Текст книги "Меч судьбы"

Автор книги: Татьяна Скороходова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)

Глава 17

В которой герои отправляются в путь

Промозглым ранним утром начался дождь. Ольга, кутаясь в темно-зеленый непромокаемый плащ с подбивкой из шкур выдры, растолкала меня с Вейром, молча сунув нам плащи-близнецы и скрылась в кустах. Ни тебе «утро доброе», ни хотя бы легкой улыбки. Впрочем, ни я, ни Вейр жизнерадостностью тоже похвастаться не могли. Решение, принятое ночью, казавшееся единственно верным, теперь смущало даже меня, настоявшую на походе в Хладный лес, но отступать было поздно. Погода была под стать настроению. Один Север улыбался во всю пасть, выпачканную кровью. Он уже позавтракал, но все равно не сводил янтарных глаз с закипающего котелка с кашей, щедро приправленной тонкими ломтиками вяленого мяса. Набив желудки горячей едой, мы собрали пожитки и тронулись в путь. Начинало светлеть.

Монотонный, непрекращающийся дождь дымкой мороси скрывал опустевшие поля, медленно проплывавшие перед глазами, свинцово-серые тучи заволокли горизонт. Вейр мог собой вдохновить иконописца, мастера изображать великомучеников на создание очередного шедевра. Или послужить наглядным примером для юных лекарей, изучающих внешние признаки кишечных колик, жаль, таковых на нашем пути пока не встретилось. Его темное сиятельство огрызнулись, когда я в сотый раз пробубнила, чтобы он плотнее запахнул плащ. Пропев заклинание, он долго мрачно разглядывал воронку над головой, из которой прямо на колдунскую макушку лился тонкий ручеек воды. Раздраженно щелкнув пальцами, стер защитный дырявый купол, надвинул капюшон и ускакал вперед, буркнув что-то о заботливых квочках. Ну и ёж с ним. Видение не давало мне покоя, пугая до дрожи в коленях, но говорить ему я ничего не собиралась. Пусть ворчит, дергает бровями и смотрит волком, но простыть я ему не дам.

Ольга ехала рядом, тихая и задумчивая. Изредка она подставляла лицо под капли дождя, закрыв глаза, душераздирающе вздыхала и торопила белоснежную кобылку, словно пытаясь убежать сама от себя. На мои громкие мысленные вопросы и любопытные взгляды она не отвечала, стиснув зубы и делая вид, что оглохла и ослепла. Я живо представила, как вампирша, стоя над двумя бездыханными телами, размышляет, над кем рыдать в первую очередь. Неведомого мне проводника к драконам я представила со спины, а в грудь Вейра воткнула меч, сама содрогнувшись от нарисованной в голове картинки. Затем я представила… Ольга, наконец-то, соизволила заметить мое существование:

– Вижу, ты не успокоишься? Тебе всё надо знать?

– Все равно делать нечего, так хоть дорогу скоротаем.

– Ну, ладно, – помолчав, тихо сказала она.

Я долго ждала, пока вампирша подбирала слова, собираясь с силами.

– Кто он? – не выдержав, поторопила я.

– Его зовут… Звали Киннан. Следопыт. Шаман. Друг.

– Любимый, – ляпнула я.

Она молча закуталась в плащ, но возражать не стала.

– Я верно поняла, он человек?

– Да, – коротко ответила она, тоном давая понять, что разговор ей неприятен, но меня распирало от любопытства, и я отважно продолжила допрос:

– А… А, как же… Ты проживешь дольше, чем он, если, конечно, не соберешься от него родить. Тебе не страшно? Так любить?

Она долго молчала. Затем, глядя вдаль, тихо ответила:

– Все, что я могу сейчас сказать, прозвучит или слишком наигранно, или лживо, или до тошноты патетично. Не говори – живи. Единственное, что могу сказать… В мои год дар любви – великий дар, и отказываться от него – преступление. Вы, веды, поклоняетесь Великой Матери. Вы верите, что у неё три ипостаси – Дева, Мать, Старуха или Смерть, Жрица. Круг жизни… Что связывает эти силы воедино? Ты, как никто, должна понимать, что отказаться от дара – отказаться от Матери, от себя, от всего, во что веришь. Мы, вампиры, теряем любимых. Мы знаем, какова будет плата. А мой случай… Просто все закончится раньше, чем могло бы.

– Многие выберут покой. Ты – дочь князя, у тебя есть все, и все потерять…

– Да, я наследница, и личные интересы не должны быть выше моих обязанностей. Моя обязанность – оставить наследника. Вы, люди, живете быстро, недолго, для вас не имеет ценности отдельная жизнь, главное для вас – продолжить род. Вам нужны дети, много детей, чтобы кормить ваших стариков, сеять, убирать урожай, воевать, чтобы защитить ваши земли или отобрать чужие. Любовь – роскошь, привилегия, она помеха в беспрерывном умножении рабочих рук. Ты, веда, должна это не только знать, но и почувствовать на собственной шкуре. Скольким девочкам ты закрыла глаза? Ранние роды… Сколько их, несчастных, у тебя было? От нелюбимых, по сговору, тех, кто ещё не оправился от родов и уже снова понес? И так называемый супруг, даже не подождав, когда на могиле земля осядет, уже берет новую…

Я молчала. Да ей и не нужен был мой ответ. Ольга, взъерошив волосы, продолжила:

– Такая роскошь, как чувства, доступны лишь немногим избранным, да и то караются по вашим законам. Даже короли людей женятся по расчету, по сговору, ждать любви, которая может и не прийти, вы позволить себе не можете. Мы, вампиры, можем. Потому что знаем, как это… Дорого. Так неужели я, будущая княгиня вампиров, откажу себе в такой безделице?

– Оль. Прости. Прости, я не хотела бередить раны.

Она повернулась, печальная улыбка озарила лицо:

– Принято. Только уговор – не задавай больше философских вопросов.

– А что Вейр? – ляпнула я.

Ну что за язык такой, мелет и мелет, но этот вопрос терзал меня с момента нашего знакомства, и не спросить я не могла. Женщина я, в конце-то концов, или нет?

– Что – Вейр? – ответила она.

Глядя на неё, можно было голову прозакладывать, что она ни сном, ни духом не понимает, о чем я её спросила. Вампир, одним словом.

– Ну, вы же с ним… Вместе… – я подбирала и не могла подобрать слов, чувствуя, как загорелись щеки.

– Посидели у меня, вспоминая былое, и разошлись по комнатам.

Я засопела. Конечно, моя жизнь и опыт не сравнятся с вампирскими, но кое-что в отношениях между мужчиной и женщиной я понимала.

– Не держи меня за идиотку.

– А ты ответь, зачем ты спрашиваешь? – прищурилась она.

– Я первая спросила. Вейр мне сказал кое-что о взаимных эмоциях. Вот и интересуюсь, – стараясь казаться безразличной, ответила я.

– А… Ну-ну. Да, мы были вместе. Мы взрослые люди, и плотские желания так же естественны и нормальны, как и желание насытить голод. Не стоит окутывать стыдливыми покровами то, что требует наше тело. Чистая физиология, ничего больше.

Физиология – физиологией, тогда почему мне так больно? Захотелось взять эту самую физиологию, выдрать с корнями и зашвырнуть далеко-далеко в лес к ёжиковой бабушке. И испепелить. Для верности.

– Зоря, ты не поняла. Мы были вместе, но давно. Именно Вейр вернул меня к жизни, когда Кин… исчез. Мы понимали, что сердца друг другу не разобьем, но его надежное плечо и поддержка вернули меня к жизни. Я много ему должна.

Плечо. Как же… Я так и не смогла выкинуть из головы его поцелуй. Крепкий, уверенный. Поцелуй самца-вожака. В его руках и вампир растает…

– Тогда что не поделили князь с Вейром, если всё так, как ты говоришь?

– Опять ты за свое. Во-первых, папа любое существо мужского пола рядом со мной воспринимает, как прямую угрозу моей жизни. Мое мнение его не интересует. Во-вторых… Зоря, я тебе не соперница, – фыркнула Ольга, засияв разноцветными глазищами и слегка улыбнувшись. – Да, была попытка вспомнить былое, но ничего не вышло.

– Что ты хочешь сказать?

– Взрослая девочка, сама разберешься, – она пришпорила Шеду, свою кобылу, и ускакала, оставив меня в одиночестве мрачно поминать загадочных вампиров с их недомолвками, ёжиков и Всевидящего. Но, как ни странно, ни морось, ни свинцовые тучи больше не портили мне настроения. Я, освободившись от обруча, долгое время сжимавшего грудь, наконец-то ощутила густой, пряный запах земли, дождя и мокрой листвы. Мать Природа готовилась ко сну после летних трудов, кутаясь в багряно-желтые одежды.

Пустынная узкая дорога монотонно вилась по холмам, изредка ныряя в небольшие колючие островки деревьев. Этим трактом редко кто пользовался, в деревню из столицы проще было добраться водным путем. Наглядевшись всласть до головокружения, я вернулась к воспоминаниям о ночном разговоре. Червячок сомнения грыз, точил, не давал покоя. Я долго не могла понять, что же не складывается в ладной картинке наших дальнейших планов, правда, омраченной тенью Хладного леса. Слегка сжав ноги, послала Севера вперед.

– Оль, почему вы сами не обратились к дракону, если он жив? Может, он знает, как вам помочь?

– Знает. Только нам ничего не скажет, – разноцветные глаза потемнели.

– Почему?

– Драконы помнят. Никогда ничего не прощают. И жестоко мстят, – она отвернулась.

– Значит, есть за что?

– Знаешь, у меня такое чувство, что я замученная мамаша с ребенком-почемучкой. Ты – веда, вот и думай сама, а не задавай неудобные вопросы, – прошипела Ольга и ускакала вперед, где в гордом одиночестве держал путь колдун.

Я закрыла глаза и слилась с Миром.

Огонь. Яростное магическое пламя, превращающее даже камень в прах.

Ночь, тонкий серп месяца, бледного от ужаса и скорби. И два вампира, палками разгребающие ещё дымящиеся кости. Кости драконов. Огромный скелет закрыл собой скелет поменьше в отчаянной, безнадежной попытке спасти дитя от огненной смерти. Я видела, чёрт бы меня побрал, и понимала, почему на помощь дракона надеяться вампирам нечего. Та пещера стала могилой и для вампиров. Не только для тех нелюдей, что погнались за проклятым златом, зубами и артефактами. Они похоронили заживо и надежду на спасение. Мы живем, не зная, что готовит завтрашний день. И гадим, не догадываясь, что отвечать придется будущим поколениям. Нет. Не так. Гадим, зная, что придется отвечать. Не знаем только грядущую цену творимому нами злу. Вампиры теперь знают. Запахнув плащ и надвинув капюшон, продолжила путь в одиночестве. Промозглый ветер рвал одежду, но тот холод, который ледяными когтями впился в сердце, никакая одежда согреть не могла. Больше я ничего не спрашивала.

Дождь закончился вечером, когда мы, уставшие и одуревшие от беспрерывной капели, выехали на другой берег Окуневки, в северной оконечности Славнополья, и свернули на дорогу к Лесицам.

Селище охотников и рыболовов славилось изделиями из меха. Меховые штаны, сшитые вместе с шубой, служили отличной защитой от ледяных ветров и стужи. Легкий, почти невесомый мех серебряннорогого оленя отлично защищал от дыхания Дедушки Мороза. Секреты мастерства передавались от отца к сыну, из поколения в поколение. Повторить шубу, вышедшую из-под умелых пальцев мастера из Лесиц, не получалось даже у эльфов. Подделки, хоть и грели, но трещали по швам после первого же дня пути, а обереги не только не оберегали, но и вопили на весь лес о лакомой добыче для хищников и нежити. Секреты выделки тончайшего меха с пустотелым волосом знали только в Лесицах. Поговаривали, в лесу было много скромных неприметных холмиков, под которыми покоились кости проходимцев, желающих вызнать тайну. В наших широтах только здесь можно было приодеться, если ёжики понесли вас в Хладный лес. Не сомневаюсь, у Ольги есть запасы волшебной теплой одежки, но, раз она не возражала против остановки, значит, ничего подходящего для прогулки в царство льда не было. Кроме того, в магических одеждах, шитых умельцами эльфами, в Хладный лес мог явиться только сумасшедший. На эльфийскую магию лес реагировал, как медведь на рогатину, ведь именно она сыграла решающую роль в победе над неумолимой смертельной стужей.

Послышался отдаленный лай, мычание, в темном небе уже можно было разглядеть неподвижные тонкие столбы дыма печных труб. Мы подъезжали к Лесицам. Поселение, дворов на сорок-пятьдесят, было огорожено высоким частоколом. У ворот позевывал ражий детина в косоворотке, сидя на скамье под небольшим навесом из лапника. Стражник не стал интересоваться, кто мы, зачем и по какому делу. В Лесицах, вотчине мастеров, охотников и рыболовов, радушно встречали любого пришлого, были бы злотые. Селище разбойники обходили стороной. Лесичане могли так уши надрать любой шайке, что небо с овчинку покажется. Во время войн поселяне скрывалась в лесах при малейшей опасности, после жестоко мстя захватчикам и грабителям, нападая из лесной чащи и оставляя после себя лишь тела, которые с трудом можно опознать. Стражники-оборотни чуяли угрозу за десять верст, поэтому детина у ворот служил больше данью традиции, чем охране. Впрочем, традиции собирать медяки с приезжих не могут, да и указать голодным путникам путь в корчму тоже не в состоянии.

Детина потянул носом воздух, зевнул во всю пасть, показав белоснежные крепкие зубы, и продолжил созерцать закат. Вейр, уронив медяк в протянутую ладонь размером с лопату, предложил:

– Здесь корчма с отличным пивом. Переночуем, с утра за шубами, и дальше в путь.

– Ты иди в корчму и налейся пивом или вином по самые уши. Мне надо переговорить с местной ведой. Наедине, – буркнула я.

– А мне куда идти прикажешь? – прищурилась Ольга.

Я замялась. Не зная, как воспримет Светозара вампиршу и колдуна, я не хотела нарваться на отказ принять моих друзей.

– Подумаешь. Светозара много умнее тебя. Вперед. Нам по этой улице, шесть домов, и налево, – Ольга пришпорила Шеду и ускакала, не дожидаясь ответа.

Огромные псы, каждый размером с теленка, лежащие вдоль улицы белоснежными кучками, приоткрыв глаза, лениво проводили Ольгу взглядами, но лаем ронять свое достоинство не стали. Эка невидаль, вампирша. Но, завидев Севера, медленно, как в кошмарном сне, поднялись на ноги и замерли, глядя исподлобья и молча скаля клыки. Я похолодела.

– Ну, – тихо спросил колдун, разглядывая оскалившиеся морды, – что делать будем?

Север перекинулся, расставил лапы, вскинул голову и взвыл. Когда мои бедные уши наконец-то смогли слышать, истошное гоготание, кудахтанье, мычание и визг переполошенных хавроний перекликались по дворам, но голоса лесичан были громче всех. Не сказать, что обрадованные неожиданным вечерним выступлением местные жители оценили силу и мощь волчьей глотки. В хоре не хватало только лая. Я, онемев, смотрела, как собачья свора выстроилась в ряд, чуть ли не по росту, и преданными глазами уставилась на волка, виновато склонив головы. Север разглядывал псов, словно король подданных. Опять коротко взвыв, он легким шагом побежал посреди улицы, вслед за Ольгой, провожаемый покорными взглядами белоснежных четвероногих воинов. Заскрипев зубами от боли, я встала, подобрала сумки и подняла глаза на Вейра. Его колдунское сиятельство изволили веселиться.

То, что Ольга знакома с Светозарой, было неудивительно. Я должна была сразу сообразить. В исканиях вампиров куда только ёж не заносил, поэтому знакомство с местной ведой было вполне объяснимо. Я больше нервничала из-за Вейра, предположив, что Светозара колдуна и на порог не пустит. Я ошиблась.

– Здравствуй, Зореслава, – сморщенное, словно печеное яблоко, лицо старушки, с удивительно яркими голубыми глазами, расплылось в улыбке. – Заходите, гости дорогие, – она отошла от дверей, приглашая в дом.

Расслабившись, я поднялась по ступеням крыльца, вошла и положила сумки на лавку. Ольга уже сидела у стола и потягивала что-то из глиняной кружки. Ароматы трав, грибов и незатейливой еды напомнили о доме, кольнув сердце.

– Располагайтесь, – улыбнулась Светозара. Зубы были целы, несмотря на солидный возраст. Белоснежные волосы, заплетенные в толстую косу, уложенную вокруг головы, и удивительные искрящиеся улыбкой глаза, придавали ей вид милой и доброй старушки, что было далеко не так. Её прочили в Верховную, но она выбрала жизнь в глуши вместо радостей столичной жизни. Ходили разные слухи о причине отъезда Светозары из столицы, но правды не знал никто. Я должна рассказать ей про Лоринию. Тех вед, кто искренне сожалеет о своем выборе, отталкивать никто не станет. А те, кто избрал Жрицу… Лориния умела убеждать, как я почувствовала на собственной шкуре. К сожалению, уже причиненное зло не вернуть. Карать заблудших – не дело вед. Жизнь сама расставит всё по местам, но знать мы должны. Свои силы веды черпают от Природы-Матушки. Ведьмы – тоже. Ножом можно вскрыть гнойник. Можно и всадить нож в сердце. Силы ведьм усиливались кровавыми ритуалами и жертвоприношениями, отчего силы Жизни превращались в прямо противоположное. Ко всему, ведьмы обычно обзаводились помощником, злым духом или даже демоном, но с этими тварями могли совладать только весьма могущественные дамочки, за что и платили, когда не могли мирно уйти в Навь. Разобрать крышу, открыть дымоход – выпустить, освободить дух, который требовал расплаты за услуги. Грань между нами была очень тонка, почти неразличима, нас часто путали, прося приворожить, присушить. Навести порчу. Отомстить. Убить. Именно поэтому веды старались селиться подальше от людей. В костре одинаково хорошо горят как веды, так и ведьмы. Обозленные и убитые горем крестьяне с горожанами вершат суд, не вдаваясь в тонкости. Веда, забывшая о своем предназначении спасать жизни, становилась ведьмой. Теперь к ним принадлежала и я, убив Лоринию, и не важно, что меня на это толкнуло. Жрецы внушают своей пастве подставить другую щеку, если заехали по роже. Какой бы выбор сделали они, окажись на моем месте?

Светозара проницательно глянула на меня, меча тарелки на стол. Перья лука, домашний горячий хлеб, козий сыр с росинками влаги, дымящаяся картошка с укропчиком, ломтики копченого сала. Я, наслаждаясь, втянула ароматы. Изыски – изысками, но по родной, домашней неприхотливой еде я успела соскучиться. Вейр с Ольгой уговаривать себя тоже не заставили. С утра у нас росинки маковой во рту не было. Торопясь убежать от дождя, мы не делали остановок, лишь краткие привалы, чтобы справить нужду и слегка размять ноги. Пара сухарей, промокших под дождем, приглушить голод не могли.

После ужина я вышла на крыльцо. Стемнело, из-за туч не было видно ни звезд, ни полумесяца, но слабый свет, лившийся из хлева, немного освещал двор. Тяжело вздохнув, я спустилась со ступенек и пошла к Светозаре.

Меня ждали.

– Ты, девка, голову ни себе, ни мне не морочь. Я тебе не тетка, кстати, как она там поживает, чтобы тебя воспитывать. Разберись сначала в себе, потом кайся. Может, и поймешь, есть ли за что. Стара я уже сопли вытирать, – Светозара, сидя на скамеечке, вытерла руки рушником, погладила Пеструшку по гладкому черному боку и встала. Я вернула на место отвисшую челюсть.

– Так ты всё знаешь, Матушка?

– Знаю, – ворчливо ответила она. – Лориния уже давно убила сама себя. Злостью, ненавистью и жаждой власти. Она потеряла Дар. И обратилась к Жрице. Ненависть сожгла её. Жрица не благоволит к тем, кто обращается к ней от отчаяния, боязни смерти или жажды злата, власти и бессмертия. Ей тоже, как и нам всем, нужны любовь и уважение, а не пришлые с протянутой рукой со своими убогими желаниями. Пусти в сердце любовь, не плюй злобой в окно души, за которым Мир. Иначе будешь Видеть Жизнь через грязное стекло. Тогда все горести исчезнут без следа. Но, сначала разберись сама в себе. В своей ненависти. Задумайся о том, что часы Жрицы – время зачатия, рождения и смерти. Время любви. Потом, когда разберешься, приходи, потолкуем. О Жрице, о Матери и о тебе.

– Если успею разобраться, – горько сказала я.

– Не ной! Мать знает, кому, как и когда помочь!

– Она молчит…

– Ты её просто не слышишь, – она подхватила ведро с молоком и шустро выбежала из хлева, оставив меня наедине с Пеструшкой, задумчиво жующей душистую траву.

– Вот и поговорили, – поведала я корове, погладив её по теплой мягкой шерсти. – И что теперь делать прикажешь, а? Ты-то поняла хоть что-то?

Пеструшка глянула на меня влажными карими глазами, вскинула голову и замычала.

Всю ночь в небе гремела гроза. Отдаленные зарницы сверкали в ночном небе. Белое свечение разрывало мрак, сполохами освещая землю и превращая тени в густую, чернильную тьму, подчеркнутую ослепляющим светом молний. Как завороженная, я смотрела на буйство стихии.

И начинала понимать.

Глава 18

В которой герои принимают участие в народных гуляниях

Дорога втягивалась в лес огромной черной змеей. До Соленок, деревеньке по пути, оставалось совсем чуть-чуть. Лошади шли ходко, ровно, ускоряя шаг, словно знали, что впереди ждет скорый отдых в теплом стойле и свежий овес. У меня болело все, что только может болеть. Колдун же с вампиршей и бровью не вели, словно день пути в седле был для них послеобеденной прогулкой, и я терпела, стиснув зубы. Лесицы остались позади, Ольга, всласть наторговавшись, скупила самый первосортный товар у кряжистого, невысокого краснолицего оборотня. Я невольно улыбнулась, вспомнив купца. Седой, квадратный Волчек, выпучив глаза, орал, стучал пудовыми кулаками по прилавку. Когда он в очередной раз громыхал по столу, вздрагивали, пригибали головы юркие подручные, выкладывали ворох мехов на прилавок и снова бесшумно исчезали в подсобке. Подпрыгивали счеты и бледнели от ужаса чернила, но против вампира не попрешь… Ольга спокойно, нудно и непреклонно гнула свое, блестя разноцветными глазами. На месте Волчека я бы уже давно вытолкала взашей такую покупательницу. Перебирая серые шубы, Ольга тыкала изящным пальчиком в неровные швы и торчащие нити, утверждая, что купец и сам должен ей приплатить, иначе товар так и сгниет на складе. Багровея до черноты, Волчек раздувался от гнева и разражался непечатной бранью. Я уже всерьез начала опасаться за здоровье оборотня. Казалось, разрыв сердца и удар призраками маячат за его спиной, потирая руки в предвкушении. Безжалостная вампирша, не обращая внимания на хватания за сердце и опасную багровость лица несчастного торговца, принималась за очередную доху, дабы произвести тщательное вскрытие. Я жалась к стене, здраво рассудив, что к этой парочке лучше не приближаться, а то и мне на орехи достанется. Причем, от обоих. Хотя, судя по блестящим глазам обоих, перебранка доставляла и купцу, и Ольге немало удовольствия. Вейр, стиснув зубы, молчал, когда его в сотый раз заставляли переодеваться, меня же от бесконечных примерок бросило в жар. Не вытерпев пытки, я уже собиралась высказать Ольге все, что думаю, когда в лавку вошел Север. Волчек выронил разнесенную в пух и прах несчастную шубу, которую обозвали ветошью и рваньем, и уставился на моего мальчика. Мальчик сытно позавтракал и пребывал в умиротворенном настроении. Дав себя погладить, потискать и попотчевать, Север шумно развалился посреди лавки и задремал. Расчувствовавшийся оборотень сбросил половину цены и тепло попрощался с нами, приглашая заходить ещё. Нет уж, дудки. Надеюсь, эти шубы нам больше не пригодятся. Частые прогулки в Хладный лес вредят здоровью.

Ритмичный стук копыт навевал сон, проплывающие багряно-желтые островки деревьев разбавляли серый пейзаж. Ветер холодил лицо, тащил по небу тучи. К ночи снова будет гроза, мы торопились, подгоняли лошадей, чтобы успеть в деревню до того, как с небес хлынут потоки ледяной воды.

День клонился к вечеру, когда мы въехали в деревню. Во дворах разрывались псы, провожая нас хриплым лаем, мычали недоенные коровы, у колодца скрипел одинокий журавль. Не толпились кумушки, не гоняла гусей хворостиной ребятня. Впереди слышался отдаленный гул. Недоброе предчувствие кольнуло сердце, я поторопила Севера.

На площади было черно от возбужденной толпы. К столбу была привязана девушка лет двадцати, рядом высилась заботливо сложенная куча хвороста и бревен. Толпа ревела, буйствовала, потрясала кулаками и швыряла отбросы в жертву. Яркая смуглая красота девушки резко отличалась от злобных простоватых лиц крестьянок, черные глаза смотрели с вызовом. Во рту торчала грязная тряпка. Рядом был разожжен костер. Мужички суетились, заботливо раздували уголья, трудолюбивыми муравьями таскали охапки сена, не забывая прикладываться к огромной бутыли. Ветер помогал в праведном труде палачей, раздувая пламя.

– Токмо силою твоей, Всевидящий, можно вмешиваться в людские судьбы, а не безбожной ведьме! Гляньте, гляньте на этот грех во плоти, эти бесстыжие глаза ворога человеческого! – жрец с глазами бешеной собаки напрасно пытался переорать гомон разгоряченной толпы.

Юная ведьма подняла голову, глядя в свинцовое небо, не обращая внимания на неистового служителя культа и неблагодарных сельчан.

Я вклинилась в толпу, услышав о себе много лестного. Рядом пофыркивала Шеда, кося глазом на взбудораженных людей. Мне стало не по себе. Соленчане словно сошли с ума, потеряли разум. Казалось, какое-то иступленное безумство обуяло крестьян, требуя крови.

– Мерзкая ведьма! Почто Славко мого обидела? Не понравилась мужику, дак и что, силы мужеской лишать безвинного? – вопила бабища с тощей косой, мышиным бубликом закрученной на голове. Блеклые глаза в священной ярости чуть не вываливались из орбит, ядовитый дождь слюны брызгал на соседок.

– Да на твово Славко и овца не позарится! – хихикнула сухая, как вобла, пожилая тетка.

– Чего? Чего ты, выхухоль, тока что сказанула? – взвизгнула первая и со всей дури пихнула локтем тощую.

Толпа развеселилась, забыв на время и про жреца, и про ведьму. Я подьехала к пятачку перед столбом, где деловито сновали палачи и уставилась на жреца. Ольга застыла рядом, спокойная и невозмутимая, как озерная гладь, лишь пальцы сжались на рукояти у пояса. Вейр развернул вороную и подъехал к пузатому лысому мужику, стоявшему на расчищенном пятачке около столба, я соскочила наземь и пошла следом.

Вейр спрыгнул с лошади, глянул на лысого:

– Что происходит?

– Та ниче, господин, Еленку вот жжем, – едва различимо сквозь гомон толпы ответил толстяк.

– Вижу. За что? Ты местный староста?

– Да, господин, староста я тутошний, Скориком кличут. А Еленка… Ну, поделом. Хотели мужики побаловать, шары позалимши, так шо ж их теперь, жизни лишать? Остыли уже, болезные, завтрева и похороним, на жальнике тремя могилками боле будет, – Скорик звучно высморкался в руку, вытер о засаленный камзол, вздохнул бочкообразной грудью, – А все она, Еленка, ведьма проклятущая.

Вейр, прищурив глаза, смотрел на старосту.

– Ежели бы не кочевряжилась, так и жила бы, сладко жила, – похотливо сверкнул мутными глазками Скорик.

***

Вейра затошнило. Одно и то же. Везде. Зло оказывалось не злом, а добро творило добрые дела такими методами, что злу оставалось только завидовать. Да, Елена была виновна в смертях, но она защищалась, как умела. Он испытал дикое желание схватить за остатки волос жирную тварь и засунуть лоснящейся рожей в костер. С трудом сдержавшись, он осмотрелся.

Полупрозрачные фигуры в темных одеждах до пят неслышно скользили в толпе. Жнецы. Пришли собрать дань. Деревня обречена.

И по заслугам.

Призрак отделился от людской массы, подплыл к нему.

– Вейр, – свистящий шепот отозвался легким покалыванием в висках и тошнотой в груди.

– Баале, – Вейр коротко кивнул.

– Ты не будешь вмешиваться, – складки капюшона шевельнулись, приоткрыв пустоту.

Вейр пожал плечами. Этих тварей он терпеть не мог, но разве можно винить волков за то, что они режут больных овец? Слуги Жрицы пришли собрать кровавую дань.

– Ваше дело и ваше право. Мое право – поступать, как мне вздумается, – он отвернулся от призрака. Скорик выпучил глаза на странного чужака, который разговаривал сам с собой.

– Не обманывай себя, ты знаешь, зачем мы здесь, – прошипела тьма.

– Вали, делай свою работу, – буркнул Вейр и взялся за переднюю луку седла.

– Господин, куда же Вы? – пискнул Скорик. – Щас само интересно будет, уже запалили ведь!

Всё. Терпение лопнуло. Вейр вынул ногу из стремени, развернулся и врезал кулаком в жирную челюсть. Схватил старосту за грудки и грохнул о землю с такой силой, что у того дух вышибло. Добавил ногой, сломав ребра.

– Иди ты, Скорик… поближе. Виднее будет. Если сможешь, тварь, – процедил Вейр, развернулся и пошел к жрецу.

Раньше бы он проехал мимо. Раньше. Но не теперь. На миг, на один страшный миг ему показалось, что там, у столба, она.

***

Когда Вейр размазал старосту по земле, я потеряла дар речи. Белое, злое лицо, глаза, в которых заледенела ярость. Его было не узнать. Даже когда мы воевали с Алоизием, он был более… человечным. Вейр рассек толпу, подошел в жрецу в некрашеной шерстяной рясе, и, без долгих разговоров, залепил кулаком в рожу, сшибив того с ног. Вопли об анафемах и ведьмах прервались, захлебнулись кровью. Гомон толпы стих, лишь стоны жреца и Скорика, да плач перепуганного ребенка слышались в холодном вечернем воздухе. Я шагнула к Вейру. Он даже не глянул на меня, молча стоял, сверля толпу глазами, переводя взгляд с одного на другого. Толпа раздалась, попятилась, круг палачей ширился, редел. Вейр отвернулся и принялся отвязывать несчастную. Я мельком осмотрела стонущего жреца, который ничего, кроме брезгливости, не вызывал. Жить будет. Тишина взорвалась гомоном, выкриками и проклятиями. Вместо коня на пятачке стоял огромный волк, расставив лапы и скаля зубы. Вейр, не оборачиваясь, махнул рукой. Первые ряды попадали, волной силы разметало костер, горящая солома полетела по площади. Я смотрела на людей и не узнавала. Звери. Охваченные жаждой убийства, ненавистью и злобой звери. Позади меня послышался стон и оборвался. В толпе ахнули, загомонили. Я мельком глянула назад. Жрец уже ничего сказать не сможет. Ольга снесла ему голову. Кровь толчками выливалась из шеи, заливая пожухлую траву, впитываясь в землю. Я сглотнула.

– Да что ж это такое деется, люди добрые! – мужичонка в драной телогрейке, схватив топор, валявшийся на земле, ринулся к нам и упал, покатился, сметенный с ног заклинанием. Толпа раздалась. Кричали дети, стонали мужики и бабы, переглядываясь между собой. Потрескивали догорающие ветви, запах костра щекотал ноздри. Сверкнула Ольгина спица, очертив круг. Стало тихо. На нас смотрели сотни глаз. Юная ведьма растирала запястья, не глядя на односельчан. Кто отводил глаза, кто хмуро и тихо ругался, кто-то стонал, но выкриков "сжечь" и "распни ведьму" я больше не слышала. Люди словно приходили в себя.

В глубине пустынной улицы показалась седая, сгорбленная фигурка, закутанная до пят в серый платок. Она шла, еле-еле переставляя ноги, опираясь на палку, медленно, неотвратимо, как сама судьба. Сельчане, один за другим, поворачивали головы, пятились, глядя на старуху. Ветер развевал её белые длинные волосы, клубился пылью у ног. Она шла, глядя черными провалившимися глазами, останавливалась около каждого, подолгу всматриваясь в лица. Мужики отводили глаза, женщины бледнели, краснели, расступались. Елена, растолкав односельчан, подбежала к старухе, обняла:

– Баба Неча, как же ты, быть не может…

Старуха отмахнулась от неё, тяжело оперлась на палку: