привыкшим к острому, трудно было ее есть, так как, во рту начинался «пожар». В капусту добавлялось много чеснока. Была она исключительно вкусной, но запах… Запах был ужасный. Нас, конечно, это не останавливало от ее поглощения. И, если полакомиться капусткой хотели все, то пробовать рыбу, которую корейцы называли «хе», – никто не хотел. Уж очень это блюдо казалось экзотическим. Готовилась она из сырой рыбы, заправленной, как обычно, большим количеством острого перца, а также чеснока и уксуса.

После трапезы немного отдыхали и опять шли на поле. К вечеру подъезжали автобусы и отвозили уставших, но веселых детей обратно в школу, а уж оттуда каждый добирался до дому сам. Полевые работы продолжались два месяца. В последний день пребывания в колхозе происходила выплата заработанных денег, награждение особо отличившихся различными подарками. Приятно было получить заработанные нелегким трудом денежки и потратить их на свое усмотрение.

У старших школьников, к которым относились учащиеся 8–10 классов, хлопкоуборочная кампания проходила иначе. Наутро, после объявления о прекращении занятий, к школе подъезжали грузовые машины. Затем начинали подтягиваться и школьники. Они напоминали муравьев, несущих на себе груз чуть ли не вдвое превышающий собственный вес. На плечах неслись свернутые в тугие рулоны матрасы, в руке чемодан с вещами, под мышкой рулон с одеялом, подушкой и постельными принадлежностями. Школьный двор напоминал цыганский табор, который снимался с насиженного места. Сходство дополняли громкий смех, оживленные разговоры, – дети были возбуждены предстоящей поездкой. После переклички каждый класс, вместе со своим барахлом грузился в машины. И вот караван машин потихоньку трогался с места, отправляясь в дальние колхозы.

Для жилья колхозное начальство выделяло помещения. Одно – для мальчиков, другое – для девочек. Помещение, должное служить жилищем, представляло собой пустую комнату. Прямо на помытый пол стелились матрасы, один впритык к другому. Посредине комнаты – свободная дорожка, по другую сторону от которой опять шла череда матрасов. Сразу же составлялся график кухонного дежурства. Готовить пищу должны были сами учащиеся. Обычно в дежурные попадал один мальчик для тяжелых работ, и девочка, собственно для приготовления пищи. Поблажек ни для кого не было. Поэтому, в зависимости от того, могла ли дежурившая девочка готовить хоть какую-то еду, пища была, то съедобной, то не очень.

К концу сезона все особи женского пола умели более – менее готовить. Продукты, завозились приезжавшей раз в несколько дней, машиной. Дежурные по кухне должны были вставать еще затемно, ни свет, ни заря. Ведь надо было разжечь костер, на котором и должна была готовиться еда, натаскать воду в титан и вскипятить воду для чая. К обеду необходимо было успеть сварить суп, кашу и опять приготовить чай. Ну, и на ужин тоже что-то приготовить. Приходилось крутиться, чтоб все успеть. А ну-ка начисть картошки на тридцать человек, чтобы сварить суп. Остальные ребята просыпались чуть позже, – с рассветом. Быстренько приведя себя в порядок, завтракали и шли на поле. В определенное для обеда время дежурные громко стучали в металлический тазик, чтобы находящиеся на отдаленных полях собиратели хлопка услышали сигнал на обед. Кушали быстро и с удовольствием, так как, свежий воздух хорошо нагонял аппетит. После небольшого отдыха шли работать до заката солнца.

Ужинали, кое-как смывали себя пыль и сразу же ложились спать, чтоб хоть немного дать отдохнуть натруженной спине. В таком ритме работали два с половиной месяца. Через каждые три недели нас вывозили домой на пару дней: помыться, как следует, вывести насекомых, которые неизменно появлялись в головах детей. Спали-то вповалку, санитарные условия, прямо скажем, оставляли желать лучшего, вот паразиты и не терялись – переползай себе с одной головы на другие, особо-то и стараться не надо. Должна сказать, к моей великой радости, вши меня не уважали. Потому, что волосы у меня всегда были жиденькие или по какой – то другой неведомой мне причине, у меня ни разу не появились в голове эти омерзительные насекомые, несмотря на то, что их мне даже подбрасывали потихоньку. У меня они просто не приживались. Поэтому я с интересом наблюдала за своими старшими сестрами, когда мы с ними встречались в помывочные дни дома, бегавшими из комнаты в комнату, наполняя весь дом запахом керосина, которым намазывали их головы. Керосин использовался как средство уничтожения этой пакости. А бегали сестры потому, что от керосина метались по голове насекомые, причиняя моим сестрам неудобства. Насекомые не хотели покидать освоенных ими территорий.

Когда весь хлопок в колхозе уже был собран, и наступали первые утренние заморозки, приходила пора собирать нераскрывшиеся или не полностью раскрывшиеся бутоны хлопчатника, так называемый, курак. Курак собирать было относительно легко. Он не ранил руки, был тяжел, то есть норму можно было выполнить легче, чем собирая хлопок. Были и свои, но большие минусы. Во-первых, курак был покрыт с утра изморозью, пешкир и, следовательно, одежда под ним сразу же намокала. Во-вторых, килограмм курака стоил всего 2 копейки. За день изнурительного труда выходило совсем немного в пересчете на деньги. «Нырнув» с утра в посеребренные легким заморозком поля, срывали мы руками, на которых были одеты перчатки без пальцев, для удобства сбора, тугие бутоны. Пальцы тотчас же краснели и немели от холода, мы то и дело дули на них, пытаясь как-то согреть. Брюки и обувь тоже становились мокрыми. Когда выходило солнышко, становилось легче. На полях ничего не должно было остаться. Все использовалось в дело. Из курака, пропущенного через специальную технику, получали низкосортный хлопок, который тоже был нужен. Использовались даже голые сухие стебли хлопчатника, они прекрасно горели. С каждым днем все сильнее ощущалось наступление осени. Часто моросил холодный нудный дождь, и мы оставались в помещении, радуясь передышке. Уже хотелось домой, хотелось быть чистой, хотелось в тепло. Мы устали бороться с простудами, ангинами и чирьями.

И вот долгожданный день наступал. С утра самое приятное, – выдавали заработанные нами деньги. Кто славно потрудился, тому и сумма побольше. И подарки от руководства колхоза. В восьмом классе я получила солидную сумму денег, на них мне купили отрез шерстяной ткани оливкового цвета. Из него был пошит костюмчик. И я пошла на первый «взрослый» вечер в школе (мелюзга до седьмого класса туда не допускалась) в новом наряде.

Следуя одна за другой, вереница грузовых машин везла нас домой. Впереди нас ждало наверстывание учебной программы, по 7 уроков ежедневно, укороченные каникулы.

Но, наступал следующий сентябрь, и опять мы с восторгом воспринимали известие о начале хлопкоуборочной кампании.

Благое намерение

Жили мы в то время, как иногородние студенты, в общежитии. Как и все студенты во все времена, часто ходили полуголодные и фигуры имели соответствующие. Нам часто предлагали в шутку пойти наняться в мединститут в качестве «манекена» – для изучения анатомии. Все кости были наружу. Денег у нас частенько не хватало от стипендии до стипендии, все, кто учился на стационаре, помнят об этих временах (а потом, оказывается, что это были самые лучшие годы в жизни!). В соседних комнатах жили такие же «полупрозрачные» девчонки с совершенно такими же проблемами. Мы вечно одалживали друг у друга пару-тройку рублей до стипендии или кусок хлеба, который забыли вовремя купить и, который имел обыкновение заканчиваться в самое неподходящее для этого время. То есть, мы жили дружно, все время выручая друг друга.

Вот однажды наше общежитие «затрясло». Попала в беду девочка, проживавшая в нем. Жила она не на нашем этаже и, вроде бы, училась на химика. Лично знакомы мы не были. Нам как-то просто показали ее издалека, сказав, что именно она попала в крупную беду. У нее отказывали почки. Это была очень красивая, высокая темноволосая девушка с добрыми грустными глазами. Она, по словам девчонок с соседней комнаты, брала академический отпуск по болезни, но справиться с грозной болезнью так и не смогла. Вернулась к учебе, но тут ее опять прихватило, да так, что нависла угроза жизни. Этого светлого, такого, по словам знающих ее людей, позитивного отзывчивого человечка надо было срочно спасать. Девочка уже сильно опухала. Почки, – наши естественные фильтры, со своей работой явно не справлялись. Ей срочно надо было переливание крови. Крови надо было много.

И вот по этажам забегали добрые души – активисты. Из комнаты в комнату передвигались они, составляя списки, желающих помочь – сдать кровь. Забежали они и в нашу комнату. Конечно же, все мы вчетвером сразу же записались. Кровь надо было сдавать уже завтра, так как, сегодняшняя партия студентов уже отправилась на станцию переливания крови. Поскольку студенты из первой партии были нашими соседями, то, естественно, после процедуры зашли к нам в комнату рассказать, как добираться до нужного места. Рассказали. Одновременно красочно описав какими «страшными» шприцами брали у них эту самую кровь. Какого жуткого диаметра были иглы в шприцах. Короче, они нагнали на нас, никогда ранее не сдававших кровь, такой страх, что ночь мы провели неспокойно.

Утром, быстренько собравшись, поехали, благо, нам очень подробно рассказали, как до станции переливания крови добраться. Быстро доехав, мы вошли в здание и уже внутри его, остановив пробегавшую мимо нас девушку в белом халате, спросили, куда же нам дальше двигаться. Она, услышав, причину нашего появления в этом учреждении (все медработники уже были в курсе проблемы), провела нас прямо в нужный кабинет. Постучав, и услышав разрешение войти, мы робко протиснулись в небольшую комнату. За столом сидела врач со строгим выражением лица. Пригласив нас садиться, выдала сразу всем четверым термометры. Расположив их в нужном месте, мы, молча стали ждать, пока пройдут необходимые десять минут.

Тут вдруг громко чихнула одна из нас. Аня накануне простыла, ее немного лихорадило. Врачиха подозвала ее к себе и, попросив открыть пошире рот, стала всматриваться в горло. Что и говорить, Аня сразу же была отправлена в коридор, даже не успев промерять температуру. Врач сказала, что для забора крови нужны только совершенно здоровые люди. Нас осталось в кабинете трое. Протянув руку к Неле, строгая врачиха попросила дать ей градусник и стала внимательно всматриваться в шкалу. Посмотрела еще раз на Нелю и сказала, что температура у нее сильно повышена – 37,9 градусов. Меня ощутимо затрясло от сдерживаемого смеха. Ну, да, мы боялись этих самых шприцов с иглами большого диаметра, но, ведь, не до такой же степени!!! Неля сидела растерянная, она никак не ожидала, что показания термометра будут такими…

Следующей термометр протянула уже я, будучи совершенно уверенной, что уж со мной-то такого произойти точно не может! Врач, посмотрев показания градусника, воскликнула: «Девочки, да что же это с вами такое?». Мы смотрели на специалиста, не понимая о чем это она. «А у этой, так и вообще 38,2!». Я не верила своим ушам!!! Тут уже, не сдерживаясь, начала хихикать Неля: «Не смейся горох над бобами!!!» – только и смогла она еле выговорить. Мне было очень неудобно и перед подружкой и перед врачом.

Мы решительно были отправлены в коридор к поджидавшей нас Ане. Уже подходя к двери, мы разом оглянулись. На нас смотрели непонимающие глаза, оставшейся в одиночестве, Аллы: «Как? Я одна теперь осталась?» – как бы говорили они. Смотрели они на нас с явной укоризной, – мы ее подвели. Она осталась одна с предстоящей встречей со специальным шприцом. А, ведь, недаром говорят, что «на миру и смерть не страшна». Заглянув в кабинет спустя минут пять, мы увидели нашу Аллу уже обряженную в белый, видимо, стерильный балахон и белые же бахилы. Ее увели в соседнюю комнату, дверь которой располагалась прямо за стулом, принимавшего нас, врача. Очевидно, как раз там все и происходило. Нам с Нелей было стыдно, что мы так и не смогли осуществить благой порыв – помочь девочке из-за того, что были такими трусишками. Втроем: Аня, Неля и я ждали нашу героиню – Аллу. Алла вышла довольная, с улыбкой на лице и талончиком в руке, на, полагающийся донорам, бесплатный обед.

Должна все сказать, что за нами в этот же день вереницей потянулись жительницы нашего четвертого этажа, а на следующий день, соответственно, – третьего, потом, – второго и первого этажей.

К нашей общей печали спасти девочку все же не удалось…

Возвращение

Может быть, эта история и выглядит нереальной. Но это было. И было со мной в далеком детстве.

У нас пропал кот Шустрик. Его не было уже пару дней. Где мы только ни искали! Но, его нигде не было. Когда другие члены нашей семьи, уже потеряв надежду, перестали его искать, я не сдалась. В очередной раз, утром, проверяя все укромные уголки, я подошла к забору и, подтянувшись, заглянула в соседский двор. На всякий случай. И сразу увидела его. Неподвижное, вытянувшееся тельце лежало на ослепительно белом снегу. Стоял мороз. Я настолько быстро очутилась возле него, как будто какая – то сила перенесла меня, восьмилетнюю девочку, через довольно высокий забор.

Склонившись над Шустриком, я увидела остекленевшие любимые глаза, увидела, что под хвостом уже лежали экскременты. А сам он был очень твердый. Схватив его на руки, уже с большим трудом одолев забор, я запихнула его под пальто и бросилась домой в тепло. Расположив кота на теплых тряпках, я позвала бабушку. Она посмотрела на котика и горестно покачала головой: «Напрасно ты его принесла в дом, не живой он». Но я отчаянно верила, что котик оживет. Попросила водки для растирания бедного животного. Получив необходимое, начала растирать. Я делала это очень тщательно и слезы мои капали на мокрую шерстку. Время от времени подходила бабушка: «Не мучай себя и не рви мне сердце. Его уже не вернешь».

Но, я не сдавалась. Даже пипеткой влила ему в пастку немного водки. Не знаю, как долго это продолжалось. Тельце обмякло, из глаз ушел стеклянный блеск. Мне почудилось, что лапка его чуть дрогнула. «Показалось», – подумалось мне. Но, вот пошевелилась другая. С воплем я помчалась к бабушке: «Бабушка, он живой!!!», и потащила ее к печке. Не поверив мне, конечно, бабушка все же поддалась моему натиску. Присела возле кота, стала внимательно смотреть… И лапы дрогнули в очередной раз!

Бабушка от неожиданности отпрянула, побледнев. Кот явно подавал признаки жизни. Тут набежали мои сестры – всем хотелось видеть чудо. А Шустрик, тем временем, уверенно возвращался с того света: у него уже шевелились усы и уши. Спустя некоторое время, он зашевелился более активно. Короче, к вечеру он уже пил молоко. Как говорится – невероятно, но факт. Я не знаю, как это объяснить с медицинской точки зрения. Но чудо произошло. Может, и вправду, говорят, будто у котов не одна, а девять жизней?

Воплощение в реальности

Не все сны, которые мы видим, запоминаются. А картина из моего сна не желала исчезать, так и стояла перед, уже приоткрытыми после пробуждения, глазами. Яркая ядовито-розовая пластмассовая сумочка на столе и ряд фотографий с незнакомыми мне лицами на стене.

Прогнав, вместе с остатками сна и эту задержавшуюся картинку, я быстро стала собираться в школу. Тогда мне было всего восемь лет.

Через пару месяцев мой отец засобирался в Самарканд. Там жили его родители, которых он и решил проведать, да, и заодно, познакомить меня с бабушкой и дедушкой.

В школе были каникулы, так что никаких препятствий к поездке не было, и я с радостью стала собираться. Стали закупаться всевозможные подарки: кому шаль, кому ажурная сумочка, последний писк тогдашней моды, кому шарф. Никто из родственников не был забыт.

И вот уже тихонько постукивают колеса, отсчитывая километры. Не отлипая, стояла я у окна, глядя на проносившиеся дома, дороги, людей. Все мне было интересно. Ехали мы долго. Глубокой ночью я была разбужена, – надо было собираться. Поезд приближался к Самарканду. Вот уже замелькали предместья города. А в вагоне происходила какая-то непонятная суета. То и дело мимо купе пробегали озабоченные проводники. Нам удалось услышать слова «первый вагон» и «холера». Мы, по счастью, ехали в последнем вагоне. Надвигался вокзал, поезд стал притормаживать, пока, наконец, совсем не остановился. К нему стали подтягиваться солдаты и люди в белых халатах.

Дверь нашего вагона оказалась не запертой, ее пока никто не заблокировал. Мы потихонечку выскользнули из вагона. Поскольку свет вокзальных фонарей не доходил до конца состава, никто не заметил нашего бегства. Нам совсем не хотелось просидеть в карантине несколько недель, сдавая анализы. Заразиться мы не боялись, поскольку находились все время очень далеко от упомянутого вагона. Быстренько погрузившись в такси, мы «рванули» с вокзала. Приехали по нужному адресу и, поскольку, все еще стояла глубокая ночь, еле-еле докричались до родных. Познакомившись с бабушкой и дедушкой, я села на стул, ожидая, когда схлынет суматоха. И стала рассматривать комнату. Посредине ее стоял стол. На стенке висело множество фотографий. И тут на стол была поставлена розовая сумка с подарками. Что-то щелкнуло в моем сознании… Всплыла картина из сна. Все было на своих местах: стол, сумка, фотографии на стене. Это было так странно, что мне стало нехорошо. Я чуть не потеряла сознание. Так резко побелела, что взрослые сразу бросились ко мне с вопросами: «Тебе, что, плохо? Нашатырного спирта? Воды?».

Я отрицательно покачала головой. Ну, не рассказывать же про сон своим бабушке и дедушке, с которыми я познакомилась пару минут назад. Что они подумают о младшей дочке своего сына? Что у нее не все в порядке с головой? А сама долго еще не могла прийти в себя, не могла поверить, что сон превратился в реальность.

Вошли в положение…

В 1970 году я училась в Одесском политехническом институте. Иногородним давали общежитие. К ним относилась и я. Общежитие находилось близко от института. Это было удобно во всех отношениях: можно было подольше поспать, не надо было трястись в трамваях и троллейбусах. Комнаты в общежитии были рассчитаны на четверых. Мне крупно повезло. Соседками моими оказались очень добропорядочные, скромные и милые девочки, – мои одногруппницы. Аня, Алла, Нелли – стали мне как сестры. Мы так и ходили везде вчетвером – на лекции, в библиотеку, в столовую, – везде, короче. Где видели одну из нас, там же ищи и всех остальных. Жили мы очень дружно. Было много радости и веселья. Про нас так и говорили, что эти девочки из комнаты, откуда все время слышится смех. Все были оптимистками. Бывали, конечно, моменты уныния, как же без этого, но редко. Мы получали стипендию по 30 рублей и кое-какие деньги присылали нам родные.

Мне и Ане всегда присылали одинаково – по 10, иногда по 15 рублей в месяц. Мы решили, что удобнее нам с ней будет иметь общие деньги. Так у нас с ней и было все общее: деньги, одежда, полочка одна на двоих в шифоньере. Даже спали мы с ней какое-то время вместе на одной кровати. Я свою уступила «зайчику». «Зайчиками», так называли не имеющих право на проживание в общежитии. У нас это была девочка с нашей же группы, ждущая, к тому же, ребенка.

У нас с Анютой, как раз был тот редкий момент уныния. Оставались еще несколько дней до стипендии, а деньги кончились. Занять было не у кого, вокруг все такие же, как и мы, – без гроша в кармане. Стали мы укладываться спать. Легли и советуемся, что же предпринять, где достать деньги? Хотя бы пару рублей. Так ничего не придумав, заснули, решив, что утро вечера мудренее. Авось, что в голову путное и придет с утра пораньше.

Снится мне сон. Будто, собираясь одеть блузку, я подхожу к шифоньеру и начинаю перебирать нашу с Аней одежду в поисках этой самой блузки. И вдруг, поднимая очередную вещь (это была Анина юбка), я вижу… денежную купюру!!! Да еще какую!! Целых 10 рублей! Это было огромное богатство по тем временам для нас. Была я вне себя от радости! Все смотрела и смотрела на красноватую бумажку, – не могла глаз отвести.

Тут прозвенел будильник. Комната сразу начала оживать. Все зашевелились, заворочались. Мысли тоже просыпались… Первой проснулась мысль – «где взять деньги?». Сразу же ярко и отчетливо вспомнился сон. Он был такой яркий, что я, потолкав локтем Аню, попросила: «Аня, встань, посмотри между моей блузкой и твоей юбкой. Нет ли там чего?» И рассказала девочкам сон. Все развеселились. С раннего утра опять в нашей комнате звучал веселый смех. Больше всех смеялась Анюта. У нее от смеха текли слезы, но я так просила, что ей пришлось – таки встать, и начать рыться в шкафу.

Она все не могла остановиться. Смеялась и смеялась. Вдруг смех ее разом резко оборвался. Все притихли… Аня все не поворачивалась к нам лицом, стояла и смотрела на что-то. Больше она не веселилась. Не выдержав, я закричала: «Что же ты там застыла?» Она медленно повернулась, лицо белое-белое, а в руках держит… «десятку». Мне стало нехорошо. Там не могло быть не только «десятки», но даже и «рубля».

Вот так все и было. Мы с Аней получили поддержку. Кто-то вошел в наше положение…

Сложно было в это тогда поверить. Все мы были яростными атеистками. Но, как говорится, слов из песни не выкинешь…

А с девочками моими мы, по – прежнему, дружим. Прошло уже 44 года, а у нас прежние отношения. Они все для меня такие же родные и близкие. И опять, когда мы собираемся все вместе, звучит, не прекращаясь, наш веселый смех.

Выручили

В далекие-далекие 60-е, когда я училась в третьем классе, четко было поставлено медицинское обследование и обслуживание учеников. В год по несколько раз бригада медиков в белых халатах, обходя все классы, делала прививки. Они наводили страх своим появлением в дверях класса. Это было испытанием для тех, кто панически боялся уколов. Абсолютно все опасались прививки, которую делали под лопатку. Была она крайне болезненна. Место инъекции опухало, рукой нельзя было пошевелить из-за резкой боли почти неделю. Один раз я после такой прививки опозорилась: на школьной линейке перед всей школой грохнулась в обморок. Поднялся такой переполох! А то еще была такая прививка от оспы. Тоже хорошего мало. На предплечье делались два надреза, и смачивались, очевидно, какой-то культурой. Это место сильно воспалялось. А после того, как болячка отпадала – оставалось два шрама на всю жизнь. Сейчас эту прививку уже не делают.

Регулярно ученики проверялись на наличие вшей и на чесотку. Ученики вставали и топырили пальцы, обнажали живот – излюбленные места обитания чесоточных клещей. А еще раз в год обязаны были сдать анализы на, так называемый, яйцеглист. То есть, проверялись на наличие в организме гельминтов.

Делалось это очень оригинально. Просто классная учительница вела весь класс в санэпидстанцию. Всем выдавалось по пустому спичечному коробку, показывался уличный туалет и, как говорится, вперед, и – с песней. А там… хочешь, не хочешь, можешь ты в эту минуту или нет, – никого не волновало. Коробки должны быть возвращены и… не пустые. И еще покрикивали: «Скорей! Скорей! Следующий класс ждет!». Понятно, что дело это деликатное, на заказ-то не получается… У кого, с горем пополам, что-то вышло, а у других – нет, как они не старались. Были даже слезы. Но дети – существа находчивые! Кому-то пришла в голову мысль, чтобы учительница не ругала, предмет анализа… занять. И те, кто с заданием не справился, – были спасены! Учительница сообщила врачам санстанции о полном охвате вверенных ей подопечных.

И вот результат: половина класса получила положительный результат обследования и была уложена в стационар на неделю. Причем, у большинства учеников паразиты были одного вида. Врачи не хотели слушать никаких объяснений, почему именно этот вид гельминтов облюбовал кишечники детей. Есть результаты анализов, – просим на лечение. Необходимо немедленно вывести паразитов. Ученики нашего класса оккупировали сразу несколько палат. Больница давно не видела такого наплыва пациентов с гельминтозом. Надо ли говорить, какой шум-гам стоял в этих палатах. Дети-то были здоровые, лежать скучно, вот и развлекались, кто как мог. Неловкими руками были разбиты пару градусников, чему остальные пациенты из числа одноклассников, были только рады. Катали красивые серебристые шарики по полу, брали их в руки. Интересно было смотреть, как несколько маленьких подвижных шариков вдруг сливаются в один большой. Про демеркуризацию мы тогда ничего не слышали и, соответственно, не знали о грозившей нам опасности. Потом приходила нянечка, увидев ртутные шарики, просто сметала их веником, и все дела.

Несколько раз в день нам выдавали премерзкие лекарства, от которых тянуло на рвоту. Просачковать не получалось – за всеми бдительно следила медсестра. Лекарства получали все по очереди, и при ней же – проглатывали. А что стоило протолкнуть в себя густой, в прямом смысле этого слова, раствор английской (так называлось слабительное) соли! Выпивали все одновременно, а уличный туалет состоял всего из двух кабинок. Так что счастливчики были те, кто успевал их захватить. Зато крупно не везло тем, кто бегал вокруг и умолял поскорее освободить кабинки.

Короче, веселая выдалась неделя.

Не ценили мы раньше такую заботу государства о себе, понимание пришло позже.

Добрая душа

Мне кажется, что ребенок начинает себя ощущать как личность где-то лет, эдак, с пяти. Может быть, я ошибаюсь, но, мне так кажется. Еще в четыре года это еще дитя – дитем, а вот в пять уже – личность. Поэтому мы старались с мужем, чтобы и наш ребенок это почувствовал.

Начиная с пятилетнего возраста, организовывали мы празднования его дней рождения. Нам хотелось, чтобы наш парень чувствовал себя хозяином, приглашая своих друзей. Что он, совсем взрослый, может пригласить, кого хочет, и будет их принимать в своем доме. Мною приготавливались не просто вкусные, но и интересные для детей блюда. Делались, допустим, тефтельки с загадочным названием «Глаза дракона», и блюдо это, может, благодаря названию, «разлеталось» мгновенно. Всем детям хотелось попробовать эти «глаза». Котлетки тоже делались не простые, а с сюрпризом. Если готовилось пюре, то выкладывалось в форме какого-нибудь зверя. Домашний паштет формировался в виде ежихи-мамы и ежонка, с глазками, колючками, даже хвостиком и рыжими (из морковки вареной) листиками рядом на тарелочке и какой-то ягодкой на колючках. Подавались не просто блинчики, а в виде залитых шоколадом улиток, с начинкой в виде сладкой творожной массы с мармеладом и орехами. Ну и, конечно, пекся большой торт, в него ставились праздничные маленькие свечки, и в нужное время они задувались именинником, который в это время загадывал желание. Иногда в виде муравьиной кучи, с «мурашиками»-маком и соломинками в виде шоколадной стружки. Пироги с аппликацией. Фантазии моей не было предела. Меню каждый год обновлялось. Составлялась праздничная программа. Организовывались всякие игры. И сын с гордостью приглашал своих друзей. Мы часто переезжали с места на место. Такова была специфика работы моего мужа. Был он военным.

К примеру, один из дней нашего рождения первенца наступил, как раз после очередного переезда. Он еще не ходил в школу, и приобрести друзей в новом дворе еще не успел. Муж, как это было очень часто, был в это время на учениях. А праздник – есть праздник. Учитывая, что мой старший ребенок любил вкусно поесть, я одному ему сделала праздничный стол. Запеченный с яблоками румяный гусь, его любимые блинчики с различной начинкой, всевозможные салаты, «мухоморы» из яиц и помидоров, – все красовалось на столе. И, конечно, огромный многослойный торт. Все для него одного. Пусть радуется.

Когда мы проживали в Тбилиси, и сыну исполнилось восемь лет, я решила в очередной раз организовать ему праздник на день рождения. Было это не просто, – через два месяца должен был родиться у меня младший сынок. «Ну, – думаю, – что тут такого, не такой уж большой объем работы «сделать» стол для 5–7 ребят. Справлюсь. А сыну будет приятно». Мы договорились, что именно столько детей он и пригласит. И мне не очень трудно, и ему – полноценный праздник.

И вот наступил день сыночкиного рождения. Едва он открыл глаза, как я его уже поздравляла и вручила от нас с мужем ему подарок (муж был на учениях и не мог присоединиться ко мне). Это для поднятия настроения, чтобы он с самого пробуждения ощутил, что наступил не простой день, а необыкновенный. Надо, чтобы в такой день ребенок радовался и удивлялся. Но… удивляться пришлось не только сыну.

Целый день накануне я, как говорится, не присела. Да так оно и было. Хотелось сделать все как можно лучше. Я все жарила, парила, пекла, украшала. И вот, поздравив сына, в наступившее праздничное утро, и отправив его веселого в школу, я принялась накрывать стол и украшать комнату. Чего я только не выставила на стол?! Красота и изобилие! Комнату же украсила разноцветными шарами, чтобы была особая праздничная атмосфера, чай, не каждый день на стенах шары.

Забирая сына из школы, поинтересовалась, пригласил ли он детей. «Да», – был лаконичный ответ. Я не зря старалась, зайдя в квартиру (у нас была полуторакомнатная квартира), сынок так и просиял, увидев праздничное убранство и шикарный стол. Умаявшись, первый раз за день присела я на пару минут. «А что мне волноваться? Молодец, все успела в срок», – хвалила я себя. Вот-вот должны были начать приходить гости. Все так и произошло. Прозвучал первый звонок в дверь, и мы с сыном помчались встречать гостей.