Текст книги "Сайт фараона"

Автор книги: Татьяна Грай

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 20 страниц)

Глава четвертая

В коридоре вагона раздался громкий и заунывный женский голос:

– Замечательные хрустальные фужеры, стаканы, пепельницы, салатницы… кто хочет купить недорогой и красивый подарок для друзей и близких? Замечательные и недорогие хрустальные фужеры, стаканы…

Лиза вскочила, снова стукнувшись макушкой о верхнюю полку, деловито чертыхнулась и стремительно рванула в сторону дверь купе. Зеркало нервно дернулось, на мгновение отразив всклокоченную черную гриву, но не успев поймать взгляд огненных глаз, и скрылось в уютной темноте стенного паза. Лиза крикнула:

– Зайдите к нам, пожалуйста!

В следующую минуту в купе появилась женщина лет сорока, явно до того измученная жизнью, что даже перспектива продать какую-то часть товара не слишком ее обрадовала. Впрочем, она ведь увидела перед собой просто девчонку лет четырнадцати… а что такая может купить? Только время зря потратишь… На Максима женщина вообще не обратила внимания. Его это немного озадачило. Неужели он выглядит как человек, не способный купить подарок для родных и близких?…

Лиза, мельком глянув на огромную сумку, которую женщина с облегчением опустила на пол, и на рюкзак на согнутой спине продавщицы, спросила:

– Вы на следующей станции выйдете, да? Это скоро?

– Через сорок минут, – хмуро ответила женщина. – Не станция там, техническая остановка. Вы там добрый час проторчите.

– А как вы домой вернетесь?

– Деточка, – едва заметно рассердилась женщина, – уж ты меня извини, только я сюда пришла не разговоры разговаривать. Мне еще весь поезд обойти надо…

– Извините, – легко признала свою неправоту Лиза. – Просто я подумала… ну, неважно. А что у вас есть кроме фужеров и пепельниц? Мне нужны подарки для бабушки и разных там двоюродных и троюродных сестер и племянниц.

Женщина слегка оживилась, хотя недоверие все еще не отпустило ее, и, открыв сумку и обобрав со спрятанных там предметов газетные клочья, принялась выставлять на одеяло всякую блестящую и звенящую ерунду – маленькие кружечки, кувшинчики, салатницы, какие-то пузатые бочонки с крышками… Максим, не слишком интересуясь хрустально-посудным изобилием, хлынувшим в их купе, рассматривал продавщицу. Пожалуй, ей еще не было сорока, просто эта женщина постарела раньше времени, ее бледная кожа покрылась мелкими въедливыми морщинами, уголки рта опустились… Мышиного цвета жидкие и не слишком чистые волосы были насмерть схвачены простой черной резинкой, в ушах висели копеечные сережки «под золото» (но почему он решил, что серьги именно таковы?…), бумажный растянувшийся джемпер давно забыл, каким цветом он обладал от рождения, и пытался выглядеть бледно-зеленым… возможно, ему это и удалось бы, если бы не плотный слой грязи, объявший каждую из его ниточек… Юбка, свисавшая почти до лодыжек, давно уже отказалась от борьбы за право на приличный вид, и ее серая проредившаяся ткань напоминала пыльную мешковину, выброшенную за непригодностью, но подобранную прохожим, решившим, что об эту тряпку еще вполне можно вытирать ноги, – а потом вдруг чудесным образом превратившуюся в предмет одежды. Неужели эта жалкая баба не в состоянии просто выстирать свои тряпки, с неожиданным раздражением подумал Максим, неужели не может вымыть волосы? Да и самой ей помыться не мешало бы… попахивает от нее, прямо скажем, не лучшим образом.

Дурные запахи… нежные ароматы…

Он встряхнул головой и прислушался к разговору Лизы и продавщицы. -…просто мечта, а не кувшинчик, – говорила девчонка, вертя в руках крохотную посудинку на редкость удачной формы. Конечно, это не был настоящий резной хрусталь, это была всего лишь штамповка, однако что-то в ней все-таки было. – И сколько?…

– Пятнадцать рублей, – ответила женщина, и тут Максим заметил, что ее лицо совершенно изменилось. Продавщица разрумянилась, ее движения стали не такими вялыми и безжизненными, как прежде, она вроде бы даже пыталась улыбнуться – но, похоже, слишком прочно забыла, как это делается.

– Да это же даром! – радостно воскликнула Лиза. – Его я тоже возьму. Но вообще-то мне бы хотелось таких шесть штук. Найдется у вас?

– Найдется, – кивнула женщина и принялась рыться в рюкзаке. Максим и не заметил, что она давно сняла его и поставила на пол рядом с сумкой. А рядом с Лизой на подушке появилась толстенькая стопочка сторублевых бумажек… а на другом конце постели, рядом с продавщицей, по одеялу тоже были разбросаны сотенные. А на столике громоздилось штук десять различных хрустальных предметов.

Добыв из рюкзака мятую картонную коробку, продавщица выставила перед Лизой еще восемь одинаковых кувшинчиков, и девчонка, пискнув от удовольствия, заявила:

– Хочу все! – И тут же выбросила на одеяло еще три сотенные – словно карты сдавала. – А еще что-нибудь миниатюрное имеется?

– Поищем, – сказала женщина, и тут наконец ее губы вспомнили, что такое улыбка. Правда, какие-то детали в их воспоминаниях оказались неточными, а потому и улыбка вышла невеселой и кривоватой… но все же это было лучше, чем ничего.

Сначала она извлекла из рюкзака три круглые глубокие мисочки – очаровательные донельзя, даже Максим это понял… потом – шесть крошечных селедочниц. Все это вызвало неумеренные восторги со стороны Лизы, прибыль продавщицы возросла еще на несколько сторублевых бумажек (Максим решил, что у Лизы совсем плохо дело с арифметикой – она каждую названную продавщицей сумму увеличивала то в два, то в три раза), а потом женщина, запустив руку в боковой карман рюкзака, сказала со странной робостью в голосе:

– А еще есть… ну, это уж просто так… если вам понравится – это бесплатно…

Лиза уставилась на скрывавшуюся в кармане руку продавщицы так, словно ожидала появления на свет по меньшей мере птицы Феникса (кто такая птица Феникс? Почему он подумал именно о ней?…), и приоткрыла рот. Женщина достала замшевый мешочек размером чуть больше пачки сигарет, завязанный кожаным шнурком, и осторожно, задержав от усердия дыхание, распутала тугой узел. На ее темную ладонь выкатился граненый хрустальный шар, немного не доросший до масштабов куриного яйца.

По коридору прошагал проводник с очередным объявлением:

– Через десять минут – техническая стоянка, время неопределенное, около сорока минут. Просьба не уходить далеко от вагонов. Через десять минут…

– Ну вот, – сказала женщина, – подъезжаем.

– Так как же вы все-таки домой вернетесь? – тихо повторила уже заданный однажды вопрос Лиза, видимо, не сомневаясь, что теперь ей ответят. Но глаза девчонки при этом неотрывно смотрели на сверкающий прозрачный шар.

– А на автобусе, – почти шепотом ответила женщина, тоже не сводившая взгляда с чуда, лежавшего на ее ладони. И Максиму показалось, что не Лиза с продавщицей обмениваются незначащими репликами, а договариваются о чем-то тайном две колдуньи, прекрасно понимающие друг друга… с чего бы это ему померещилось такое?

– Далеко идти-то до автобуса?

– С полчаса.

– Тяжелая у вас жизнь, – едва слышно сказала Лиза и коснулась пальцем шара. – Да, он мне нравится. Можно, я вас сфотографирую?

– Можно, – спокойно ответила женщина. – Только без него. С ним нельзя.

– Я знаю.

Лиза встала, чтобы достать с верхней полки фотоаппарат. Для того, чтобы запечатлеть продавщицу хрустальных чудес, она снова взяла «зеркалку».

Что она знает, изумился Максим, что за чушь, почему это нельзя фотографировать обычную стекляшку… это ведь даже не кристалл, это просто заводская поделка… чего они тут дурят, эти бабы?

Хрустальный шар лег на столик, рядом с загромоздившим всю плоскость посудным беспределом, а продавщица выпрямилась и отступила на шаг назад, и замерла в проеме двери. Из-за ее спины лился сквозь коридорное окно солнечный свет, лицо женщины оказалось в тени, морщины растворились и исчезли – и Максим вдруг понял, что в молодости продавщица была невообразимо красива. Надо же, подумал он, как ей не повезло… живи она где-нибудь в столице, ходила бы в бриллиантах и соболях… а она вот таскает неподъемные сумки, чтобы заработать на кусок хлеба… Едва слышно щелкнул спуск фотоаппарата, ослепительно сверкнула вспышка… и Лиза сказала:

– Надеюсь, получится.

Женщина пожала плечами, как бы говоря: все может быть, и, надев на спину рюкзак, молча поволокла в коридор изрядно полегчавшую сумку, не забыв собрать с одеяла деньги. Максим проводил ее взглядом, а потом спросил:

– Что значит – «получится»? А почему могло бы не получиться?

– Ну, мало ли почему… – пробормотала девчонка, разглядывая хрустальный шар, но не спеша прикоснуться к нему. – Пленка, например, засветиться могла.

– Засветиться?

Максим хорошенько подумал. От чего засвечивается пленка? От света, само собой. Но для этого нужно ее вытащить из фотоаппарата. Или снимать прямо против солнца. Но солнце, хотя и светило в окна вагонного коридора, все же не прямо, а сильно искоса. Как ни старался Максим, он не мог найти причины, по которой кадр в «Никоне» девчонки вдруг оказался бы испорченным. Вот если только……вот если только пленку не сжег внутренний свет серой неприметной женщины, бродящей по вагонам и продающей ненастоящий хрусталь…

Лиза вдруг вскочила.

– Ой, наверное, туалет уже закрыт…

И удрала, смачно протопав по коридору разношенными кроссовками. Максим подумал, что проводник ради такой пассажирки с удовольствием нарушит все санитарные правила и прочие законы железной дороги, так что проблем не возникнет, и Лизе не придется лишний раз тренироваться в терпении. Тем более, что поезд встает на этот раз не в городе и даже не в поселке, а в некоей неопределенности, окруженной лесами и полями, где сменят уставшую лошадь… то бишь прицепят новый локомотив, или как там называется та машина, что волочет за собой полтора десятка вагонов? Вагоны, набитые живыми людьми, куда-то стремящимися, от чего-то убегающими… а может быть, просто желающими отдохнуть. Отпуск у них, только и всего.

А у него что?

Максим уставился на лежавший перед ним на темно-коричневой плоскости узкого столика граненый шар. Если бы этот шар был не штамповкой из имитирующего хрусталь тяжелого стекла, а настоящим кристаллом, по нему можно было бы гадать… Гадать? Он что, цыганка? Максим усмехнулся и покачал головой. Тоже, между прочим, вопрос вопросов. То есть не то, что он мог бы вдруг оказаться цыганкой, а то, есть ли смысл в гаданиях. И…

А зачем искать для себя определение?

Максим потер лоб кончиками пальцев – у него возникло ощущение, что к его коже прилипла тонкая паутинка… почему паутинка? Может быть, это волос? Нет, волос не был бы липким… разве что оказался бы уж очень грязным, как у той колдуньи, что принесла Лизе блестящий шар… колдуньи?

Он встал и вышел из купе. Поезд уже остановился, а он и не заметил, когда это произошло. За его спиной бесшумно возникла из ниоткуда Лиза с «Никоном» в руках.

– Пошли, погуляем?

– Пошли…

Все желающие подышать свежим воздухом пассажиры уже бродили вдоль вагонов, а Максим и не заметил, когда они успели выбраться наружу из металлического параллелепипеда на колесах. Он огляделся. Прямо перед ним, за не слишком широкой полоской поросшей травой и мелкими кустиками земли, вставала сплошная темная стена елей. Темная, мохнатая, колючая даже на вид. Широкие лапы нижних ветвей стелились по земле, создавая мгновенное и обманчивое впечатление, что вот-вот из-под них выползет нечто серое и бесформенное, обросшее лишайником… Тонкие пальцы Лизы легли на его локоть.

– Я хочу туда пробежаться, сделать парочку кадров… поезд еще долго будет стоять.

– Ну и пробегись. Елки-палки, лес густой… только не оцарапайся.

– Постараюсь, – фыркнула девчонка. – А ты не мог бы пока надергать разных цветов?

– На что они тебе? – удивился Максим.

– Надо на что, – коротко ответила Лиза и, кубарем скатившись с невысокой насыпи, припустила к елям, крепко и бережно держа перед собой фотоаппарат, как будто это было самое настоящее оружие, а девчонка неслась не к еловому среднерусскому лесу, а к джунглям, где ее в любое мгновение ожидала засада врага… какого врага?

Джунгли… душный воздух… желтокожие люди… огонь…

При чем тут огонь?

Максим огляделся. Что здесь можно отыскать в смысле цветов? Ага, вон там белые лупоглазые ромашки…

Штамп… литературная несостоятельность…

А это кто такой? Голубой, на шершавом и жестком стебле, с редкими пыльно-дымчатыми листьями, узкими, с длинными острыми зубьями по краям… ну, неважно, как его зовут. Все равно симпатичный. А там что? Нечто желтое и мелкое, собранное в круглую толстую кисть… и это годится. Максима вдруг охватило странное ощущение бесконечности окружающего пространства и чувство собственной невесомости… он словно плыл от цветка к цветку, рассматривая их издали, сверху, в перспективе… все звуки исчезли, раздавленные свалившейся на них гигантской массой невесомого воздуха, и тишина требовательно гудела в его ушах, настаивая на соблюдении неких неведомых ему условий существования Вселенной. Он крепко зажмурил глаза и прислушался. Ну конечно же, все в порядке… позади слышатся голоса пассажиров, резкие вскрики нескольких невесть откуда взявшихся теток, предлагающих яблочки и вишню… вот коротко гукнул локомотив… вот звякают железом смазчики, бодро шагающие вдоль вагонов… при чем тут Вселенная? За его спиной продолжается самая обыкновенная жизнь.

Сорвав очередной цветок – блекло-лиловый колокольчик – он выпрямился и посмотрел в сторону елей, ища Лизу. Но девчонка куда-то подевалась, и как он ни крутил головой, найти ее не смог. Он слегка встревожился. Не хватало еще, чтобы пигалица отстала от поезда… Крепко сжав в руке пучок разномастных цветков, он осторожно спустился с насыпи и зашагал к лесу. Чем ближе придвигались темные заросли, тем яснее становилось, что проникнуть в глубь этой колючей массы вполне возможно. Ели не так уж плотно прижимались друг к другу, они лишь слегка касались ветвями своих товарок, притворяясь непроходимой стеной, но являя собой по сути лишь проницаемую клетку… клетку? Почему клетку? Причем тут клетка?

Он крикнул, разрушая барьер собственных мыслей:

– Лиза! Лиза, где ты?

В следующую секунду из мохнатой темно-зеленой гущи пискнуло в ответ:

– Тут я… никуда не делась. Лезь ко мне, здесь полянка обалденная!

Голос девчонки прозвучал где-то совсем рядом, и Максим послушно полез в ели, не забыв предварительно оглянуться на поезд – но вокруг железных домиков вроде бы пока не наблюдалось посадочной суеты. А, наплевать, подумалось вдруг ему, отстанем так отстанем… лишь бы девчонка тут одна не бродила. Мало ли что случается в лесу…

А что случается в лесу?…

Упругие ветви мазнули его по лицу жестковатыми иглами, но он, выставив перед собой согнутые в локтях руки, ловко протолкался сквозь темную паутинистую бестолочь елового заслона и очутился на поляне… ну, наверное, ее и в самом деле можно было определить как «обалденную». Солнечные лучи, уже миновавшие свой сегодняшний зенит, ложились на деревья на противоположной от Максима стороне поляны – и там росли никакие не ели, а вовсе даже березы… и на фоне матовых белых стволов, испещренных темными отметинами, замерла девчонка, держащая наготове фотоаппарат. Как только Максим вывалился на свет, «Никон» щелкнул – и Лиза довольным голосом сообщила:

– Отлично! Ты – фотомодель что надо! Только не рассчитывай, что я тебе вышлю фотографию.

– А я и не рассчитываю, – сердито буркнул он, отряхивая с майки и штанов налипшую в момент прорыва паутину. – На фига мне фотография?

– Ну, это ты брось, – самоуверенно заявила девчонка. – Все люди ужасно любят фотографироваться. А потом рассматривают себя на снимке и восторгаются: ой, какой я красивый!

– Ага, – кивнул он, – или возмущаются: ну и мерзавец этот фотограф, какого он из меня урода сделал!

Лиза расхохоталась и сказала:

– Иди-ка сюда, посмотри, что я тут нашла. Это уж действительно рекламный кадр.

Максим, спотыкаясь о невидимые в густой траве кочки, пересек поляну и остановился рядом с Лизой.

– Ну, где кадр?

– Да вот же! – весело ответила девчонка, тыча пальцем в основание ближайшей из берез – толстой, старой, благодушной.

И тут он увидел действительно рекламный кадр. Между двумя белыми шишками круто изогнутых корней березы, торчащих над невысокой здесь травой, важно возвышался огромный гриб с темно-красной шляпкой; диаметр этой безупречно круглой и даже на вид сочной шляпы достигал, наверное, сантиметров пятнадцати. А рядом с патриархом, осторожно высовываясь из-под бархатного родительского зонта, приютились трое красноголовых отпрысков. Их длинные и чрезвычайно толстые ноги сплошь покрывали мелкие черные лохмотья, встопорщенные, как шерсть на перепуганном щенке. Края их шляпок еще и не начали разворачиваться, так что малыши были словно одеты в плотные чепчики… Максим откуда-то знал, что такие молодые грибки называют почему-то «гвоздиками». Но ему совсем не казалось, что это похоже на гвозди. У гвоздя шляпка вроде бы не охватывает стержень… Впрочем, он совсем не был уверен, что ему часто приходилось иметь дело с гвоздями в той, потерянной жизни.

Рядом с грибами, как нарочно, выросли несколько мелких ярко-голубых цветочков, да еще из-за корней высовывалась ромашка… и все это вместе с чистой зеленью травы и обаянием падающего искоса солнечного света создавало картинку, от которой у любого человека захватило бы дух.

– Неплохо, да? – сказала Лиза. – Я их сняла в нескольких ракурсах. Думаю, папочка это купит. Очень уж сочетание цветов удачное. Сюда можно вмонтировать что угодно – хоть сливочное масло, хоть корзинку для пикников, хоть новую модель кроссовок… как ты думаешь?

– Да, наверное, – согласился он, совершенно не представляя, как вообще делаются рекламные плакаты и на что конкретно могут сгодиться грибы. Ну, Лиза ведь в этом лучше него разбирается. Раз она так говорит – значит, так оно и есть.

– Надо еще снять в масштабе, – деловито сказала Лиза. – Дай что-нибудь… сигареты есть? Или зажигалка?

– Сигареты?…

И вдруг он понял, что ему отчаянно хочется курить. А он и не подозревал до этого момента, что курит…

– Нет, кончились… возьми часы.

Он снял с запястья браслет и протянул «Ролекс» девчонке. Глаза Лизы едва заметно расширились при виде очутившегося в ее ладони предмета, но дело слишком занимало ее мысли, и потому девчонка аккуратно уложила «Ролекс» на темно-красную шляпку… и золото часов засияло вдруг фантастической красотой, а бархат гриба стал казаться еще более темным, влажным, он приобрел неожиданную загадочность и глубину…

– Ну и ну… – тихо произнесла Лиза и медленно опустилась на колени возле гриба, выбирая подходящую точку для съемки. – Отойди-ка в сторонку, солнце загораживаешь, – ворчливо бросила она через плечо, и Максим отошел на пару шагов, наблюдая за процессом рождения очередного рекламного шедевра. Он даже придумал текст для нового кадра: «Если вы, собирая грибы, боитесь опоздать на электричку, купите себе „Ролекс“!» И расхохотался. Он то ли знал, то ли угадывал: те, кто покупает подобные часики, на электричках за грибами не ездят.

А куда и на чем они ездят?

Тяжелый «джип», снаряженный как на войну… пустынная магистраль… желтый песок по обе стороны дороги… пестрая толстая змея…

Лиза встала, отряхнула с коленей налипший лесной сор и сказала:

– А теперь – бегом к поезду. Если он еще не ушел.

Максим опомнился и испугался. Поезд и в самом деле мог уйти, не станет ведь он дожидаться двоих загулявшихся не в меру пассажиров… Они с Лизой со всех ног помчались через поляну, с шумом врезались в еловый заслон, через минуту выскочили по другую его сторону – облепленные паутиной и малость поцарапанные… и увидели, что уже все пассажиры попрятались в железное убежище, а проводники стоят возле своих вагонов и нервно смотрят по сторонам, не зная пока что, все ли их подопечные заняли места согласно купленным билетам… Максим схватил Лизу за руку и огромными прыжками понесся к поезду, таща за собой девчонку.

Глава пятая

Они не успели еще отдышаться после бешеной пробежки, как поезд тронулся с места, и через несколько минут, набрав скорость, завел свой привычный перестук. Максим фыркнул, покачал головой и сказал:

– Курить хочется – сил нет. Пойду за сигаретами.

– Надо же, – удивилась девчонка, судорожно вздыхая, – больше половины дня прошло, а ты ни разу не закурил… ты что, бросаешь это дело?

– Да вроде нет, – неуверенно ответил он.

– Знаешь что? – в голове Лизы родилась новая идея. – Ты сейчас никуда не ходи… сигареты я тебе дам, не дергайся, – поспешила добавить она, видя, что Максим недоуменно поднял брови. – У меня есть. А перекуришь – пойдем в ресторан. Обедать. Годится? Да и пить хочется… ну, это тоже не проблема.

Лиза сунула руку под подушку, достала нераспечатанную пачку «Мальборо» и длинную золотистую зажигалку, положила все это на столик рядом со все еще мерцавшей на нем псевдохрустальной дребеденью и выскочила из купе, оставив дверь открытой. Максим не успел еще встать, когда Лиза уже вернулась с двумя литровыми бутылками минеральной воды в руках.

– Вот, – протянула она одну из бутылок Максиму. – Держи. У проводника этого добра навалом. Холодная.

Бутылка и вправду была холодной, она успела запотеть, пока девчонка несла ее в купе, и Максим, коснувшись ладонями влажных пластиковых боков емкости, понял, что умирает от жажды. Открыв бутылку, он прижал к губам ее искалеченное винтовой резьбой горло, и, сделав несколько больших жадных глотков, глубоко вздохнул, словно возвращаясь к жизни.

– А зачем тебе сигареты? – спросил он, навинчивая на бутылку колпачок. – Ты куришь?

– Еще чего, – пренебрежительно бросила девчонка. – Это я держу как раз для таких вот случаев… не ты один такой, курильщики часто остаются без сигарет. По не зависящим от них причинам. Вот я их и выручаю.

– Любопытно… – пробормотал он, беря сигареты и зажигалку. – Ну ладно, я пошел. Спасибо.

– Не за что, – полетело ему вслед.

Дверь купе все еще оставалась открытой, и Максима это почему-то огорчило… он и сам не понял, в чем дело, то ли он хотел посмотреть на себя в зеркало, то ли ему не понравилось то, что в их с Лизой купе, предназначенное только для них двоих, мог за эти секунды проникнуть посторонний праздный взгляд… Он плотно задвинул дверь и пошел налево, в тамбур для курильщиков, не обратив ровно никакого внимания на нескольких пассажиров, стоявших в коридоре вагона у окон. Большая часть дверей купе была открыта, и Максим смотрел себе под ноги, не желая замечать картины чужой и неинтересной ему жизни.

В тамбуре, к счастью, никого не оказалось, и Максим встал справа, в самом углу, прислонившись к стенке. Он содрал с пачки целлофановую обертку и взглядом поискал, куда ее можно бросить. Почти напротив него к стенке крепилась темная пластмассовая пепельница, сочно-коричневая, с откинутой вверх крышкой. Пепельница была пустой и чистой. Не зная толком, всегда ли так бывает в поездах, или он встретился с исключительным явлением, Максим запихнул целлофан в пепельницу и достал из пачки сигарету. Прикуривая, он вдруг обратил внимание на плавную сглаженность линий пепельницы, на густоту и мягкость ее цвета… в примитивной дешевой пластмассе вдруг обнаружилось нечто притягательное донельзя… Впрочем, решил он, это скорее всего обман зрения. В тамбуре не слишком светло, потому что стекла маленьких узких окошек покрыты толстым слоем пыли… да, это все из-за недостатка освещения. На самом деле перед ним примитивная вещица, штамповка, которой снабжают все до единого поезда российских железных дорог…

Он прижался лбом к стеклу – изнутри оно было чистым, пыль насела на него только снаружи, – и уставился прямо перед собой. И тут же его взгляд уперся в круглые железные прутья решетки, наваренной на вагонную дверь.

Клетка…

Клетки, заключенные одна в другую, как матрешки… бесконечный клеточный объем, охватывающий собой все живое… вырвешься из одной – попадешь в другую, из нее – в третью… и в конце концов очутишься в такой огромной, что поддашься иллюзии полной свободы… но твое пространство все равно останется ограниченным…

Он встряхнул головой и затянулся горячим сигаретным дымом, словно пытаясь выжечь из себя страх перед замкнутостью бытия, перед невозможностью стать действительно свободным… но откуда пришел к нему этот страх? Все люди живут одинаково, то есть в том смысле, что все они обладают лишь небольшими степенями реальной свободы… он ничуть не сомневался в том, что никому и в голову не приходит искать чего-то другого… то есть не то чтобы совсем никому, но – большинству…

Но ведь есть и другие?

Наверное, есть.

Но он и этого не знает.

Что же все-таки скрылось в глубинах его потерянной памяти, в тысячный, наверное, раз попытался угадать он, как это случилось, почему? Куда он едет, зачем? В последние часы, занятый необычностью попутчицы, он как-то расслабился, ему вроде бы стало безразлично, что с ним происходит… но вот он остался на несколько минут один – и оказалось, что все обстоит совсем не так. Да, собственно, разве могло быть иначе? Человек, потерявший и прошлое, и настоящее, не может не размышлять об этом.

Сунув окурок в обтекаемую пепельницу, он немножко подумал. Ему хотелось выкурить еще одну сигаретку – и в то же время хотелось поскорее вернуться в купе, к Лизе… чем-то притягивало его это невероятное существо, рассуждавшее, как старый многомудрый философ… Пока он размышлял, в тамбур с шумом вывалились два молодых парня, весело гоготавшие и явно слегка «под шафе». Это сразу сдвинуло его с места. Курить рядом с оглушительно ржущими жеребцами… нет, в этом не может быть никакого удовольствия.

Пока он курил, Лиза переоделась. Надела вельветовые джинсы – красновато-коричневые, тертые-перетертые, и к ним – ярко-голубую растянувшуюся футболку, размера на три больше, чем ей могло бы потребоваться. Спереди на футболке красовалась надпись: «Уйми себя», причем крупные белые буквы располагались не на груди, как это бывает обычно, а по подолу, и, учитывая длину одежки, приходились как раз на уровень интересного места. Максим фыркнул.

– Где это ты такую оторвала? – спросил он, рассматривая надпись.

– На заказ, – коротко ответила девчонка. – Ну что, идем в ресторан?

– Идем.

Лиза тут же схватила фотоаппарат и повесила его на шею. В задний карман джинсов она запихала белый замусоленный кошелек, извлеченный из-под подушки, и завертела головой, словно пытаясь вспомнить, что же она забыла. Взгляд девчонки упал на граненый шар. Секунду-другую Лиза стояла неподвижно, словно решая, не прихватить ли шар с собой, – но в итоге осторожно взяла его со столика и положила на подушку, точно в центр. И отступила на шаг, любуясь деянием рук своих.

Максим взял бумажник, и на этом его сборы закончились. Вообще-то ему тоже не мешало бы переодеться, только не хотелось прямо сейчас извлекать из-под полки гигантский чемодан и наугад рыться в нем, не зная, что там может найтись. Ну, может быть, Лизе снова взбредет в голову сфотографировать что-нибудь на ходу, и она надолго застрянет в тамбуре под охраной бдительного проводника… тогда и заглянем в того монстра, решил он.

«Два вагона назад», сказал проводник, когда его спросили о ресторане. Ну, это совсем недалеко.

Оба вагона, которые пришлось миновать им с Лизой, оказались купейными, в них было тихо и благолепно. Жара вынудила людей открыть двери своих маленьких клеточек, и на этот раз Максим не избегал мгновений чужих жизней, а наоборот, с какой-то даже жадностью косил глазом в вертикальные щели – то очень широкие, то совсем узкие, – стараясь понять, как существуют люди, знающие, кто они таковы… ну, наверное, на самом-то деле мало о ком можно сказать, что он знает о себе все, но по крайней мере другие, в отличие от него, не лишены воспоминаний…

Но ничего интересного в чужих купе не происходило. Люди читали, ели, разговаривали, играли с детьми… Максиму не удалось увидеть ничего такого, что пробудило бы в нем хотя бы намек на воспоминания. Жаль, подумал он, следом за Лизой входя в ресторан. Жаль, но ничего не поделаешь.

На первый взгляд ресторан выглядел неплохо. Чистые бледно-голубые скатерти на столиках, приспущенные шторки, светящиеся не слишком ярко плафоны без единого следа мух на стеклах, свежевымытый пол… Явно не хватало тихой музыки, однако ее вполне заменял стук колес.

Лиза окинула внутреннее пространство вагона-ресторана наметанным взглядом и решила:

– Сядем вон там… слева, за четвертый столик.

Максим оценил выбранную девчонкой дислокацию по достоинству. Народу в ресторане было не слишком много, и почему-то основная часть едоков в количестве шести штук сконцентрировалась в правой части, ближе к тому входу, через который они с Лизой проникли в железное кормилище на колесах. И если Лиза сядет по ходу поезда, вся эта масса окажется у нее на виду. А Максиму достанутся лишь две расфуфыренные тетки за спиной Лизы, да по другую сторону прохода – странноватого вида молодой человек с длинными пегими волосами, стянутыми в хвост на самой макушке. В два раза меньше фигур на его доске. Что ж, и это картинка…

Картинки, возникающие из пустоты… темно-синяя глубина, то ли это ночное небо, то ли тяжелая холодная плоть воды… а может быть, это просто пустота сама по себе, реализовавшаяся в цвете и ощущении абстракция…

Максим поймал внимательный взгляд девчонки и улыбнулся.

– Что, Лиза?

– У тебя странные мысли, – сказала Лиза и схватила лежавшее на столике меню в темно-зеленой лидериновой папке. – Так, что у них тут имеется? Надо полагать, на луковый суп в горшочках нам с тобой рассчитывать не приходится, а? Ты как думаешь?

– Думаю, не приходится, – согласился Максим. – Но лично я вполне согласен и на что-нибудь попроще.

Поскольку официант не возник рядом с их столиком как по мановению волшебной палочки, Максим сделал совершенно естественный в данном случае вывод: Лиза вагон-ресторан еще не посещала. Но ведь она находилась в поезде весь вчерашний день… она сама так сказала. Почему же… впрочем, неважно.

Пока Лиза изучала меню, Максим разглядывал то, что лежало на столе. Белоснежные льняные салфетки, свернутые пирамидками. Мельхиоровые столовые приборы. До полной ослепительности начищенный судок… похоже, в металлических цилиндриках и в самом деле можно было обнаружить и соль, и перец, и горчицу… впрочем, Максим не знал, почему он предположил нечто противоположное. С какой стати в ресторане должны быть пустые судки?

Засохшие много веков назад желтые следы горчицы на стенках грязной фаянсовой плошки… тысячелетние пятна на клетчатой рваной скатерти… темно-серые макароны с вонючим пригоревшим луком…

– Борщ… – наконец задумчиво произнесла Лиза. – Я вообще-то ужасно люблю борщ, вот только когда я в последний раз заказывала его в вагоне-ресторане… ну, это давно было, конечно… мне подали нечто невообразимое. Папа тогда устроил скандал, заявил, что его ребенка хотят отравить, что это самый что ни на есть террористический акт.