Текст книги "Закон парных случаев (СИ)"

Автор книги: Татьяна Рябинина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Время подобралось к полудню, когда парень неторопливо вышел из подворотни. Постоял, настороженно оглядываясь, – словно чувствовал на себе его взгляд. Похоже, телефонные звонки его напугали. Или насторожили.

Он быстро сбежал по лестнице вниз, осторожно выглянул из парадного. Парень неторопливо шел по проспекту. На нем была ярко-красная футболка, поэтому упустить его он не боялся. Подобравшись поближе, он разглядел на футболке акулу с разинутой пастью и надпись «What about lunch?»[4]4
  1 Как насчет закусить? (англ.)


[Закрыть]1

Его передернуло. С акулой у него прочно ассоциировалась Ольга. С мерзкой, безжалостной акулой. Вспышка ненависти была такой же яркой, пылающей, как футболка ее сына. И если бы взглядом можно было убить, мальчишка уже лежал бы на асфальте мертвый. Всю свою ненависть к Ольге и Камилу он перенес сейчас на их сына. Что они? Они уже далеко. Там, где он не может достать их снова. Зато их ублюдок – здесь. В двух шагах от него. Так близко, что можно догнать его и… И ничего. Потому что вряд ли он сможет справиться с ним голыми руками. Вот если бы он взял нож. Самый обычный кухонный нож. Подойти совсем близко. Вплотную. Ударить в спину – в почку. И раствориться в толпе. Пока поймут в чем дело, он будет уже далеко. А еще лучше не нож, а шило или заточенная отвертка. Только вот нет у него ни шила, ни отвертки.

Он смотрел на красное пятно впереди и подстегивал свою ненависть. И в то же самое время невольно любовался этим стройным красивым парнем. В этом не было ничего чувственного – ему противна была сама мысль о влечении к мужчине. Скорее, он любовался им, как молодым, сильным и красивым животным. Да-да, говорил он себе, это именно животное. Совершенное физически, но тупое, безмозглое существо. Каким еще может быть сын этих двух выродков? Но одновременно с этой мыслью, как и в тот раз, на кладбище, он испытал вдруг острое сожаление, что этот юноша не его сын.

Оглянувшись еще раз, парень зашел в дверь, над которой красовалась вывеска «Интернет-кафе». Разумеется, сказал он себе. Куда же еще! Разглядывать в сети порнокартинки и тупо болтать с такими же дебилами. Он отошел в сторону и присел на ступеньку крыльца у входа в какой-то магазинчик.

Ждать пришлось почти час. Парень вышел, поозирался и направился к станции метро. При этом вид у него был если не довольный, то вполне удовлетворенный.

В метро он едва не потерял его. Но красная футболка с акулой выручила. Продираясь сквозь толпу, уворачиваясь от встречных, он все же успел в последний момент вскочить в вагон, когда двери уже закрывались. И тут они чуть не столкнулись. В последний момент он успел отвернуться и спрятаться за женщину необъятных размеров, от которой остро несло потом и несвежим бельем.

На «Гостином дворе» они перешли на «синюю» линию и доехали до «Московских ворот». Выйдя на улицу, парень несколько минут изучал карту и спрашивал что-то у прохожих, потом пошел по проспекту, вглядываясь в номера домов. Он держался поодаль, благо высокую фигуру в красном было хорошо видно из-за спин прохожих.

Через три квартала парень свернул и остановился перед входом в какой-то НИИ с облупленной вывеской. Подумал немного и толкнул тяжелую дверь. А туда-то его зачем понесло?

Впрочем, что бы ему там ни понадобилось, парень явно обломался. Потому что вышел оттуда через двадцать минут с довольно кислой физиономией. Совсем не с такой, как из Интернет-кафе.

И снова метро, трамвай, пешком по улице. Он устал, разболелась голова. Лоб словно сжимала чья-то раскаленная железная лапа. Но он упорно шел за парнем, как будто от этого зависела вся его дальнейшая жизнь. Впрочем, почему как будто? Его жизнь действительно зависела от действий этого парня – он прекрасно понимал это. И поэтому шел за ним, как наведенная на цель ракета.

Когда парень подошел к больнице, он даже споткнулся от неожиданности. Больница? Зачем? Он гнал от себя эту мысль. Нет, этого не может быть. Они умерли. Он убил их. Мальчишка идет вовсе не туда.

Но парень вошел в вестибюль, купил в гардеробе бахилы и направился к лестнице.

Ему показалось, что он сейчас умрет. В глазах потемнело, комариный писк в ушах нарастал и превратился в рев взлетающего самолета. Рот разрывала судорожная зевота. Он уцепился за колонну, чтобы не упасть.

– Вам плохо? – обеспокоенно спросил чей-то голос.

– В-все в порядке, – выдавил он.

Придя в себя, он пошел было к справочной, но остановился на полпути. О чем спрашивать? Он не знал фамилии Камила. Разве что не находятся ли у них некие граждане Чехии. Но вопрос этот будет странным и подозрительным.

Он попытался взять себя в руки и подумать спокойно. Скорее всего парень поднялся на второй или третий этаж. Выше наверняка поехал бы на лифте. Он подошел к указателю. На третьем этаже располагалась плановая хирургия, а на втором – экстренная.

Поднявшись на второй этаж, он постоял на площадке, не зная, в какую сторону идти, и свернул налево. За столиком поста сидела молоденькая медсестра, увлеченно изучающая глянцевый журнал.

– Девушка, – сказал он, стараясь улыбнуться как можно обаятельнее.

Когда-то своей улыбкой он мог творить чудеса. При всей своей некрасивости, улыбнувшись, он покорял практически всех – женщин, мужчин, детей, даже свирепых старух. Но это было давно. Теперь своей улыбкой он мог только напугать. Медсестра вздрогнула и посмотрела на него, как на привидение.

– Что вы хотели? – спросила она сухо.

– Скажите, сюда случайно не заходил молодой парень в красной майке с акулой?

– Да, заходил. А что?

– К кому он пришел?

– А почему, собственно, я должна вам это говорить? – окрысилась девица.

Он положил перед ней сторублевую бумажку. Бумажка эта была предпоследней. А пенсия только через неделю. И с работы его наверняка уволили, потому что он пропустил уже две смены, никого не предупредив. Но сейчас это не имело никакого значения.

– У него здесь мать лежит, – подумав, ответила медсестра, прикрыв сторублевку журналом.

– Как ее зовут?

– Ольга Кабичкова, – полистав какую-то тетрадь, она нашла нужную запись.

– Что с ней?

– Ранение в грудь, кома. Состояние тяжелое, но стабильное. Если нужны подробности – идите в ординаторскую, ищите лечащего врача.

– Спасибо, – он повернулся и медленно начал спускаться по лестнице, крепко держась за перила.

Она выжила! Он не убил ее! Все против него! Состояние тяжелое – но она жива. А что, если и Камил?..

Он подошел к справочной и спросил, не находится ли в больнице некий Кабичков[5]5
  1 Олег ошибся. В чешском языке женский вариант фамилии образуется от мужского прибавлением «-ова» (с выпадением безударного гласного): Кабичек – Кабичкова.


[Закрыть]1, гражданин Чехии. Такого пациента в списках не значилось. Тогда, махнув рукой на все, он поехал домой и не успокоился, пока не обзвонил все городские больницы. Камила не было ни в одной из них. Конечно, «успокоился» – это совсем не то слово, но известие о том, что Ольга жива, настолько выбило его из колеи, что еще одного сюрприза он просто, наверно, не вынес бы.

27.

На этот раз мне приснилось, что пучеглазый выследил меня, подкараулил в каком-то темном переулке, набросился и принялся душить. То ли в этом сне он вырос до небес, то ли я стал маленьким, но он навалился чудовищной тушей, подмял под себя, и я понял, что он просто меня раздавит.

Проснувшись с дико бьющимся сердцем, я обнаружил, что на груди у меня примостился Кот. Он спал, а внутри у него словно моторчик работал. Я спихнул его в ноги и быстро заснул под мерное мурчание. А рано утром меня разбудил очередной телефонный звонок с молчанием на другом конце.

Я не сомневался уже, что это он. Убийца. Проверяет, дома ли я. Чтобы не упустить, когда я выйду. Едва дождавшись девяти часов, я позвонил следователю. И хотя я не мог его видеть, вполне мог себе представить, какую он состроил мину, услышав мой голос.

– Почему вы так уверены, что звонит именно он? – кисло поинтересовался следователь. – Может, это вам барышня какая-нибудь стеснительная названивает.

Я бы, конечно, не отказался от такой приятной перспективы. Например, чтобы мне звонила стеснительная Женя. Беда в том, что ни одна барышня не знает этого телефона. И вообще не знает, что я здесь. Скорее, можно предположить, что это бабушке звонит какой-то стеснительный кавалер, который еще не в курсе, что ее больше нет.

В общем, как любит говорить крестная, эта ворона нам не оборона. Лишних телодвижений из-за моей скромной персоны господин следователь делать не намерен. Да и что он может сделать? Приставить ко мне охрану?

Кот настойчиво пихал меня башкой под локоть, явно на что-то намекая. Я бросил ему в блюдце пару кусков колбасы. Поев, он отправился в туалет, где я поставил ему обнаруженный в кладовке лоток, и принялся яростно скрести когтями кафель, как будто намеревался найти под ним нефть.

Порывшись в сумке, я достал серые брюки и неопределенного цвета майку, намереваясь одеться как можно незаметнее, – на тот случай, если пучеглазый захочет выследить меня. И тут же разозлился на себя за эту, как мне показалось, очередную трусость. Вытащил и надел подарок Власты, ярко-красную футболку с акулой, в которой не заметить меня мог только слепой. В конце концов, если этот псих сейчас караулит меня где-нибудь за мусорным баком во дворе, то все равно увидит, даже если я напялю камуфляж.

Почему-то мне не пришло в голову, что, если он увяжется за мной на улице и я замечу его, в простой одежде мне будет гораздо легче оторваться от него.

Хотя проклятый телефон разбудил меня рано, из дома я вышел только в начале двенадцатого. Как ни хорохорился, а все равно было страшно. Поэтому и оттягивал выход до последнего. Пока не прикрикнул на себя. По улице шел, озираясь, – чудился чей-то взгляд в спину. Останавливался, оглядывался, как в плохом детективе про шпионов. И нещадно ругал себя за красную майку.

Самое страшное в маньяке с ножом или другим каким оружием – его внезапность. Он может появиться в любой момент. Ты его не ждешь – а он вот, пожалуйста. И даже если ждешь – он может появиться совсем с другой стороны. Когда ты зазеваешься, отвлечешься или случайно окажешься в месте, где никого нет поблизости.

А еще я никак не мог понять, паранойя у меня – или он действительно крадется за мной. Иногда я поворачивался резко, и мне казалось, что я вижу его торчащие соломой волосы и белые глаза на выкате. Но только на секунду, не больше.

В Интернет-кафе мне повезло. Я нашел на адресном сайте сразу троих Закорчевских. Оставалось только надеяться, что хоть кто-то из них окажется моим родственником.

Следующим пунктом на сегодня был институт, где работала бабушка. Его название я выписал из ее трудовой книжки, а адрес нашел все в том же Интернете. Добрался до него без проблем, но вот дальше приключился облом.

Меня без проблем пропустили в отдел кадров. Начальница, дама предпенсионного возраста, бабушку хорошо помнила и даже отправила кого-то из подчиненных поискать в архиве ее личное дело. Вот только ничего нового я из него не узнал.

– Это раньше писали подробные автобиографии, огромные анкеты заполняли, – пояснила кадровая дама, заметив мое удивление при виде нескольких листочков в картонной папке. – Тем более, если институт закрытый, оборонный. А у нас… Так, для порядка больше.

Я пробежал глазами «Личный листок». Вероника Аркадьевна Закорчевская, девичья фамилия Чижова, родилась в 1946 году в Ленинграде, окончила школу, финансово-экономический институт, работала в разных местах бухгалтером или экономистом. В 65-ом вышла замуж за Григория Ивановича Закорчевского. Дочь Ольга 1966 года рождения. Вот, собственно, и вся биография. Несколько служебных записей: принята, переведена с одной должности на другую, уволена.

Проработала бабушка в институте приличный срок, с 89-го по 2001 год. Наверняка, за двенадцать лет у нее должны были появиться подруги. Вот только работают ли они еще здесь?

Я спросил об этом у начальницы. Она задумалась, наморщив лоб.

– Понимаете, я пришла сюда за год того, как ваша бабушка ушла на пенсию, и почти ее не знала. Из тех, кто работал с ней, многие уже уволились, некоторые умерли. Вам лучше зайти в бухгалтерию и спросить там. Это через две двери по коридору.

В бухгалтерии меня приняли не слишком приветливо. Узнав, что я внук Вероники Аркадьевны, сдержанно удивились. Вернее, удивилась одна из теток, толстая, с обвислыми щеками. Я сразу ее узнал – она была на похоронах. Остальным фамилия моей бабушки, похоже, ни о чем не говорила.

Мы вышли с толстой теткой в коридор. Сначала она никак не могла понять, что же я от нее хочу. А когда поняла, насмешливо фыркнула.

– Да, парень, интересная у вас семья, – протянула она. – Каждый сам по себе, живут за тридевять земель, никто ни о ком ничего не знает. Я такого еще ни разу не видела, чтобы внук приходил о собственной бабушке у чужих людей узнавать. Только вот ничего у тебя здесь не выйдет. Она ни с кем не дружила. И никому о себе ничего не рассказывала. Знали о ней только то, что она вдова, несколько лет жила за границей и что дочь у нее замуж за иностранца вышла.

– Может быть, вы знаете, с кем она больше всех общалась? – не сдавался я.

– Конечно, знаю, – снова фыркнула она. – Со мной. Потому что в одном кабинете сидели. Только общение все это было… о погоде, о природе. О болячках. О себе она вообще ничего не говорила. Думаю, что никому. И вообще. Она такая была…

– Ее не любили?

– Да нет, не скажу. Нос она не задирала, ни с кем не ссорилась. Скорее, на нее особо внимания не обращали. Замечали, только если на работу не выходила. А так придет, поздоровается – и за документы. Мы с ней в буфет вместе ходили, так хоть там словечком перекидывались. Но мне казалось всегда, что было у нее что-то такое на душе. Камень какой-то.

– Так ведь вы сами говорите: муж умер, дочь уехала за границу.

– Может, поэтому, а может, и нет, – тетка многозначительно улыбнулась. – И еще у нее одна маленькая странность была, – тут она задумалась, а стоит ли мне об этом рассказывать, но все-таки решилась. – Вы молодой человек, от вас это все очень далеко, и я не знаю даже, как лучше вам сказать, но… У бабушки вашей был какой-то болезненный интерес ко всему, что связано с родами.

– Я медик, – на всякий случай уточнил я, чтобы она не вздумала жеманно кривляться. – Как есть, так и говорите. Поймите, мне очень важно знать обо всем, что связано с бабушкой.

Она посмотрела на меня со жгучим любопытством, но от вопросов воздержалась.

– Короче, если кто-то из девочек был… ну, в положении, она без конца расспрашивала, как они себя чувствуют, где рожать собираются, что врачи говорят. А когда кто-то после декрета выходил, тоже приставала: как роды прошли, со всеми подробностями. Или у кого дочка, невестка рожает – тоже все выспросит. Даже к мужикам приставала, у кого жены рожали, хотя что те расскажут. Мальчик – девочка, рос, вес.

Больше ничего интересного вытянуть из толстой бухгалтерши мне не удалось. Я вышел из института и решил заехать к маме. Всю дорогу у меня не выходил из головы этот странный бабушкин интерес к чужим родам.

Обычно женщины любят о родах рассказывать – о своих, разумеется. Об этом нам на лекции по психологии пациентов говорили. А вот слушать любят как раз намного меньше. Разве только чтобы разговор поддержать. Значит, что-то у нее такое с процессом родов было связано. Особое. Причем, именно с чужими родами, не со своими.

А что, если это как-то связано с той спрятанной в книгу фотографией девушки в «беременном» платье?

Странное дело, а ведь я еще на первом курсе подумывал, не стать ли гинекологом, как отец. «Знаешь, Мартин, – говорил он, – самые лучшие гинекологи – это мужчины. Хотя бы уже потому, что у них самих нет всего этого хозяйства, а с таким оборудованием невольно обращаешься бережнее. К тому же женщины склонны героизировать тех, кто решает их проблемы. А проблема интимного здоровья для них – одна из самых важных». Да и без работы я бы точно не остался. Но…

Все-таки мне хотелось видеть в этом, как говорил отец, женском «хозяйстве» не место ежедневной работы, а нечто более романтическое и приятное. Да и акушерство меня не слишком воодушевляло.

28.

К маме меня пустили. Я провел с ней минут сорок. Расчесал ей волосы, протер лицо и руки влажной салфеткой. Мне показалось, что ее веки дрогнули. А потом она явственно шевельнула пальцами левой руки. Я замер, ожидая чего-то еще, но больше ничего не происходило.

Я говорил ей какие-то бессвязные слова, да и не все ли равно, какие именно, главное – я как мог пытался передать ей всю свою любовь и надежду.

Лечащий врач, которого я встретил в коридоре, мой оптимизм, однако, не разделял. Такое бывает при выраженной коме, даже часто, сказал он. И ровным счетом ничего не значит.

А мне плевать, сказал я про себя. Плевать на все твои знания, лысый, надутый индюк. Потому что я знаю: она поправится. Обязательно поправится.

– Молодой человек, – окликнула меня медсестра на посту. – Можно вас на минутку? Мне надо вам кое-что сказать.

Она отчаянно строила глазки и глупо улыбалась. У нее был заросший черными угрями нос и сизые следы от юношеских прыщей на щеках. Мне совсем не хотелось с ней разговаривать, но, может, это было связано с мамой?

– Тут сейчас какой-то странный тип заходил, я его, конечно, не пустила. Спрашивал про вас. К кому вы приходили.

Внутри у меня противно похолодело.

– Как он выглядел?

– Маленький такой, тощий. Глаза… ну, такие, на выкате.

– Посмотрите, он? – я достал полученный в прокуратуре фоторобот.

– Да, – кивнула она. – Похож.

Я зажмурился и, кажется, застонал.

– Что вы ему сказали? – тихо спросил я, глядя ей в глаза.

– Ничего. Я… – заюлила она, отводя взгляд.

– Я спрашиваю, что вы ему сказали? – не сдержавшись, заорал я.

– Я не хотела. Он… Я сказала, что у вас здесь мать. Простите.

Крепко выругавшись по-чешски, я позвонил следователю. На этот раз он не стал от меня отмахиваться и пообещал немедленно отправить в больницу охрану. До появления двух крепких парней в штатском я сидел в палате, а на пытавшуюся меня выставить медсестру фыркнул так, что она вылетела в коридор, как ошпаренная.

Эх, если б я был таким смелым раньше…

29.

Женин и Сашин телефоны не отвечали уже третий день. Дождавшись охранников, я поехал на улицу Дыбенко, где жил Саша.

Выйдя из метро, я прошел пару кварталов и понял, что заблудился. Положение мое было не слишком приятным. Я не знал точного адреса и мог искать нужный дом только зрительно. Но дома были слишком похожими, а я не запомнил никакой особой приметы. Телефон, по которому можно было бы позвонить и уточнить адрес, не отвечал. Я не знал даже фамилии Жени и Саши, чтобы попытаться выяснить их настоящий адрес.

Конечно, оставался еще вариант пойти в университет, наврать что-нибудь в деканате исторического факультета и узнать фамилии всех четверокурсниц по имени Евгения. Конечно, их адреса и телефоны мне никто не даст, но хотя бы фамилии – это уже кое-что.

И тут я заметил под аркой, ведущей во двор, разбитый фонарь. Ну, конечно, я обратил на него внимание, когда мы с Женей вышли из такси. Она еще сказала тогда, что Виктор, Сашин друг, говорил: подростки этот фонарь специально разбивают, он у их вроде мишени для метания камней.

Нужное парадное я нашел быстро, поднялся на пятый этаж и позвонил. За дверью было тихо. Я позвонил еще, подождал и хотел уже уйти, но тут услышал едва различимое:

– Кто?

– Саша, это я, Мартин, я приходил с Женей.

Дверь приоткрылась, и меня рывком втащили в квартиру. В коридоре было темно, чьи-то руки прижали меня к стене. Я попытался освободиться, но тут в голове словно разорвалась граната, и я провалился во мрак…

Очнулся я от боли: кто-то сильно пнул меня ногой под ребра.

– Глянь, Крок, – сказал на редкость противный голос. – Да это ж наш старый знакомый. Ну, который сестричку Шустрика у нас увел. Сам приперся. А мы не ждали вас, а вы приперлися, – пропел он. – Повеселимся.

Я скосил глаза. Рядом со мной, покручивая на пальце колечко с ключами, стоял Нос. Одет он был так же, как и в прошлый раз, только майка под черной рубашкой другая – не чисто белая, а с какой-то эмблемой. У окна примостился Ухо-Крок. Судя по звукам, доносящимся с кухни, в квартире был кто-то еще.

– Вот и выясним сейчас, где Шустрик прячется, – Ухо пружинисто подошел ко мне. – Говори, где он.

– Кто? – я решил поиграть в дурачка, но не вышло.

Сжав связку ключей в кулаке, Нос ударил меня в лицо, попав по губе, которая и так сильно болела. Я почувствовал, как побежала на подбородок и футболку струйка крови, но не понял откуда: из губы или из носа.

– Ответ неправильный, – противно улыбнулся Ухо. – Повторяю еще раз. Где Шустрик? Для тех, кто на бронепоезде, – Саша Шустрин?

– Я сам его ищу.

На этот раз удар пришелся в живот. Я согнулся и едва успел уклониться – второй удар, по почкам, получился вскользь. Но все равно достаточным, чтобы мешком свалиться на пол.

– А вот пи…ть не надо, – посоветовал Нос, потирая руки. – Ты знаешь его сестру, пришел к нему сюда, значит, знаешь, и где он сейчас.

– Где логика? – с трудом выдавил я. – Если б я знал, где он, то сюда зачем бы поперся?

– Поумничай еще.

Пнув меня еще разок, Нос все же сообразил, что я не вру, и вопросительно посмотрел на Ухо. Тот подошел поближе и принялся шарить по моим карманам. Я мысленно поблагодарил Бога, что банковская карта и паспорт остались в кармане рубашки. Но Ухо не интересовали мои документы или деньги. Он вытащил телефон и принялся рыться в его меню.

– Ага, – сказал он злорадно. – Саша тут всего один.

– Ну и что? – хмыкнул Нос. – А то мы его телефон не знаем. Что толку-то?

– А то, что, во-первых, на знакомый номер он наверняка отзовется, а во-вторых… Во-вторых, сам увидишь.

Ага, звоните, звоните, подумал я. То-то я три дня не мог дозвониться.

Но по закону подлости именно теперь Саша отозвался.

– Мартин? – услышал я его приглушенный голос из трубки.

– Хрен тебе, а не Мартин, козел! – довольно засмеялся Ухо. – У нас твой Мартин. На хате твоего дружка Витюши. И мы тут все вместе ждем тебя. И если не хочешь, чтобы мы ему сделали немножко больно, приходи. Чем скорее, тем лучше. Понял, пидар?.. Ах ты, гнида!

Услышав ответ Саши, Ухо захлебнулся крепким матом. Закончив сотрясать воздух, он повернулся ко мне:

– Твой дружок, вонючка, положил на тебя с прибором. Ему насрать, что с тобой будет. Так что молись. Если уж не удалось использовать тебя в качестве наживки, так ответишь за то, что сволок девку.

В эти минуты я действительно вспомнил о Боге. И даже недоумевал: как же можно не думать о нем всегда, каждую минуту. Правда, молитва получалась куцая: «Господи, помилуй! Помоги и спаси!». Зато от души. А вот от того, что Саша элементарно от меня отвернулся, было горько. Хотя… кто я ему? Вполне можно понять. Вроде…

В комнату вошли еще двое парней, похожих на Ухо с Носом, как горошины из одного стручка: все коротко стриженые, одинаково одетые, с одинаковым звериным прищуром. Ухо кратко обрисовал ситуацию, и они начали обсуждать, что со мной сделать. Перспективы вырисовывались самые нерадужные. Единственное, что их, как мне показалось, слегка смущало, – это моя внешность. Будь я брюнетом, они бы особо не раздумывали. Забили бы насмерть и бросили в этой квартире.

Наконец скины приняли какое-то решение. Выглядели они при этом, как дети, придумавшие новую игру. Только вот глаза у них при этом были совсем не детские – странно пустые, похожие на давно не мытые окна.

После второго или третьего удара я отключился. Смутно чувствовал, что меня куда-то тащат, а потом все пропало окончательно. А потом вдруг услышал змеиное шипение. Змеи ползали вокруг меня, обвивались вокруг моих рук и ног, открывали пасти с раздвоенными языками у самого лица. Потом одна из них сжала мое горло. Я попытался сорвать ее руками, но она давила все сильнее и сильнее. Задыхаясь, я закричал из последних сил и очнулся.

Змей не было, но шипение мне не послышалось. Я был на кухне. Шипел газ, выходя из четырех конфорок плиты, включенных на полную мощность. От запаха меня затошнило. Я рванулся к плите и только тут понял, что прикован наручниками к батарее. Причем прикован с таким расчетом, чтобы до плиты оставалось всего пара шагов. В изобретательности этим тварям отказать было трудно. Впрочем, в отсутствии элементарного логического мышления – тоже.

Если до плиты я дотянуться не мог, то до табуретки – запросто. Я разбил ею окно, с наслаждением вдохнул чистый воздух и заорал во все горло: «Помогите!». Потом сообразил, что вряд ли на крик о помощи поспешит много народу, и заменил «Помогите!» на «Пожар!».

Мне показалось, что входная дверь тихо открылась.

– Эй, кто-нибудь! Помогите!

Я хотел крикнуть, но получилось только сдавленное шипенье – почти как газ из конфорок. Горло саднило, голова кружилась – несмотря на воздух с улицы, проникавший в разбитое окно.

– Твою мать! – выругался незнакомый мужской голос, и на кухню вбежали Саша с незнакомым мужчиной лет тридцати пяти.

– Мартин, жив? – услышал я сквозь звенящую дымку.

Саша выключил газ, полностью распахнул окно и похлопал меня по щекам.

– Вить, давай быстрее, – крикнул он своему другу, который что-то искал в кладовке.

– Сейчас, – буркнул тот и подошел ко мне с жутковатого вида агрегатом для резки металла, русского названия которого я не знал.

– Так, кольцо пилить не буду, а то без руки останешься, – сказал Виктор, поглядывая то на наручники, то на батарею, то на меня. – Трубу, конечно, легче, но жалко. Так что сейчас болгарочкой цепочку разрежем, а там видно будет. Шуран, держи ему руку!

Крепко прижав меня к стене, Саша поднял мою руку так, что короткая цепочка натянулась, а кольцо впилось в запястье.

– Потерпи, Мартин.

Включив «болгарочку» в розетку, Виктор запустил ее, пила взревела и легко управилась с цепочкой. Одно кольцо осталось на моем запястье, другое – на трубе батареи.

– На балкон. Быстрее! – скомандовал Саша.

Но ноги отказывались подчиняться. Каждое движение отзывалось резкой болью во всем теле.

– Да ты хороший какой! – присвистнул Виктор. – Шуран, помоги.

Подхватив под руки, Саша и Виктором вытащили меня на балкон. Где меня благополучно вырвало – хорошо хоть, не вниз, вот был бы кому подарок на голову. Мне принесли воды, я попил, вымыл лицо – стало легче, хотя голова нещадно болела. Все вокруг плыло, в ушах звенело.

– По-хорошему тебе бы надо в больницу, – сказал Саша, когда я немного отошел и меня отвели в комнату. – На первый взгляд, ничего особо страшного, ушибы, ссадины, сотрясение мозга небольшое. Но где гарантия, что нет внутренних повреждений?

Я старательно прислушался к себе.

– Вроде, пока терпимо. Разве что нос… наверняка сломан. Но все равно. Не хочу в больницу.

– Хозяин барин. Только все равно тебя увезти отсюда надо. Идти можешь?

– Потихонечку могу.

– Потихонечку и пойдем.

– А как вы?..

– Все потом.

В прихожей на тумбочке валялся мой телефон. Я схватил его, едва успев удивиться, что скины не забрали его с собой. Мы вышли из квартиры, вызвали лифт, но поехали не вниз, а вверх, на последний этаж. С площадки приставная металлическая лесенка вела к открытому чердачному люку.

– Позаимствовал у дворника ключ, – пояснил Виктор. – Смелее.

Он подождал, пока мы с Сашей поднимемся на чердак, забрался сам и задвинул крышку.

30.

Чердак был сравнительно невысоким – я вынужден был пригибаться, чтобы не задеть головой какие-то строительные конструкции. Было пыльно и темно – свет проникал только через крохотные окошечки под самой кровлей. Но Виктор прекрасно ориентировался в этой темноте. Он уверенно вел нас к какой-то хорошо знакомой ему цели.

– Сюда мы этим же путем шли, – шепнул Саша. – Не бойся, не заблудимся. Сейчас выйдем на другую лестницу.

– Здесь, – сказал Виктор, наклонившись над слабо светящимся четырехугольным контуром в полу.

Он отодвинул крышку люка, и мы спустились на точно такую же лестничную площадку, только немного погрязнее. Да и лифт здесь не работал.

– Вот ведь блинский блин! – сплюнул Виктор. – Ты как? Сможешь сам спуститься?

– А куда я денусь? – поморщился я.

Мы начали медленно спускаться по лестнице, останавливаясь на каждой площадке. Я вспомнил, что совсем недавно лифт не работал в соседнем парадном, и мы точно так же поднимались с раненой Женей. Похоже, в последнее время всякие странные и страшные моменты моей жизни так и норовят ходить парами. Что-то я об этих парах совсем недавно то ли читал, то ли слышал. Ну да, конечно! Это же ведь закон…

Стоп! Женя!

– Саш, а что с Женей? – холодея животом, спросил я. – Три дня подряд звонил вам обоим, никто не отзывается.

– Да ничего с ней такого. В экспедицию уехала, за Старую Ладогу. На раскопки. Телефон там не берет. А у меня деньги кончились, только сегодня положил. А вот ты куда?.. Хотя ладно, сейчас молчи лучше, потом расскажешь.

Мы добрались наконец до первого этажа, но Виктор махнул рукой в сторону подвальной лестницы. Вход в подвал закрывала решетка, но замка на ней не было.

– Туда, – Виктор открыл решетку и спустился в подвал.

Там было еще темнее и грязнее, чем на чердаке. Ноги скользили, под ними что-то хлюпало, где-то капала вода. Виктор включил маленький фонарик, но толку от него было чуть.

– За трубу держитесь, – сказал Виктор и посветил на ржавую трубу, идущую вдоль стены на уровне моих плеч.

Вот ведь как все относительно, усмехнулся я, хватаясь за мокрую, скользкую трубу. Идешь по улице и переживаешь вовсю, не слишком ли заметно крохотное пятнышко от мороженого на рубашке. Зато когда прижмет, лезешь с головой во всякое дерьмо и не задумываешься, реально ли отстирать одежду или придется с ней распрощаться. Уж как я любил эту акулью майку, а настоящая шкура все же дороже. Кто б сомневался!

Пару раз я вляпался во что-то мягкое и скользкое, а уж воняло в этом подвале! Наконец мы поднялись по ступенькам, Саша открыл дверь, и мы оказались в тупичке за кустами сирени. Прямо перед дверью стояла видавшая виды синяя «шестерка». Или «пятерка»? Я плохо разбирался в «породах» российских машин.

– Быстрее! – скомандовал Виктор. – Вы оба – на заднее сиденье и пригнитесь. Я не думаю, что они после этого газового фокуса где-то поблизости, но чем черт не шутит. Лучше не рисковать.

– Кстати, насчет стекла, – начал было я, но Виктор мирно посоветовал мне заткнуться.

– При случае сочтемся, – улыбнулся он, сражаясь с зажиганием. – Не будет Сашки рядом – вскроешь мне какой-нибудь чирей. Или я к тебе в Прагу в гости приеду.

– Всегда пожалуйста. И чирей, и в Прагу.

Наконец-то я смог разглядеть его – до этого все было как-то не досуг. Виктор был невысоким и крепким, коренастым, как будто рос себе, рос вверх, а потом решил, что хватит уже, можно теперь и вширь подрасти. У него был смешной нос уточкой, широко расставленные карие глаза, а когда он разговаривал, из-под коротковатой верхней губы выглядывал передний зуб, которому не хватило места, и поэтому он пошел войной на соседа. Светлые волосы Виктора буйно курчавились, и вообще у него был вид эдакого деревенского гармониста. Не хватало только картуза, сдвинутого набекрень, лаковых сапог и розочки размером с кочан капусты в петлице.