Текст книги "Калейдоскоп (сборник)"

Автор книги: Татьяна Саражина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Старуха открыла дверь и я, сидевшая неподалеку, увидела проносящиеся внизу пейзажи. Изумрудная сочная растительность, лиственные деревья и цветущие кустарники, высокая зеленая трава радовали глаз. Я тихонько подползла еще ближе к двери, намериваясь спрыгнуть, так как летела избушка довольно низко, чуть не касаясь курьими ногами крон деревьев. Но бабка так глянула на меня, что я замерла. Она кинула, выбрав из ушата большой кусок торта вниз (уж не знаю, кому он предназначался, а спрашивать, конечно, не стала). Летим дальше. Вижу, внизу уже пальмы, цветущий олеандр с розовыми цветочками. Флора, характерная для субтропиков. Опять потихоньку поползла к двери. Может, сейчас повезет, и я избавлюсь от нехорошего соседства? Но мне не разрешают. Вниз полетел очередной кусок кондитерского изделия. Я только слюнки сглотнула. Так сменились несколько ландшафтов. Я все смотрю вниз. Медленно поплыли пологие горы с выжженной, низкорослой, поменявшей цвет с зеленого на бурый, травой. Пейзаж какой-то лунный. От всего веет унылостью и безнадежностью. Все голо и невыразительно. Избушка тем временем пошла на снижение. Когда до земли оставалось метра полтора, старушка с седыми космами и крючковатым носом подтолкнула меня к двери. Перед этим кинула на землю кусочек черного хлеба, достав его, изрядно поковырявшись, из ушата. Сказала, остро глянув на меня: «Вот теперь иди. Пора. Это твое». Я вывалилась из дверей и мягко приземлилась на покрытую мелким щебнем землю. И… проснулась.

Больше в ту ночь уснуть не смогла, как ни старалась. Все думала, что бы значил мой сон. Уж очень он был непрост.

Наутро рассказала мужу про то, что мне приснилось. А он мне сразу так и говорит: «Я знаю эти места. Это Ленинакан. Ты все очень точно описала».

Так что, когда недели через две мужа назначили в Ленинаканскую дивизию, мы не особо-то и удивились. Были готовы к этому. Приехав на новое место, поселились в доме, с балкона которого прекрасно был виден «лунный» пейзаж. Перед нашим домом не было других строений. До турецкой границы было всего семь километров.

Так что первая часть сна сбылась с поразительной точностью. Сбылась и вторая. Старушка сбросила лишь кусочек черного хлеба. Так все и было. Жили мы очень и очень скромно. Сбылось и третье. Я все думала, почему мне приснилась именно избушка с таким страшным персонажем? А в 1988 году все прояснилось. Случилось жуткое землетрясение, в результате которого город был почти весь разрушен. Семья наша пострадала. Едва «вытянули» с того света старшего сына, квартиру и все имущество мы потеряли.

Вот и не верь после этого снам.

Предупреждение

Эта история случилась со мной в 1988 году, когда наша семья проживала в Армении. Совершенно внезапно, в августе, умер отец моего мужа. Похоронив его по всем православным канонам, мы вернулись в Ленинакан. Все ритуалы были соблюдены и на 9-й день, и на 40-й, все, как и полагается. Но покоя мне не было. Должна сказать, что я очень любила своего свекра – замечательного человека. Я плакала и плакала, беря себя в руки только к приходу с работы мужа, чтоб еще больше не травмировать его. Так продолжалось почти до середины ноября.

Однажды, отведя в школу своих двух сыновей, я вернулась домой. Дома меня встретила Бобка, карликовый пинчер, которая жила с нами. Дама она была, прямо скажем, очень нервная, но в этот день вела себя спокойно. Она осталась лежать в прихожей. Я же, чувствуя какую-то тревогу, обошла всю нашу квартиру. Убедившись, что все в порядке, в самой дальней комнате (нашей спальне), я стала переодеваться в домашнюю одежду. Поскольку зимы на таком высокогорье были весьма суровые, а дети часто болели, окна у нас были плотно законопачены. Все щели заделаны ватой, а сверху еще и заклеены полосками белой материи. Ни о каком сквозняке речи и быть не могло. Шторы были из плотного материала и занимали всю стену – от потолка до пола, и от стены до стены. И вот я стою спиной к зашторенному окну, и вдруг чувствую, что у меня за спиной что-то происходит. Какое-то активное движение.

Мне стало дурно. Я-то знала, что нахожусь в квартире одна. Оцепенев, постояла несколько минут. Но, поскольку движение, как я видела боковым зрением, не прекращалось, приказала себе повернуться лицом к окну. А что мне оставалось делать? Резко повернувшись, увидела такую картину: у одной из стен шторы сильно колебались, с амплитудой около метра. Шторы то двигались ко мне, то прижимались к стене. Закаменев, я смотрела на это минут пять. Затем мысленно скомандовала себе: «Иди и посмотри поближе». Ноги были как чугунные, но я заставила себя подойти вплотную и взялась за шторы руками. Оттянув, заглянула за них. Конечно, там никого не оказалось. Движение немедленно прекратилось, а я, кое-как одевшись, пулей вылетела на улицу. Решилась зайти домой несколько часов спустя, вместе с сыновьями, которых привела из школы. В квартире все было нормально.

Но… через три недели Ленинакан сотрясся от страшного землетрясения силой в 10,5 баллов по шкале Рихтера. Ходила ходуном земля, качались здания, наш дом клонился то в одну, то в другую сторону, а в нашей спальне… раскачивались шторы, совсем так, как мне было показано накануне. Глядя на них, я поняла, что меня предупреждали о предстоящих событиях.

Наш старший сын очень пострадал во время этого землетрясения, пролежал под обрушившейся школой четырнадцать часов. Его чудом спасли, буквально вытащили с того света хирурги.

Я так думаю, что дух покойного свекра, уже зная грозившую нам опасность, не мог уйти, не предупредив нас.

Накануне

Мой пятнадцатилетний сын уже с полгода чувствовал себя нехорошо. Его что-то угнетало и тревожило. Хотя видимых причин для этого не было. Он все время находился в каком-то непонятном напряжении. Я была в тревоге. Что с моим мальчиком? Почему он так нервничает? На мои расспросы он ответил:

– У меня такое ощущение, что я долго забирался на высокую гору. И вот я на вершине. А впереди – только спуск.

Меня встревожил его ответ. Это говорил подросток, тогда как эта речь уместна была бы в устах престарелого человека, путь которого подходил к концу. Я, как могла, успокаивала сына, беседовала с врачами, которые советовали давать ему валерьянку. Но она не помогала.

Был самый обычный день. Муж пришел на обед. Сыновья – из школы. Я накрыла стол и семья села обедать. Вдруг все мы увидели, как из кладовки, в которой я хранила всякие соленья-варенья, появилась мышь с совсем маленьким, видно, недавно появившимся на свет мышонком в зубах. Она, поглядев на нас бусинками глаз, прошмыгнула мимо и скрылась из виду. Через некоторое время деловито пробежала в обратном направлении. И опять появилась с мышонком в зубах. И так было несколько раз. Это было настолько удивительно, что мы, забыв о еде, наблюдали за мышью. Что-то было не так. Мышь среди бела дня, не боясь нас, куда-то несла свое потомство. Это было очень странно. Пообсуждав увиденное, мы разбрелись кто куда. Муж-офицер отправился на службу. Дети пошли делать уроки, а я стала убирать со стола. Повернулась с чашкой к подоконнику, намереваясь поставить ее, и… замерла. По ярко-белой поверхности шествовал «караван» тараканов, с которыми я воевала, честно говоря, с переменным успехом. Прусаки шли цепочкой, строго друг за другом из квартиры на улицу, скрываясь в щели под подоконником. Стояла зима. Так зачем же тараканы шли из теплой квартиры на холод? Я ничего не понимала. Что это такое творится? Не успела оправиться от увиденной полчаса назад мыши, так тут тебе тараканы не знамо что творят!

Я занялась своими обычным домашними делами, обдумывая увиденное. Под ногами вертелась Бобка, карликовый пинчер. Все время пытаясь забраться ко мне на руки, она отчаянно мне мешала. Обладая очень нервным, как и многие маленькие собачки, нравом, она в этот раз превзошла себя. Все время нервно облизываясь, вращала глазами, поскуливала и ни за что не хотела оставаться одна. Так и бегала за мной по пятам.

Наступила ночь. Еле-еле уложив сыновей, я стала ходить по квартире, так как мне не читалось и не лежалось. Муж ночевать домой не пришел. Позвонив, он сообщил мне, что весь личный состав дивизии переводится на казарменное положение. В городе были беспорядки.

Я ходила от окна к окну, вглядываясь в непонятный в это время туман. На улице на разные голоса лаяли и выли собаки. Во входную дверь скреблась собака Серка, жившая на лестничной площадке. Наша собственная собака пыталась выбраться из кухни, грызла дверь и скулила. Только перед рассветом мне удалось немного поспать.

Утром собрала старшего мальчика в школу. Младший приболел, и я оставила его дома. Видя подавленное состояние своего старшего мальчика, спросила о причине такого настроения. Он мне ответил:

– Я видел очень страшный сон. Будто на меня опускается потолок и почти совсем придавил меня. Мне нечем было дышать, и когда я подумал, что мне конец, потолок стал подниматься.

Старший мальчик у меня очень начитанный. В шесть лет был записан в библиотеку. Его даже сфотографировали и поместили фото, как одного из лучших читателей. Я объяснила, что, видимо, ему вспомнилось произведение Эдгара По, прочитанное им когда-то. Это там опускался потолок на узника. Кое-как успокоив мальчишку, я отправила его в школу.

А через несколько часов – сон сбылся… Произошло сильнейшее землетрясение, стершее с лица земли город Спитак, и значительно разрушив город Ленинакан, в котором мы жили. На старшего сына, успевшего сбежать на первый этаж школы, обрушились верхние три этажа. Он был прижат бетонной плитой и пролежал на полу без движения 14 часов.

Сына достали из-под завала глубокой ночью. Ему нужна была срочная медицинская помощь. Благодаря оперативности военных, меня с сыновьями срочно эвакуировали в Ереван. Моего мальчика усилиями хирургов удалось вытащить с того света.

Уже потом, после всех происшедших событий, нам стали понятны и депрессия сына, и поведение мыши, тараканов, собак. И стало ясно, что сон тот накануне землетрясения – был вещим.

Святослав

Я и мой будущий муж были студентами четвертого курса Политехнического института, когда решили пожениться. К тому времени мы встречались уже два года. Чувства свои проверили. Нас видели все время вместе. В столовую – вдвоем. В читальный зал – вместе. Готовились к лекциям тоже рядом. Короче, вполне созрели для брака. Нам все время хотелось быть вместе. А тут еще такие сложились обстоятельства, что только укрепили наше решение. Дело в том, что на трех самых престижных факультетах (на двух из которых мы и учились) распределение на работу происходит не в начале пятого курса, как на добром десятке других факультетов института, а в конце четвертого курса. Поскольку учились мы на разных факультетах, то и распределение получили бы в разные города. А для того, чтобы получить открепление от работы в распределенном городе, нужно было ехать в Москву в соответствующее Министерство. Короче, хлопот не оберешься. А разлучаться на два года нам, конечно, не хотелось. Семейным же парам было послабление – одному из супругов давали свободный диплом, то есть по окончанию молодой специалист сам занимался поисками работы для себя.

Поженились мы в феврале, а уже в марте следующего года, как часто бывает у молодых пар, у нас родился первенец – сынок Святослав. Споров по поводу выбора имени у нас не было. Нам обоим нравилось это старославянское имя. Нам верилось, что у человека с таким именем обязательно будет счастливой судьба. И он будет былинным богатырем с прекрасным здоровьем. Защищала я диплом с трехмесячным сынишкой на руках. Мы справлялись абсолютно без всякой помощи со стороны наших родственников. Нам, правда, тяжело давалось пеленание. С таким трудом спеленатый ребенок в мгновение ока освобождался от стесняющих его движения препятствий. И все приходилось начинать сначала.

Но главное во всяком деле – практика. Помучавшись некоторое время, быстро научились пеленать ребенка так, что он оказывался в виде аккуратненького кокона буквально через пару минут. Часто, не зная как поступить в том или ином случае, выходила во двор и спрашивала гуляющих там мам и бабушек. Катастрофически не хватало знаний об уходе за ребенком, но понемногу опыт приобретался. Мы с мужем благополучно защитили дипломы. А поскольку жилья у нас не было и работать я не могла, так как трехмесячного ребенка не с кем было оставить, мы решились выбрать такой вариант: муж все равно должен был отслужить два года в Вооруженных Силах после окончания института, так почему не отслужить сразу? Квартиру ведомственную военным давали, оклад в 180 рублей был гарантирован, тогда как инженерам платили на первых порах только 90 рублей. Выход как бы был у нас один – в армию. Так мы и поступили.

Таким образом, Святослав в свои пять месяцев стал ребенком офицера. Офицер был в звании лейтенанта. Направили моего мужа служить в очень далекую и неизвестную нам Армению. В город, название которого мы едва запомнили – Эчмиадзин. Славик рос в военном городке, среди детей таких же молодых офицеров, как и мой муж. Был таким же, как и все дети его возраста, за исключением одного. Не знаю уж почему, но просыпаясь после обязательного в его возрасте дневного сна, он обязательно плакал где-то в течение часа. Ничего я не могла с этим поделать. Каждый день, хоть часы проверяй. Я не могла никакими силами «сбить его с волны». Пока не откричит положенное время, не замолкал. Я не понимала происходящего. Причин для плача абсолютно никаких не было. Так и плакал он до трехлетнего возраста. Я потом где-то прочитала, что дети этого возраста, имеющие тонко организованную нервную систему, видят тонкие миры, которые их пугают. После трех лет все как бы само собой рассосалось. Слава, как позже выяснилось, очень чувствительный, у него замечательно развита интуиция, может, и вправду что-то там видел, что нам недоступно?

В Армении существует культ кофе. Куда бы вы не пошли, везде можно почуять чудесный аромат этого бодрящего напитка. Готовят его в Армении просто чудесно. Сами жарят зерна, сами в ручной мельнице мелят и тут же варят до одурения ароматный напиток. Кофе варят по много раз в день. И даже на рабочих местах – за это не ругают, так уж заведено, что и сами начальники обожают этот напиток и им, конечно, тоже обязательно варят и приносят в кабинет кофе с шоколадкой. Кофе варят только в специальной посуде по определенной методике. Я больше нигде не пила такого изумительного кофе, как в Армении. И вот однажды после очередного распития этого «нектара» готовившая его женщина вдруг предложила мне погадать на гуще кофе. Там часто это делают, а она славилась своими гадальческими способностями. Я, конечно, согласилась. Интересно же знать, что тебя ждет в будущем. Перевернула свою чашку особым образом, подсказанным мне и, немного подождав, отдала ее этой женщине.

Армянка предсказала очень скорый переезд в другой город, быстрое продвижение мужа по службе. «Жизнь ваша переменится, вроде как солнце взойдет», – сказала она. «А сын твой – непростой мальчик. У него во лбу звезда, и будет сидеть он на высоком стуле», – повествовала она. Она даже назвала срок нашего предстоящего переезда. А насчет «звезды во лбу» я прочитала много позже. Армянка, не очень хорошо владевшая русским языком, не могла толком мне объяснить. Говорила только, что это очень хорошо. Я потом поняла из прочитанного мной, что наш сын находится под особой защитой Высших Сил, в чем мы неоднократно, к своей радости, убеждались. Были тому многократные подтверждения. Все так и произошло, как предсказывала эта армянка, и мы даже переехали ровно через тот промежуток времени, как она и предсказала. И карьера мужа поползла вверх.

Мальчик мой рос очень любознательным. А поскольку он был очень мал для того, чтобы посещать детский садик, я не работала, и все свободное от хозяйственных дел время отдавала сыну. Очень много ему читала, мы купили мальчику фильмоскоп, и я без устали крутила ему фильмы-сказки. Когда работала по дому, непременно пела. Я знала великое множество песен, и Славик очень внимательно их слушал. Кроме детских песенок, он, как потом оказалось, усвоил и весь мой взрослый репертуар. Обучала его хорошим манерам. Славуня всех поражал своей вежливостью. Никто не мог поверить, что ребенок, который еще не очень четко говорил в свои два года, уже обязательно здоровался, и не забывал уходя попрощаться. Для меня это было естественно, а вот для других… Других это приводило в восторг. А внешность у него была просто херувимская. Красивое лицо в обрамлении белокурых кудряшек. Он очень напоминал маленького Володю Ульянова, изображенного на октябрятском значке.

Я воспринимала Славу взрослым где-то уже с трехлетнего возраста. Мужа всегда не было дома, – уходил рано, приходил поздно. И я по любому поводу советовалась с маленьким сынком. И он таки давал мне дельные советы. Эдакий маленький старичок, глаза как у пожилого человека – ясные и мудрые.

Когда муж служил в Ереване в штабе армии, куда его перевели, как и предсказывала армянка, мы повели нашего трехлетнего малыша на елку в Дом офицеров. Был он в костюме Буратино, который я ему соорудила накануне. В расписных бумажных черевичках с загнутыми носами, в красивой жилетке и вышитым колпаком на голове и «золотым» ключиком в руках. Мы с мужем не любим опаздывать, и поэтому прибыли немного раньше указанного в пригласительном билете срока. До праздничного представления было еще добрых полчаса. Наш ребенок, с интересом рассматривающий огромную елку, вдруг, встав под ней, начал своим звонким голосом петь, ничуть не смущаясь, чем немало удивил даже нас – своих родителей. Пел он так виртуозно, что возле нас стала собираться толпа. Подошел баянист, быстренько подстроился под Славу и начался настоящий концерт. Пропев всем известные детские песни, принялся за взрослые. Лихо и с задором исполнил «Смуглянку-молдаванку», «Амурские волны», «Летят перелетные птицы» и многое другое в том же стиле. Зрители были довольны, громко хлопали в ладоши. Уже неоднократно подходила организатор елки и говорила, что уже настало время начинать представление, а народ все просил и просил спеть. А после того, как Славику торжественно вручили подарок за проявленную инициативу и хорошее исполнение песен, представление, наконец-то, можно было начать.

Мы много раз переезжали с места на место. Поэтому часто приходилось быть в аэропортах и на железнодорожных вокзалах в ожидании транспорта. Слава и здесь не терялся. «Отрывался» на полную. Во весь голос начинал петь. Вел мелодию правильно и, что самое главное, – душевно. Отовсюду подтягивались люди, которым надо было как-то скоротать время, до этого они были заняты лишь разглядыванием друг друга, а тут тебе бесплатный концерт. Вскоре мы оказывались в плотном кольце из людей, которые просили исполнить ту или иную песню. Концерт мог продолжаться часами. Все были довольны. Слава – проявленным к нему вниманием, и тем, что занимался любимым делом, а люди – исполнением песен и тем, что приятно скоротали время.

Когда мы проживали в Ереване, я устроилась работать на так называемый «почтовый ящик». Были такие «закрытые» предприятия, работавшие на оборону. При этом предприятии имелся детский садик, в который ходили дети сотрудников предприятия. Мне надо было устроить туда ребенка, чтобы я могла начать работать. Русская группа садика была переполнена, хотя и четверти группы не составляли дети русской национальности. Но делать было нечего, и мы с трудом устроили Славика в армянскую группу. Все равно будет и присмотрен, и накормлен. А языки в таком возрасте усваиваются мгновенно. Что плохого в том, что он будет владеть армянским? Ребенок тем более обладал хорошим слухом, освоить чужую речь, как нам казалось, не будет для него проблемой.

И мы не ошиблись. Прошло всего лишь пару месяцев, как воспитательница заметила, что когда дети поют, Слава тоже «как бы поет». Ей стало интересно. «Наверное, просто открывает рот», – подумала она и решила подойти поближе. И каково было ее удивление, когда она услышала, что Слава лихо поет на армянском. И ко всему явно понимает, о чем поет. Ынкерь Таня, так следовало называть воспитательницу в армянских группах (типа «товарищ» Таня), быстренько позвала весь персонал, и они с удовольствием слушали нашего ребенка. Дома же у нас возникли некоторые сложности. Иногда, когда сын обращался ко мне, я его не понимала. Он нервничал: «Я же тебе русским языком говорю», – и произносил армянскую фразу. Мне приходилось записывать слова и спрашивать об их значении у себя на работе, я была единственной русской в коллективе, – работала инженером-исследователем в чисто армянском коллективе. Так я тоже начала учиться языку. И через пару месяцев стала складывать уже простые предложения.

Но наше с сыном обучение пришлось прервать, – мужа перевели в Грузию. Славина воспитательница плакала, когда прощалась со Славиком, так он ей пришелся по душе. Меня тоже провожали очень сердечно, по армянским обычаям. После прощального праздничного застолья вылили передо мной из специального сосуда с узким горлышком воду, – это чтоб я вернулась в Армению (и мы таки вернулись! Не верь потом приметам!) Подарили мне прекрасную джазву для варки кофе, выполненную мастерски в национальном стиле, чтобы и я варила столь любимый этим народом напиток. Должна сказать, что я сильно привыкла к этому напитку и с удовольствием варила кофе в этой специальной посуде.

В Грузии нам удалось устроить Славу в ведомственный железнодорожный садик, где он стал осваивать уже грузинский язык. Здесь тоже, хоть группа была русской, подавляющее число детей были не русской национальности. В Грузии, как в Одессе – полно жителей всяких национальностей, и все мирно, спокойно себе уживались. Были у Славика в группе грузины, русские, осетины, курды, армяне, мегрелы и т. д., и т. д… И все разнонациональные дети вместе осваивали английский язык. К моменту выпуска из садика мой ребенок уже имел солидный словарный запас английских слов, так что в школе ему было легче в изучении английского языка. В садике же он обучился и зажигательным грузинским танцам, равно как и песням тоже. Лихо он отплясывал лезгинку прямо на улицах Тбилиси, чем мгновенно заслуживал аплодисменты и бурный восторг грузин, которым было приятно, что беленький мальчик, явно славянской внешности, так «зажигает» национальные грузинские танцы. А мой сынок «наяривал», да так, что кудри разлетались в стороны.

Кроме явного умения петь у Славика был еще один большой талант, не побоюсь этого слова. Он умел фантазировать. Ему было всего-навсего четыре года. А он владел вниманием и взрослых, и детей. Слушатели всегда находились. С ходу сочинял изумительные истории. Все они начинались одинаково: «Ну, вот иду я дальше…». Я думала, что запомню эти замечательные истории, не записывая их, но забыла… О чем очень сожалею.

Не могу не отметить яркую черту его детского характера. Исключительную доброту. Если мальчику давали в садике две конфеты, одну он съедал, а вот вторую непременно нес домой родителям и никакие уговоры воспитателя на него не действовали. «Они же тоже хотят», – был ответ. Когда он уже учился в школе, то откладывал часть своих карманных денег (которых и так ему давали не много), в копилку. Накопив достаточно денег, по его мнению, разбивал ее и покупал подарки всем членам семьи. Он очень любил одаривать. Я всегда его спрашивала, – не жалко ли ему тратить с таким трудом накопленные деньги на других. На что Слава всегда отвечал, что ему нравится смотреть, как радуются другие.

В Тбилиси сын окончил четыре класса, а затем мужа опять перевели в Армению. В этот раз мы попали в высокогорный район. В город Ленинакан, сейчас он называется – Гюмри. Сначала учился в одной школе, классы в которой были катастрофически переполнены. В них было по пятьдесят с лишним человек. Дети сидели по трое на одной парте, пытались как-то писать, отчаянно мешая друг другу. Учителя явно не справлялись с таким количеством учеников. К доске вызывались только пару раз в четверти, и это в лучшем случае, и по этим отметкам выставлялась четвертная оценка. Успеваемость сына круто пошла вниз. Мы приняли решение перевести ребенка в другую школу с нормальным количеством детей в классах. И все сразу же нормализовалось. Наш мальчик опять был в первых рядах.

Так бы он и закончил эту школу, если бы не трагические события. Дело в том, что 7 декабря 1988 года этой школы просто не стало. В этот день она прекратила свое существование после первого же толчка страшного 10 бального землетрясения. Весь мир знает его, как Спитакско-Ленинаканское землетрясение. Мой сынок в одну минуту оказался под руинами трехэтажной школы, где и пролежал 14 часов обездвиженный, так как был запрессован в бетонную плиту, что упала на его ногу, и лежал головой на животе умершей девочки. Но и в такой страшной ситуации мой мальчик не растерялся. Он докричался до детей, попавших в такой же вот капкан. Каждый, до кого он докричался, назвал свою фамилию и класс. Так что, когда прибыли военные расчищать завалы школы, он оказал им информационную помощь.

Звуки хорошо были слышны среди развалин. И родители, все время стоявшие у обрушившейся школы, были просто счастливы услышать, что их дети живы. Так и мы узнали, что наш сынок живой. Кстати, на самом верху завала лежало личное дело нашего мальчика. Это был добрый знак. Когда глубокой ночью чудом удалось его вытащить из-под завала, мы узнали, что дорога каждая минута для спасения его жизни. Хирурги, которые его осмотрели в палатке, приспособленной под операционную (госпиталь был разрушен), поставили диагноз: синдром длительного сдавливания и как результат этого – острая почечная недостаточность, шок и гангрена левой ноги. Вся левая нога была фиолетового цвета. Нас срочно эвакуировали военным вертолетом в Ереван.

И началась борьба за его жизнь. Мой пятнадцатилетний ребенок держался исключительно мужественно, о его выдержке и терпении врачи рассказывали друг другу. Два раза был «на волоске» от непоправимого: клиническая смерть во время операции и отек легких, спустя неделю. Но, он точно нужен был на этом свете и, полагаю, не только нам, – родителям, а более могущественным Силам. Мой мальчишка лишь скрипел зубами от боли во время страшных перевязок ноги, которую с трех сторон разрезали до кости. Это, так называемые «лампасные» разрезы от бедра до голеностопа, с помощью которых талантливые хирурги и сохранили ему жизнь. Он только просил все время пить и просил только ледяную воду. Опытнейшие операционные сестры падали в обморок при этих перевязках, а мой парень все выдержал без единого стона.

После месячного пребывания в Ереванском институте хирургии печени, который принял большое количество пострадавших в землетрясении, Славу выписали. Мы решили долечивать его в Одессе, где жила его бабушка. На носилках внесли его в самолет. Там два пассажира уступили свои места, чтоб носилки поместились. Спинки кресел опустили и смогли устроить как-то мальчика. Сами же добрые люди сели прямо на пол и сидели так целый рейс. С нами в качестве сопровождающего был военный медик. Но, все равно не обошлось без сюрпризов. Был январь, в самолете сильно включили обогрев, и у Славы резко поднялось давление. Ему стало плохо с сердцем. Я настояла, чтобы врач попросил капитана воздушного судна максимально уменьшить температуру в самолете, очень боялась, что опять возникнет сосудисто-сердечная недостаточность и, что опять начнется отек легких. Его и в институте-то с трудом удалось купировать большим медицинским светилам. Капитан судна сразу же пошел навстречу моей просьбе и, извинившись перед пассажирами, объяснив ситуацию, понизил температуру в салоне. Я всем им очень благодарна за понимание – и экипажу, и пассажирам. Славику сразу стало легче. Угроза миновала. В аэропорту нас встречали сразу две скорых помощи. Одну вызвал борт, вторую Славины дядя и тетя, встречавшие нас в аэропорту.

Потом было длительное лечение в госпитале, куда я всеми правдами и неправдами пролезла, чтобы быть вместе с сыном. У него были постоянные жуткие боли, ему как-то немного легчало, пока я гладила ему ноги. И день, и ночь. И обихаживать себя он пока не мог. Тоже спасибо врачам, что пошли мне навстречу – разрешили мне быть рядом с ребенком. А мой мальчик, несмотря ни на что, не унывал. Он старался чем-то отвлечься. Стал обучаться игре на гитаре, – давно хотел научиться. А тут раненый «афганец» – прекрасный парень, стал его обучать.

После длительного лечения наметился прогресс. Из госпиталя он уже, хотя и с трудом, но вышел, пусть и с помощью костылей, но своими ногами. В медицинской выписке написали, что он пробыл под завалом 4 часа, а не 14, как было в действительности. Не поверили мне. Сказали, что живыми не остаются после такого срока пребывания под завалом. Потом было лечение в санатории, полгода физиотерапевтического лечения. Я его «гуляла» каждый день. Надо было тренировать правую ногу, тоже пострадавшую, чтобы она не усыхала. Я становилась позади сына, мы были одинакового роста), обхватывала его руками за талию и передвигала своими ногами его ноги. Ножки его были тоненькими, как вермишелинки. Но, день ото дня крепли. Славочка очень старался, несмотря на сильную боль, он не хотел быть инвалидом. Вскоре он уже мог передвигаться с двумя палочками. Спустя какое-то время уже и с одной. И, наконец-то, мы дождались, когда он смог потихоньку ходить без палочек. Это была победа!

К моменту переезда в Германию, куда в очередной раз перевели мужа по службе, Славик ходил медленно, но уже не вскидывал непроизвольно руки для удержания равновесия, как это делают детки, которые учатся ходить. В Галле, где был расположен гарнизон, мы жили в закрытом военном городке. Славику пришлось вновь пойти в десятый класс, поскольку из-за постоянного лечения и невозможности ходить, он половину года не мог учиться. Он уже ничем не отличался от ребят в своем классе, только на физкультуру не ходил – был освобожден, ноги пока не выполняли всех своих функций. Учился Слава хорошо. И все время настойчиво работал над своим телом. Подобрал гантели и усердно занимался.

В Верхней Норе, куда вскоре перевели мужа, и где продолжили учебу мои сыновья, Славик в своей комнате соорудил настоящий мини-спортзал. Из подсобных материалов, найденных в металлоломе и на автосвалках, сделал приличную штангу. Соорудил специальный станок для спины, чтобы можно было заниматься, не нагружая поясничный отдел позвоночника. У него появились приличного размера бицепсы и трицепсы. Но этого ему было мало. Он сообщил мне, что будет бегать. Я просила все делать постепенно, но он такой, что если чего – то захочет, то обязательно добьется. Ранним утром стал ходить на стадион и бегать. Падал, вставал и опять падал. Но, с каждым днем результаты были лучше. Вскоре мой мальчишка уже мог бегать. И поставил перед собою следующую цель – ездить на велосипеде. И опять он победил. Я очень горжусь силой воли моего сына. Очень хотел ездить на мотоцикле, который в те времена можно было собрать из выброшенных на свалку старых негодных мотоциклов. Но, тут я восстала. Запретила категорически. После всего им и всеми нами перенесенного, я не могла позволить так рисковать своей жизнью, уж очень часто происходили аварии на этом виде транспорта.