Текст книги "Серебряные слезы"
Автор книги: Татьяна Тронина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]
– А потом?
– Потом Антон Антоныч с испуга ударил сома веслом. Тот перевернулся и скрылся в глубине, только хвостом махнул. А хвост у него был величиной с целое бревно...
– Вот бы увидеть! – мечтательно произнес Андрей. – Ты бы хотела увидеть?
– Да, – вибрирующим от ужаса и восторга голосом произнесла Дуся, опять погружая пальцы в воду. – И ты знаешь, не просто увидеть...
– А что еще? Поймать?
– Нет, нет... Мне после рассказа Антон Антоныча сон приснился... как будто я плаваю, а эта рыбина подплывает ко мне откуда-то снизу, разевает свою пасть, а из нее пузырь воздуха, словно она хочет мне что-то сказать! И я вот с тех пор думаю... Знаешь, Андрей, я бы очень хотела хоть раз поплавать в этом пруду. Не там, у бережка, где купальня и воды по пояс, а именно здесь, на глубине, где никто никогда не плавал. Чтобы, знаешь, было так страшно и интересно – съест меня сом или не съест?
– Есть упоение в бою... – задумчиво пробормотал Андрей, с любопытством глядя на свою спутницу.
– Да, ты очень верно подметил – «есть упоение в бою, и бездны мрачной на краю...». Как там дальше, не помню, но неважно... Чтобы было чувство опасности!
– Я где-то читал, что крупные экземпляры сома иногда нападали на малолетних деревенских детей и якобы утаскивали их на дно. Ведь это же хищник! – хитро произнес Андрей. Но его слова только еще больше раззадорили Дусю.
– Да-а? – поразилась она. – А я? Как ты думаешь, сом может принять меня за добычу?
– А зачем тебе? Ты что, собираешься здесь искупаться?
– Собираюсь! – выкрикнула она, видимо, криком отгоняя страх. – А что, ты думаешь, не смогу?
– А платье? – напомнил Андрей. – Если ты его испортишь, Иван Самсонович очень расстроится. Он ведь начал тебя рисовать именно в этом платье...
– А что платье! – лихо произнесла Дуся. – Я его сниму. У меня под ним рубашка длинная, вполне пригодная для купания.
Она сказала это столь просто и бесхитростно, что кровь бросилась Андрею в лицо. Ее слова выражали последнюю степень доверия к нему, но вместе с тем – так не стыдиться можно только брата или подруги...
– Нет, Дуся, пожалуйста... – умоляюще прошептал он. – А вдруг кто-нибудь увидит...
– Значит, тебе совершенно наплевать, съест меня сом или не съест, а вот каких-то посторонних людей...
– При чем тут люди! – рассердился он. – Это ты меня за человека не считаешь, готова все с себя скинуть...
– А ты отвернись, – сердито ответила Дуся. – Если ты порядочный человек, ты не будешь за мной подглядывать!
– Нужна ты мне очень, за тобой подглядывать! Но вот если сом на тебя нападет, как я тебя буду спасать с закрытыми глазами?!
– Как? – театрально рассмеялась она. – Меня уже тогда никто не спасет, Андрюша, голубчик...
Она играла. И ей очень нравилось играть! У Андрея тогда мелькнула мысль, что Дусе не минуть актерского пути... Но все это было сейчас неважно – потому что он увидел, что она стягивает через голову платье.
Он поспешно отвернулся, все-таки заметив край белоснежной батистовой рубашки с кружевным подолом, из-под которой торчали Дусины ноги.
– Пусть тебя сом проглотит, а я тебя совершенно спасать не буду, – ледяным голосом произнес он. – Вот как хочешь, а ты все-таки сумасшедшая...
– Мама! – взвизгнула Дуся и бухнулась в воду. Лодка закачалась, едва не выбросив Андрея. Пытаясь выровнять борта, он вцепился в них руками и невольно открыл глаза. Дусина рубашка белым пятном расплылась по поверхности, а над ней веером взметнулись волосы – посреди этого черно-белого пятна было испуганное Дусино личико. Она била по воде руками, а потом вдруг успокоилась и поплыла.
– Страшно? – не слыша собственного голоса, спросил он.
– Ага... – с восторгом ответила она. – Ой, не могу... все время кажется, что кто-то подплывает ко мне снизу и даже будто что-то холодное у ноги... Ай, боюсь, дай руку!
Андрей сделал несколько взмахов веслами и подплыл ближе. Он протянул ей руку, стараясь не смотреть на открытые Дусины плечи, и в то же время не мог не смотреть.
Но Дуся не приняла его руки.
– Нет, все, прошло, – уже почти спокойно сказала она и отплыла дальше. – Но как хорошо... Вода очень теплая!
Он греб вслед за ней. Андрею все казалось, что с берега за ними наблюдает кто-то, в мифического сома он не верил. Что будет, если их с Дусей застанут в таком положении? Накажут обоих, и накажут серьезно – за то, что она осмелилась на подобное безрассудство, а его – за то, что позволил ей прыгнуть в воду.
– Я не боюсь! – закричала она издалека, посреди серебристой ряби отраженного в воде солнца, режущей глаза. – О, как хорошо!
Качались кувшинки на волнах, сонно клонились ивы... Красота окружающего ошеломила Андрея, и он решил, что подобная «тема» не оставила бы равнодушным даже Карасева. «Девушка, купающаяся в пруду». Третьяковка купила бы эту картину, и сотни праздных обывателей приходили бы полюбоваться ею. Вообще, этот пруд имел смысл, только когда в нем купалась Дуся. И весь мир имел смысл, если Дуся была в нем... Какая разница, увидит их кто-то или нет?
– Остановись, мгновенье, ты прекрасно!
– Что? – обернулась она – смеющееся мокрое личико, ямочки на щеках, капли воды дрожат на черных ресницах, огненный нимб над головой.
Он скинул с себя ботинки, легкую льняную куртку и прыгнул в воду. Вода была теплой и пахла, словно отвар той лечебной травы, которой его поили в детстве.
– Ага! – завизжала Дуся. – Что, и тебя разобрало?
Он проплыл мимо нее, поднимая тучи бриллиантовых брызг, и в сердце был такой восторг, что никакое наказание не страшило.
Они поплыли наперегонки, потом обратно. Берег был далеко, деревянный сарайчик купальни казался ненужным и странным сооружением.
– А сом? Вдруг появится сейчас сом? – заорал Андрей, брызгая в Дусю. – Вот он сейчас...
– А-а-а... – завизжала та тоненько, уже изнемогая от какого-то щенячьего восторга, который вызывало у нее купание в запретном месте.
Андрей подпрыгнул и нырнул с головой. В воде он открыл глаза – было полутемно, гудящая тишина заполнила уши.
Дуся плескалась где-то над ним, у поверхности – вот ее искаженный толщей воды силуэт, голые тонкие ноги мелькают, словно бегут...
Он выдохнул несколько больших пузырей, которые символизировали подплывающего сома, и потом тихонько пощекотал ей пятки.
Что было там, на поверхности, он не знал, но Дуся засучила ногами еще сильнее. «Не утонула бы от страха...» – подумал он и вынырнул. В уши ему сразу ударил Дусин крик.
– А-а... Андрюша, дурак... как будто взаправду...
– Ну? Ты этого хотела, да? – с напускной суровостью произнес он, убирая со лба налипшие волосы.
– Я чуть не умерла... ай, ты не понимаешь...
Они смеялись, как сумасшедшие, потом Дуся глотнула воды и закашлялась, пришлось плыть к берегу. Пока Дуся сохла, Андрей пригнал лодку. Они сели рядом, скрытые от посторонних глаз камышом.
– Здорово... – стуча зубами, произнесла Дуся. – Как по-настоящему...
– Но ты же видела, что это я!
– Все равно, как будто сом с глубины...
– А ты чуть не утонула! Волосы поправь, чтобы они высохли быстрее...
Андрей равномерно разделил на пряди Дусины тяжелые волосы. Они лежали на траве, точно черные змеи. Батистовая рубашка стала совсем прозрачной – и было видно все, абсолютно все, но Андрей сделал вид, будто ничего не замечает. Тем более что Дуся никак не обращала внимания на свою наготу.
– Врал Антон Антоныч!
– А может, и не врал!
– Нет, он совсем старенький, ему могло привидеться. Увидел бревно в воде, и вот, нате вам – чудо-юдо рыба-кит...
– Ты о чем хотел поговорить?
– Нет, не сейчас...
– Почему не сейчас?
– Сейчас неудобно.
– Очень даже удобно! – Глаза у Дуси загорелись от любопытства.
«В самом деле, что я ломаюсь... – с досадой подумал Андрей. – Мы и так уже, как муж и жена. Сидим себе голые рядышком, как ни в чем не бывало!»
– Ты, наверное, удивишься, а может быть, и нет...
– Чему? – затаив дыхание, спросила Дуся.
– Тому, что я люблю тебя, – просто ответил он.
– Дай-ка мне платье, – вдруг, опустив глаза, потребовала она. – Я, кажется, уже высохла...
Дуся быстро накинула на себя платье и только тогда посмотрела Андрею в глаза.
– Я тебя тоже люблю, – серьезно произнесла она. – Вообще, ты мой самый лучший друг, я тебя как будто тысячу лет знаю.
– Нет, ты не понимаешь, – беспомощно улыбнулся он. – Я тебя не так люблю... не как сестру или как еще какую-нибудь там родственницу.
Дуся ахнула и прижала ладони к щекам. Она поняла.
– Господи, стыдно-то как! – прошептала она. – А мы с тобой в одной воде сейчас плавали...
– В общем, я тебя не тороплю с ответом, да и рано еще – в смысле возраста... Но когда-нибудь настанет день, когда я подойду к Кириллу Романовичу и попрошу твоей руки. Так вот – ты будешь не против?
Дусины глаза приобрели знакомое Андрею страдальческое выражение – так посмотрела она на него впервые, когда увидела после трогательного рассказа ее отца о бедном сироте, разом лишившемся обоих родителей.
«Откажет! – с отчаянием подумал Андрей. – Вон как смотрит... Господи, и за что мне такая мука!»
– Андрюшенька... – растерянно прошептала она. – Вот тебе крест, я умереть готова, чтобы тебе хорошо было...
– Да не надо для меня умирать, я совсем другого хочу... Я хочу, чтобы ты для меня жила!
– Ну да, ну да... – торопливо кивнула Дуся, видимо, испугавшись, что огорчила его. – Я согласна!
– Согласна быть моей женой?
– Да! – прошептала она и зажмурилась. Из-под дрожащих ресниц быстро скользнули две слезинки.
Совсем не того ждал Андрей – он мечтал о том, чтобы его признание Дуся приняла с радостью, чтобы не было никаких слез... Или он вообще не знает женщин, не знает, как они ведут себя в подобных ситуациях? Наверное, так...
– Я, правда, люблю тебя... – тихо произнес он и взял Дусю за руку.
– Ты милый. – Она открыла глаза и быстро-быстро заморгала, отчего с ресниц слетели еще две слезинки. – Ей-богу, я относилась к тебе, как к родному! Но это что же тогда... Тогда надо все по-новому, по-другому к тебе относиться?
– Я тебя не тороплю и вообще ни к чему не принуждаю...
– Да отчего же! Я вот тебе прямо сейчас отвечаю – я тебя тоже люблю и хочу быть твоей женой. Ты хороший человек, добрый – лучше тебя, пожалуй, я никого и не знаю... Так отчего же не составить тебе счастье?
– А ты... будешь ли ты счастлива, если станешь моей навеки?
– Буду! – ответила Дуся, не раздумывая.
Он взял ее руку и поднес к губам. У Дуси была тонкая, узкая ладошка с необычайно длинными, изящными пальцами, с какими впору на скрипке музицировать, и подумал – «моя»...
– Отчего же руку... – с укором произнесла она, – мы же теперь...
О подобном счастье Андрей и не мечтал – Дуся сама обернула к нему свое лицо, на щеках едва обозначились ямочки, губы ярко рдели на солнце, и было видно, как под тонкой кожей пульсирует кровь.
Он осторожно прижал ее к себе и поцеловал, не веря своему счастью. Он никогда не испытывал ничего подобного. Поцелуй длился лишь несколько мгновений, но он запомнил его на всю жизнь, возведя ему храм в своей душе.
– Пора... – сказала Дуся. – Пойдем? А то, пожалуй, нас искать начнут...
Они быстро привели себя в порядок, Андрей пригладил ладонью волосы, и они пошли к дому.
– Никому не скажем?
– Нет-нет, что ты... это теперь будет наша тайна! – с энтузиазмом воскликнула Дуся.
«Какое же она все-таки еще дитя... – с умилением подумал он. – Она играет в любовь, точно в игру, и тайна приводит ее в восторг!»
* * *
– Серебряный век русской литературы длился чуть более двух десятков лет. С точки зрения вечности – это даже меньше, чем мгновение, но для России этот век стал едва ли не самым роковым, и перемены, которые он повлек, были поистине непредсказуемыми. В 1899 году вышел в свет первый номер журнала «Мир искусства» – с него-то все и началось, выражаясь формально. Впрочем, понятие «Серебряный век» – не столько научный термин, сколько время своего рода интеллектуального Ренессанса, подарившего миру яркие шедевры, отличающиеся изысканностью форм и глубиной мысли. Как вы знаете, наверное, и без меня, в то время существовало множество течений: символизм, футуризм, акмеизм, новый реализм и прочая, и прочая... На самом деле, не столь важно, к какому именно направлению принадлежал тот или иной поэт, ибо бессмертие дается не за принадлежность к какому-либо направлению, а за талант. А людей, наделенных божьим даром, было в то время множество. Анна Ахматова, Иннокентий Анненский, Осип Мандельштам, Борис Пастернак, Велемир Хлебников, Владимир Маяковский, Валерий Брюсов... Вот, послушайте:
Среди миров, в мерцании светил
Одной звезды я повторяю имя...
Не потому, что я Ее любил,
А потому, что я томлюсь с другими.
И если мне сомненье тяжело,
Я у Нее одной молю ответа.
Не потому, что от Нее светло,
А потому, что с Ней не надо света.
Через прозу и поэзию люди того времени говорят нам, их потомкам, что надо жить просто и мудро, любить от всего сердца, потому что счастье доступно всем, кто смотрит на небо...
Мои студенты сидели тихо и слушали стихи, которые я им читала. Вообще, все они были очень умными мальчишками и девчонками, и они, поступая в наш институт, хорошо знали эту тему – русская литература начала двадцатого века. Многие зачитывались Цветаевой и Ахматовой, но... Но они не знали и половины того, что на самом деле скрывало то время.
Большинство юношей, конечно, сохраняли довольно скептический вид, давая понять, что не пристало мужчине рыдать над любовной лирикой. Один, например, парнишка с пирсингом в ушах и носу, сидевший в последнем ряду, играл на своем сотовом, подозреваю, в какой-нибудь дурацкий «тетрис», другой, на него похожий, листал журнал... Но это были мелочи. Первые два ряда слушали, открыв рот. Особенно девушки. Одна даже строчила в тетрадке с фантастической скоростью – судя по всему, записывала за мной стихотворение Иннокентия Анненского.
Звонок, как всегда, прозвенел некстати – на лицах многих отразилось некоторое разочарование – они готовы были еще слушать.
Ко мне подскочила девчонка с первой парты:
– Елизавета Аркадьевна, вы будете темы курсовых раздавать? Если да, то у меня к вам вопрос...
– Господи, милочка, семестр только начался... Не слишком ли рано?
– Нет, не рано. Дайте библиографический материал по следующим темам...
Она задавала мне вопросы довольно долго, пока в аудиторию не вошла Аглая.
– Лиза, ты освободилась?
– Теперь да, – сказала я, когда дотошная студентка упорхнула.
Аглая окинула взглядом пустую аудиторию и закрыла за собой дверь.
– А теперь признавайся, что происходит. Ты думаешь, я слепая? Вот уже несколько дней ты ходишь сама не своя, как будто у тебя кто-то умер...
– Да что ты, никто не умер!
Я стояла за кафедрой и складывала бумаги в папку. За распахнутыми окнами шумели машины, переговаривались, смеялись студенты в сквере – только что закончилась последняя лекция.
– А что с твоей научной работой? Викентий говорил, что дал тебе какой-то адрес...
– Да, я туда ездила дней десять назад. Рукописи, письма... Очень интересный материал. – Я замялась – рассказать ей или нет? Все-таки мы с ней не настолько были близкие подруги. А язык мой сам решил за меня: – И там со мной приключилась интересная история. Мне кажется, я влюбилась. Одной звезды я повторяю имя...
– Та-ак... – выдохнула Аглая. Потом села на стол прямо передо мной и заерзала, устраиваясь поудобнее. – Кто он?
– Да неважно... Ничего не важно. Мы, наверное, больше никогда не встретимся. – Я постаралась улыбнуться, но у меня не очень получилось. – Было бы глупо, если бы из-за одной ночи, проведенной вместе, я строила какие-то невероятные прогнозы...
Ну вот, сама не заметила, как проговорилась! Глаза Аглаи за толстыми стеклами очков стали совсем огромными.
– Ты провела с ним ночь? Приехала – и сразу же отдалась?
– Такое впечатление, будто ты преподаешь не грамматику, а сексопатологию...
Делать нечего – пришлось ей все рассказать.
– Так ты думаешь, это любовь? – После моего рассказа задумалась она, посасывая дужку очков. – Нет, дорогая, все гораздо прозаичнее. И объясняется просто – ты уже целый год одна и потому от безысходности бросилась на первого встречного, а он оказался человеком с сомнительной репутацией... Ты сказала, он в кафе поет?
– В клубе или ресторане...
– Какая разница, хрен редьки не слаще – в злачном месте, короче... И не имеет никакого значения, что он правнук какого-то там писателя, одно другому не мешает! Я тебе признаюсь – еще до знакомства с Леонидом Ивановичем в моей жизни был такой случай...
– Ты будешь рассказывать мне историю пятнадцатилетней давности?
– Да, а что? Я все очень хорошо помню, как будто это было вчера...
– Аглаша, чужой опыт бесполезен, каждый раз история повторяется по-новому! Ты меня спросила, отчего я не в себе, я тебе ответила – я влюбилась.
– Кажется, влюбилась, – поправила она многозначительно. – Ты сказала – «кажется»! Как его зовут?
– Александр.
– А выглядит он как? Нет, ты не думай, это не праздное любопытство, я пытаюсь составить для себя его психологический портрет...
Я по возможности подробно описала внешность Саши.
– Как будто я его видела... – задумчиво произнесла Аглая, уже не посасывая, а буквально вгрызаясь зубами в дужку очков. – Ей-богу, ты так хорошо его описала, что...
– Да где ты его могла видеть! – с досадой воскликнула я. – Что ты придумываешь...
– Тут и видела! – вдруг воскликнула Аглая. – Даже не один раз. Он стоял за оградой, перед сквером, и смотрел на наши окна.
– Что ты придумываешь! – с отчаянием повторила я.
– Ничего я не придумываю! – возмутилась она. – Вон, выгляни в окно – он и сейчас там стоит. Смотри-смотри, как раз за памятником.
Аглая надела очки и указующим перстом обозначила направление, куда надо глядеть. Я глянула и... уронила папку, бумаги рассыпались по полу. Это было странно, смешно, невероятно – но за бронзовым памятником Гоголю, который стоял в скверике нашего института, стоял Саша. В своем черном костюме, с безукоризненной прической. Было довольно далеко, но я сразу же его узнала.
– Да, это он! – с удивлением прошептала я. – Ты представляешь, он меня нашел каким-то образом...
– Вот, а ты мне не верила... – удовлетворенно запыхтела Аглая, собирая с пола мои бумаги. – Я же тебе говорила!.. Я его второй раз тут вижу. Только чего он, дурак, не догадался зайти на кафедру и спросить о тебе?
– Ну, наверное, стеснялся...
– Стеснялся! Что это за мужчина, который стесняется... Тоже мне – «одной звезды я повторяю имя...»! Хороша звезда...
– А тебе он тоже показался симпатичным? Знаешь, я, пожалуй, пойду... и подойду к нему...
– Иди уж, – буркнула Аглая.
Я схватила папку и побежала, едва не сбив с ног Милорадова, преподавателя английского, важно шествовавшего по коридору.
– Осторожнее! Совсем озверели!.. – рявкнул он, решив, что на него налетел кто-то из студентов. Но увидел меня, и тон его сменился на удивленный: – Ах, это вы, Елизавета Аркадьевна!..
Я пробралась сквозь гудящую толпу студентов, которая толпилась в сквере, и выскочила в ворота.
– До свидания, Елизавета Аркадьевна! – крикнул мне в спину кто-то, кажется, Ковальчук.
– До свиданья... – машинально отозвалась я.
За ажурной старинной оградой ходил туда-сюда Саша – как будто встревоженный и недовольный.
– Саша, вы? – на этот раз улыбка вырвалась у меня сама собой.
– Господи, Лиза... – Он бросился ко мне, схватил за руки. – Я уж думал, что никогда не найду вас! Только почему же мы на «вы»...
– Ах, я и забыла, что ты честный человек... Нет, правда, Саша, как ты меня нашел?
– Ты же сказала маме, где работаешь, а в Москве не так уж много филологических институтов. Я приезжал сюда несколько раз... Ты так неожиданно сбежала тогда, не оставила ни адреса, ни телефона!
– Что-то случилось?
– Случилось, – сказал Саша. Он так это сказал, что сразу стало ясно, что это «случилось» касается только меня.
– Елизавета Аркадьевна... – раздалось за моей спиной.
– Что? – оглянулась я. Сквозь ограду просунул голову Ковальчук и смотрел на меня своими круглыми, абсолютно непроницаемыми небесно-синими глазами. – Что вам, Ковальчук?
Он подумал немного, словно не зная, что сказать, но потом все-таки сказал, кивнув на Сашу:
– А это кто? Он вам кто?
– Господи, какой дурак... – засмеялась я. – Саша, отойдем.
Мы отошли к дороге, и я пояснила:
– Это студент. Лекции только что закончились... Некоторые ребята ужасные раздолбаи и балбесы, но в общем-то они очень славные.
– Понятно, – кивнул Саша. – Кстати, ты не выглядишь их преподавательницей. Ты даже моложе их смотришься.
– Ну, спасибо... Так что же случилось?
– Нестерпимое желание увидеть тебя. Я проснулся утром, зашел в твою комнату и увидел, что тебя нет. Только записка...
– Глупая записка, прости меня.
– Мама подумала, что я с ума сошел, потому что я сразу же бросился искать тебя, едва выпытав у нее подробности вашего разговора... Я даже накричал на нее.
– Бедная Нина Ивановна!
– Ничего, мы с ней уже помирились. Но я и правда до вот этого самого момента, то есть до тех пор, пока не увидел тебя сейчас, был действительно не в себе. Слава богу, ты нашлась. – Он не сдержался и обнял меня.
Я украдкой поглядела в сторону ограды – из-за нее на нас смотрели несколько пар любопытных глаз. Черт возьми, студенты мои, кажется, думают, что только у них может быть личная жизнь!
– Что же мы будем делать? – спросила я.
– Что хочешь, я сегодня свободен. Пойдем куда-нибудь?
– Хорошо, – согласилась я. – Только ни в какое кафе я не хочу, пойдем в какой-нибудь парк. Сегодня хорошая погода, солнышко...
– Это потому, что я нашел тебя... Только не пойдем, а поедем. Я на машине.
– Ах да...
Сейчас я посмотрела на автомобиль Саши внимательнее. Вишневого цвета иномарка смотрелась весьма представительно, о чем я не замедлила ему сообщить.
– Ну что ты! – засмеялся он. – Ей пятнадцать лет. Правда, еще очень крепкая старушка.
– Надо же, пятнадцать лет! Сегодня мне хотели рассказать историю именно с таким сроком давности...
– А что за история? – с любопытством спросил он, открывая мне дверцу.
– Не знаю... Я не стала слушать. Завтра спрошу у Аглаи. Аглая – моя коллега и приятельница, которая собиралась ее рассказать...
Мы сели и поехали. Куда – мне было совершенно неважно. В том состоянии, в какое я впала при виде Саши, я была, кажется, готова любоваться даже трубами какой-нибудь электростанции. Саша нашел меня! Наверное, я действительно дура – раз так влюбилась, то могла оставить хотя бы телефон... Ах, зачем возвращаться к прошлому – тем приятнее было Сашино сегодняшнее появление.
Возле одного из светофоров образовалась небольшая пробка. Мы остановились, Саша положил голову на сложенные на руле руки и посмотрел на меня.
– Мне казалось, что я тебя не узнаю, когда увижу, – вдруг сказал он. – Так бывает, когда долго кого-то не видишь, да? А теперь вижу, что ты еще лучше, чем я себе представлял. Ты красивая. Нет, ты даже не просто красивая, ты...
– Какая? – засмеялась я. – Ну, скажи!
– Прекрасная. Ты красивая, и ты прекрасная. Чувствуешь оттенки?
– Чувствую... Только нам уже сигналят сзади!
Мы поехали дальше. Мимо мелькали дома, витрины, рекламные вывески. Когда-то давно, в прошлой жизни, меня тоже катали так. И тоже на иномарке, правда, более новой. Хотя при чем тут марка машины и год ее выпуска?
– О чем ты думаешь?
– Так, ни о чем... Хотела тебя спросить – не слишком ли много комплиментов за единицу времени?
Он быстро взглянул на меня и твердо ответил:
– Нет.
Мы подъехали к парку Победы.
– Как тебе это место? Если хочешь, то можно в какой-нибудь другой парк поехать...
– Нет-нет! Очень хорошее место. Здесь много фонтанов, а я люблю фонтаны. Правда, на них лучше смотреть ночью, когда темно и горит подсветка...
– До темноты не так уж и долго... – посмотрел он на часы.
Мы оставили машину на стоянке и побрели по длинной аллее. Мимо со свистом проезжали роллеры.
– Какая-то дорога странная, – пробормотал Саша, глядя себе под ноги. – Что это здесь нарисовано? Колечки, цветочки...
– Я знаю что: по этой самой аллее бродят молодожены...
– Бродят! Ты сказала – бродят...
– Ну да, не кросс же они тут бегают...
С ним было легко и весело. «Да, влюбилась, – сказала я себе. – Я точно влюбилась, без всякого там «кажется»... И мы идем по аллее молодоженов, что само по себе очень символично. А вдруг именно Саша станет моим мужем?»
И я посмотрела на своего спутника совсем другими глазами.
– Ты тоже об этом подумала? – спросил он вдруг.
– О чем? – Я решила не рассказывать ему о той мысли, которая только что мелькнула у меня в голове. Я, конечно, не ханжа, но мы и так слишком форсировали события.
– Нет, сначала скажи...
– Вот еще!
– Хорошо, – кротко произнес он. – Я тогда тоже ничего не скажу. Только ты потом мне напомни.
– Когда – потом?
– Ну, когда-нибудь потом...
– Нет, мне надо точнее!
– Потом, – туманно повторил он и повернул меня к себе, – когда-нибудь...
Мы целовались на этой самой аллее, а мимо нас со свистом проскакивали роллеры. Я чуть приоткрыла глаза – светило вечернее солнце, и весь горизонт был залит золотом...
Напрасно я переживала, что не увижу фонтанов с подсветкой, – время промчалось незаметно. В очередной раз отвечая на Сашин поцелуй – мы стояли за Никой Самофракийской, на какой-то площадке под навесом, – я обнаружила, что уже ночь.
Мы сначала бродили вокруг одних фонтанов – веселых, распустившихся белыми и желтыми зонтиками, потом пошли к другим, с красной подсветкой, которые символизировали кровь погибших. Я призналась, что мне немного не по себе – довольно жуткое, тягостное зрелище...
– Но завораживает, – сказал Саша.
– Да, завораживает...
Время стремительно приближалось к ночи.
– Что же делать? – сказал он просто. – Я не в силах с тобой расстаться.
Мне вдруг стало наплевать на все приличия и на соблюдение каких-то там дурацких церемоний. Я и так уже пропала.
– Что же – аналогично, – кивнула я.
– Мой милый маленький профессор...
– Я еще даже не доцент пока!
В результате мы поехали ко мне домой.
* * *
Наблюдать за Сашиным пробуждением было очень интересно.
Сама я уже минут десять как проснулась и теперь смотрела на него. Он тихо дышал, потом, наверное, почувствовал мое движение рядом – чуть задрожали его ресницы, он слегка пошевельнулся. И, не открывая глаз, протянул руки в мою сторону. Я отодвинулась к краю постели. Еще некоторое время я ускользала от его ищущих рук, но в конце концов он поймал меня.
– Ну, куда ты убегаешь? – сонным голосом пробормотал он. – Ты моя, моя, моя... Не пущу!..
Это было интересно и приятно – потому что он начал искать меня, еще находясь на зыбкой грани между реальным и нереальным миром, он стремился ко мне, находясь в тенетах подсознания... Я вспомнила вчерашний день. «Может быть, Саша действительно тот человек, с которым я буду вместе до конца жизни? Может быть, он – моя судьба?»
– А кофе в постель? – строго спросила я. – Приличные люди в это время подают кофе в постель!
– Что? – встрепенулся Саша. – Ах, ну да... сейчас я встану... Где у тебя кофе?
– Не надо никакого кофе! – засмеялась я, обнимая его. – Я пошутила... Если честно, я не очень-то и люблю его...
– Кстати, я тоже, – оживился он. – Правда, иногда позволяю себе чашечку.
– Растворимого?
– Да, чашечку растворимого.
– Мне сегодня на работу идти ко второй паре, так что время у меня есть, – важно произнесла я, выскальзывая из его рук. – Я, пожалуй, приготовлю тебе завтрак.
– О, это было бы здорово! – с энтузиазмом воскликнул он. – Признаюсь, я по утрам всегда почему-то голодный.
– Бывает... А ты, наверное, маменькин сынок? – спросила я. – Привык, чтобы за тобой ухаживали, да? Кормили, гладили рубашки...
– Да, конечно!.. Но зато я умею быть очень благодарным...
Мы болтали – полушутя, полусерьезно, потом переместились на кухню, где я вплотную занялась приготовлением завтрака. Не мудрствуя лукаво, я соорудила настоящую глазунью: желтки были глазами, а нос, рот и брови я нарисовала на яичнице кетчупом.
– Боже, это же настоящий шедевр! – восхитился Саша. – Даже есть жалко... Господи, какая досада, что я не захватил с собой фотоаппарат...
– Зачем тебе фотоаппарат?
– Я бы сначала сфотографировал яичницу, на память... Первое блюдо, которое приготовила мне моя девушка. Память на всю жизнь! Я не слишком сентиментален?
– Как сказать... а что, разве я твоя девушка? – с невинным видом спросила я.
– А разве нет? – насупился он. – Кстати, а ты что будешь есть?
– Вот, йогурт в стаканчике и апельсин...
– И все? – ужаснулся он. – Теперь понятно, почему ты так и не выросла!
– Ты что, хочешь сказать, что я лилипутка?
– Нет, ты – ми-ни-а-тюр-ная. Ты такая хорошенькая... – Он вдруг забыл о глазунье и полез обниматься. – А тебе обязательно идти на работу?
– Саша!
Потом он отвез меня на работу. А вечером встретил...
Мы были почти неразлучны, и я с некоторым удивлением прислушивалась к себе. Я совсем не уставала от непрерывного общения с Сашей. Не раз в своей прошлой жизни я слышала, что я эмоционально холодна и вечно соблюдаю некую дистанцию, словно храню в своей душе бог весть какие важные тайны. Только никаких тайн и в помине не было! Многажды упрекали меня в стремлении к одиночеству – а что поделать, мне надо было хоть иногда, хоть ненадолго побыть одной.
Но сейчас ничего этого не было. Я скучала по Саше, даже если мы расставались только до вечера. Я все время стремилась к нему – он был теплый, милый, мягкий, его хотелось ласкать и гладить, словно плюшевую игрушку...
– Послушай, я все хотел спросить тебя... – однажды сказал он, находясь у меня дома. – Ты что, совсем одна?
– О чем ты?
– Ну, я все смотрю, как ты живешь... ни одной фотографии нигде... У тебя что, ни одного даже самого завалящего родственника нет? Какого-нибудь там двоюродного дяди или троюродной племянницы...
– Представь себе, нет, – вздохнула я полушутя. – Сиротинушка я горемычная...
– Нет-нет! – тут же ринулся он в атаку. – Ты не одна! Я буду тебе за всех родственников сразу... Я тебе не говорил?
– Что?
– Что я люблю тебя...
– Не припомню, если честно.
– Так вот сообщаю: я тебя люблю! – Саша прижал меня к себе, уткнулся носом мне в шею, стиснул так сильно, что я едва не задохнулась. – И я отказываюсь от всех своих родственников... чтобы только ты любила меня!
– Какой же ты свинтус, Саша! Слышала бы тебя сейчас Нина Ивановна...
– А ты? Ты меня любишь? Между прочим, а ты разве не свинтус? Ты мне до сих пор не сказала, что любишь меня!
– Люблю, – вдруг произнесла я. И тут же продолжила стихами: – «Не спрашивай: ты знаешь, что нежность безотчетна, и как ты называешь мой трепет – все равно; и для чего признанье, когда бесповоротно мое существованье тобою решено...»
– Это кто? – завороженно спросил Саша. – Мне еще ни одна девушка не читала стихи...
