Текст книги "Когда сядет солнце (СИ)"
Автор книги: Татьяна Морец
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Когда сядет солнце
ГЛАВА 1. ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕ
Я всегда любила копаться в мозгах.
В самом что ни на есть прямом смысле слова.
Можно ли передать страсть к чему-либо с группой крови? С малых лет я представляла себя блестящим хирургом, как мой отец или дед. Мечтала о крутых операциях, уникальных случаях и, может быть, даже о славе? Но, в отличие от них, кишки, почки и прочий ливер не особо интересовали меня. Возможно, сердце и завоевало бы мои симпатии. Но нет.
Мозг.
Таинственная вселенная внутри черепной коробки манила меня не меньше, чем мороженое по воскресеньям.
Подозреваю, предки были немного разочарованы, но надо отдать им должное, приняли мой выбор и не пытались обратить меня в сторону общей хирургии.
Надо ли говорить, что дебютным пациентом я обзавелась довольно рано. Мне едва исполнилось пять.
Им стал старый плюшевый медведь с аккуратными ушами и мягким носом. Его я тихонько взяла в долг у нашей соседки по этажу. Первый опыт и первое разочарование: я нашла только вату, плотно утрамбованную в полости плюшевой головы. После чего с папой мы долго зашивали вскрытую игрушку. Так под его руководством мной и был освоен П-образный шов. А мишка с извинениями, но без тени раскаяния, был возвращен своей хозяйке.
Несмотря на мое упрямство, дед и отец взяли с меня клятвенное обещание больше не делать попыток заглянуть внутрь игрушек. Особенно не своих. Упрямо закусив губу, я дала его, скрестив пальцы за спиной. Маленькая полезная хитрость для мелкой девчонки, которой меня научил шустрый мальчишка из соседнего отсека, по совместительству мой главный партнер по играм.
На шестилетие мне преподнесли самый запоминающийся подарок в жизни. Череп-манекен ー для тренировки нейрохирургов, пусть самый простой, но для меня лучший. Уже будучи взрослой, я поняла, сколько усилий и средств было вложено моими родителями в возможность сделать мне такой сюрприз. Убеждена, что в тот момент это был единственный способ спасти оставшиеся целые игрушки и направить мой врачебный потенциал в безопасное русло.
Когда родителям стало ясно, что дальше сидеть с няней мне невыносимо скучно, на семейном совете приняли решение отправить меня в лабораторию к маме. Завороженная с первых минут таинственным светом и отблесками ламп на батарее пробирок и колб, я радовалась произведенной замене.
Позже, подростком, часами просиживая в Библиотеке Центрального медицинского корпуса, просматривая один кристалл за другим с научными фильмами, лекциями и операциями, я жадно впитывала в себя тонны информации. И кто сказал, что это неподходящее занятие для гимназистки? Да и мама, кажется, вздохнула с облегчением, когда я покинула ее святилище и осела в библиотеке. Никто больше не осыпал ее сотнями вопросов и не лез в электронный микроскоп.
Со сверстниками не задалось. Как и с дружбой. Что еще больше подтолкнуло меня целиком погрузиться в учебу, не размениваясь на близкие отношения, не приносящие ничего кроме страданий и глубокого разочарования.
Со временем я перебралась в Общее хирургическое отделение под присмотр отца и деда. На Первой орбитальной станции не было отделения нейрохирургии, поэтому, когда возникала острая необходимость и пациента не успевали отправить на Землю, все выполняли здесь. А я, в свою очередь, не упускала возможности наблюдать за всеми манипуляциями из демонстрационного зала. Студенты и врачи давно привыкли к моему неизменному присутствию над своими головами.
Никто не удивился, что после Гимназии я улетела на Землю поступать в Медицинскую Академию.
И вот, спустя годы, стоя над очередным пациентом с ионным скальпелем в руках, я чертовски довольна собой. Реальность оказалась куда круче детских грез. Травмы, опухоли, аневризмы.
Теперь, в операционной, я часто хотела только одного. Наконец-то попасть в уборную.
ГЛАВА 2. ВЫЖЖЕННАЯ ЗЕМЛЯ
― Доктор Рай! Доктор Рай! ― доносится приглушенно, словно издалека. Звуковой фантом, навеянный ветром?
Веки печет, и каждый вздох больно царапает горло. Проклятый песок везде! И как же хочется пить! Рядом с лежаком, не открывая глаз, на ощупь нахожу металлическую кружку с жалкими остатками воды. Сипло выдохнув, облизываю высушенные губы с глубокими трещинами. Становится все жарче. Недолго думая, трачу последний глоток. Или он просто испарится.
Сегодня я не хочу вставать. И возможно, завтра тоже. Мне некуда спешить.
Я не сплю. Но при любой возможности берегу оставшиеся крупицы сил. Никуда не надо? Порядок. Значит, буду лежать. Нескончаемый жар, извергаемый Белым светилом, превращает каждый день на этой планете в горячечный бред. Когда не понимаешь, какой день по счету. Или месяц. И в конце концов это становится неважным.
По старой привычке запускаю руку в свою шевелюру и тут же отдергиваю. Мои некогда шикарные длинные пшеничные волосы превратились в пыльное нечто. Сухое, изломанное и очень выгоревшее. Мне пришлось их безжалостно коротко обрезать, и теперь они едва прикрывают шею. Не так жарко и голову легче вымыть. Если это можно назвать мытьем, присыпать голову мелким песочком и хорошенько вычесать. Убогий дальний родственник сухого шампуня.
Кусок материи, повязанный косынкой, да старая рубашка с широкими штанами ㅡ единственная моя защита от агрессивной среды. Старое тряпье, перекроенное не единожды, заплатки, бахрома… Шикарный у меня гардероб. В стиле пэчворк. Но даже самый рабочий солнцезащитный крем не смог бы обеспечить достаточное прикрытие от излучения.
Поначалу у меня были и темные очки, но их пришлось выменять на воду и еду. В большом количестве. Таков суровый расклад, а без очков я как-нибудь перебьюсь.
Потеть тут особо нечем, что наверно и хорошо. Представляю, как от меня несло бы. Брезгливо морщусь. Зима с редкими дождями теперь нескоро, а запасы влажных салфеток остались только в воспоминаниях.
При желании одежду можно постирать песком. Хотя метод неважный, как и мытье головы, но порой приходится прибегать и к нему.
За эти годы я стала проще относиться ко многим вещам, но мне по-прежнему безумно сложно смириться с таким образом жизни.
Тяжело сглатываю. Чувство жажды вросло в мое тело. Чужеродное и дискомфортное, оно стало постоянной частью меня. Никогда не думала, что это так больно. Привыкнуть невозможно. Я забыла, когда пила вволю. Это было… ну очень давно. С самых первых дней на этой планете пустыня засела внутри меня с редкими зимними перерывами.
Если бы не зима, давно бы погибли все колонисты. И я вместе с ними. Зимой с полюсов приходят спасительные дожди, и ночами температура опускается до двенадцати градусов. Воду собирают во все емкости, моются как могут, стирают одежду. И пьют. Единственное время, когда дома может появиться суп или даже чай. Период, которого всегда с большим нетерпением ждут и который всегда так быстро заканчивается.
В прошлом с таким нетерпением мы ждали лета на холодной Джи-3457. Оно, как обычно, было коротким и далеко не всегда солнечным и теплым. Так и местная зима не всегда щедра на подарки. Последние два года дожди приходили на редкость скудные.
Я пыталась поначалу отсчитывать местные дни, но быстро запуталась, вот и веду отсчет по периодам года, так же как колонисты.
Почти все время провожу на жесткой циновке, сплетенной из какой-то местной сухой травы, что торчит клочьями на северных склонах холмов. Трава, как и все вокруг, окрашена в багряно-красный цвет. Некогда любимый цвет отныне вызывает у меня неистовое отвращение. Если я когда-нибудь выберусь домой, безжалостно избавлюсь от того самого шикарного алого платья, припасенного для новогодней вечеринки в Госпитале.
Только вот… если уж быть откровенной с собой, надежды вернуться домой или просто выжить все меньше. Стараюсь бодриться. Но от себя правду не спрячешь.
Местное Белое солнце беспощадно. Хочешь отправиться в поселок, старые шахты или на склоны ― терпеливо жди заката. Без острой необходимости ни одна живая душа не покинет свой дом в дневное время.
Сначала мне приходилось заставлять себя проводить время лежа, из соображений сберечь влагу, особенно пока солнце в зените. Теперь же почти не помню себя другой. Кажется, когда-то я была быстрой и активной. Физически не помню, как это, но очень хочу вспомнить. Но как долго я буду в состоянии этого хотеть? Что-то мне подсказывает, что скоро эта планета высосет не только мои соки, но и волю к жизни.
Сто семнадцатая. Планета-карьер Земной Коалиции. Почти без воды, какого-либо снабжения и связи с внешним миром. Горстка брошенных колонистов на выжженной поверхности. Без будущего, которое у них забрали.
Дай мне возможность, не раздумывая, я бы поменяла это место на холодный, сырой климат Джи-3457. Живя там, не понимала своего счастья. Работая в одном из лучших Госпиталей, мечтала, как ближе к пенсии переберусь на одну из курортных планет и поселюсь в небольшом домике поближе к океану. Мысль работать там семейным врачом не вызывала отторжения, как в начале моей медицинской карьеры.
На сегодняшний день я бы отдала многое, только бы вернуться из этого палящего ада.
Только кто со мной заключит подобную сделку?
* * *
― Доктор Рай! ― слабый детский голосок нарушает тишину пещеры. Нет, то был не мираж.
Открыв глаза, утыкаюсь в каменный свод, служащий потолком моего жилища. С трудом поворачиваю голову и через пыльную со рваными краями штопанную ткань, закрывающую вход, вижу тощий силуэт.
Не сомневаюсь, теперь и я похожа на ходячий скелет. Всегда была поджарой. Но сейчас мне страшно смотреть на свои ставшие очень тонкими руки, ноги и сильно впалый живот, еще немного и он встретится с позвоночником. Я могла бы стать пособием по расстройству пищевого поведения на занятиях по психологическому здоровью пациентов.
Оказавшись здесь, впервые стала воспринимать первый год практики, проведенный на челноках, шныряющих по поясу астероидов, как подарок, а не наказание. Тогда мне, молодому амбициозному доктору, практика виделась полным издевательством. Разве для этого я училась в лучшей Академии Земли? В тот год у бывалого корабельного врача я набралась опыта в лечении обыденных человеческих болячек, таких как понос или кинойская лихорадка. Иногда везло, и мне доверяли вырезать аппендикс или пришить пальцы не особо удачливому землекопу. Но в целом практика вызывала неприязнь. Пришлось принять ее как неизбежность. Тогда и мысли не возникало, что тот опыт позволит выжить в будущем.
Здесь, недалеко от меня, обитает поселение колонистов. Свой врач погиб давно, и я заняла его место.
Практически голыми руками помогаю бывшим преступникам и таким же, как я, случайно занесенным “везунчикам”. По моим примерным подсчетам, поселенцев около ста двадцати, и это не только одинокие люди, но и целые семьи. В благодарность мне перепадает немного еды и еще меньше воды. Но я не жалуюсь. Без этого бы давным-давно была мертва.
Какие-то препараты и инструменты смогла вытащить со своего искореженного модуля, а что-то нашла в шкафчике предыдущего доктора. Шкафчик, не без помощи мужчин, я перетащила к себе в пещеру. Внутри на его дверце прикреплена фотография улыбающейся женщины и двух девочек. Она поблекла и пожелтела, но у меня не поднялась рука убрать этот снимок. Говорят, это семья старого доктора, оставшаяся на его родной планете, откуда его сослали для поддержания жизни колонистов, особо не заморачиваясь на медицинском оснащении. Как мне поведали, дока уже нет около десяти лет, а нового так и не прислали. Или, вернее будет, не сослали.
Тяжело отрываюсь от воспоминаний. Знаю, что меня не стали бы беспокоить по пустякам. Очень хочу умыться.
Сухую, похожую на пергамент кожу лица прячу под повязкой, она хоть немного защитит от горячих ветров и пыли. Отряхиваюсь и выхожу из своего убежища.
– Что случилось, Рин?
Худая девчонка, кутаясь в грязное тряпье, топчется на месте и, заикаясь от волнения, пытается рассказать, что произошло в поселке.
– Док-к-ктор Рай! Мой брат-т, ― голос ребенка срывается. И горькие слезы текут по впалым грязным щекам.
Бережно беру бедную девочку за плечи, присаживаюсь и заглядываю ей в глаза.
– Давай, Рин, соберись, мне нужно знать, что произошло, ― ласково пытаюсь успокоить ребенка, ― детка, помоги мне.
– Мама зовет! Тим сломал ногу, и кровь повсюду. Что-то белое и острое торчит сквозь штанину! Пожалуйста, помогите, ― наконец, у нее получается донести суть беды, и малышка срывается в плач.
Проклятье! Открытый перелом. Надеюсь, крупные сосуды не повреждены и нет мелких осколков. Придется латать почти вслепую. Портативный рентген-аппарат разбился с модулем.
– Поторопимся! Я сделаю что могу, Рин! ― ободряюще улыбаюсь в ответ и на пару минут возвращаюсь в свою нору. Быстро пытаюсь найти то, что поможет ребенку. Тревога болезненным комом собирается в груди. Тим – хороший мальчик, несмотря на малый возраст, всегда старается помочь матери и защитить младшую сестру. Такой же худой, как и все здесь. Проказник, но куда без этого.
Здесь эта семья – самые близкие для меня люди. Джек и Хельга вытащили меня из сильно поврежденного модуля примерно в десяти километрах отсюда. И долго, из последних сил тащили на отодранной дверце. По счастью, обошлось без серьезных внутренних травм и переломов. Но меня знатно оглушило, и не вытащи они меня из мятого, как консервная банка, корпуса, я бы спеклась заживо.
Не пожалели для меня и бесценных запасов воды. Не зная, кто я, спасали как своего.
Сгребаю почти пустую аптечку. Обезболивающего осталось очень мало, последние стерильные бинты, кое-как обработанные инструменты. И быстро выхожу. И молюсь про себя, чтобы этих остатков хватило оказать необходимую помощь. Уже признавая мрачную реальность. Не хватит.
Антибиотики. У меня их больше нет. Не занести инфекцию в таких условиях ― невозможно. А значит, придется снова спускаться под землю.
Принимая во внимание свое нынешнее состояние ― очень глупая затея. Но и по-другому не смогу. Смотреть, как в мучениях умирает маленький мальчик.
Кажется, я упустила момент, когда чужая семья стала так много значить для меня.
ГЛАВА 3. ПРЕИСПОДНЯЯ
Тремя годами ранее
Сосредоточенно мою руки дезинфицирующим средством. Эта простая процедура как медитация. Минуты собраться и настроиться на работу. Под размеренный гул системы воздухоочистки прокручиваю в голове нюансы текущего заболевания и план моих действий. Передо мной стоит сложная задача. Избавить лобную долю от агрессивной опухоли, сохранив при этом пациенту способность внятно изъясняться. Дать ему шанс прожить еще несколько месяцев и позволить его семье быть вместе, когда ценишь каждый день.
Эпоха роботизации и технологий за последние столетия шагнула сильно вперед, но до сих пор не может обходиться без рук и ума живого хирурга.
Следующий этап подготовки – газовый стерилизатор. Все знают, этого обеззараживания достаточно. Но кто из нас упустит возможность немного задержаться перед прозрачными окнами операционной и поразмыслить за тщательным мытьем рук?
Соседний автомат плотно затягивает мои руки в тончайший и прочный полимер. Пара шагов и вот я встаю перед дверьми помещения, в котором воспринимаю себя частичкой Бога.
Слышу писк разъезжающихся дверей. Щурюсь, привыкая к яркому свету. Ежусь от холода и вдыхаю запах присущий только операционной. Время смятений и выбора позади. На смену приходит холодная осознанность. Я собрана. Моя помощница Ани опускает микроскоп манипулятора над головой пациента на нужной высоте и запускает робот-контроль. План лечения я внесла в него накануне вечером, и это поможет мне не ошибиться. Ступаю к своему рабочему месту за пульт манипулятора. Пациент в полусидячем положении готов, как и вся моя команда. Ценю стабильность, поэтому каждый раз со мной одни и те же проверенные люди. Сдержанно киваю им, прикладывая глаза к окулярам. Ну что же, начнем…
Очнувшись от инъекции, что вероломно вколол мне Джонатан, тупо смотрю сквозь стекло транспортировочной капсулы на приборы модуля. Не сразу понимаю где я, но когда воспоминания возвращаются, становится дурно. В моей жизни было разное, но никогда прежде не хотелось выть от отчаяния. Разве что тогда, один раз, в далеком детстве…
А сейчас хочу. Орать и рыдать, выплескивая свою скорбь. Душевная боль настолько сильная, что ощущается тупой ломотой в грудной клетке, мешающей дышать. Неважно, сколько времени прошло в отключке, я остановилась на том страшном моменте.
Непозволительная роскошь ー погружаться в безнадегу, при текущем положении вещей.
С огромным трудом собравшись и оставив истерику на потом, оцениваю в первую очередь состав и давление воздуха внутри модуля. А после уже разберусь где я, и в какой части Вселенной меня выкинуло из гиперпространства.
Только убедившись, что в модуле все в порядке, даю команду поднять крышку. Кряхтя, выбираюсь из своей транспортировочной капсулы. И встав, как вкопанная, пялюсь на вторую такую же, но абсолютно пустую. Со мной мог спастись Джонатан, или кто-то еще из нашей большой команды. На фрегате было столько людей…
Но по какой-то причине здесь я одна.
Одна.
Мозг отказывается воспринимать эту информацию.
Ледяной ужас сжимает сердце и снова сбивает дыхание.
Трясу головой. Нет, Рай, нельзя. Нельзя впадать в отчаяние. Не время.
Следом оцениваю свои медицинские показатели. Так, кажется, дела неплохи. Немного понижено давление, газовый состав крови не идеален, незначительно повышена углекислота и слабое обезвоживание. Ввожу себе нейтрализатор седации. Не с первой попытки дрожащими руками подключаю капельницу с питательным коктейлем. Не помню, когда у меня так тряслись руки. Есть пока не смогу. Мне и попить удается с большим трудом: тошнота накатывает волнами и сильно кружится голова.
Держусь. Отключусь позже.
Цепляю на лицо кислородную маску. Так я быстрее приду в себя и избавлюсь от ненужных продуктов метаболизма.
А теперь меня ждет самый сложный вопрос: понять, где нахожусь. Поначалу зонды не обнаруживают ни одного подходящего объекта поблизости, по которому я смогла бы вычислить свои координаты. Со стоном роняю голову на руки. Нужно несколько минут. Немного очухаюсь и пойму, как действовать дальше.
Несмотря на неудобную позу, я все-таки отрубаюсь. То ли от стресса, то ли догнало остаточное действие седатика.
Опомнившись, определяю свое состояние куда более стабильным, чем при первом пробуждении. Воспринимаю степень собственной глупости, как запредельную. Я вырубилась, даже не запустив сигнал о помощи. Ну какой из меня астронавт? Я жила, настолько погрузившись в медицину, упустив элементарные вещи, которые помнит и знает каждый ребенок, окончивший гимназию. Не говоря уж о тех, кто вырос на орбитальной станции. Когда-нибудь моя уверенность в том, что это никогда не пригодится, сыграет не в мою пользу.
Оцениваю запас воды, кислорода, еды и топлива. При экономном использовании, на неделю хватит еды и воды. С кислородом дела обстоят хуже. Надеюсь, хватит на неделю. Рассчитаю, насколько смогу снизить его концентрацию, чтобы критично не сказалось на здоровье. О комфорте речи не идет.
А вот топливо. Пока модуль движется по инерции в неизвестном направлении. Как бы не напрягала эта мысль, придется, естественно, не без помощи бортового компьютера, сделать расчеты и потратить каждый кубик экзоматерии с умом. И рискнуть. Не привыкать. Раньше я рисковала своей репутацией и чужими жизнями. А теперь на кон тоже придется поставить жизнь, но уже свою…
Вдруг в полной тишине сигналами оживает компьютер и выдает вереницу цифр на мониторах. У меня екает сердце. Безумно страшно узнать, где же я нахожусь. Но куда страшнее длительное молчание на любых частотах. Пустой эфир не придает уверенности.
Просматривая столбцы расчетов, пытаюсь разобраться в навигационных данных. Не будь моей последней работы, никогда бы не удалось понять и крупиц этой информации. Часы, проведенные на планерках, в команде фрегата сделали свое дело. Меня никогда не интересовало судовождение. Проще было летать пассажиром и использовать драгоценные часы для отдыха, или изучать информацию по пациенту и его заболеванию. Мне нечасто приходилось покидать Госпиталь для лечения, но иной раз бывало невозможным транспортировать пациента к нам на Джи-3457.
Перед глазами встает команда Фрэнсис Дрейка. Совещания на капитанском мостике. Медотсек. Дружные завтраки в столовой. Я слышу голоса людей и звуки корабля, что стал мне домом за совсем небольшой период жизни. Больше не имея сил сдерживаться, захлебываясь рыданиями, скукоживаюсь в кресле пилота, позволяя горю захватить меня.
***
Четыре бесконечных дня в своем модуле двигаюсь в сторону ближайшей системы, где есть жизнь.
С помощью заметок, загруженных справочников и навигационной системы, обладающей хоть и урезанным интеллектом, мне удалось проделать эту малопонятную и неприятную для себя работу. Лечить людей куда проще, чем разобраться во всем этом. До сих пор довольно слабо верю, что благополучно приземлю транспорт, имея за плечами всего два обязательных урока на симуляторе. Тот же автолет я водила в случае крайней необходимости, и почти всегда пользовалась услугами аэротакси.
Невероятно повезло оказаться вблизи пригодной для жизни планеты. Условно пригодной, но в моем положении выбирать не приходится.
Физически я полностью восстановилась. Чего нельзя сказать об эмоциональном состоянии. Будь я в безопасности, наверняка бы расклеилась. Но благоприятный исход под большим вопросом, а это хорошо стимулирует держать себя в руках. И действовать.
Даже если долечу. Даже если благополучно сяду на поверхность. Смогу ли я выжить и потом улететь с планеты, несущей смерть?
***
Еще два безумно длинных дня позади.
Я доползла до своей цели. Дьявольская Красная планета заняла едва ли не весь иллюминатор модуля и продолжает приближаться.
Естественно, у меня сразу появились большие сомнения вообще увидеть жилую планету. Куда больше было шансов, что воздух и топливо закончатся раньше. Или я сойду с ума от одиночества.
Система со Сто семнадцатой располагается на краю заселенных нами областей космоса, и я почти ничего не знаю об этом месте. В Реестре планет тоже довольно скудные сведения. Планета-пустырь, заброшена за ненадобностью. Рабочая сила – преступники. Многие из них выбрали рудники вместо осуществления смертного приговора.
А потом рудники забросили.
Кем бы ни являлись эти люди, их просто оставили умирать. Судя по записям, на планете остались не только каторжники, но и целые семьи. Там были и невиновные, но выбравшие жизнь в колонии со своими супругами и дети, родившиеся уже на планете. Их бросили всех. Подписав смертный приговор без разбора.
Поток жгучей ненависти заставляет скрежетать зубами. Не в силах ничего изменить, продолжаю идти к своей цели.
Я и раньше была в курсе сущности людей, стоявших во главе Земной Коалиции. Но не подозревала, насколько все… паскудно.
Снова разглядываю однотипный рельеф Сто семнадцатой. Скалы, пески, кратеры, бескрайние пустыни. Настолько все убого. Две Луны ー единственное украшение этой планеты.
Если бы не редкий арканиум, никому бы не сдалось вкладывать столько риалов в пустыню на краю мироздания. В результате активной добычи шахты иссякли, сам арканиум, как и много лет назад, не потерял своей ценности.
Здесь изначально не было условий для жизни.
Мрачно рассматриваю поверхность с орбиты. Еще не ясно, повезло ли мне спастись с Фрэнсис Дрейка.
Преисподняя. Имя и сущность планеты, на которой мне предстоит выжить.
