Текст книги "Дочь Господня"
Автор книги: Татьяна Устименко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
Глава 7
Человеческий мозг, напрямую управляющий всеми функциями нашего организма, и по сей день остается самым загадочным и малоизученным органом, усиленно сопротивляющимся многолетним изощренным изысканиям современной науки и медицины. Все эти сложнейшие спектральные анализы, томограммы и компьютерные сканирования так и не смогли пока дать полного и детального представления о потаенных нейролептических процессах, ежесекундно происходящих в губчатой массе, состоящей из нервов и кровеносных сосудов, находящихся под черепной коробкой любого живого существа. Неоспоримо лишь одно – именно там и обитает та незримая, не овеществленная субстанция, которую и принято называть человеческой душой. Те, казалось бы, столь малозначительные семь граммов, на кои каждый из нас становится легче сразу же после установления факта смерти. Человек способен перенести разрыв селезенки и удаление печени, перелом позвоночника и остановку сердца, но именно после угасания деятельности мозга процесс умирания становится окончательным и необратимым. Мозг, только он и именно он – дарует нам всю полноту физической и духовной жизни с ее поистине неограниченными возможностями и особенностями. Благодаря мозгу мы любим и страдаем, прощаем и ненавидим, возводим воздушные замки и пишем стихи, сочиняем музыку и создаем картины. Мы просчитываем и анализируем, совершаем ошибки и строим козни, раскрываем преступления и умалчиваем о грехах. Недаром даже самые яркие события земного существования во многом уступают богатой игре человеческого воображения, подкрепленного логикой, дедукцией и поистине дьявольской хитростью.
Приглушенный свет ночника, абсолютно не способный осветить все обширное пространство богато обставленной комнаты, давно сдался на милость непроницаемой тьмы, отвоевав у нее один крохотный уголок, ограниченный поверхностью письменного стола и круглой диванной подушкой, мягко прогнувшейся под небольшим весом стройной девичьей фигуры. Андреа всегда предпочитала темноту, словно по замыслу высших сил созданную специально для любви и размышлений. Скупой луч рассеянного света, едва пробивающегося через зеленый шелковый абажур, освещал ее длинные ноги, сплетенные в напряженной позе, наморщенный белоснежный лоб и гибкую руку, рассеянно сжимающую раскрытый блокнот. Стригойка думала. Тысячи разрозненных идей и сомнений бродили в ее проницательном мозгу, воплощаясь на бумаге в скупые строчки доводов и аргументов. Решительная, безупречно ровная линия перечеркивала страницу, деля ее на две равные половины, озаглавленные «да» и «нет». Под «да» Андреа записывала то, что ей уже стало известно, а под «нет» – то, что еще предстояло узнать в будущем, пытаясь построить связную картину происходящих событий. Девушка внимательно присмотрелась к исчерканной страничке, подставленной под свет ночника и принялась вполголоса перечитывать написанное, словно советуясь сама с собой.
– Так, что же мы имеем на нынешний день; надеюсь, я ничего не забыла? Соглашение между Церковью и советом «Совершенных» сильно ограничивает как власть, так и разрастание стригойских кланов. Ватикан не соглашается увеличить поставки крови или выдачу лицензий, сдерживая размеры нашей популяции угрозой банального голода. Поэтому, если мы хотим бороться за свое будущее, то пересмотр «Соглашения», составленного около двухсот лет назад, неизбежен. С этим мне все ясно! – Андреа ухмыльнулась, довольно блеснув клыками, и передвинула палец на следующую колонку букв.
– Второе, – продолжала рассуждать она. – Требование пересмотра условий перемирия неизбежно приведет к обострению отношений с церковниками. На нас начнут давить, а возможно, и вообще попробуют истребить всех стригоев по принципу: нет вампира – нет проблемы. Что же мы, в таком случае, можем противопоставить Ватикану? А вот что! – острый ноготок, почти прорвав бумагу, подчеркнул следующий написанный карандашом абзац. – Если мы разбудим первородного сына Тьмы и откроем врата Ада, то власть наша станет нерушимой. Для этого мне нужны три ключа, два из которых я уже имею: Атонор и хрустальный анх. Третий – Чаша Христа хранится в Салуццо, и добыть его я поручила графу Деверо. Но на этом, – тут стригойка недовольно качнула ногой, – все понятное заканчивается. Перейдем к области домыслов!
Грифель карандаша переместился ко второму столбцу, проведя жирную итоговую черту.
– Итак, у меня имеется сестра, именуемая также Дочерью Господней, и происходящая, как и я сама, из рода дель-Васто. С этим фактом связано какое-то древнее пророчество, но как подобное могло стать возможным – я не понимаю. Не понимаю, убей меня серафим! – Андреа грубо выругалась, чувствуя, как некоторое облегчение снисходит на ее воспаленный разум. – Так же вполне вероятно, что Ватикан не более моего осведомлен о загадочной личности сына Тьмы и о его нынешнем местонахождении, поэтому он и позволил действовать мне, для наживки передав в мои руки хрустальный анх. Надо признать – довольно ловкий ход! К счастью, вовремя подслушанный разговор Гонтора и папы позволит мне разрушить все планы врагов, воспользовавшись их же собственным оружием. Самое важное сейчас – заполучить Грааль, обезвредить девчонку и хоть что-нибудь да разузнать про этого легендарного сына Тьмы! Вот так-то, господа церковники. – Андреа злобно хохотнула и метко запустила блокнотом в стоящую возле стола корзину для бумаг. – Не знаю, как у вас, а у меня уже есть ценные идеи, которые я не замедлю привести в исполнение.
Внезапно тишину полутемной комнаты прорезал резкий телефонный звонок. Андреа неохотно извлекла мобильник, но недовольная гримаска, уродующая прекрасное лицо, сразу же разгладилась, как только она увидела, что источником несвоевременного вызова оказался Рауль Деверо.
– Я слушаю, говори! – властно произнесла стригойка, поднося трубку к уху.
Голос графа звучал глухо, отрывисто и часто перебивался каким-то посторонним шумом и отдаленными криками.
– Я в аббатстве, – рапортовал граф, – нам удалось установить, что Грааль используется для подготовки экзорцистов. Кардинал помог. Кроме того, здесь мне повстречалась одна нахальная девчонка, которую ангелы называют Дочерью Господней…
Услышав последние слова Рауля, Андреа даже подпрыгнула на диване от неожиданности и нетерпеливо вскрикнула:
– Я надеюсь что вы, конечно же, добыли Грааль и убили девчонку?
Граф злобно выругался.
– Мы разрушили монастырь и перебили почти всех его обитателей, но негодная девка пропала вместе с Чашей!
Минут пять Раулю пришлось выслушивать возмущенные вопли своей госпожи, несущиеся из телефона. Но затем Андреа взяла себя в руки и немного успокоилась.
– Я бы могла сурово наказать тебя за проваленную операцию, если бы не хорошая новость о том, что ты уничтожил это экзорцистское гнездо! – призналась стригойка. – Даю тебе последний шанс исправить допущенную промашку. Выйди на связь с Конрадом и сделай заказ от моего имени!
– Ты сама знаешь, какой платы потребует проклятый ликантроп! – недовольно буркнул Рауль, в глубине души понимая, что другого выхода у них нет.
– А мне наплевать! – звонко рассмеялась Андреа. – Пообещай ему любое вознаграждение, какое он захочет. Пропади оно все пропадом, пообещай ему даже амулет Луны в качестве оплаты. Действуй!
Она нажала кнопку отбоя и мысленно поздравила себя с правильным решением. «Отныне погоня за беглянкой станет проблемой наемника-вервольфа, потому что за амулет он согласится вырезать сотню людей, да еще отдаст в придачу свою мохнатую волчью душу. А от Конрада, – тут Андреа не сдержалась и азартно фыркнула от удовольствия, – еще никто и никогда не уходил!»
Я потратила часа два, почти свихнула себе мозги и исчеркала пару листов бумаги. Очень удобный способ, кстати; недаром нам его так советовали мудрые учителя: если хочешь разобраться в собственных мыслях – выпиши на листок все соображения по требуемому вопросу и составь схему их взаимодействия. Проблема тут же выкристаллизуется. В принципе, почти так оно и случилось в моем случае – проблема обрела объемность, но ясности по большинству интересующих меня пунктов от этого не прибавилось. Я задумчиво таращилась на измятый обрывок тетрадного листа и усиленно грызла ни в чем не повинный карандаш. Обида на друзей и монастырское начальство, скрывших от меня столько тайн, давно прошла. В конце концов, намерения у них были самыми что ни на есть благими. А правда и откровенность – совсем не то блюдо, которое все воспринимают спокойно и адекватно. Чистую правду – ее, как ректификат, перед употреблением водой, то есть болтовней разбавлять требуется. Но сейчас правда впервые предстала передо мной без прикрас, во всей своей с трудом усваиваемой форме, совершенно парализовав мои и без того, признаться, скудные умственные способности. Вот поэтому и сидела я с замороченным видом перед листком с записями, схватившись руками за голову, что, впрочем, еще не значило взяться за ум. Как известно, все самое худшее в жизни происходит в далеко не самый подходящий момент. Так случилось и со мной. То, что мы видим, зависит от того, куда мы смотрим. Я пыталась заглянуть в будущее, но оно казалось мне в высшей степени расплывчатым и неопределенным. Поэтому я растерянно хмыкала и переводила затуманенный тяжелыми умственными раздумьями взгляд на предмет куда более реальный и объективный, а точнее – на листок с собранными мной фактами. Через два часа напряженной работы мозга я получила следующую картину.
– Хоть стой, хоть падай, – неразборчиво бубнила я, рефлекторно почесывая всклокоченную макушку в надежде немного промассировать кипящие от напряжения мозги, – по словам Гавриила выходит, что я – архангел. Хм, свежо, конечно, предание, да вот что-то верится в него с трудом. Крыльев у меня даже в младенчестве не водилось, матушку свою – Амелию дель-Васто, скончавшуюся десять лет назад, я пусть смутно, да помню. Серьезно моим воспитанием матушка и не занималась никогда, но, руку даю на отсечение, к небесным чинам никакого отношения не имела. Кстати, почему это стригойская повелительница носит мою фамилию? Она мне кто – сестра? Разрази меня гром, я уже сомневаться начинаю – не кровососка ли я тоже? – и я с некоторым опасением потрогала свои клыки. – Да вроде бы все в порядке! В чем же тогда здесь загвоздка? Чудеса, да и только! А впрочем, после Грааля я, кажется, готова поверить во что угодно. Нет, придется, наверное, взять кого-нибудь из ангелов за грудки, притиснуть плотненько к стенке, приставить к носу дуло «Глока» да выспросить самым подробным образом. Авось сразу перестанут хвостом вертеть и расколются. А то ишь, обрадовались, осознала я, мол, самостоятельно судьбу свою и готова теперь возглавить воинство Божие в праведной войне со стригоями! – Я возмущенно сплюнула себе под ноги и растерла слюну носком кроссовки, медитативно наблюдая, как плевок бесследно впитывается в серый песок, устилающий не шибко чистый закуток заднего двора.
Я сидела на крылечке аббатской поварни, пребывая в неприятном соседстве с мусорными бачками, доверху наполненными кухонными отходами, овеваемая не очень-то аппетитными запахами. Но зато, как я справедливо рассудила, в столь замечательном месте меня уж точно искать не станут и от стратегически важных размышлений не оторвут. Но, наверное, дурной пример оказался на редкость заразительным, потому что мои мысли особой оригинальностью не отличились и, по образу тупикового дворика, пришли в подобное же безрадостное состояние – в тупик, выхода из которого не предвиделось. Я скомкала листок с записями и запустила им в ближайший помойный бак. У меня покамест не находилось достаточно веской причины не верить собственным предчувствиям. А предчувствия говорили об одном – стригои несомненно предпримут наглую попытку силой добиться того, в чем не особенно преуспели на дипломатическом поприще сорванных мной псевдомирных переговоров. В конце концов, война есть не что иное, как продолжение политики, только другими средствами. А единственной целью войны всегда является мир. Но мир, созданный по замыслу кровососов, меня не устраивал ни в коей мере. «Хочешь мира – готовься к войне!» – любит повторять сенсей Кацуо, нещадно гоняя меня по тренировочной площадке. И судя по интенсивности занятий боевыми искусствами, именно к войне меня и готовили!
«К войне! – я мгновенно прозрела и даже звучно хлопнула себя по лбу. – К ней он меня и готовил. Конечно, а как же иначе! Значит, старый японец обязательно должен знать что-то важное!»
Я как ошпаренная вскочила с крылечка и, чуть не сбив с ног толстую кухарку – сестру Катерину, вышедшую во двор с ведром картофельных очисток в руках, бегом устремилась прочь, вниз по склону холма, направляясь к белевшему вдалеке домику с раздвижными оконными заслонами-сёдзи, затянутыми рисовой бумагой. Потому что именно там и проживал мой любимый учитель – великий мастер иайдо сенсей Кацуо.
В воздухе ощутимо витал пряный аромат ранней весны. День праздника Сэцубун, знаменующий разделение сезонов, уже прошел, поэтому мастер Кацуо привычно распрощался с холодным зимним периодом, демонстративно сменив теплые, подбитые ватой хакама на более легкие – летние. И совсем не беда, что свежий ветерок тайком все-таки нет-нет, да и забирался в широкие штанины, обдавая ноги учителя дерзкими прикосновениями холода. Старый японец лишь щурил и без того узкие глаза, снисходительно посмеиваясь над бессильными ухищрениями погоды и с удовольствием прихлебывал подогретое сакэ, налитое в тонкую фарфоровую чашечку периода Мэйдзи. Сегодняшний день казался ему по-особому ярким и напряженно пронзительным, странным образом напоминавшим незабвенные часы затишья перед схваткой у заставы Фува, или даже обманчиво спокойное утро, предшествовавшее битве при Сэкигахаре, произошедшей в далеком 1600 году. Именно такая вот глухая тишина, не нарушаемая ни щебетанием птиц, ни шелестом листвы, неизбежно наступает перед чем-то страшным и значительным, словно сама природа напряженно умолкает, торопясь насладиться последними доступными ей минутами мира и спокойствия…
Старый японец вздохнул, неторопливо отхлебнул любимый напиток, тут же заев его кусочком тэмпуру из сваренных в масле креветок. Еще ни разу этого опытного воина не обманывало его натренированное чутье, загодя предупреждая о приближающейся битве. Вымуштрованная интуиция бойца, спавшая последние двадцать лет, нежданно-негаданно пробудилась сегодня утром и теперь бурлила где-то в глубине сердца, то взвывая отчаянным ревом походной трубы, то резко бухая гулкими ударами храмовых тамбуринов, подсказывая, что грядущая битва должна стать последней в его жизни, и ничего с этим уже не поделаешь, ведь на все воля солнечной богини Аматэрасу. Впрочем, зачем жалеть о прошлых годах? Он прожил своё. Цель его жизни достигнута, задание богов исполнено, бесценные знания переданы в молодые, но достойные и надежные руки. Хотя немного жаль вот этих распускающихся листьев вишни, так и просящихся на свиток кисти Сэйхо, ничуть не уступающих по красоте гибкому сплетению ветвей, окружавших Храм Небесного дракона в центре Киото, да прозрачной синевы небес, многократно воспетой в стихах непревзойденной поэтессы Мибунэ. А сильнее всего ему жаль оставлять одну вон ту высокую худощавую девушку с волнистыми рыжими волосами и нефритовыми глазами хэйанской красавицы, торопливо сбегающую по зеленеющему склону холма. «Клянусь волшебным окунем бога Эбису, очень жаль», – и старик снова неторопливо отпил сакэ, изгоняя из души последние следы сомнения и печали…
– Учитель! – громко закричала я и замахала руками, заметив на веранде сухощавую фигуру сенсея Кацуо, спокойно попивающего сакэ и любующегося первыми распускающимися листьями в своем бережно взлелеянном саду. – Учитель, мне нужно с вами поговорить!
Я тут же увидела, как тонкие губы старого японца слегка дрогнули, что у него всегда служило знаком приветливости и высшей степенью внимания. Проницательные черные глаза, окруженные веером тонких морщинок, прищурились в снисходительной усмешке: он с одного взгляда правильно расценил и мою растрепанную прическу, и потертые джинсы, заменяющие традиционное кимоно-монцуки, обязательное на наших занятиях. Я умерила прыть и последние несколько шагов, отделяющие меня от выглядевшего игрушечным домика, прошла степенно и важно, завершив их вежливым ритуальным поклоном. Сенсей благосклонно кивнул, гостеприимным жестом указал на место рядом с собой, на плетеной тростниковой циновке, и радушно придвинул блюдо с румяными рисовыми колобками – суси. Я взяла палочки, выбрала кусок поаппетитнее и, не колеблясь, отправила его в рот, искоса разглядывая лицо учителя, молодо разрумянившееся от прохладного февральского ветерка. Словно только что познакомившись со своим наставником, я пристально рассматривала впалые щеки, плотно обтянутые желтоватой кожей, узел туго стянутых на затылке черных волос, щедро посеребренных седыми прядями и, кажется, в первый раз в жизни задумалась о возрасте мастера Кацуо.
– Много, – спокойно ответил старик, угадав мои мысли. – Тануки живут очень долго, но и они не способны отвратить нависшую над ними руку старости.
– Тануки? – я покопалась в памяти. – Кажется, так в Японии называют добрых оборотней? Так ты барсук или енот?
Сенсей тоненько рассмеялся.
– Я в первую очередь – верный слуга великой богини Аматэрасу, приведшей меня в это благочестивое убежище Светлого бога христиан. Но прошу тебя, Селестина-тян, не заставляй меня принимать облик старого, толстого, облезлого енота! Поверь, в этом нет ничего эстетичного.
– Ну и что в этом странного? – необдуманно выпалила я. – Оказывается, я сама – вообще архангел!
Старик рассмеялся еще громче.
– Я знаю, девочка. Сегодня особенный день – день открытий. Но это еще совсем не повод для того, чтобы нарушать наши основные заповеди.
– Это какие такие заповеди? – недовольно буркнула я, занятая следующей порцией вкусного кушанья. Каюсь, за десять лет обучения мне так и не удалось полностью постигнуть невероятное и совершенно не логичное, на мой взгляд, мышление мастера иайдо.
– Ну, как же? – чуть наклонил голову сенсей. – Помнишь, я рассказывал тебе легенду о мастере и его нетерпеливом ученике?
– Вы рассказывали их очень много, – улыбнулась я.
Кацуо отставил чашечку и повернулся ко мне:
– Один раз на склоне священной горы Фудзиямы сидели знаменитый мастер Ямада Хаясидзаки и его любимый ученик – Тоётоми. Юноша увидел стаю диких гусей, летящих над вершиной горы, и возбужденно закричал: «Смотрите, учитель, гуси летят!» Но мудрый мастер даже не взглянул на птиц и поправил ученика: «Неправильно, нужно говорить так – гу-у-у-си ле-е-е-тя-я-ят…» Поняла?
– Поняла! – послушно ответила я. – Это и есть основные заповеди воина – не проявляй эмоции, всегда сохраняй спокойствие и выдержку!
– Правильно! – довольно кивнул сенсей. – Мастер Хаясидзаки мог по праву гордиться своим учеником, он усвоил все уроки и стал легендарным самураем Тоётоми Хидэёси. А ты, Селестина-тян, станешь…
– Кем я стану? – чуть не подавившись, громко завопила я, хватая Кацуо за край хакама и требовательно дергая.
Но вместо ответа старый японец приподнял угол тростниковой циновки, достал из-под нее спрятанный там сверток и вложил в мои дрогнувшие от волнения руки. Я осторожно развернула полотняный платок-фуросики и извлекла невиданный по красоте дайсё – набор из двух боевых клинков.
– Эти мечи некогда принадлежали императорам из рода Фудзивара, имевших божественное происхождение, шедшее от самого бога Амано Коянэ. В них заключена частица светлой силы. Волей богини Аматэрасу, я, будучи совсем молодым воином, однажды спас от поругания ее храм на горе Нара, выстроенный принцем Сётоку-тайси, основателем Страны Восходящего Солнца. В награду богиня сделала меня своим служителем – тануки, и подарила эти клинки. Теперь я хочу передать их тебе. Японские мечи служат не для того, чтобы убивать или увечить людей. Их предназначение – поддерживать власть и защищать народ, подавлять зло и изгонять дьявола. Меч – душа самурая, который носит его как символ служения своему долгу. Меч постоянно напоминает о долге тому, кто служит добру. Не забывай об этом, Селестина-тян.
Клинки жгли мне руки. Я нерешительно потянула из ножен катану, вглядываясь в покрывающий лезвие узор, изображающий возрождающуюся из пламени птицу. Это оказался великолепный иайто – боевой меч подлинного виртуоза иайдо – искусства мгновенного извлечения меча из ножен с одновременным нанесением удара. Меч бойца, Аумеющего как убивать с первого удара, так и милосердно дарить пощаду. Едва заметные выемки-долы на его лезвии издавали леденящий душу свист, слышимый при движении. Катана, несомненно, была очень стара, создана еще в период Токугава, который и называют подлинной эпохой культа иайдо, и в полной мере передавала дух неуловимого термина «югэн», означающего красоту, лежащую в глубине вещи и не стремящуюся выйти на ее поверхность. Подаренная мне катана обладала скромным обаянием воистину дорогой и редкостной вещи. Прикоснувшись к ее рукояти-цука, обтянутой шершавой кожей морского ската, я сразу почувствовала то незримое духовное единение с мечом, о котором неоднократно говорил мастер Кацуо. Это был мой меч, многие сотни лет ждавший именно меня и предназначавшийся только мне одной! Исходя из гравировки в виде феникса, формы лезвия и проковки стали, я сделала вывод, что катану выполнили в стиле ямасиро-дэн, отличавшемся грациозностью, легкостью и гибкостью. Судя по всему, этот клинок изготовил сам легендарный отец мечей Муримаса Сандзо, о чем я и сказала сенсею Кацуо. Довольный моими знаниями, старик полностью подтвердил смелую догадку.
– Обрати внимание на золотую отделку ножен-сая, выточенных из сладко благоухающего ствола магнолии. На круглую золотую гарду-цубу. Истинное мэй-имя этого меча-кэна – Кото «старый». Им сражались великие императоры и самураи. Второй клинок-вакидзаси зовут Кайсу «удар». Теперь они принадлежат тебе как носительнице воли богини Аматэрасу и ее земной аватаре.
Произнеся эту удивительную речь, мастер снял с себя пояс-оби из акульей кожи, трижды обвил им мою талию и вставил в него оба клинка, как и положено по этикету – лезвиями вверх. Я недоуменно погладила бесценное оружие:
– Сенсей, значит вы знали обо мне и моей связи с этим кэном еще много лет назад?
Кацуо довольно кивнул седой головой:
– Помни, ученица, что зло многолико. На родине я долго сражался с кровожадными пожирателями трупов кицунэ – приспешниками Тьмы. Они полностью истребили мой род, а мне самому лишь чудом удалось выжить и избегнуть печальной участи стать пищей демона. Повинуясь приказу богини Аматэрасу, я покинул Страну Восходящего Солнца и добился аудиенции у Верховного понтифика католической веры. Я рассказал ему о видении, ниспосланном мне богиней. Оно гласило о том, что однажды в италийской земле родится девочка, которой по воле Светлого бога суждено стать защитницей всего рода человеческого и возглавить армию, выступившую против стригоев. Но оказалось, что папа и сам в курсе пророчества богини и готов оказать мне помощь и содействие. Он направил меня в аббатство ди Стаффарда и через несколько лет поручил обучать тебя, Селестина-тян. Я сразу понял, что ты и есть возлюбленная дочь моей богини, ведь неугасимая солнечная энергия сказывается в каждом твоем поступке и слове. А теперь скажи, чувствуешь ли ты в себе силу, дарованную Иисусом?
Я хмуро кивнула:
– Сложив воедино все, что мне довелось узнать и, присовокупив к этому собственные видения и ощущения, я невольно начинаю верить как в реальность происходящего, так и в предопределенность своего жизненного пути! Но что мне следует делать дальше?
Но учитель не ответил. Он поднялся с циновки-дзё, низко поклонился и ушел в дом, плотно задвинув за собой перегородку-фусума, тем самым давая мне понять, что наш разговор окончен. Я осталась одна, еще сильнее, чем прежде, озадаченная вновь открывшимися неожиданными фактами.
Кардинал Туринский Анастасио ди Баллестро разъяренно ворвался в отведенную ему комнату, попутно стирая с лица приторно-благочестивое выражение поддельной святости. Краем глаза он подметил, что сопровождавшие его монахи во главе с самим отцом-настоятелем уже скрылись за углом коридора, и от души шарахнул тяжелой дубовой дверью о планку косяка. Никогда еще до сегодняшнего дня прелат не испытывал столь всеобъемлющего чувства гадливости. Гадливости по отношению к самому себе. Замок жалобно щелкнул, створка протестующе загудела, со стены неряшливо осыпалась часть помпезной фрески – изображающей похотливого царя Ирода, на золотом блюде подносящего красавице Саломее голову убиенного Иоанна Крестителя. Потолочная люстра покачнулась. Но от всего содеянного увы, Его Высокопреосвященству легче не стало. Кардинал длинно и скабрезно выругался, неприязненно косясь на острые сосцы чернокудрой Саломеи, чем-то разительно напомнившей ему въедливую стригойскую повелительницу, госпожу Андреа дель-Васто. Ди Баллестро присмотрелся к фреске внимательнее и понял – чем. Змеиной гибкостью стройного тела и отвратительно злорадным прищуром миндалевидных глаз. Да, и еще откровенно плотоядным выражением смазливого личика. Подобно распутной библейской интриганке, Андреа тоже была готова сожрать всех и вся, причем как буквально, так и фигурально.
– Чтоб тебя ангелы в Раю на куски порезали, ведьма! – воодушевленно пожелал папский посланец, имея в виду, конечно, не давно почившую в бозе иудейку, а здравствующую и поныне хитроумную стригойку. Но этого Его Преосвященству показалось мало, он схватил со стола карандаш и мстительно подрисовал библейской красотке здоровенные оскаленные клыки. Плюхнулся в кресло и с видом эстета полюбовался своей мальчишеской проделкой. Рисовал кардинал неплохо – клыки шли Саломее необычайно, изрядно прибавив сходства с проклятой кровосоской. И вот теперь кардиналу полегчало. Он снова поднялся на ноги, скинул прямо на пол алую мантию, белый стихарь и расшитую галуном наголовную биретту, оставшись в джинсах и тонкой клетчатой рубашке. Налил из стоящего на столе графина бокал недурственного местного вина, омочил губы и задумался…
Надо признать, встреча с ангелами произвела на ди Баллестро противоречивое, но, безусловно, неизгладимое впечатление. Ишь до чего папа и крылатые воины додумались! Вот уж чего Его Преосвященство не ожидал, так это того, что скромное провинциальное аббатство окажется превращено в столь продуктивную школу по созданию боевых экзорцистов. Нет, чего уж скрывать – многие тайные молитвы, недоступные обычным священникам, причетникам и клирикам, и правда, несут в себе огромную убойную силу, не уступающую как мистической магии Темного отца, так и гипнотическим способностям рядовых стригоев. Но вооруженный древними знаниями экзорцист способен не только запросто упокоить любую богопротивную нечисть, но и даже единолично убить довольно опытного кровососа.
Вспомнив о кровожадных союзниках, к которым кардинал не испытывал ни малейшей симпатии, пастырь брезгливо вздрогнул и поспешил запить неприятные мысли ароматным красным вином. Мда, экзорцисты представляли собой реальную угрозу, явно не принятую в расчет даже коварной Андреа. Для их воспитания требовалось немалое умение, помноженное на природный талант адепта. Плюс божественная сила священного Грааля.
Вторым неприятным открытием стало то, что именно в этой захолустной обители Анастасио и отыскал случайно ту самую девушку, о которой упоминалось в «Евангелии от Сатаны» – Дочь Господню. Впрочем, граф Деверо оказался далеко не дураком и придумал неплохой план, для осуществления которого кардиналу пришлось спешно извлекать из чемодана парадное облачение да осенять высшей благодатью все аббатские помещения, включая кладовые и поварню. Отец-настоятель, жирный Ансельм, впал в восторг от оказанной кардиналом чести. Ну как же, сам владыка Туринский освятил весь монастырь, не пропустив ни сохнувшее на веревках белье, ни короба с картофелем, ни даже огромный котел с овощным рагу, которое готовилось к ужину. Вот именно этот пресловутый котел кардинал и благословил тщательнее всего, призывая милость Господню на скромную монастырскую трапезу. Отец Ансельм даже прослезился от нахлынувшего на него благолепия, завороженный хорошо поставленным баритоном Анастасио.
Вспомнив о поварне, кардинал поспешно извлек из рукава пустой стеклянный пузырек, завернул его в листок бумаги, измельчил ударами каблука и ссыпал в корзину для мусора. И поди теперь что-нибудь докажи! Рауль Деверо, подсунувший церковнику ядовитое снадобье, гарантировал, что все попробовавшие сегодняшний ужин либо впадут в глубокий сон, либо и вообще безболезненно отправятся к своему Создателю. Благословляя рагу, Его Преосвященство незаметно подсыпал отраву в котел, ловко сыграв предназначенную ему роль. А сейчас ему оставалось одно – ждать наступления ночи да гадать, кого из обитателей аббатства случайно минует страшная участь, уготованная стригоями. И что-то похожее на запоздалое угрызение совести тихонько заворочалось на дне продажной кардинальской души.
