Текст книги "Дело человеческое"

Автор книги: Татьяна Свичкарь

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 7 страниц)

Обыкновенное чудо

Весенний солнечный день. Мы – ученики начальной школы, обычно в такое время томимся: вырваться бы с уроков пораньше, в зелень двора…

Но вместо обычного урока сегодня – чудо.

Чудо являет юноша Олег – черноволосый и черноглазый.

Он рассказывает о средневековых монахах и показывает то, чем они зачаровывали и уверяли в своём могуществе поселян: сливает прозрачные жидкости из разных пробирок – а получается на вид – всамделишнее белоснежное молоко.

– А что крестьяне? – торопится Серёжка Шуваткин с первой парты.

– Крестьяне? – задумывается на миг юноша, – думаю, они очень радовались…

Звонок.

Но навсегда остается память: черноволосый юноша – и чудо.

Прошли годы, и в нашей семье случилась беда.

Маму здоровой не помню. И страх за неё был всегда. Я ещё девочкой была, она будила ночью:

– Что-то мне с сердцем нехорошо. И страшно. Посиди со мной.

Эта тревога за самого любимого человека сопровождала нас с сестрой всю жизнь. И не было случая, чтобы мы не вызвали маме врача, когда она недомогала.

Но медики вовремя не распознали ничего! И лишь когда с приступом вроде бы – банальной желчекаменной болезни – маму увезли в лечебницу соседнего, крупного города, там уже определили… Тот диагноз, который произносят шёпотом, и больному не сообщают.

Мы с Ольгой как собаки, сидели трое суток под дверью реанимации, каждого выходящего хватали за край халата:

– Жива?

Позже не отходили от маминой постели. О чём можно было думать, когда будущее определялось делениями градусника….

Начнутся ли осложнения? Не скажут ли нам: «Безнадёжна…»

Несколько месяцев спустя, когда маму привезли уже домой, мы не знали: что сделать, чтобы болезнь не вернулась?

И тогда фотокорреспондент нашей газеты Андрей Наронский подкинул мысль:

– Выписали? Дома? Так позвоните Олегу Никифорову. (С придыханием) Врач – от Бога! Он обязательно посоветует что-то дельное… Только это… он такой серьёзный! Вещь в себе. Ещё в юности, когда мы все гуляли, – уже работал медбратом. Я ж говорю, он – от Бога!

Помню первый приход Олега к нам.

На меня сама тема разговора наводит холодный ужас, и я слушаю почти из-за двери.

Ольга много смелее. Она расспрашивает о диете, витаминах. О ядах: болиголове, аконите – в тот момент были готовы на всё.

Олег не опровергает:

– Я уже столько слышал от больных, чем они лечились, и что помогло реально… Меня трудно чем-либо удивить.

– Вы же работали онкологом. Ушли – потому что тяжело?

– Тяжело. Хирург прооперировал, довёл до выписки – и больше не видит этих людей. Две трети из них живут нормально. А оставшаяся треть…

Приходилось навещать тех, кто безнадёжен. Находить ободряющие слова:

– Да что, Пётр Иванович, поправитесь… Да всё у вас будет хорошо…

Тяжело врать. Каждого – жалко.

Но только такому врачу, которому ты – не безразличен – и решишься доверить жизнь.

Прошло больше года. И одно из тех осложнений, которых боялись врачи, у мамы всё-таки случилось.

Бок набухал. Опасным воспалением выглядело это на наш встревоженный дилетантский взгляд.

Не миновать было – звонить Олегу. Работа для хирурга.

Быстро он сделал всё необходимое. И – месяцы ещё, рана заживала трудно – ездил на перевязки. Не забывал никогда. Приезжал поздно вечером, после операций, или днём – в редкие перерывы. Был считанные минуты – у нас хватало совести всё подготовить заранее, держать наготове, весь перевязочный материал… Потому что после нас – его ждали многие и многие…

Он никогда не открывался сразу весь, со всеми своими достоинствами. Сразу вы, пожалуй, могли почувствовать в нём только великолепного врача, способного ответить на любой ваш вопрос.

Человеческое же замечалось позже.

И нужно было присматриваться. Потому что никогда не стремился он щегольнуть, поразить. Добро делал исподволь, стараясь не привлекать внимания. Так бывает с сурово-благородными натурами, неспособными хвалить себя.

Только иногда, моментами прорывалось….

Скупой – к случаю – рассказ о подобранной и выхаживаемой вороне…

Вскользь сказанное, что так и не научился: не волноваться – за больных, посылая их на обследования: вдруг что-то обнаружится…

Лекарства, которые столько раз привозил сам – не только не думая продать их больным подороже, но – просто оставляя: «Берите, у меня есть»…

Та самая великая любовь к ближнему, которой большинству из нас не дано.

Пациенты – среди которых было много стариков, – старались отблагодарить хоть как-то: пирожки, мёд… Не взять этого было невозможно. Ему давали уже как сыну, как родному.

И то, что клали в его старинный саквояж (тоже чей-то подарок) – он отдавал в другом доме, если там были дети, или просто имелся повод угостить.

Он говорил мало. Но всегда умел слушать – не торопя, что так редко среди нынешних врачей. Если же вам, несмотря на недуг, удавалась фраза – получалось сказать весело, он сразу улавливал юмор.

И сквозь всю его серьёзность – вдруг неожиданно прорвавшийся, совершенно мальчишеский смех…

Был в нашей жизни второй такой же страшный период, как и с маминой операцией. Вспомнишь – и прикроешь глаза. Нельзя вспоминать. Как будто стоишь над горящим домом.

Дочка моя, Аська, пришла из школы после субботника – ученики подметали листья на улице. И начала жаловаться – сразу:

– Мне трудно дышать.

Надо знать Аську. Воробей – заморыш.

…В тот же день, случайно перехватив на улице нашу детскую участковую докторшу, я привела её к нам. И услышала, что ничего страшного нет – в лёгких у ребёнка чисто.

Но врач ушла, Аське же становилось хуже на глазах. Ночью её дыхание стало трудным и частым, а кашляла она уже с кровью.

Забежав к нам перед службой, врач пришла в ужас:

– Господи, как она у вас потяжелела за несколько часов!

Она не решалась уйти, колебалась: вызвать ли местную скорую, или сразу «санавиацию» из областного центра.

– Звони Олегу Викторовичу! – это уже мама на грани паники.

Я не помню, когда появился Олег, но и он, и участковая наша были в комнате одновременно.

Помню их тихий разговор – двух врачей – не для наших ушей.

– Почему девочка ещё здесь, а не в больнице? – спрашивал Олег.

– Родители отказываются.

– В какой дозе вы назначили…? Вы считаете, что этого достаточно? Сейчас, подождите…

И уже в коридоре, торопясь, Олег, с улыбкой, почти виноватой, что приходится говорить такое:

– Двустороннее воспаление легких. Тяжёлое.

Лекарства он привёз сам. Из табуретки и лыжной палки в несколько секунд соорудил капельницу.

Доктор наша только ахала, слушая хруст ампул, щурясь, читая названия на них, пустых уже, бросаемых в лоток.

– Боже, какой он смелый!..

Эти несколько дней сейчас слились в памяти. Мы просто ловили каждый Аськин вздох.

Едва ей стало лучше, Олег отвёз её в свою хирургию, где сделали снимок, взяли кровь и подтвердили: и диагноз, и тяжесть болезни.

И по сегодняшний день я уверена, что в больнице нашей, и даже в областной – положительный исход не был бы настолько предрешён, возьмись за Аську – другой доктор. Что жизнью своей дочка обязана Олегу Никифорову.

Только он, по дороге в больницу – едем брать кровь, мог остановить машину у аптеки и купить дорогой ингалятор.

В руки нам – коробку.

– Пользуйтесь. Потом, если мне надо будет (чтобы приняли подарок) – я у вас его возьму… Благодаря такому прибору – мои сыновья не стали хрониками.

Удивительная, бесконечная доброта в нём так же удивительно маскировалась – сдержанностью. Никогда не нежничал, не сюсюкал, завоёвывая восторг и любовь пациентов другим: быстротой исцеления.

В последние месяцы у нас часто отключают свет. Мы неизбалованы: переползали через сугробы во время снежных заносов, скупили плитки, когда был Большой Прорыв, и город в двадцатиградусный мороз остался без тепла, а уж свет…

Но одно дело, когда ты печатаешь на компьютере, и вдруг… твою маму, ёшкин кот… экран меркнет…

Вспомнишь ты, вспомнят твои коллеги – даже те нехорошие слова, которые знали, да подзабыли.

Но когда твоему выползающему с того света ребёнку должны поставить очередную капельницу, а электрики чего-то там мудрят…

Ожидая с минуты на минуты доктора, я сломя голову бегу в хозяйственный магазин за свечкой. Возвращаюсь, на улице – вселенская тьма, дома – она же, лишь в комнате, где лежит Аська, – пятно света. Держа в одной руке фонарик, в другой гибкую трубку с иглой на конце, Олег прижимает к уху сотовый и уже кого-то консультирует по телефону:

– Да… через четверть часа освобожусь. Я тут… добрый доктор Айболит… детишек лечу… Что? Послушай, если так – лучше в больницу. Такой маленький ребёнок, такая температура! Проверишь, успокоишься, и тогда…

Это слово – спокойствие, и было доминантой в отношениях с Олегом Никифоровым.

Он приходил в очередной смятенный дом, где навстречу – полные страха глаза – что? Очень плохо?

И тревога, если не уходила совсем, то отступала, уступала его уверенности и тому спокойствию, которое он дарил вам одним своим присутствием.

Сам он позже признавался, что испытывает это чувство очень редко. Но его пациенты…

Они уверялись сразу в том, что всё будет сделано наилучшим образом, единственно верно, что ничего не будет упущено.

Все наши встречи – из разряда «не дай Бог». Когда болезнь нетяжела и привычна, мы так же привычно справляемся с лечением сами.

Но если есть угроза… И поэтому первый его отклик по телефону, раньше даже приветствия:

– Что случилось?

И в тот же день: раньше – после работы, или позже, совсем в ночь – если задержали операции, он появляется:

– Прошу прощения, мне оставили нынче все аппендициты…

Привычно ли ему это настолько, что уже не посещает мысль – вот, ещё несколько жизней продлятся благодаря ему? И будут у людей «завтра», и «послезавтра», и двадцать лет спустя.

Это уже вроде бы никому не в чудо. И всё-таки это – чудо. Чудо, сотворенное Врачом и Человеком.