Текст книги "Дочь Господня"
Автор книги: Татьяна Устименко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
Глава 8
Первым, что я почувствовала, стал запах дыма, горький и назойливый. Он настойчиво лез в ноздри, насильно вырывая меня из сладких объятий сна. Не смея поверить собственным ощущениям, я вдохнула глубже и закашлялась. Резко распахнула глаза, недоуменно следя за багровыми отсветами, пляшущими на оконном стекле. Тонкие струйки дыма просачивались под дверь, стелясь по полу клубящимся рыхлым слоем гнилостно-серой мари. Сердце рывками бухало в груди, много раз повторяя один и тот же тягучий вопрос, идущий по кругу, словно сбой на граммофонной пластике – что же это такое, что же это такое? Запертая дверь и плотно закрытый стеклопакет ограждали меня от шума и еще давали некоторую надежду на то, что все происходящее – всего лишь досадное недоразумение, вызванное чьей-то оплошностью и отказом системы пожаротушения. Но панический животный ужас, напрочь отметая слабые, успокаивающие доводы рассудка, уже рвался наружу, грозя излиться воплем горя и отчаяния. Твердя себе, что все не так плохо, как мне кажется, что ситуация просто не может быть столь чудовищной, я повернула оконную ручку и одним рывком откинула стеклянную створку. Какофония звуков ударила слитной адской волной, чуть не отшвырнув меня вглубь спальни. Среди яростного треска ненасытного пламени, пожиравшего учебный корпус, расположенный ниже по склону холма, я различила частые автоматные очереди с вплетающимися в них одиночными пистолетными выстрелами, отчаянные крики людей, погибающих страшной смертью, и перекрывающий их ликующий вой стригоев. Я почти физически ощущала плотное облако темной магии, не имеющей ничего общего с лучезарной энергетикой наших молитв, куполом накрывшее все аббатство. Особенно исступленно оно концентрировалось над правым крылом, в котором жили молодые ангелы.
– Натаниэль! – отчаянно вскрикнула я, почти теряя сознание от шквала предсмертных эманаций, непрерывным потоком идущих от запертого и полыхающего здания, где сейчас заживо сгорали сотни молодых жизней. – Иисус, как мог ты допустить подобное? – высунувшись в окно, бешено вопила я, понимая, что ни Бог, ни архангелы не способны узреть происходящее, обманутые демонически-непроницаемой завесой стригойской волшбы.
И в этот же самый миг что-то вдруг ослепительно полыхнуло, неся шквал невыносимого жара и чудовищный грохот. Пол под моими ногами покачнулся, осколки выбитых ударной волной стекол больно впились в левую руку от локтя до запястья, которую я автоматически выставила перед собой, прикрывая лицо. Меня резко отбросило к противоположной стене и ощутимо приложило затылком об угол телевизионной тумбы. Во рту появился солоноватый привкус крови, все поплыло перед глазами, превращаясь в убыстряющуюся череду разноцветных, размазанных в пространстве полос. «Они взорвали арсенал!» – успела подумать я, проваливаясь в вязкую пелену небытия…
– Селестина! – зычный голос, громко выкрикивающий мое имя, вывел меня из забытья. – Сел, да открой же дверь!
– Сейчас, – промычала я, силясь подняться на ноги. «Интересно, сколько времени я провалялась без сознания?» – мысль вскользь промелькнула в раскалывающейся от боли голове и отошла на второй план. Запах гари усиливался, становясь нестерпимым.
– Селестина, ты там жива? – продолжали колотиться в дверь.
Сквозь монотонный гул, наполняющий череп и укутывающий его ровным слоем шершавой, раздражающе колючей стекловаты, я смогла наконец-то опознать нетерпеливый голос подруги. Медленно перебирая руками по стенке, я все-таки добралась до двери и повернула ключ. Оливия вихрем ворвалась в комнату, возбужденно блестя глазами, кажущимися особенно яркими на фоне закопченного до черноты лица и гремя под завязку набитым рюкзаком.
– Эй, да тебя контузило! – она схватила меня за подбородок, заставляя поднять голову.
Я зашипела от боли:
– Навроде того…
– Ничего, – ободряюще ворчала ангелица, копаясь в рюкзаке. – Голова – это кость, а кости ничего не сделается!
Я криво усмехнулась, намереваясь возразить Оливии, что раз болит – значит, не такая уж там сплошная кость, но в это самое время подруга с воплем радости вытащила из рюкзака аптечку, а из нее – одноразовый шприц, наполненный какой-то мутной жидкостью. Я не успела даже охнуть, как она с размаху вонзила иглу в мое плечо, прямо через рукав ночной рубашки, и нажала на поршень.
– А это не наркотик случайно? – запоздало поинтересовалась я, опасливо рассматривая опустевший шприц.
– Не-а, – махнула косами ангелица, – смесь транквилизаторов по моему личному рецепту, ноу-хау практически, новое слово в фармакологии. Называется «Ангельская дурь»!
Я хотела было возразить, что, судя по названию, это и есть самый забойный наркотик, но предпочла благоразумно промолчать, не решившись спорить с агрессивно настроенной подругой, рискуя заработать еще одну порцию реанимационного зелья. Но надо признать, мозги эта дурь прочищала отменно. Уже через пару минут в голове у меня прояснилось, тело налилось кипучей энергией.
– Лишь бы потом отходняка не случилось! – чисто из вредности ляпнула я, благодарно помаргивая. – Оливия, ты гений!
– Кто бы сомневался, – нахально поддакнула ничуть не смущенная комплиментом валькирия. – Собирайся, нужно выбираться из монастыря, пока мы тут не задохнулись.
И действительно, дым в комнате сгустился до состояния тумана, вызывая резь в глазах и надсадный лающий кашель. Я оторвала от простыни две полосы ткани, смочила водой из кувшина, одной завязала себе рот и нос, а вторую – предложила Оливии.
– И чего я не взяла противогазы? – риторически вопросила валькирия, извлекая из рюкзака отличный камуфляжный костюм, дополненный металлокевларовым бронежилетом и бросая обмундирование на стол. – Примерь-ка, вроде бы твой размерчик!
Форма подошла идеально.
– Ты успела посетить арсенал? – спросила я, шнуруя высокие десантные ботинки. – И скажи, какого вообще черта творится в аббатстве?
– Успела, – нахмурилась валькирия, рассовывая по карманам запасные обоймы от «Беретты». – И прошу тебя, не поминай этих богопротивных тварей, итак у нас тут кровососов выше крыши!
– Так что с аббатством? – напомнила я, затягивая вокруг талии кожаный оби и закрепляя под ним оба клинка – Кото и Кайсу.
– Улетные ножички! – завистливо шмыгнула носом подруга, восхищенно разглядывая кэн и вакидзаси. – А на аббатстве можно отныне ставить крест – прости меня Господи за такой мрачный каламбур. Нет теперь аббатства…
– Ясно, – протянула я, до конца осознав тот факт, что мстительные стригои устроили ночной налет на нашу скромную обитель и полностью разгромили небесное ополчение. – Но какого черта наши прославленные бойцы не смогли дать достойный отпор и полегли, как бычки на скотобойне?
Повторное упоминание врагов рода человеческого вызвало новую гримасу негодования на лице Оливии, однако на этот раз она предпочла обойтись без нотаций.
– Думается мне, что здесь не обошлось без отравы. Потому что все, кто присутствовал на ужине в трапезной, уснули беспробудным сном.
– А ты сама? – недоуменно подняла бровь я.
– А я, это… – подруга покраснела, словно я застукала ее за какой-то хулиганской проделкой, – я на диету села, как Натаниэль и советовал…
– Та-а-а-к, – задумчиво протянула я, – я тоже не ужинала, опоздала, да и мастер Кацуо меня, видать, не зря заранее накормил. Неужели он что-то чувствовал? – и тут я вникла в смысл последней фразы ангелицы. – Натаниэль! – я горестно вздрогнула, вспомнив пламя, пожиравшее жилой корпус белокрылых летунов. – Так он погиб?
– Не-а, – Оливия улыбалась от уха до уха, будучи не в силах скрыть охватившей ее радости. – Этот ловелас у себя не ночевал, и на ужине его тоже не было. Стопудово, он к Ариэлле подался, в ее подвальную каморку, и похоже, им там совсем не до еды было!
«Вот ведь чудо! – мысленно подивилась я, наблюдая за лицом подруги. – Странные все-таки создания эти ангелы! Как с сородичем сталкиваются, так сразу собачиться начинают. А на деле оказывается, что они друг за друга искренне переживают!»
– Думаю, они уцелели, если только их в подвале не завалило, – продолжала разглагольствовать ангелица, копаясь в изрядно похудевшем рюкзаке. – Пойдем их искать?
– Непременно, – откликнулась я, осторожно высовываясь в коридор. – И не забудь про Грааль, он не должен попасть в руки стригоев!
– Ты собираешься таскать его с собой? – шокировано ахнула валькирия, шагая следом за мной. – Да неужто ты не понимаешь, что из-за него они и разрушили все аббатство? Тот, у кого будет находиться Чаша Христова, станет объектом охоты всех кровососов!
– Понимаю, – откликнулась я, стараясь рассмотреть в плотной пелене окутывающего нас дыма ступеньки лестницы, чтбы не навернуться со второго этажа. – Но ты можешь предложить другой вариант? Мы просто обязаны спасти Грааль и передать его в руки Верховного понтифика!
– Ну и дура же ты, Сел! – сугубо в воспитательных целях окрысилась Оливия, виновато отводя глаза, чтобы только не признать мою безоговорочную правоту. – Так и стукнула бы тебя! – и она картинно замахнулась кулаком.
Но я понимала, что угроза прозвучала лишь для проформы, неся скрытый оттенок солидарности и уважения к моей решительности защитить самую легендарную реликвию нашей веры.
Я торопливо сбежала по лестнице, уже свыкаясь с мыслью, что мирная учеба в аббатстве закончилась, безвозвратно канув в Лету. Скорее всего, все экзорцисты, кроме меня, погибли. А тот, кто уцелел, вступал в период жестокой войны за выживание всей человеческой расы.
Начиналась эра стригоев.
Мы вывалились за порог спального корпуса и с облегчением сорвали с лиц надоевшие мокрые тряпки, впитавшие в себя немало сажи и копоти. Циферблат на моем запястье показывал два часа ночи, но на улице оставалось светло как днем. Здание арсенала полыхало вовсю, выстреливая снопами ярких искр. Жутко воняло горелым пластиком с примесью кислого запаха тола. В тот самый момент, когда мы с Оливией показались на крыльце, в глубине оружейного склада прогремел второй взрыв, правда, не столь сильный, как первый. Валькирия многословно помянула всю стригойскую родню до третьего колена включительно, жалея загубленные боеприпасы. Я как вкопанная застыла на ступеньке, пытаясь сориентироваться и сообразить, что следует предпринять в первую очередь. Только я хотела сказать, что, красуясь на крыльце, мы представляем собой очень хорошую мишень, как короткая автоматная очередь выбила каменную крошку из декоративной колонны прямо возле моего уха. Мы обе кубарем скатились со ступеней.
– Оливия, – заорала я на бегу, с ужасом ощутив удар пули, к счастью, пришедшийся в закрытую бронежилетом грудь, – колись, в твоем волшебном мешке с подарками есть что-нибудь посерьезнее моего «Глока»? А то я с этой карманной пукалкой много не навоюю!
– А то ж! – довольно осклабилось чумазое лицо подруги. – Причем, учти, я не извращенец Санта-Клаус, я подарки и без чтения стишка раздаю! Держи! – она ловко выхватила из рюкзака какой-то громоздкий предмет и перебросила в мои руки.
Я подхватила подарок на лету. «О, просто замечательно! – я хмыкнула. – Можно было догадаться, что валькирия и шагу не ступит без своих любимых игрушек!» Я закинула на плечо ремень УЗИ, шестидесяти четырехзарядного пистолета-пулемета израильского производства, и почувствовала себя увереннее. УЗИ – серьезная штука, у меня сразу плечо перекосило. И как Оливия эту тяжесть на себе регулярно таскает, ума не приложу.
– Лив, – хохотнула я, – у тебя там, случаем, танка нет?
– Нет, – невнятно просипела подруга, вешая на шею сразу два автомата фирмы «Хеклер-и-Кох» и отбрасывая опустевший рюкзак. – Наш нерасторопный отец-настоятель их не закупил, и как оказалось – зря!
Среди застилающих двор клубов дыма и пламени метались какие-то темные фигуры. Я не целясь пальнула в них пару раз на всякий случай, прекрасно понимая, что если это стригои, а в обойме УЗИ находятся обычные патроны вместо освященных, то ничего кровососам не сделается. У меня за спиной ангелица что есть мочи лупила из автомата, по-моему, как это ни парадоксально прозвучит, от души наслаждаясь происходящей бойней. Богиня войны наконец-то очутилась в своей стихии.
Позволив валькирии прикрывать меня с тылу, я на минутку опустила узкое оружейное дуло, всегда напоминавшее мне клюв хищной птицы, и прищурила слезящиеся от дыма глаза. Так, вон то большое темное пятно прямо перед нами, от которого еще долетают редкие звуки выстрелов, – учебный корпус. За спиной у нас – спальный блок экзорцистов. Догорающие справа руины – обиталище ангелов, ставшее одной огромной братской могилой. Значит, по левую руку от меня скрывается во мраке не вызвавший интереса стригоев хозяйственный флигель со злополучной поварней и комнатками немногочисленных ангелиц. А еще – с тем самым искомым подвальчиком, где обитает Ариэлла – «умывальников начальник и мочалок командир», сама до недавнего времени чем-то напоминавшая старую мочалку. Да простят меня Натаниэль и поэт Самуил Маршак.
– Туда, – я хлопнула по плечу не на шутку увлекшуюся перестрелкой Оливию, – отступаем по направлению к подвалу.
– Вот уроды! – рявкнула ангелица, швыряя на землю опустевший рожок и спешно перезаряжая оружие. – Да их тут не меньше сотни!
– Потом посчитаем и посчитаемся, – пообещала я, увлекая рвущуюся в бой подругу к маленькой незаметной двери, через которую обычно вносили и выносили корзины с бельем. – Вот найдем Натаниэля и решим, что нам делать дальше.
Пропихнув Оливию вперед себя, я едва успела сделать несколько шагов вглубь прохода, настороженно ступая по истертым за столетия каменным ступеням, как вдруг близкий взрыв, сотрясший стены флигеля, внезапно поднял нас вверх и резко бросил на пол коридора. Комья земли и острые обломки кирпичей щедро застучали по спинам, в голове зазвенело. «Две контузии в течение одного часа – это, пожалуй, уже перебор!» – вяло подумала я, медленно переводя себя в сидячее положение и выплевывая набившуюся в рот грязь. Рядом премерзко ругалась Оливия, осторожно ощупывая разбитый нос.
– Ты в порядке? – теперь наступила моя очередь интересоваться состоянием подруги.
– Ерунда, до свадьбы заживет! – вынесла вердикт валькирия, прижимая к переносице холодное лезвие ножа. – Очевидно, какая-то скотина заметила, как мы юркнули в эту дверцу, и метнула гранату нам вслед.
– Коридор позади нас обвалился, – я оценила нанесенный взрывом ущерб и поднялась на ноги. – Так что в ближайшее время преследовать нас не станут, а это, наверное, стоит твоего травмированного носа.
Оливия посмотрела на меня как-то не очень доброжелательно. Вот уж никогда бы не подумала, что наша валькирия так яро радеет о своем внешнем виде!
Минут пять мы петляли извилистыми проходами, освещая дорогу карманными фонариками и пытаясь разобраться в нагромождении каменных блоков, заваливших и без того узкие переходы. Наконец, миновав несколько дверей, Оливия, гораздо лучше меня знавшая планировку этого корпуса, вывела нас к довольно неприметной дверке, окованной внушительными поржавевшими железными полосами.
– Здесь! – валькирия решительно направила указательный палец в сторону мощной створки. – Личная комната Ариэллы.
Я корректно постучала.
Из-за двери не доносилось ни звука.
– Нат, хватит дурить, открывай! – сердито рявкнула ангелица, сильно гнусавя в разбитый нос.
– Сова открывай, медведь пришел! – шутливо поддержала я с аристократичным прононсом, образовавшимся по причине пыли, набившейся везде куда можно и куда нельзя. Я конечно же отдавала себе отчет в неуместности подобных шуточек, но предпочла выкрикнуть что-то нейтральное, путь и мало подходящее к нынешней плачевной ситуации – опасаясь напугать чувствительную Ариэллу.
Но, увы, никто ни кинулся открывать запертую изнутри дверь. Очевидно, наши доводы показались весьма неубедительными для забаррикадировавшихся в комнате влюбленных. Мы с Оливией растерянно переглянулись.
– Какого черта! – недовольно буркнула валькирия, пиная дверь ногой. Упоминание нечистого ее уже ничуть не коробило.
Как выяснилось тут же, дверь лишь внешне выглядела прочной, на деле она оказалась прогнившей насквозь. Трухлявые доски не выдержали напора атлетически сложенной девицы, с первого же удара бесславно уступив грубой силе.
– Что и следовало доказать! – самодовольно провозгласила Оливия, делая шаг в освободившийся проход. Я последовала за ней.
Внезапно в наши лица буквально врезалось непроницаемое облако, состоящее из каких-то белых, непереносимо вонючих крупинок, заставляющих чихать и кашлять, а затем на мою многострадальную макушку обрушился чудовищный удар, снова переводя меня в лежачее положение…
Помнится, однажды наш хулиганистый Уриэль весьма аргументированно, хотя излишне многословно излагал восхищенным молодым ангелам, что женщины практически ничем не отличаются от собак. Точно так же безоговорочно преданы своему хозяину, так же, как и брехливые шавки, часто лают по пустякам и так же хорошо выполняют команду «лежать». Может быть, эти циничные высказывания все-таки оказались не лишены некоторой доли здравого смысла, а?
Конрад Майер задумчиво поскреб широкую, обильно заросшую черными волосами грудь, поставил на компьютерный стол початую банку пива «Бавария», пару секунд поколебался, но все-таки нажал кнопку включения системного блока. Фривольно, как хорошей знакомой, подмигнул изображению аппетитной блондинки на мониторе и, справедливо рассудив, что все ресурсы компьютера продолжат загружаться еще некоторое время, отправился на кухню, предусмотрительно прихватив с собой недопитое пиво. Проходя через коридор, он не удержался, чтобы не полюбоваться в большом настенном зеркале своей поджарой фигурой, для пущего эффекта немного втягивая живот и напрягая бицепсы и трицепсы. Но, нужно признать, втягивать-то по большому счету было нечего. Вредная привычка, заключавшаяся в частом и бессистемном употреблении пенистого хмельного напитка, полностью искупалась регулярными походами в спортзал и ежедневными утренними пробежками. «Ну, почти ежедневными!» – не стал лукавить господин Майер, поглаживая свежевыбритую голову. Отрастить волосы Конрад пытался уже неоднократно, но каждый раз, с отвращением глядя на жесткую щетку, криво расползающуюся по вискам и затылку, плевался в сердцах, вновь обриваясь до стерильной гладкости бильярдного шара. Впрочем, отсутствие волос не только придавало ему некую инфернальную загадочность, весьма броскую на фоне нынешнего повального увлечения длинными шевелюрами, но и, по фанатичным заверениям прекрасной половины человечества, выгодно подчеркивало красоту его мужественного лица. «А лицо – да, не подкачало! – Конрад довольно крякнул, рассматривая в зеркале свои высокие скулы, твердый подбородок, нос красивого очерка и мягкие карие глаза, опушенные длинными черными ресницами. – Вот так-то, господин рыцарь!» – после чего он саркастично оттянул резинку атласных спортивных трусов, отпустил ее, позволив звонко щелкнуть по рельефному прессу, и важно прошествовал в святая святых своей римской квартиры – вместительный пищеблок, плотно заставленный разнообразной бытовой техникой. Конрад уважал комфорт.
Там он засыпал в кофеварку порцию свежесмолотого мокко – горьковатого, но стопроцентно мужского, достал из холодильника еще одну банку любимого пива и щелкнул пультом, включая плазменную панель небольшого телевизора. Уткнувшись в недра хладоагрегата, он игриво дернул обтянутыми алым атласом ягодицами, приветствуя очаровательную Бьянку, популярную ведущую новостей на первом канале крупнейшего итальянского телевизионного холдинга. Видимо, фигуристая брюнетка тоже не осталась равнодушной к прелестям Конрада, потому что немедленно расплылась в заученной улыбке и защебетала тонким голоском:
– По уверениям нашего собственного корреспондента, вид выгоревшего дотла аббатства являет собой поистине удручающее зрелище, производя неизгладимое впечатление даже на самых стойких и опытных в подобных делах пожарников.
– Ага, знаем мы ваших хваленых пожарных, – иронично ответил Конрад, продолжая стоять к Бьянке спиной, и с подозрением обнюхивая извлеченный из холодильника кусок ветчины. – Да они при одном виде обгорелого трупа мыши в обморок падают!
Наверное, ведущая тоже не очень-то доверяла компетентности провинциальных служб спасения, потому что скорчила скорбную мордочку и продолжила излагать сводку новостей.
– Среди множества тел пострадавших удалось опознать личности многочисленных обитателей аббатства – монахов и послушников. Но, как нам стало известно из достоверных источников, среди руин также обнаружены трупы каких-то странных, с трудом поддающихся научной классификации существ, что позволило сделать выводы об участии аббатства ди Стаффарда в проведении запрещенных законом вивисекционных опытов над животными. Благополучный городок Салуццо еще не видал столь громкого скандала! Личный секретарь папы римского Бонифация XIII уже выступил с официальным заявлением о непричастности Римской католической церкви к творимым в Салуццо противоправным действиям!
– Ну, молодцы, просто молодцы! – ехидно прокомментировал услышанное Конрад, наконец-то признав ветчину пригодной к употреблению, педантично нарезая ее ровными ломтиками и выкладывая на раскаленную сковородку. – Я, милочка, церковников знаю давно и хорошо, поэтому могу уведомить вас, синьорина Бьянка, что там, в Салуццо, явно не обошлось без вмешательства иных рас. Причем, видимо, там приключилось что-то действительно масштабное, раз Ватикан не успел своевременно подчистить улики и вынужден теперь так яро открещиваться от несчастных убиенных монахов. Так что, милая Бьянка, – он со вкусом разбил на сковородку одно за другим целых пять яиц, – забудьте-ка вы об этом злополучном ди Стаффарда и приходите ко мне завтракать!
Но в ответ ведущая, анорексивно замученная низкокалорийной диетой, не одобрявшей такого термоядерного избытка холестерина, кокетливо улыбнулась и исчезла с экрана, уступив место накаченному молодому человеку, принявшемуся увлеченно рассказывать о соревнованиях по футболу. Мужчин Конрад не любил, к футболу дышал равнодушно, поэтому он переключил телевизор на музыкальный канал и с аппетитом в одиночку принялся за гигантскую яичницу с ветчиной, запивая ее частыми глотками пива. Утолив первый утренний голод и подбирая хлебной корочкой последние капли оливкового масла, господин Майер снова и снова пытался понять, что же именно так насторожило его в рассказе Бьянке, не давая выветриться из головы этой, в общем-то совершенно пустяковой новости. И лишь попивая крепкий кофе, Конрад неожиданно прозрел, да причем так внезапно, что с воплем: «Вот ведь черт!» – подпрыгнул на табуретке, чуть не опрокинув чашку с мокко на свои щегольские трусы. Он вспомнил.
Дай бог памяти, но это произошло лет этак сто двадцать назад, при пра-пра-прежнем Верховном понтифике, когда Конрад еще поддерживал некоторую видимость деловых отношений с всемогущей ватиканской канцелярией. Именно тогда Майер получил от Церкви специфический заказ, сводившийся к поимке некоего резвого суккуба, посмевшего докучливо навязывать свое любвеобильное общество одному из особо приближенных к папе кардиналов. Надо сказать, суккуб оказался (вернее – оказалась), прехорошенькой и весьма фигуристой рыжеволосой девицей – как раз во вкусе самого Конрада. Настолько сексапильной, что отважному рыцарю стоило огромных душевных мучений развоплотить столь очаровательное существо. Но демон был силен, и Конраду понадобилось нечто большее, чем просто освященные в ближайшей церкви пули и ножи. Да и как на беду дата охоты пришлась как раз на полнолуние. И если бы не ковчежец с частицей мощей святого отца Ионофана, известного экзорциста и усмирителя плоти, не миновать бы Конраду острых когтей демоницы. Вот именно тогда он и попал в тайное хранилище Ватикана, битком набитое всяческими чудесными вещицами. Впоследствии, так и не сойдясь в цене за истребленного суккуба, рыцарь самочинно оставил себе заветный ковчежец, неоднократно после этого спасавший ему жизнь. Но главное заключалось не в этом. Пребывая в хранилище и восхищенно пялясь на то, что большинство верующих искренне считают сказками и небылицами, рыцарь полушутливо-полусерьезно спросил папского секретаря о том, не хранится ли в этом местечке сам святой Грааль. И получил столь же несерьезный ответ: дескать – хранился лет …дцать назад, да вот пришлось передать его в Салуццо, мол, он там нужнее. Тогда Конрад не придал особого значения услышанному, посчитав туманное высказывание всего лишь проявлением оригинального чувства юмора пожилого ватиканского секретаря, всегда бывшего себе на уме. И вот сейчас что-то неожиданно щелкнуло в мозгу охотника, переключив мысли на это давно позабытое название – Салуццо!
Рыцарь рассеянно запихнул грязные тарелки в посудомоечную машину, извлек из холодильника очередную банку пива и почти галопом устремился обратно в спальню, к компьютеру, влекомый каким-то нехорошим предчувствием. Компьютер, телевидение и огнестрельное оружие принадлежали к той не слишком-то большой группе современных вещей, которые Конрад считал полезными и достойными внимания. Все прочее, по его мнению, за истекшие столетия сильно деградировало и выродилось, привнося в размеренное течение жизни массу досадных разочарований. Вот взять, к примеру, пиво – за последние лет семьдесят-восемьдесят его совсем разучились варить, причем, совершенно не стесняясь выдавать за сей благородный напиток какую-то омерзительную бурду, сверх меры напичканную вредными для здоровья консервантами и суррогатами.
Но, пожалуй, единственным, что за прошедшие столетия ничуть не проиграло, а даже заметно выиграло, были столь любимые Конрадом женщины. Он обожал их всех – чопорных брюнеток, тупо-сексуальных блондинок, рассудительных шатенок и, конечно же, взбалмошных, безудержно эмоциональных рыжеволосых дам. А ведь именно такая рыжеволосая девица и стала источником удивительного долголетия Конрада, подарив ему этот неожиданный презент в комплекте с нечеловеческой силой, отменной реакцией и неприятной зависимостью от лунных фаз. Конрад был вервольфом. Каждое полнолуние его волчья сущность требовательно просилась на волю, доводя своего обладателя до состояния невменяемой одержимости, часто называемой «амок» – когда все его нервы болезненно реагировали на малейшее раздражение, грозя начать обращение от любого мало-мальски возбуждающего фактора. За миновавшие столетия он научился стабильно контролировать собственное тело, сумев подчинить железной воле, казалось бы, абсолютно не управляемый процесс преобразования в волчий облик, даже в самые напряженные моменты оставаясь человеком, но все равно – неизменно страдая в разгар полнолуний жуткими головными болями и вспышками трудно управляемой ярости.
А ведь все начиналось так хорошо. Правоверный католик, происходивший из обедневшего, но благородного немецкого рода рыцарей фон Майеров, Конрад в 1307 году добился высокой чести вступления в орден тамплиеров, получил белый плащ шевалье и даже нес службу в парижском Тампле – штаб-квартире великого магистра Жака дэ Молэ. Лишь чудом ему удалось избежать ареста, охватившего подавляющее большинство братьев, и в одиночку скрыться среди простонародья, затерявшись в многолюдном Париже. И только спустя многие десятки и сотни лет, накапливая и анализируя информацию, Конраду стало понятно, что ужасная участь, постигшая орден «нищенствующих рыцарей Христа и Храма Соломона», оказалась вызвана горячим желанием папы Климента V и короля Франции Филиппа Красивого захапать святой Грааль, якобы переданный тамплиерам несколькими чудом уцелевшими альбигойцами. Теперь-то, в двадцать первом веке, Майер не сомневался, что Ватикану удалось таки заполучить бесценную реликвию. Но тогда, в пятницу тринадцатого октября, Конрад еще ни о чем не догадывался, с трудом оторвавшись от преследования королевских рейтар, переодевшись в одежду свинопаса и тайно выбравшись через окно кухни на задний двор Тампля. Иногда Конрад сам осуждал себя за проявленное в тот день малодушие, но ведь тогда ему едва минуло двадцать лет, и с тех пор он отлично усвоил зловещий, но не ясный обычным людям смысл вкладываемый в фатальную дату – пятница тринадцатое.
Став свидетелем жесткой казни схваченных и оклеветанных тамплиеров во главе с магистром де Молэ, заживо сожженных на костре Еврейского острова напротив королевского дворца, Конрад в ужасе бежал в родную Лотарингию. Пробираясь под отчий кров, он охотно и неосмотрительно воспользовался гостеприимством рыжекудрой хозяйки захудалого полуразрушенного замка, пригласившей его переночевать. Той необычной ночи было суждено навсегда запечатлеться в памяти опального тамплиера.
Стоял промозглый, холодный декабрь 1314 года. Семь лет минуло с момента ареста тамплиеров, семь долгих лет скитался Конрад из страны в страну, пытаясь хоть чем-то помочь невинно осужденным братьям. О, теперь он казался уже далеко не тем наивным и восторженным двадцатилетним мальчишкой. Страдания и лишения закалили плоть, частично иссушив утратившую опору душу. Но ничего не получилось. Уже одно только проклятое слово «тамплиер» вызывало волну негодования и агрессии со стороны тугодумов вилланов, а именем Жака де Молэ в деревнях пугали непослушных детей, поставив его в один ряд с демонами и прочей богопротивной нечистью. Помощи не нашлось нигде. Конраду оставалось одно – смирно заползли в старый отцовский замок, попытаться все забыть и начать жизнь заново, с нуля.
Проводив в последний путь Великого магистра, рыцарь Майер бережно хранил горсть смешанной с прахом земли, собранной на пепелище Еврейского острова. Но теперь Конрад ехал домой. Деньги закончились так давно, что он уже как-то привык обходиться без них. Одежда прохудилась, превратившись в лохмотья нищего, а верный конь едва переставлял ноги от голодухи, вяло бредя сквозь слепящий снег с дождем, начисто скрывший от глаз грязную, набухшую колдобинами дорогу. Отощавший до состояния скелета скакун пал в тот самый момент, когда впереди забрезжил смутный огонек, а вместе с ним и слабая надежда на спасение. Ни единой слезинки не выкатилось из ввалившихся от истощения глаз бывшего тамплиера, почти завидовавшего единственному другу, отошедшему в иной, лучший мир. Бросив на дороге труп Буцефала, Конрад, едва не теряя сознание, плелся вперед, стараясь не упускать из вида то вспыхивающий, то робко затухающий огонек. Наконец, замерзнув почти до смерти, он достиг уродливого, рассыпающегося от старости замка, густо припорошенного свежевыпавшим снегом.
