Текст книги "Черная кошка в темной комнате (СИ)"

Автор книги: Татьяна Матуш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 6 страниц)

Глава 10

Нож скользил по моей коже, медленно, плавно. С легчайшим нажимом, ровно так, чтобы я чувствовала режущую кромку, но боли не было. Опытный? Интересно, с Ларисой они тоже играли в такие игры? И что, некоторые женщины действительно от этого заводятся? Мне вот просто тупо страшно.

Черт! Если он фетишист, и его фетиш – нож, то мне конец. Постель, голая, привязанная женщина, разрезанное белье… Как думаешь, Аксенова, что дальше?

Пока он не сорвался… И надо, во что бы то ни стало, удержать его на грани. Втянуть в разговор. Задавать вопросы. Не отдавать ситуацию на откуп рефлексам, пусть включатся мозги.

– С чего ты вообще взял, что это возможно?

Он не ответил, но задышал иначе, прерывисто. Нож заскользил вдоль тела быстрее, еще немного, и будет больно!

– Она не любит тебя! Не любит, понимаешь?

– Любит, – убежденно ответил Никита, и я перевела дух, чувствуя, как от виска вниз стекает капля пота. Заговорил! Значит, еще не конец… Можно работать.

– Она меня любит. Просто боится.

– Зашибись! – фыркнула я, – «Мужчина плюс женщина, плюс страх – равно счастливая семья? Так не бывает, Никита!

– Значит, нужно просто убрать из уравнения страх.

Нож исчез. Слава Господу! Сейчас он водил по моей коже пальцем: ноготь был острый и царапал, но это было намного лучше. О людях, зарезанных ногтями, я не слышала.

– Думаешь, это так просто?

Густой воздух между нами шевельнулся. Горячее дыхание тронуло прядь на виске – он наклонился ко мне. Низко-низко, едва не касаясь.

– Ты это можешь, – тихий, горловой шепот, почты рычание.

– Думаешь?

– Знаю, – медленно, аккуратно его зубы прикусывают мою губу. Тихонько. Но я отлично понимаю, что если он их сожмет…

Черт! Жить хочется, и, желательно, не покалеченной.

Пауза, во время которой мои мысли скачут, как кролики. И его шепот: низкий, едва слышный…

– Страх – я тебя знаю. Ты – лишь химия тела и вне его ты не существуешь. Я пропускаю тебя сквозь себя и отпускаю.

Отпускаю страх. Да!

Боль – я тебя знаю. Ты – лишь электронный импульс, бегущий по нервам к мозгу. Я пропускаю тебя сквозь себя и отпускаю.

Отпускаю боль. Да!

Смерть, я тебя знаю. Ты – то, с чем я никогда не встречусь. Когда ты придешь – меня не будет. Я пропускаю тебя сквозь себя и отпускаю.

Отпускаю смерть. Да!

Он говорит, и с каждым словом его голос становится сильнее, злее, агрессивнее. А финальное «Да!» он выкрикивает с такой силой, что отзываются даже тройные пластиковые окна.

И тут самообладание изменяет мне. Я делаю глупость – самую страшную из возможных. Широко открываю глаза.

Свет бьет, заставляя зажмуриться, но я успеваю увидеть лицо Никиты. Близкое. Жесткое, словно вырезанное из камня. С темными, совершенно пустыми глазами. В которых разум и не ночевал.

Короткая пощечина заставляет меня снова распахнуть глаза и всмотреться в него. Больше он не позволит мне отстраниться. Он победил!

– Откуда ты знаешь?

– 2012 год. Село под Дебальцево. Восемнадцатилетние парни, которым выпала великая честь участвовать в эксперименте. Бойцы, которым неведом страх!

Колесики в голове завертелись с бешеной скоростью.

– Ты был?..

– Курировал операцию от Минобороны Украины. Я хорошо помню тебя. Восхитительно самоуверенная соплюха, которая для подтверждения своих теорий не постеснялась впутаться в военный конфликт, не разбирая сторон, не различая правых и виноватых, не думая о том, что может искалечить психику мальчишек своими «мантрами»…

Я смотрю на него во все глаза. Мне нечего возразить. Он прав.

– Я помню, как дрались эти парни. Им и в самом деле был сам черт не брат. Ты сделала это! Ты полностью избавила их от страха.

– Ты сам сказал, я искалечила их психику. Они стали неадекватными. Ты хочешь, чтобы я то же самое сделала с твоей женой?

– Я хочу, чтобы она перестала меня бояться, – тихий, обжигающий шепот, губы у самой шеи, – ты это сделаешь.

– Без ее согласия?

– Грех на мне, – он шепчет прямо в приоткрытый рот, и вдруг впивается в мои губы жестким, глубоким поцелуем.

Жаркая волна прокатывается от макушки до пяток. Нет, это не дофамин. Это норадреналин. Гормон ярости.

И я совершаю вторую глупость. Кусаю его! Кусаю прямо за язык.

– Сука! – вторая пощечина отрезвляет.

Мужчина выпрямляется.

– Ты сделаешь это?

– Нет!

Это уже не глупость. Это вполне осознанное безумие… Я смотрю ему в глаза, прямо в глаза. В эти темные форточки в мир бессознательного. В разум, где «хочу!» окончательно и бесповоротно победило и совесть, и великодушие, и страх…

– Это окончательно?

– И бесповоротно.

– Дура, – он вздыхает, – а ведь могла прожить долгую и счастливую жизнь. Великим ученым стать. Войти в историю. А что сейчас напишут на твоем могильном камешке? Две даты: рождения и смерти. И тире между ними. Ничего не добилась. Ничего не смогла. Ушла слишком рано… – Губы кривятся в издевательской усмешке, и это последнее, что я вижу, потому что на мое лицо опускается подушка.

Темнота. Воздуха нет. Руки связаны.

Что можно сделать в такой ситуации?

Только одно… И я прищелкиваю пальцами. Два раза.

– Коньяк, Полина Аркадьевна?

– Да, спасибо, не помешает.

Меня все еще колотил отходняк. Я сидела в кресле, одетая и закутанная в норковую шубу хозяйки. Не думаю, что она обидится…

– Что с ним будет?

– Освидетельствование у психиатра, и, по результатам, либо принудительное лечение, либо тюрьма, – крупный, спокойный мужчина, чем-то напоминающий большого кота, взял из моих рук бокал и поставил на стол. Я взглянула на него благодарно, и он ободряюще улыбнулся.

Никиту уже увели.

– Материала вполне достаточно. Попытка убийства, заснятая на камеру…

– Товарищ капитан… А саундтрек?

– Оказался испорчен. Сбой аппаратуры.

– Я могу быть уверена?

– Полина Аркадьевна, – удивился он, – думаете, мне так сильно хочется на пять лет за проволоку по 283 статье?

– Хорошо, – кивнула я, попробовала встать и покачнулась, – вы поможете мне дойти до машины?

– Да я вас на руках донесу! Мы эту сволочь пять лет поймать не могли! Четырнадцать жертв.

– Рада, что оказалась полезна. И, пожалуй, я приму ваше любезное предложение. Что-то меня ноги совсем не держат.

– Еще бы! – он покосился на огромную, круглую кровать, нож, разрезанное белье и его передернуло, – У вас редкое самообладание. Я раз двадцать был готов плюнуть на договоренности и войти. Думаю, я поседел, пока ждал сигнала.

– На самом деле опасности почти не было, – раздумчиво сказала я, – он до самого конца, практически, держал себя в руках. Балансировал на грани, да… Но держался за разум. А значит, поддавался управлению.

Мужчину еще раз передернуло.

– Вы, психологи, страшные люди.

– Как это верно, капитан, – кивнула я и с облегчением расслабилась.

До дома мы доехали быстро. Даже слишком быстро, на мой взгляд. В машине все же были люди. Я подумала, что сейчас поднимусь домой, в свою темную квартиру, где останусь совсем одна – и мне стало по-настоящему плохо. До рассвета оставалось еще часа четыре, и их надо было как-то прожить. А я совсем не чувствовала себя способной на такой подвиг.

…Но в моем окне горел свет.

Божественный запах хорошего кофе я ощутила еще на лестнице. А когда вошла, просто окунулась в него. Он не просто был, он пропитал стены, висел в воздухе, «хоть топор вешай». Сколько же чашек кофе здесь выпили, пока меня не было?

– Все в порядке, Пол?

Он стоял посреди коридора, в тапочках моего отца, свободных шерстяных брюках на резинке. Старая фланелевая рубашка в клетку. Такой домашний вид. Словно он тут жил всегда.

– Как ты сюда попал? – выпалила я, вероятно, от неожиданности. Настолько не вязался домашний вид Профессора с моим коридором, что я непроизвольно перешла с ним на «ты».

А он совсем не удивился. Кажется, даже обрадовался.

– Ты же не забирала у меня ключи. Помнишь?

И тут я, действительно, вспомнила все. Абсолютно все.

Воспоминания обрушились на меня как цунами. Я, было, трепыхнулась, но волна оказалась настолько сильна, что меня поволокло, как щепку…

«…Полина, Пол… опомнись! Я настолько старше тебя, что это тема для анекдотов, а не для романа…

…Девочка моя, не сходи с ума… Уже сошла? Ну, тогда хоть меня не своди, ведь ты же видишь, что я держусь за разум из последних сил… Ты так красива…

…Пол, ты смотришь на меня так, что я теряюсь… Чем я так запал тебе в душу? Юной, ослепительной, успешной… Толстый лысеющий дядька ну очень средних лет…

… Хорошо, ты победила. Сдаюсь… И – да! Я тебя люблю…»

– Каскад! – сообразил он, – Черт! Как всегда вовремя. Быстро раздевайся, я сделаю ванну. Давай, помогу. Господи, ты хоть что-нибудь соображаешь? Ну-ка посмотри на меня, Пол! Вот сюда! Как меня зовут?

– Се. сергей, – выдохнула я сквозь сжатые зубы, – З. зачем?

– Зачем я здесь? Зачем в ванну? Тебе надо расслабить мышцы, у тебя судороги. Хочешь завтра не встать?

– З..зачем ты ушел? – выговорила я, с трудом складывая непослушные губы.

– Сначала ванна, потом укрепляющее, потом вечер воспоминаний, – скомандовал он.

– У..утро… Утро в. воспоминаний, – поправила я.

– Однофигственно, хоть «Рабочий полдень»!

Горячая вода подействовала как лошадиная доза успокоительного. Сумасшедший волчок внутри замедлил ход, а потом и вовсе остановился. Я сидела под струями падающей воды, бездумно меняла режимы и пыталась осознать, что последние годы жила с огромной дырой в биографии. И, что самое смешное, не осознавала этого. Словно так и надо.

Но теперь эта дыра закрылась.

Профессора я впервые увидела на вводной лекции. И меня на нем просто переклинило! Казалось, он забыл о психологии больше, чем я когда-нибудь смогу узнать, даже если буду учиться день и ночь, посещать все факультативы. Люди были для него открытой книгой, написанной на понятном языке, большими буквами. Ему не нужна была нить Ариадны: в лабиринтах чужого разума он ориентировался как на собственной кухне. Там, где мы все видели тупики – он видел распахнутые двери. Его мозг казался вселенной.

Я была очарована. Ходила за ним хвостом, ловила каждое слово… и не заметила, как влюбилась.

Надо отдать должное Сергею – он держался почти пять лет. Хотя, по его же собственным словам, заметил и отметил меня еще на первом курсе. И – все понял еще раньше, чем я.

Когда началась работа над дипломом, он сообразил, что тут – без шансов. Я, буквально, переселилась к нему, оккупировала его любимый диван, сидела в обнимку с ноутбуком в белой майке и шортах, задавала тысячу вопросов в минуту и отчаянно флиртовала. Потому что работа подходила к концу, а там мы неизбежно должны были расстаться…

Когда диплом был дописан, два экземпляра распечатаны и отосланы рецензентам, мы позволили себе небольшой праздник. Ликер «Фанагория», сыр.

Сейчас я помнила этот вечер до мельчайших подробностей и удивлялась – как могла его забыть? Именно тогда моя сумасшедшая страсть в первый раз одержала победу над его сдержанностью. Капля камень точит, да!

Тогда в первый раз я узнала счастье…

Чашка кофе с ликером и со сливками согрела и пальцы – и замерзшую душу. Многое встало на свои места. Теперь понимаю, почему так люблю эту адскую смесь, и почему она мне так здорово помогает.

– Я тогда тоже его узнал, – улыбается Профессор. Его улыбка – Чеширского Кота – лучше всяких слов говорит мне о том, что он полностью в курсе моих сумбурных мыслей.

– Тогда почему ты ушел?

– После аварии ты все забыла. И я решил, что, наверное, так будет лучше. Помучился – но отпустил.

– Очень благородно, – бурчу я себе под нос, – тогда к чему все эти письма? Подарки?

– Твои головные боли, – поясняет он, – Врачи ломали голову, но я сразу понял, что начал разрушаться блок. Тут уже было не до благородства, на кону стояло твое здоровье.

– Тогда почему просто не сказал?

– Психолог, – фыркает он, – Тебе переэкзаменовку устроить по подавленным и вытесненным воспоминаниям? Ты должна была вспомнить сама, иначе это была бы просто новая информация. Мозг ее принял к сведению, а на блок это никак бы не повлияло. А у тебя исчезла бы всякая мотивация добираться до потерянных воспоминаний. И головные боли могли остаться до конца жизни. И даже усилиться.

– Понятно, – киваю я. Действительно, все просто.

– С письмом ты молодец, сообразила.

– Это не я молодец, а он чайник, – я тоже фыркаю. Выходит так похоже на него, что мы смеемся, вместе, дуэтом. Как тогда, – Он думал, что если записка будет короткой, то я ничего не соображу. Но – лоханулся в одном месте. Написал «надень платье». Одно слово похерило всю его блестящую комбинацию. Оно было поставлено в будущем времени. Мой любимый маньяк, – я улыбаюсь, словно кошка, которая нализалась хозяйской сметаны, – он ставил все глаголы в прошедшем времени.

– Я был уверен, что все прошло. Хотел только, чтобы у тебя перестала болеть голова.

Его голос совершенно спокоен. И я знаю – все, что он говорит, абсолютная правда. Он действительно ни на что не рассчитывал. Он и в самом деле отпустил меня. И сегодня он пришел сюда не за тем, чтобы потребовать оплату по счетам. Он боялся, что будет каскад. И что я не переживу его в одиночестве.

Правильно, в общем, боялся.

– Знаешь, больше всего меня расстроило, что ты не позвонила мне. Не позвонила, не написала.

– А как ты узнал? – вдруг соображаю я.

Он… не смущается, конечно, но что-то в эту сторону.

– Ты ведь не меняла логин – пароль к почтовому ящику.

– И что?

– Ну, ты довольно часто отправляла почту от меня.

– Я же все время выходила!

– Ну, – он смеется, – думаешь, это гарантия безопасности? Да как не фиг делать можно ломануть твой ящик с любого компьютера, откуда ты его проверяла.

– И? – я потихоньку начинаю злиться, – ты следил за моей перепиской?

Профессор вскидывает руки:

– Только когда ты связалась с этим делом. Уж больно оно было странное. Опасностью от него несло за пять парсеков.

– А просто предупредить было нельзя? – завожусь я.

– Каким образом? Признаться, что я читаю твои письма? А заодно и во всем остальном? И плюнуть на твой блок и твою мигрень?

– Сережа, это непорядочно.

– Согласен. И что, ты мне никогда в жизни этого не простишь?

Мой запал выгорел. Тяжелый день – во-первых, коньяк – во-вторых, глубокая ночь в-третьих.

– А если прощу? – тихо спросила я, – ты останешься?

Он покачал головой:

– Сегодня я тебя не оставлю, Пол.

– А завтра?

– А завтра будет уже другой день. Вы, девочки, очень любите эту фразу, да?

ЭПИЛОГ

ЭПИЛОГ

– Ну вот, как-то так, – я с удовольствием оглядела плод своего труда, иероглиф, означающий «красива, как мечта». Нет, японского я не знаю. Но Google знает все, да!

Я закрутила пузырек с лаком и протянула его Ларисе.

– И все? – недоверчиво прищурилась она.

Пожав плечами, я слепила крепкий снежок, размахнулась и со всех сил метнула его в стекло.

Рафаил дернулся, Лариса вскрикнула… И ничего не случилось. Снежок ударился о стекло и съехал кляксой на капот. А надпись даже ручейки воды почему-то обогнули стороной. Вернее, понятно почему.

– Никита здорово разозлился, что вы отказались с ним ездить. И… это он написал на стекле, эээ… собака женского пола.

– Я подозревала, – поджала губы Лариса, – поэтому и стереть попыталась сама. Но я не понимаю…

– Боюсь, это будет трудно принять, – признала я, – но вы в какой-то мере сами виноваты. Все ваша привычка давать машинам имена. Вы подозревали, что они в какой-то мере живые?

Лариса вскинулась, собираясь заявить протест, но помощь пришла, откуда не ждали.

– Да что тут подозревать? Так оно и есть, – убежденно произнес Рафаил, с уважением глядя на Ларису, – как не понравишься заразе, так вечно глохнет в самый неподходящий момент. А если все ОК, так на парах бензина до заправки довезет!

– Машинка решила, что Никита ее так невежливо. И обиделась. А еще, – я погладила серый «Лексус» по дверце, – она все время боялась, что он снова чего-нибудь напишет. Ну и уходила от опасности, как могла. Нормальная психологическая защита. Почти классическая, как по учебнику.

Лариса качала головой, не то, чтобы недоверчиво, но как-то…

– Если со стеклом снова начнутся проблемы, готова вернуть гонорар до копейки, – заявила я.

– Не придется, – Лариса открыла сумочку, достала прозрачный файлик и протянула мне, – что бы там ни было с этим стеклом, теперь это не мой головняк.

Я вскинула брови.

– Тут документы на Серебряную Госпожу. Начальник МРЭО мне кое-чем обязан, так что все сделал, тебе осталось только расписаться. Да. Она твоя.

– Лариса Вадимовна, мы вроде как договаривались на другую сумму, – опешила я.

– А ты думаешь, я свою жизнь оценю дешевле? – прищурилась она, – бери, катайся. И не тушуйся, ты ее честно заработала.

Я вспомнила кровать, нож, безумные зеленые глаза – и согласилась. Заработала.

– Кстати… – Лариса неожиданно подмигнула, – видела я твоего. Когда кое-что по документам уточняла. Знаешь, классный мужик. Вроде внешне – ничего особенного, тюфячок. А чуть надавишь – гранит. Причем, весь такой вежливый, спокойный, но где сядешь – там и слезешь. Молодец. Завидую.

…Зря. Я вот до сих пор не поняла, как оно дальше будет.

Сережа, как и обещал, устроил мне профессиональное «утро воспоминаний», помогая связывать концы, которые пока еще не сходились. Так, я узнала, что с Андреем он познакомился в больнице. Муж попытался по-простецки начистить морду любовнику жены, но был скручен в японский иероглиф. А потом они поладили. Странно, да. Но делить им было нечего. Одного я, напрочь, не помнила, второго помнила, но знать не хотела.

Меня невероятно растрогало, что профессор перерыл весь Интернет, и таки добыл точную копию моей «Мыши», которую мы с ним разгрохали.

А вот с ремонтом в спальне я начудила сама. Как и с платьем. Шутки подсознания. Перед свадьбой я сама мстительно ободрала комнату, не желая вспоминать, как бывала тут счастлива. Потом переехала к мужу. А после возвращения, затеяв ремонт, сама, своими же руками налепила практически те же обои. Во всяком случае, очень похожие. И картины повесила на те же гвоздики, благо они так и торчали из стены.

Ну и что теперь со всем этим делать?

Что-что… Приводить жизнь в порядок. И для начала… Наверное, настало время закрыть «дело о страхе перед рулем». Я холила и лелеяла свою фобию пять лет. Хватит.

Бросив сумочку на сидение рядом, я повернула ключ и, услышав спокойное, низкое мурлыкание мотора, улыбнулась. Похоже, мы с этой девочкой подружимся.

Телефон гукнул, сигнализируя о том, что пришла SMS. Сергей.

«Ты после работы к себе, или домой?»

Ну, вот как это понимать? А еще говорят «женская логика»! Да нам до мужиков семь верст баттерфляем плыть.