Текст книги "Меч судьбы"

Автор книги: Татьяна Скороходова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 18 страниц)

В бирюзовом небе возникла черная точка. Она росла, увеличивалась, сверкая на солнце. Сделав круг над лесом, на камни опустился золотой дракон. Костер разметало горячим ветром, лицо обдало запахом металла. Дракона, пискнув, кинулась к нему, ткнулась мордочкой в золотую шею. Поприветствовав раздвоенным языком новорожденную, змей перевел взгляд на Ольгу, ударил хвостом. Со скалы, лежавшей у входа в замурованное подземелье, осыпался град камней.

– Ты дал мне понять, что, в крайнем случае, я могу обратиться к тебе за помощью. Тот самый случай настал. Клянусь кровью, я никогда больше тебя ни о чем не попрошу, но сейчас я готова жизнь отдать за твой совет.

***

Конь цвета грозового неба мчался по твердым от мороза трактам, безжалостно ломая копытами хрупкий лед. Перепуганная нежить разбегалась по кустам, вороны срывались с веток, кружили в небе. Протяжный, нечеловеческий вой баньши звучал в ночи, провожая бешеную скачку. Всадница, твердо сжав губы, смотрела прямо перед собой. Она знала, куда и зачем держит путь. Ни дождь, ни снег, ни темные ночи не могли её задержать.

Ахнули, перепугались в Лесицах, когда, взметнув грязь и навоз, конь промчался по главной улице, едва не растоптав прохожих, обматерили в Козелках, через которые она пронеслась, распугав стаю гусей и мирно дремавших в грязи хавроний. Грозили кулаками и плевались в корчме "Битый горшок", где она растолкала здоровенных мужиков у стойки, словно детей малых, цапнула пирог с мясом, бутыль вина, швырнула злотый и исчезла, не дожидаясь сдачи.

***

Жеребец вылетел из-за поворота, промчался по узкой тропе, перемахнул невысокий щербатый забор, взрыл копытами землю у крыльца покосившейся избушки, заплясал на месте и встал, как вкопанный. Всадница спрыгнула наземь, взбежав по ступеням, замешкалась на пороге, ругнулась, тряхнула головой и решительно толкнула створку.

Хлопнула дверь. Никодимус обернулся, вздохнул. Он её ждал. В черной куртке, болтавшейся на исхудавшем теле, подпоясанных веревкой штанах, чудом державшихся на бедрах, с растрепавшимися буйными волосами, девица походила на призрак самой себя. Гостья бросила на дубовый стол мешочек, тяжело звякнувший, прошла к графину, налила воды в кружку. Пила долго, жадно. Вытерев губы, повернулась, сверля хозяина глазами:

– Спаси его.

Твердой рукой положила на стол перевязанную ниткой пепельную прядь волос.

Колдун был стар, стар и душой, и телом. Чего он только не повидал на своем веку, но с таким взглядом ему встречаться ещё не доводилось. Он молчал, подбирая слова. Знал, что не убедит, что пустое дело, судя по решительно сжатому рту и мертвым глазам. С таким лицом идут в бой на смерть.

– Ты умираешь. Обряд убьет тебя на месте, – прошелестел колдун.

– Знаю, – она села у стола. В комнату вошел здоровенный волк, лег у ног хозяйки, положив голову на лапы. – Мне один мудрый… человек сказал в прошлой жизни… "Один умирает, как тварь дрожащая, обгадив штаны, о смерти других слагают легенды. А кто-то умирает ради того, чтобы подарить жизнь другому".

Колдун пожевал губами, сказал еле слышно:

– Приходи завтра. Завтра луна на убыль.

За стенкой шевельнулось, пискнуло.

– Кто там у тебя? – насторожилась гостья.

Он насупился. Хотел было сказать, что там ещё одна умалишенная, да вдобавок с драконом, которому сейчас и неймется. Примчалась буквально час назад, как на пожар, и пообещала, улыбнувшись улыбкой голодного вампира, сожрать его заживо, если он хоть на шаг отклонится от её распоряжений. Дракончик уже умял годовой запас капусты, а теперь маялся животом. С этой бедой старик знал, как бороться, не важно, дракон ли, порося, надо только избавиться от гостьи.

– Кошка окотилась, – буркнул Никодимус.

Волк поднял голову, втянул воздух. Колдун невольно съежился, но обошлось. Правда, померещилось, что зверюга ухмыльнулась.

Черноволосая давно ушла. Сгустились сумерки, догорели свечи. Дракончик успел снова проголодаться, а белоголовая вампирша так и сидела у стола, закрыв глаза и постукивая изящными тонкими пальцами по деревянной столешнице.

***

Солнце, завершив круг по небу, передало скипетр брату-месяцу. Неслышно, легким шагом пришла ночь, взмахнув рукой в черной перчатке, рассыпала блестки звезд по темно-синему небу, повесила восковой серп над дремлющим лесом. Пробило полночь. Колдун прислушался. За стеной, где притаилась вампирша, не слышалось ни звука. Он всей своей старой, побитой годами шкурой, ощущал чуждое присутствие. Да ещё жутко мешал волчий вой. Душераздирающие звуки плыли над лесом, перекликаясь с истошным лаем собак в деревне неподалеку. Ольга, как ему представилась вампирша, всучила ему кулон с сапфиром, строго-настрого предупредив, сверкая разноцветными глазищами, что обряд надо завершить, когда артефакт ярко засветится. Старик нервничал. Как тут углядишь, когда в голове хозяйничает непрошенная гостья, а волчий вой выворачивает душу?

Черноволосая лежала на скупо застеленной постели, закрыв глаза и молча ожидая смерти. Мельком глянув на серую дырявую простынь, она не сказала ни слова, ему даже показалось, что едва заметная улыбка тронула губы. Он думал, девица не вернется, но она пришла. В своей черной куртке, в тех же штанах, с тем же выражением глаз, которое старик будет помнить до конца дней. Единственное, что изменилось со вчерашнего дня, это запах. Запах чисто вымытого тела с тихим, ненавязчивым ароматом эльфийской розы.

Он приступил к обряду. Древние, мертвые слова падали в ночь, расходясь кругами силы, взывая к смерти и даря жизнь. Читая заклинание, краем глаза следил за цветом сапфира. Камень посветлел, замерцал. Никодимус оборвал нить жизни, сел, глядя перед собой. В голове всё крутились слова умершей: "Знаешь, колдун, мы живем во лжи. Жизнь, смерть, черное, белое, добро, зло… Всего лишь слова, понятия. Мы сами себя наказываем, режем по живому, деля Мир пополам. Вспомни грозу. Вспомни, как во мраке сверкает молния… Мы, веды, взываем к Матери. Вы – поклоняетесь Жрице. Я не боюсь смерти. Я поняла, колдун. Богиня – едина, она одна. Так было, так есть и так будет".

По другую сторону леса, в богато обставленной комнате замка, на роскошном покрывале лежал Вейр, зажав в мертвых пальцах прядь черных волос.

Тихо открылась дверь. Киннан вошел, бесшумно ступая по паркету, цепким взглядом окинул комнату и долго, молча смотрел на мертвое лицо друга. Сказал тихо:

– Благодарю. Ты всё сделал правильно, колдун. Теперь остается только ждать.

Томас сглотнул. Служба у князя была непыльной работенкой, и он знать не знал и думать не думал, что судьба приведет к нему таких клиентов. Один, со скуластым лицом хищника, не попросил, потребовал ледяным голосом провести убийственный для себя обряд. Другой, с тонким шрамом на морде… Он ночь не спал, всё вспоминал взгляд невозмутимых карих глаз и обещания, что с ним, Томасом, сделают, если он нарушит ритуал. Надо же, такой с виду весь из себя благородный, за версту видать, а на самом деле – хладнокровный, как змея, убийца. Томас посмотрел на ярко-синий сапфир, на постель. Всё кончено.

Клиент мертв.

Киннан сел, закрыл глаза. Подошел волчонок, оперся лапами о колени. Потрепав мягкие уши, охотник устроился поудобнее и стал ждать. Ещё оставался крохотный, невероятный шанс. Они с Ольгой пошли на смертельный риск, но это была единственная возможность спасти друзей.

***

В избушке на краю леса было тихо. Посапывал за стеной дракончик, вампирша, скользнув взглядом по лицу мертвой подруги, вышла из дому. Колдун побрел следом и замер на пороге, глядя в ночь. Что-то надвигалось. Туман подступил к крыльцу, лизнул ноги гостьи, сидевшей на ступенях. Она обернулась:

– Что скажешь? Надежда ещё есть?

Он пожал плечами, уставился на ноги. Сапоги бы не худо новые прикупить…

Волчий вой захлебнулся, грянула тишина. Гостья ахнула. Ветер стих, словно перед бурей. Странное чувство теплой, ласковой руки, коснувшейся лица, и всеобъемлющего счастья охватило старика. Вспомнилось – ему пятнадцать и он первый раз поцеловал хохотушку-соседку. Никодимус поднял голову. В ночном небе, мерцая, кружило огромное колесо. Знак Коловорота… Серо-белые круги сжимались, пульсировали, сходясь и расходясь в неспешном завораживающем танце. Колдун и вампирша затихли в благоговейном молчании. Карусель ускорилась, пятна слились, превратились в мерцающий круг, края расцветились ярким белым светом. Ослепив, видение сжалось, полыхнуло последний раз, и исчезло без следа. Старик прерывисто вздохнул.

Волк лизнул морду рыжей подружки, вскинул голову и коротко, победно провыл.

Во все небо раскинулась, сияла радуга.

***

Томас места себе не находил. В доме мертвец, а клятый гость так и сидит с закрытыми глазами и даже, кажется, улыбается. Колдун взял саван, развернул и повернулся к телу. Ткань выскользнула из рук.

Вейр смотрел в окно. Улыбался. Он знал – там, за лесом, улыбается она.

Глава 26

Заключительная

– Зоря, Зо-ря! Папка сказал, помрет без тебя! – завопил Данко, влетев в дом, словно снаряд из пращи. Громыхнула дверь, Север насторожился, оглядел гостя с ног до головы и вновь уронил морду на лапы. Данко так часто влетал к нам, что волк стал считать его своим.

– Твой папка и Всевидящего переживет, – буркнула я, перекинув за спину косу, которая так и норовила окунуться в грязную воду.

– Та не! Не он! Сказал, ведьму звать, потому как жилец вот-вот копыта отбросит, – Данко не сводил зачарованных глаз с моих скромных прелестей.

Я выжала рушник и бросила в кадку к уже постиранным простыням и наволочкам. Ну почему, почему магия может лечить, изгонять и убивать, а справиться с грязным бельем не в силах? Знавали мы одного… любителя белого, только его и дух простыл вместе с секретом белых рубашек.

Данко подскакивал на месте, как заведенный, этот ребенок даже во сне куда-то бежал, не забывая, впрочем, пялиться блестящими глазенками на влажную рубаху, облепившую мою грудь. На что там пялиться, и раньше было не на что смотреть, а после моих приключений и вовсе кожа да кости остались, да и седая прядь не красила. Лида ворчала, что узнает меня по грохоту костей, когда выхожу из дому.

– А ну, брысь во двор! – цыкнула я на постреленка, который не спешил выполнять мой приказ.

Данко вылетел во двор, грохнув дверью, по спине, влажным рукам потянуло холодом. Так и простыть недолго… Пусть. Чем хуже, тем лучше. Для всех.

Переодевшись в сухую одежду, я накинула короткий, легкий тулуп, взяла с лавки у дверей сумку с настоями и мазями и вышла на крыльцо. Лида замерла с лопатой в руках, глянула на меня, но промолчала и рьяно принялась очищать дорожку, как будто несчастная была виновна в моих бедах.

Я спустилась по ступеням, меня опередил Север. Волк сиганул в сугроб, шлепнулся на спину, перевернулся, поерзал и вновь замер на спине, согнув лапы, на серой морде было написано такое блаженство, что у меня язык не повернулся читать нотации. Божество, называется. Я не приняла игры, он встал, отряхнулся и обиженно потрусил следом. Север неотступно следовал за мной, он один, единственный, кто меня не бросил…

На улочках Миргорода, забелённых хрустким снежком, кипела жизнь. Служанки в пушистых платках спешили на рынок, торговцы подпирали двери, лениво высматривая покупателей. Одуряюще пахло морозом, хлебом и сладостями. Крол катил по каменной мостовой на телеге, запряженной старушкой Летькой. Молочник тряхнул вожжами, кобыла неторопливо остановилась, помахивая хвостом. Совсем седа стала Летька…

– Привет, Зоря! Давненько не видались! – морщинистое лицо расплылось в щербатой улыбке. – Давай, садись, подвезу, куда след.

– Я прогуляюсь.

– Ты мне тута булки не морщи, садись, говорю, – насупился молочник. Глаза, обычно сиявшие улыбкой, потемнели, седые брови сошлись у переносицы.

Я влезла на телегу, Крол цыкнул, поторопив лошадку, которая, казалось, спала на ходу. Телега подпрыгивала на булыжниках, я подпрыгивала вместе с ней и молчала, разглядывая проплывавшие мимо дома.

Крол помолчал, поерзал, и завел набившую оскомину песню:

– Ты, девка, не серчай на старика-то. Я что тебе сказать-то хочу…

– Не стоит.

– Стоит, стократ стоит! Тетку довела, Лидия черна стала, что головешка, да и народ на тебя жалиться, чисто ведьма злющая вместо Зори возвернулась!

Я спрыгнула с телеги.

– Я добра тебе хочу, девка! Жизнь у меня за плечами немалая, совета дурного не дам!

Я ускорила шаг и свернула в переулок. Грохот колес по мостовой стих.

Советчик… Советы не помогут. Не поможет ничто и никто. Я и без советов изглодала себя так, что места живого не осталось.

С тех самых пор, как разошлись наши пути, ни Ольга, Ни Киннан, ни Вейр так и не дали о себе знать. Лишь Север, верный друг, остался со мной. Будто и не было ничего. Встретились, побегали, посуетились и разбежались…

Я знала, что Вейр выжил. Я ждала. Ожидание сменилось тревогой, тревога – глухой, ноющей болью в груди. Прошла осень, наступила зима. Нахлынула, накрыла с головой бездонная пустота, горечь предательства выжгла сердце. Всё, всё было ложью. Я не спала. Мне снился он. Кусок не лез в горло, лечить не было ни сил, ни желания. Не было желания жить. Так доживают те, на кого навели на смерть. Порчу можно вывести, а моя болячка магии не по зубам… Я честно пыталась выдрать колдуна из сердца, воспоминаний и прошлого, но он не позволял. Я ведала, когда ему было больно, когда злился, когда он пускал в ход свою черную силу, когда волна его желаний опаляла меня, я с ума сходила от ревности и злости. Изменщик был молод, полон сил, и его страсти играли мной, как кошка полузадушенной мышкой… Он не мог не чувствовать мою боль… И молчал. Что ж.

Поделом наивной влюбленной дуре-веде.

Данко потерялся по дороге, встретив дружков. Я поправила тяжелую сумку, так и норовящую сползти с плеча, и толкнула ворота.

Пират, пес Золтана, увидев Севера, перестал изображать из себя коврик у дверей и порысил к волку. Хвостатые поздоровались, обнюхались и дружной парочкой сели на крыльце, вывалив розовые языки. Местные псины безоговорочно приняли Севера за вожака, иногда у наших ворот собиралась огромная свора, почтительно ожидавшая, когда божество соизволит одарить подданных царским взглядом. Динка тоже пообвыклась к новому члену семьи, но миской делиться отказалась напрочь, проявив при отказе истинный героизм. Миска – это святое, за миску Динка горой, тем более что хвостатый кавалер оказался занят. Иногда он исчезал на день-другой, и я подозревала, что причиной его исчезновений была некая рыженькая волчица, которую я видела пару раз в лесу. Хоть у кого-то сложилось…

Войдя в комнату, я скинула на скамью тулуп, бросила сумку. В трактире сегодня рыбный день. Запах пирогов с вязигой и форели на вертеле щекотал ноздри, но желания откусить кусочек отменной сдобы или рыбки с хрустящей корочкой у меня не появилось. Мой здоровый аппетит объявил себя смертельно больным и потребовал не беспокоить по пустякам. В зале трактира было пусто, как в кишках землеройки, завсегдатаи ещё дрыхли после вчерашнего, а заезжие торгаши заколачивали в поте лица свои злотые. Зато вечером здесь будет не продохнуть от пропойц, гуляк и искателей приключений на интересные места…

Золтан неспешно поставил кружку с пивом на стол, задумчиво оглядел огромное блюдо с прозрачными пластинками из рыбы, поддел пальцем розовый тонкий ломтик и сунул в рот, жмуря глаза от удовольствия.

– Ну, кто и где помирает у тебя? – я взяла его кружку и сделала глоток.

Золт неторопливо и тщательно прожевал закуску, молча наблюдая, как убывает янтарная жидкость, вытер руки полотенцем и припечатал меня взглядом:

– Пока ты шла, больной, поди, уже протух, – буркнул трактирщик, выбирая очередную жертву на тарелке.

– Я пойду тогда, покойники не по моей части, – я поставила кружку. – Николу позови, он все сделает, как надо.

Плавали, знаем. Насмотрелась и наизгонялась на десять жизней вперед. Пусть жрецы разбираются, а то мне с мертвецами как-то не очень везет. То неупокоенные упыри, а то и вовсе aggelius, чтоб им икнулось, где бы они сейчас не были…

Я знала, что Вейр провел обряд изгнания. Кровью дракона его могла снабдить только Ольга, её подопечная дракоша наверняка, как все детишки, порезалась или поранилась, не думаю, чтобы Ольга пустила ребенку кровь, она, хоть и вампир, но мамаша из неё должна получиться отменная. Как Вейр обошелся без младенцев, я не знала, может, и не обошелся, от него всего можно ожидать… Хотя, нет. Наговариваю, и сама себе не верю. Провел без меня, сам, и даже не почесался узнать, как я и что со мной. "Смешение" мы победили, а вот с моей болячкой Лиде пришлось повоевать, хорошо, что смертельная хворь не успела пустить глубоко корни, спасибо древесной и её оберегу. Жизнь мне вернули…

И зачем мне такая жизнь?

Наши связь с Вейром до сих пор не порвалась, мы до сих пор были едины, каждый раз, когда я ощущала его силу, было, как обухом по башке, казалось, палач живьем сдирает с меня кожу. Я знала, как он, что с ним, чем занят. Он с удвоенной силой принялся за старое, всплески его силы валили меня с ног, я вместе с ним падала с лошади, лечила рану в груди, гоняла нежить, избавляла от проклятий и порчи и искала потерянные вещи. Единственное, чего он не делал – он не лечил. И то хлеб. С паршивой овцы хоть шерсти клок. Вейр не мог не чувствовать меня, так же, как я его, и тем поганее было знать, что он меня избегает. Под ложечкой зажгло. Тихо, неярко. Вот, опять небольшой всплеск его силы… Ране не давали зажить, живодер вновь и вновь сдирал корку…

Я взяла тулуп, сунула руку в рукав.

– Хотя… Колдун там, мож, и вытащил из лап Жрицы-то, – пожал плечами Золтан.

В груди екнуло, тулуп выскользнул из враз ослабевших пальцев. Снова-здорово. Я села на скамью. Посидев, подорвалась с лавки и бросилась вверх по лестнице, к жилым комнатам. Взлетев по ступеням, замерла в темном коридоре, всмотрелась Взглядом. Здесь, совсем рядом, за этой стеной. Нет уж, больше никаких "смешений", прибить мерзавца, и вся недолга… Тихо ругнувшись, я распахнула дверь.

Показалось, меня ударили под дых.

Кровать была пуста. Больных в комнате не наблюдалось, но, надеюсь, моими трудами таковой очень скоро нарисуется.

Худощавый тип, стоявший у окна, заложив руки за спину, обтянутую черным шелком рубашки, обернулся. У типа были странные светло-серые глаза, пепельные волосы, собранные в хвост, длинными прядями падали на скуластое лицо хищника. Его бровь поползла вверх, четко очерченный, чувственный рот искривился в ухмылке.

Дико захотелось стереть эту ухмылочку с его морды.

Любимой морды.

Мерзкой колдунской морды изменщика и предателя.

Я посчитала про себя до десяти и шагнула в комнату. Он пожирал меня глазами, а я так, наверное, вовсе обглодала его до костей, хотя до смерти хотела казаться безразличной, невозмутимой, взрослой женщиной, такой, как ледяные колдуньи, которым красавцы-колдуны так, на зубок, перекусить и выплюнуть, морща носик от досадной неприятности.

Сколько раз я представляла нашу встречу! Сколько всего понапридумывала, что и как скажу, как посмотрю и как гордо при этом вскину голову… А теперь стою, как распоследняя дура, и на ум приходят одни ругательства вперемешку с желанием убить до смерти, оживить, и снова прибить, а потом обнять бездыханное тело…

Он так и стоял, и ел меня глазами. Вы только посмотрите на это недобитое колдунское Высочество! Стоит, пялится, будто тут и рос, и ни слова, ни полслова, словно так и надо! Он что, ждет, что я припаду к его груди?! Паду ниц от счастья и сапоги облобызаю?!

– И где же больной, – спросила я, стараясь изо всех сил, чтобы голос не выдал моих чувств. – Давно помер Вашими стараниями?

– Я больной, – он шагнул ко мне, замер.

– Нет. Уже мертвый, – прошипела я.

***

Наверху что-то рухнуло, разбилось с оглушительным звоном, задрожали стены, с потолка комнаты осыпалась пыль. Ольга уронила злотый на прилавок, Золтан смахнул рукой добычу, глотнул янтарного пива.

– Вы только пожара тут мне не палите, – трактирщик отхлебнул пену, зажмурился от удовольствия.

Ольга устроилась у прилавка, напротив хозяина, она медленно цедила красное вино из тщательно протертого Золтаном кубка. Поставив кубок, она полезла в суму. Мешочек сыто звякнул, тонкие пальцы, сверкнув золотом и изумрудом колец, любовно погладили шелковую ткань.

– Да завсегда пожалуйста, – Золтан, как зачарованный, смотрел на кошель. – Жар костей не ломит, особливо ежели есть, на что новый шалман соорудить. Стены-то прогнили уж, короедам и то жрать уже нечего, а на ремонтец всё не хватат. Как ни вечор, так разруха опосля пропойцев…

Наверху снова громыхнуло, послышался яростный вопль Зори, Ольге в кубок спланировал сушеный мох, дохлая муха и пара-тройка щепочек.

Вампирша поставила кубок, сморщила нос. Золтан выжидательно смотрел на гостью.

Она покатала в пальцах злотый, помедлив, сказала:

– Эльфы и то за вино из клевера меньше дерут.

Грохот стих, сменился глубокой, мертвой тишиной, как перед штормом.

– Так то дивные… У них и росинка дороже слезинки… Ко всему, клевер взлетел в цене, дороже злата да серебра стал. Труха розовая, а вот, поди ж ты…

Подошел Киннан, обнял Ольгу за плечи.

– Ты, воин, чего хлебать будешь?

– Воды, – холодно ответил гость.

Потолок содрогнулся, послышался то ли плач, то ли стон, Север вскочил на лапы, изучил доски потолка, с которого дождем сыпался сор, и вновь лег у ног Ольги.

Золт поставил на прилавок кувшин с водой, кружку и принялся тщательно, неторопливо протирать прилавок. Охотник сделал глоток из кружки и зарылся лицом в белоснежные волосы вампирши, та закрыла глаза. Золтан посмотрел в окно. За окном, на фоне чистого, без единого облачка, неба, сверкнула молния, из приоткрытых дверей с улицы потянуло грозой.

– Может, разнять там ведьминско-колдунское побоище-то, а то только давеча жмура пришлось в реку спустить. Хлопот много, да и стража чересчур жадна стала, – раздумчиво проговорил Золтан.

Киннан ответил взглядом.

– А… Ну, пусть их. Наше дело маленькое, ежели уплочено, и уплочено щедро, с верхом, – последние слова Золтан произнес отчетливо, с нажимом, чтобы та, к кому они были обращены, оторвалась от нежностей и оценила ущерб, как подобает.

Она оценила.

Раздался страшный треск, доска прогнулась, выпала, на пол шлепнулась мышь и порскнула к стене. Север приоткрыл глаз и снова закрыл.

– Колдун ваш нашу девочку часом, не зашибет? – спросил, хмуря брови, Золтан. – Злотых не возьму.

– Не порть себе кровь, старый разбойник. Наша девочка уже дала ему раз прикурить. Или я сама, клянусь, собственноручно пришибу того, кто выживет.

– А… Значит, дело к свадьбе. Покинет нас Зоря, значит… И в какие края умыкнуть сбираетесь?

– Мы никогда не забудем ту жертву, что она принесла ради нас, – вампирша пальчиком медленно повела по плечу охотника. Золтан проследил путь, которым следовал палец, его смуглое лицо пошло пятнами, он с трудом отвел взгляд и рьяно взялся за протирку прилавка. – Отец предлагал горы злотых, дворцы, но Вейр решил, что должен сам подзаработать, чтобы хватило на жизнь и достойный невесты дом, вот и задержался, но папа все же выбил из него согласие на то, что мы организуем Вейру с Зорей роскошную свадьбу, это такая малость, чем мы можем их отблагодарить…

– Ага. Уже подзаработал. Слыхать аж в столицах, поди, как она ему благодарная. По всему, ещё чуток, на погосте надо будет место курковать заместо свадьбы-то, – хозяин с надеждой посмотрел на кошель, но его намека не поняли.

Ольга была занята.

Дом задрожал, затрясся, рухнула на стол, звеня подсвечниками, люстра, огненный шар пробил потолок, плюнул парочкой метеоров и с оглушительным хлопком исчез, оставив черный густой шлейф дыма. Золтан молча протянул руку, Ольга так же молча уронила в ладонь трактирщика злотый. Она вновь откинула голову на плечо охотника, закрыв разноцветные глаза, и млела, будто кошка с котятами.

– Закрывай заведение, – уронил Киннан, крепче прижимая Ольгу к себе. – Оставим их.

Золтан полез под прилавок, долго шуршал, звеня кружками и блюдами, когда распрямил спину, положил перед гостями небольшую суму, развязал горловину и подвинул к Ольге.

– Мне начинает надоедать, – Киннан поднял бровь.

– Пусть его, я не хочу сегодня крови. Не будем портить день, – проговорила Ольга и выронила на столешницу злотый, который тут же был схвачен и пристроен к десятку таких же тяжелых кругляшей в потайном кармане трактирщика. – Мне уже дурно от их мыслей и желаний. Там буря, ураган…

Огненный шар просочился сквозь доски и, словно в раздумье, повис под потолком. Наверху громыхнуло, затрещали балки, послышался тихий стон. Север навострил уши.

Киннан взял куртку, накинул на плечи подруги. Золтан все медлил, но, бросив взгляд на гостя, заторопился к выходу, буркнув, что супружница что-то уж шибко задержалась у швеи. Север встал, потянулся и потрусил за Ольгой к выходу.

***

С потолка капало, от обожжённых балок шел дым. На морозном ветру развевались черные лохмотья, которые ещё недавно были веселенькой ситцевой занавеской. Посреди разрухи, которую оставил ураган, лежали двое.

Было тихо.

– Вейр?

– Ммм…

– Прекрати сейчас же!

– Нет. Я долго ждал…

– Подождешь ещё немного. Почему ты сразу не пришел? Вейр! Самец похотливый! Мой… самец…

Некоторое время царила тишина. Задыхаясь, они оторвались друг от друга, она приподнялась на локте, всмотрелась в его глаза, сверкавшие лихорадочным блеском.

– Не скажешь, морда колдунская, уйду. Уйду… Говорю же… наверное, уйду… Вейр!

– Я хотел купить нам замок…

– Купил?

– Думаю, он тебе понравится… Ты меня убиваешь…

– Знаешь, что тебе надо сделать с этим домиком, Вейр?

Он знал. Знал, что "домик" станет домом. Знал, что никогда не забудет этих прикосновений, легкого, ненавязчивого аромата эльфийской розы, что он, наконец-то, впервые уснет спокойно, обнимая ту, без которой не может жить.

Его пальцы дрожали, путались в черных густых волосах, она, обхватив прохладными ладонями его лицо, прильнув телом, жадно смотрела, не говоря ни слова.

Слова им были не нужны.

Конец