Текст книги "Стань светом моим (СИ)"

Автор книги: Татьяна Медведева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)

Татьяна Медведева

Стань светом моим

Аннотация

Как быть, если тебе всего двадцать, ты студентка и сама себе зарабатываешь на жизнь, но вдруг забеременела? Выход один: потребовать от будущего отца жениться на тебе. Так решила Таисья Лебедева, хотя не уверена в своей большой любви к нему. Да и однокурсник Валера Васильев, заморочивший ей голову нежностью и вниманием на какое-то время, не испытывает к ней глубокой привязанности.

Глава I

Мне удалось застать Валеру в общежитской комнате одного, тем не менее это не способствовало быстрому восприятию им сути сделанного мной предложения. Он невероятно долго молчал, пока не произнёс возмущённо:

– Предлагаешь жениться на тебе? – (Уставившись в его глаза, я внезапно обнаружила, что они у него совсем не карие, как всегда мне казалось, а грязно-зелёные, словно пожухлая осенняя трава на болоте или старый полинялый отцовский китель, который он одевает, когда возится в саду. Словом, защитного солдатского цвета – так бы выразилась красавица Оксана, моя молодая мачеха. Болотные, сузившиеся до щёлочек глаза сверкали презрением). – Да с какого перепугу мне это делать?

– С такого, что я беременна! – выпалила напрямую, понимая, что теперь антимонии разводить поздно: тесты упрямо показывали две полоски, а врач-гинеколог, к которой я обратилась, не успокоила меня ошибочностью тестовых показателей, наоборот, после сданных анализов подтвердила беременность.

Огромные травяные глаза Валеры неожиданно потемнели до черноты и округлились в недоумении. Некоторое время он размышлял молча, оттопырив чуть вперёд нижнюю пухлую губу – я и не ведала о его такой привычке.

А что, в сущности, знала я о своём однокурснике Валере Васильеве, прежде чем оказаться с ним в одной постели тёмной августовской ночью в черноморском городе Сочи? То, что дружит и живет в общежитии в комнате с тёзкой по фамилии – циничным и насмешливым на язык Андреем Васильевым, который меня терпеть не может. То, что нравится многим девчонкам, но сам никому из них не отдаёт предпочтение. По слухам, в родном его городе на Волге есть у него невеста. Или была…

– Ты меня разыгрываешь, Тася, разве сегодня первое апреля? – нашёлся, наконец, что сказать Валера и посмотрел на меня в упор.

– Ты отлично знаешь, что сегодня первое октября, а беременностью не шутят! -серьёзно произнесла я. Слабая улыбка, появившаяся до этого на смуглом лице потрясённого парня, мгновенно пропала.

В душе моей шевельнулось нечто вроде жалости к нему. Но всё же больше мне было жаль себя и моё пока ещё не родившееся дитя – я не могла допустить, чтобы его считали незаконнорождённым. Ребёнок не должен повторить мой путь, хотя в наше время начала двадцать первого столетия никто не осуждает безотцовщин и матерей-одиночек. Даже считается, для женщин родить для себя – обычное дело. Я же, напротив, не хочу рожать для себя: дети не забава, им нужны оба родителя. Хотя бы по документам.

– Ты обязан на мне жениться! – со всей решительностью, на какую оказалась способна, пошла в наступление, игнорируя недовольно нахмуренные брови Валеры. -Иначе я расскажу в деканате, как ты бесчестно поступаешь, отказываясь от своего ребёнка.

– Так тебе и поверили! – Красивое лицо парня вспыхнуло злостью. – И с чего это ты взяла, что это мой ребёнок! Может, ты ещё с кем-то спала!..

– Просто ушам своим не верю – какой же ты негодяй! – возмущённо воскликнула я. – Знаешь же, что у меня ты был первым. – И с видом обвиняющего испанского инквизитора ткнула Валеру указательным пальцем в грудь. Он невольно отступил на шаг.

– Откуда мне знать, что после меня на следующий вечер ты не прыгнула в постель ещё к кому-нибудь! Мы же всего раз были вместе. С одного раза невозможно забеременеть.

Да как он смеет обвинять меня в распутстве, когда знает, что я не из тех, кто вешается на парней! От наглости такой просто потеряла дар речи. Валера же не унимался.

– Кто бы мог подумать, что ты в 20 лет ещё девица! – зашёлся было он криком, но, вдруг осознав, что из коридора или в комнатах за тонкими общежитскими стенами его могут услышать, сбавил тон до полушёпота. – Сегодня все приличные девчонки пьют противозачаточные таблетки на сон грядущий.

– Буду знать, спасибо, что просветил! – огрызнулась сердито. – Зачем мне было пить таблетки, если не имела близости с парнями!

– Это не мой ребёнок! Я это чувствую! – внезапно заупрямился Валера и, теряя терпение, заметался взад и вперёд по комнате, как попавший в клетку-ловушку зверь, в то время как я с укором наблюдала за ним. – Ты не женишь меня на себе! – Снова повысил он голос. – Во все времена женщины пытались беременностью завлечь мужчин в брак, но я не собираюсь жениться пока, слышишь!.. Сегодня все прекрасно обходятся гражданским браком. К тому же ты забыла, на ком мне суждено жениться? Помнишь, что цыганка нагадала?..

Ох, уж это шутливое гадание цыганки Мирелы Бахти, заставившее меня по-иному взглянуть на Валеру Васильева! Раньше я на него не обращала внимания. По крайней мере как на парня, в которого можно влюбиться. Считала эгоистичным и ненадёжным, несмотря на его привлекательную внешность и манящую, по-детски непосредственную улыбку.

С цыганкой Мирелой я познакомилась у входа на рынок ранней весной.

– Можно спросить? – умоляюще остановила она меня.

На такую расхожую цыганскую фразу-уловку, как обычно, хотела сделать безразличный вид, что мне дела нет до неё, и пройти мимо, но жалкий облик молодой женщины неожиданно поразил меня. И я приостановилась на миг и невольно уставилась на неё. Цыганка была беременна. Круглый живот, похожий на крупный арбуз, неуклюже выпирал вперёд. Несмотря на холодный март, одета была легко: в свитер ручной вязки и малиновую китайскую ветровку, цветастую шёлковую юбку с оборками по низу. Густые чёрные волосы небрежно перехвачены зелёным кашемировым платком. Она ёжилась от холода, нос покраснел, губы обветренны.

– Который сейчас час? – спросила цыганка, еле сдерживая дрожь

– Двадцать минут второго, – машинально ответила я и собралась уже отправиться дальше восвояси, как та крепко вцепилась в мой рукав.

– Хочешь, красавица, погадаю?

Я мягко отстранила её. Не выношу гаданий и предсказаний: это способы одурачивания легковерных людей.

– Не хочу заглядывать в будущее, лучше не знать его. А в прошлом уже ничего не изменишь. – Взглянув в тёмные, как южная ночь, глаза дрожащей от холода цыганки, не удержалась от укора: – На улице мороз, а ты разоделась как в майский день, себя не жалко, пожалела бы будущего ребёнка!

– Не твоё дело! – неожиданно рассердилась цыганка и нагло заявила: – Дала бы мне денег – была бы у меня тёплая одежда! Муж мой Рамир выгнал меня из дома, я же не виновата! – И внезапно миролюбиво предложила: – Одолжи мне тысячи три, верну до копейки. Слышишь, дам расписку. Я Мирела Бахти, в нашем цыганском посёлке на Чусовской каждый цыган тебе скажет, что я слово не нарушаю. – И добавила с гордостью: – Я же Мирела! У меня имя особенное.

– Подумаешь, Мирела! – хмыкнула я. – Чего в нём особенного? Миру – мир, как в детской азбуке. Всем мир приносишь. А я вот Таисья.

– Не ври, – не поверила цыганка, – Таисия – старинное имя, так в наше время никто не называет детей, а ты, судя по виду, наверняка не из глухомани.

– Не Таисия, а самая обычная Таисья, – поправила я Мирелу. – Отец назвал меня так в честь своей бабушки. – Уже не в первый раз объясняю, почему ношу допотопное деревенское имя. Объясняю с того момента, как осознала себя на свете. Отец отчего-то решил, что я похожа на его любимую «маму стару», как он называл свою бабушку, хотя я – вылитая собственная мать, уродилась в её породу.

Слово за слово, и мы с цыганкой разговорились по душам. Мирела уже не казалась мне хитрой вымогательницей, почему-то к ней я прониклась доверием, хотя навряд ли отнесла бы себя к категории слишком доверчивых людей, обычно чуралась незнакомцев. Статус дочери военного командира с детства вынуждал опасаться их. И отец постоянно боялся, что меня выкрадут, как уже было однажды.

Мирела объяснила мне значение своего имени:

– С цыганского языка оно означает «всех восхищающая». Поэтому муж меня безумно ревнует, мне приходится убегать из дома, иногда он меня сам выгоняет, вот как сейчас. – В голосе цыганки чувствовалась гордость. – Деньги мне нужны, чтобы тёплые вещи купить и день-два перекантоваться у родичей, пока не вернусь к мужу.

Мирела оказалась образованной цыганкой: после девятилетнего обучения в школе окончила медицинский колледж. Но работать ей ревнивый муж запретил.

У меня были с собой деньги, значительная сумма: я намеревалась купить что-нибудь из одежды на рынке. Мне жалко стало цыганку, как бы там ни было, ей надо одеться теплее; и я одолжила ей три тысячи рублей, мысленно простившись с ними, нисколько не сомневаясь, что мне их не вернут.

После чего мы пообедали вместе в кафе, само собой, за мой счёт. Мирела, похоже, была мастерицей заговаривать зубы и влезать в душу. Я растаяла перед ней, словно масло на печке, выболтала кое-какие секреты – из тех, что скрывала от университетских подруг, ведь думала, мы никогда больше не встретимся.

Взятые в займы деньги она обещала привезти ко мне в общежитие через неделю. Разумеется, в указанный срок не привезла, чему я и не удивилась.

Мирелу нежданно-негаданно увидела через два месяца, когда об одолженных ей деньгах уже и забыла. Как-то в мае, вернувшись с занятий, решила сварить суп, пока девчонки из моей комнаты смотрят фильм в кинотеатре. Но оказалось, у нас закончилась соль. Не идти же специально за нею в магазин, да и вода на плите уже закипала. И отправилась за солью к однокурсницам в соседнюю комнату.

Не успела переступить порог, как оказалась объята со всех сторон оглушительным хохотом. Гостей у соседей была полная комната. Невольно застыла в недоумении – с чего это всех смех разобрал!

В группе ребят, столпившихся у стола, не сразу заметила Мирелу. Лишь несколько мгновений спустя, когда смех чуть утих, увидела её, красивую, в ярком цыганском наряде, уже без живота, важно сидевшую, как турецкий султан, за разложенными перед ней картами. Незаметно от всех она приветственно подмигнула мне и, прижав тонкий пальчик ко рту, дала знак, чтобы притворилась, что не знакома с ней. Я легонько пожала плечами, соглашаясь.

Позже узнала от Мирелы, что до моего прихода из университета она гадала ребятам. А занялась этим, не застав меня в моей комнате, чтобы скоротать время в ожидании и не маячить в холле. И как только её пропустила в общежитие наша ужасно бдительная вахтёрша тётя Лида, просто уму непостижимо!

Перед тем как войти мне к соседям, цыганка наворожила Валере Васильеву женитьбу на голубоглазой, светловолосой дочери генерала.

– Где ж мне её найти! – дурачась, засокрушался Валера. – В нашей губернии генеральских дочек днём с огнём не сыщешь.

– Тебе повезло, красавчик, одна из генеральш совсем рядом, и сотни метров между вами нет, – загадочно провещала цыганка, – карты говорят, твоя суженая вот-вот постучит в эту дверь.

И тут появляюсь я, как Христос перед народом! Действительно, смех, да и только!

– Это ж Лебедева Таська! – отсмеясь, воскликнул Валера. – Какая ж она генеральская дочь! Самый настоящий пролетариат! Подрабатывает по ночам в кафе!

И тут Мирела разговорилась, да так, что без зазрения совести выболтала однокурсникам мои секреты.

– Это ты, золотой мой, пролетариат – из семьи рабочих, хоть и не подрабатываешь по ночам, а Таисья – подлинная генеральская дочь, – напевно растягивая слова, заговорила цыганка. – Карты так говорят, хочешь – верь, хочешь – нет, а от судьбы не уйдёшь! Смотри, у неё глаза будто небо или поле незабудок, а улыбка словно солнце, лишь слепой этого не видит!

– Ага, скажи ещё блондинка! – хмыкнул Валера, с усмешкой оглядывая мои «тёмно-шатенистые» волосы, и лукаво переглянулся с фамильным тёзкой.

Два друга, само собой разумеется, были вместе, недаром их прозвали братьями Васильевыми, как легендарных кинорежиссёров, снявших «Чапаева», что им очень даже нравилось.

Андрей какое-то время пытался ухаживать за мной, но я сумела избежать с ним отношений. Не потому, что был он не в моём вкусе, даже наоборот, кудрявый, сероглазый, именно таким грезился мне в подростковом возрасте мой принц на корабле под алыми парусами.

Просто в то время мне было не до романов с парнями. Да и повёл Андрей себя как-то странно: ни с того ни с сего стал рассказывать о девочке Олесе из своего детства, которую любил и которая погибла по его вине. Что-то во мне напоминало ему её. Мне это не понравилось, поскольку хватало тогда своих горестей.

Я переживала потрясение от неожиданного открытия: копаясь в бумагах отца, обнаружила старую копию свидетельства о браке. В нём значилось, что мои родители расписались два года спустя после моего рождения. К грехам беглянки матери, изменившей отцу с его лучшим другом и отказавшейся от дочери, добавились в моих глазах добрачная связь и рождение незаконнорожденного ребёнка, то есть меня. И я была просто в шоке.

Мы крепко поссорились тогда с отцом. Я обиделась: он скрыл от меня такой важный факт, но больше всего меня задело, что отец целых два года не признавал меня как дочь. На все мои справедливые укоры он неожиданно вспылил:

– Я избаловал тебя, ты выросла такой же капризной и своевольной, какой была твоя мать! – В грозном голосе отца звучало презрение. – Ты не слышишь других людей, думаешь только о себе! Думаешь, всё в мире вертится вокруг тебя! То тебе моя жена была не по нраву, ты её долго изводила придирками, хотя Оксана готова и сейчас ковриком стелиться у твоих ног: «Тасенька желает этого, Тасенька хочет того!» То лезешь без конца не в свои тайны и требуешь за них покаяния! Даже младший брат тебя раздражает, потому что не хочется делиться с ним нашим вниманием!

Это было сказано несправедливо. Я не была такой эгоистичной, как заявил отец. Да, какое-то время не принимала его новую жену, потому что ревновала, но потом мы подружились и даже полюбили друг друга, а уж братика Данилку всем сердцем обожаю с первых дней его рождения.

Подсознательно понимала, что всё плохое обо мне отцом было сказано в гневе и от нежелания отвечать на мои вопросы, тем не менее глубоко оскорбилась и не приняла его извинения, когда он, остыв, пытался помириться. Решительно собрала вещи и уехала из Москвы на Урал, в город, где до переезда в столицу какое-то время жили мы с отцом. Здесь я окончила восьмой и девятый классы.

Мне удалось перевестись из МГУ в местный вуз на журфак, устроиться в общежитие. Стала я жить на стипендию и на то, что подрабатывала в ночном баре, небольшие суммы присылали мне иногда к праздникам тётя из Самары и бабушка из Сочи. От отцовских денег я категорически отказалась. Но он упорно перечислял мне ежемесячно определённые суммы на мой банковский счёт. К ним я не прикасалась.

Андрей Васильев оказывал мне знаки внимания недолго – где-то в течение месяца: садился со мной на лекциях, приглашал в кино, пытался сопровождать до общежития после занятий. С Валерой мы тогда были не знакомы – он лежал в больнице. Я старалась избегать Андрея, постепенно тот сам убедился в бесперспективности своих ухаживаний и отстал от меня ещё до того, как выписали из больницы его друга.

– Волосы высветлить можно, – не сдавалась Мирела, – в наше время дело нехитрое. – Чёрные глаза цыганки плутовато засверкали. – Золотая моя, – обратилась она ко мне, как к незнакомке, – докажи всем, не вру я! Отец твой генеральского чина?

– Если и так, ничего доказывать не буду! – не на шутку разозлилась я: мне уже надоело глупое разыгрывание Мирелой ребят. Выпытала у меня всё и бессовестно забавляется!

Никому ничего не объясняя, схватила её за запястье, увитое позолоченным браслетом, и потянула за собой, пытаясь увести Мирелу в свою комнату.

Но не тут-то было. Хитрая цыганка легко, как угорь, выскользнула из моих рук.

– Давай-ка я тебе, красавица, погадаю, – протянула игриво. Я и охнуть не успела, как оказалась перед ней с протянутой ладонью – очень ловко Мирела её вывернула. – Так и знала! – важно запела она, уставившись в мои линии жизни, судьбы, любви и ещё не знаю чего там. На её довольном лице заиграла загадочная улыбка. – У вас с чернявым одна дорога! Зря сопротивляетесь!

Невольно обернувшись на стоящего у стола Валеру, поймала его взгляд – тут меня словно током поразило, и я застыла на месте. Взгляд его карих, как я тогда думала, глаз был таким завораживающим, что внутри у меня всё расцвело алыми розами, похожими на те, что растут летом в саду у бабушки в Сочи.

Признаться, где-то глубоко в сознании внешне этот парень мне нравился. Смугл, черняв, широкоплеч и одновременно сухощав. Как ни странно, при смуглости и черноте Валеру нельзя было назвать ни цыганом, ни лицом кавказской национальности, даже с татарином не спутаешь. Было в нём что-то аристократическое – возможно, в правильном строении лица или в красиво очерченных, чуть припухлых губах, а может, в умении держаться уверенно, без суеты.

Наверное, я пялилась на него неприлично долго, потому что Валера смутился и отвёл взгляд.

Опомнившись, я всё же утащила упирающуюся Мирелу в свою комнату, совершенно забыв про соль. Оказавшись вдвоём, потребовала с неё ответа, почему она навязчиво пыталась сосватать меня Валере.

– Это карты так говорят, ничего от себя не прибавила! – неожиданно заупрямилась цыганка.

Само собой, я ей не поверила. Но именно с тех пор непроизвольно стала присматриваться к Валере Васильеву, а летом, когда мы случайно встретились на отдыхе в Сочи – оказалось, наши бабушки жили в одном городе – между нами вспыхнул роман, который, впрочем, быстро затух, после того, как мы переспали и расстались на последние дни каникул. Я уехала в Самару, к тётушке, он – в свой родной город на Волге.

По всей вероятности, для Валеры наша связь ничего не значила, так как по возвращении в университет на учёбу он сделал вид, что у нас с ним ничего не было. При встрече лишь холодно кивал головой.

А у меня сердце сжималось от обиды, хотя, в сущности, не знала, люблю ли я его или не люблю, ведь всё так быстро началось и закончилось так же стремительно быстро. Но он был первым моим мужчиной, первым любовником. Именно ему я доверилась. Не то чтобы ожидала от него после близости немедленного предложения руки и сердца. Конечно, это было важно, все девчонки об этом мечтают. Но главным всё же было неожиданно появившееся у меня желание ощущать прикосновения и ласки не кого-нибудь, а именно Валеры.

Раньше ни к кому не испытывала такого волнующего притяжения. И вообще мысль, что кто-то из парней будет целовать меня не по-братски, сжимать в объятиях и льнуть ко мне всем телом, а потом проникать в мои внутренности, приводила меня в ужас.

Интимной близости я боялась как укусов змеи, ведь мать мою отцовская родня, да и некоторые знакомые нашей семьи, кто знал её, считали ветреной блудницей. Впрочем, как её иначе назвать, если она, не стыдясь, бросила мужа и ребёнка, прямо-таки пошла по рукам – после первого любовника нашла второго, а за третьего вышла замуж и уехала с ним за границу, совершенно забыв обо мне.

Ничем на неё я походить не хотела! И страшно сердилась, когда меня внешне сравнивали с матерью. Родственники утверждали, что у нас одинаковые голубые глаза, улыбки и светлые волосы. Только вся она была утончённее и ярче. Больше всего делали нас похожими с матерью белокурые волосы, густые и немного вьющиеся – вот почему после окончания школы я их стала красить в шатенисто-коричневый цвет.

Как ни горько, но надо было признать: после нашей близости я разонравилась Валере. Его совсем не тянуло ко мне, наоборот, он упорно меня избегал. И я бы, бесспорно, смирилась и не напоминала ни словом ему о нашей нечаянной близости, если б не беременность.

– Ты обязан на мне жениться! – повторила, как попугай. – Ты прекрасно знаешь, это твой ребёнок! Я не допущу, чтобы его считали нагулянным ублюдком! – Воздух от волнения застрял у меня в горле, и я на секунду-другую замолчала, потом, судорожно сглотнув, продолжила с жаром: – Попробуй отказаться, я напишу статью о тебе в молодёжную газету, ославлю на весь город! – Сбавив тон, твёрдо добавила: – Сожалею, но тебе придётся смириться. Мы распишемся, а когда родится ребёнок, обещаю, разведёмся. Всё будет чинно, благородно, как в комедии «Не может быть», – не удержалась съязвить я и тут же стала опять серьёзной. – Я делаю тебе предложение только на год. Даю слово, на алименты подавать не буду. Об этом дам расписку. – Воинственно взглянула Валере в глубину его болотных глаз, где не было ни сочувствия, ни понимания, одна ярость. – Но ты мне дашь другую расписку, что не будешь претендовать потом на ребёнка, не будешь вмешиваться в нашу с ним жизнь!

Глава II

– Не смотри мне в глаза, не смотри, я всё равно сильнее: я хитрая серая бестия, и рать моя мощнее вашей, человеческой. – Длиннохвостая мокрая крыса шаг за шагом подступала ко мне, сверкая огромными глазищами. Я слышала её наглые рассуждения о всесильности крысиного племени, но не отводила глаз. – Ты думаешь, если будешь смотреть мне в глаза, я подчинюсь? – Противный раскатистый крысиный хохот разрезал тишину и тьму вокруг.

В ужасе попятилась назад и упёрлась в холодную, влажную бетонную стену. «Нет!» – крик застыл в моём горле и не вырвался наружу – голос исчез. В мозгах лихорадочно промелькнуло: «Надо запустить в крысу сапогом!» Но я не могла пошевелиться, а крыса всё приближалась и приближалась, вот-вот бросится на меня, а за нею – целое крысиное полчище.

«Это всего лишь «Щелкунчик». Балет. Это не наяву! – успокаивала я себя. – Просто смотрю балет, как в детстве». Однако злобному зубастому зверьку до моих успокаивающих предположений было плевать. Крыса оскалила зубы и уже готова была вцепиться в меня, как я проснулась. И оказалась вся в холодном поту.

Давно, вот уже много лет мне не снился подобный сон. Теперь он вернулся.

Время ожидания каждой своей уходящей минутой доставляло мне давящую боль в сердце. Валера опаздывал на четверть часа. Служительница уз Гименея уже несколько раз выходила и недовольно напоминала: если в отведённое для нас с Валерой время мы не зайдём в зал брачующихся, придётся нашу регистрацию отменить.

Измученная ожиданием, стояла я, спиной прижавшись к стене, словно пригвождённая к позорному столбу, совсем по-цветаевски, как в стихотворении этой поэтессы, не смея взглянуть в глаза всем, кто пришёл со мной в загс. Наташа Звонкова и Оля Борзова, девчонки, с которыми я со второго курса жила в одной комнате в общежитии, Настя Никонова, моя одноклассница по восьмому и девятому классам, и её муж Антон, понимая мои переживания, не лезли с утешениями, терпеливо ожидали вместе со мной. Их взор, как и мой, был направлен на двери.

Повернув голову чуть вбок, в зеркале, занимавшем всю стену, натолкнулась на свое белоснежное отражение – и зачем только я вырядилась в белое платье Настёны, в котором она в прошлом году выходила замуж! Настя настояла: пусть для ребёнка останутся фотографии, свидетельствующие о якобы настоящей свадьбе. Хорошо хоть я категорически отказалась от фаты, а то бы выглядела сейчас для жениха презабавно. Впрочем, глупые светло-голубые цветочки вроде розочек, украшающие мою причёску, сооружённую в лучшей парикмахерской, смотрелись на фиктивном обручении вызывающе. Особенно при отсутствии жениха.

Вчера я напомнила Валере, чтобы не забыл о назначенной регистрации в загсе. Специально для этого зашла в их с Андреем комнату – при дефиците мест в общежитии «братьям» удалось каким-то образом в этом году поселиться вдвоём – я терпеть не могла заглядывать к ним, так как при Андрее чувствовала себя не в своей тарелке. На этот раз набралась храбрости и попросила его выйти. Валера не захотел оставаться со мной наедине.

– У меня нет тайн от друга! – раздражённо прохрипел он. – Хочешь продолжить спектакль с шантажом при нём – не стесняйся, устраивай! Но знай, дураков верить твоему, бог весть, какому лицедейству нет! Я сыт по горло твоими угрозами.

Меня страшно возмутило двуличие этого наглеца, которому я каких-то четыре месяца назад со всей страстью отдалась, не думая о последствиях. А ведь договорились уже обо всём: и заявление подали в загс, и написали друг другу расписки – обоим ясно же, пути обратно нет. Выходит, убеждать и грозить надо заново.

– Мы друг другу дали письменные обязательства, – не обращая внимания на Андрея, твёрдо произнесла, с трудом сдерживая гнев, – я намерена сдержать их и потребую, чтобы ты выполнил свои, иначе тебе несдобровать!

– Но ты не генеральская дочь! – с вызовом выкрикнул Валера, похоже, хотел показать своему дружку, смотри, мол, не так уж я податлив.

– Придётся тебе, Валера, поверить мне на слово, что я действительно из генеральской семьи и глаза у меня как незабудки, – сухо произнесла я на глупый выпад парня.

Однако он не сдавался:

– Но не блондинка! А я из тех людей, которым нравятся противоположности.

– И тут ты ошибаешься, цыганка права, – спокойно ответила, хотя в душе бушевал огонь, и так хотелось выцарапать глаза обоим заносчивым «братьям», превращающим такое серьёзное дело, как узаконивание будущего ребёнка, в торг. – Я крашеная шатенка, а в натуральном виде – блондинистее не бывает! – Внезапно на ум мне пришло хвастливое высказывание героини из пьесы Мольера «Мизантроп», и я, не задумываясь, к месту оно прозвучит или не к месту, процитировала: – «Я умна, миловидна, любезна; у меня тонкая талия и крепкие белые зубы». – И от себя добавила: – У меня нет бородавок, шрамов и других изъянов. Разве я не гожусь в жёны? Хотите проверить? Могу раздеться.

Ловко же я огорошила «братьев» Васильевых, они застыли в изумлении, пожалуй, даже их знаменитым тёзкам из кинематографа, смастерившим чудного «Чапаева», подобного в глаза барышни не заявляли. Впрочем, мне не следовало так шутить, ведь хочу заполучить не любовника, а всего-навсего лишь на время законного отца для ребёнка. И я его заполучу! Во что бы то ни стало!

– Мой отец имеет обширные связи, кстати, и в этом городе, потому что служил здесь, он воспользуется ими, чтобы испортить тебе жизнь, Валера. Тебя выгонят с факультета, если ты завтра не придёшь в загс в нужный час! А ещё лучше я напишу твоим родителям и потребую с них алименты! – грозно пригрозила я и вышла, хлопнув дверью и не дав парням возразить.

В зеркальном отражении наконец-то облегчённо заметила в дверях Валеру с Андреем. Наташа Звонкова и Оля Борзова, словно рассерженные кошки, зашипели на них, почему они, такие бессовестные, задержались, всем нервы вымотали.

– Заезжали в магазин за цветами, – процедил сквозь зубы Валера и сунул мне в руки букет из белых цветов. Я машинально взяла его, соединив с алыми розами, купленными для меня мужем Насти.

«Братья» быстро скинули куртки, сдали их в раздевалку. Оба оказались в тёмных костюмах и светлых рубашках с галстуком, что для них непривычно: обычная их одежда -джинсы, футболки и свитера. Валера пятернёй пригладил растрепавшиеся чёрные волосы, мельком взглянул на себя в зеркало, а потом повернулся ко мне и застыл.

Наверное, только сейчас заметил мой белый невестин наряд. На лице его мелькнуло что-то вроде восхищения. Мелькнуло и исчезло, а вместо него появилось хорошо знакомое мне упрямое раздражение, появляющееся при встречах со мной с тех пор, как он узнал о беременности.

Очень немного времени оставалось на наше обручение, рядом в фойе маячили уже следующие белоснежные жених и невеста. Работница загса спешила насколько могла, сократила до минимума свою волнующую предсвадебную речь: её предупредили о ненужности сантиментов, свадьба вынужденная – ни колец, ни поцелуев, ни шампанского, но с фотографированием и выдачей законного свидетельства о браке. Чужие беды и раздоры не касались служительницы брачного заведения, её задачей было поскорей объявить нас с Валерой мужем и женой. Что она и сделала своим звонким голосом.

Не о такой скоростной свадьбе я мечтала, и уж тем более, что куда важнее, не такой свадьбы хотел для меня отец.

Папа… Как же он будет рассержен, когда узнает, что его единственная дочь не удосужилась сообщить ему о самом важном событии в её жизни! Но он же не знает, что свадьба не настоящая. И никогда не узнает, я сообщу о ней ему и Оксане после рождения ребёнка или накануне.

Вместо положенных поздравлений друзей и близких я услышала успокаивающий шёпот Настёны: «Он ещё пожалеет!». Алые розы, обёрнутые снизу фольгой, неприятно кололись сквозь обёртку. Я положила два сжатых вместе букета – алый и белый – на стол, покрытый праздничной скатертью, за которым стояла звонкоголосая служащая загса, и решительно направилась в фойе, лишь на мгновение приостановившись около Валеры, чтобы взять у него врученное ему во время брачной процедуры свидетельство о браке.

Ему оно ни к чему. Оно нужно мне, чтобы потом законным образом развестись и чтобы ребёнок мой, роясь в старых бумагах, не смог обнаружить ничего, что бросило бы тень на законность его появления на свет. Он не прольёт из-за этого ни слезинки. Не будет ни грубых намёков, ни нечаянных шепотков, ни обидных замолканий родственников. Я росла со всем этим. Возможно, о моей двухгодичной незаконнорожденности мало кому было известно, но ведь кто-то о ней знал и посмеивался, в то время как я думала, что уж отец-то меня никогда не предавал.

Слухи расходятся, как по воде круги. Скоро весь факультет жадно мусолил странное наше с Валерой бракосочетание – то ли было оно, то ли не было? Я делала вид, что разговоры меня не касаются, а на вопрос «Почему мы не вместе?» сухо отвечала: «Поссорились!» – И печально вздыхала.

Для этого мне не надо было притворяться. Моя душа была в унынии. Напрасно я думала раньше, что, как только окажусь замужней, стану спокойной и уверенной в себе будущей матерью. Ни спокойствия, ни уверенности я не приобрела, наоборот, всё казалось зыбким и бессмысленным.

По-прежнему была одинока и беззащитна перед необходимостью объяснять отсутствие мужа рядом, перед приближающимся появлением новой жизни, за которую лишь одна я буду в ответе. Вдобавок донимала изнурительная тошнота по утрам – хоть совсем не вставай с постели!

Впрочем, в женской консультации мой статус-кво замужней дамы действовал на медиков как усмиряющее волшебное слово. «Замужем?» – холодно спрашивали на каждом приёме или медсестра, заполняющая карточку, или врач, обследующая меня. Услышав утвердительный ответ, голоса их сразу теплели и становились добрее. Мою беременность они уже воспринимали как дар божий. Не стесняясь, делились со мной: «Сегодня редко рожают нормальные женщины. Беременеют большей частью гулёны да пьянчужки. Среди рожениц тех, кто с мужем, кот наплакал!»