Текст книги "Сайт фараона"

Автор книги: Татьяна Грай

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 20 страниц)

Глава пятая

Милая Наташенька давно ушла, мадам Софья Львовна куда-то запропастилась, Елизавета Вторая не возвращалась… Никита сидел на ступеньке перед входом в дом, вертя в руках граненый шар – подарок фантастической Лизы, и думал о скарабее… и о девочке, неведомо как понявшей, что он потерял прошлое и пообещавшей ему, что скоро он все вспомнит. Так ведь и вышло: он все вспомнил. И Елизавета Вторая тоже поняла, что он лишился памяти… и тоже отнеслась к этому спокойно. Что за чудеса творятся вокруг него, думал он, что за странные, необычные люди и животные встречаются на его пути с того момента, как он наткнулся на сайт фараона… чем это обусловлено? Ведь до того он жил как все, много работал, надеялся на семейное счастье… но его домашняя жизнь по сути являла собой ежеминутное извержение раскаленных до беспредела страстей… вокруг него царила обстановка первобытного эмоционального хаоса, неспособного принять более или менее упорядоченное состояние… жена умудрялась найти повод для взрыва в любой мелочи… он знал, что припадки ярости обычно бывают обусловлены давними психическими травмами, и сначала пытался сам отыскать причину, но скоро понял, что ему это не по силам, и несколько раз заводил с женой разговор о том, чтобы посоветоваться с психоаналитиком… и это лишь ухудшало дело. Наконец он понял, что ей нужен не психолог, а психиатр, что она тяжело больна… но ему понадобилось несколько лет, чтобы прийти к такому пониманию, потому что он любил ее… и только когда любовь иссякла, он сумел взглянуть на ситуацию аналитически. И тогда супруга ушла. Ушла с треском, со скандалом, шумно и демонстративно… он долго не мог опомниться и привыкнуть к тишине и одиночеству. Собственно, он еще и не успел к ним привыкнуть, когда наткнулся на сайт фараона…

Надо же было такому случиться – чтобы именно он, а не кто-нибудь другой, купил в Египте скарабея с мистической формулой на спинке, чтобы он привез ониксового жука именно сюда, подарил бабушке… и в результате собственных прошлых поступков встретился с фантастической Лизой, с невероятной старухой, с безумной Настасьей… и с Елизаветой Второй.

Где она, кстати? Куда провалилась? Темнеет уже…

И тут– то она и появилась, бесшумно войдя в калитку. Глянув на девушку, Никита тихо ахнул.

Вместо ставших уже привычными для него джинсов и футболки Лиза-дубль была одета в светло-голубое платье с узким открытым лифом и юбкой, обтягивающей бедра – и тут же расходящейся легкими пышными волнами. Подол юбки, отделанный тонкой серебряной каймой, спадал почти до земли, и из-под него кокетливо выглядывали обутые в белые «лодочки» ножки. Никита невольно встал навстречу этому чуду с пушистой шапкой волос и сверкающими огромными глазами.

– Что, нравится? – насмешливо спросила Елизавета Вторая. – Не ожидал?

– Не ожидал, – честно признался он. – Ты потрясающе выглядишь. Невероятно женственно.

– А разве в джинсах я не выгляжу женственной?

Он подумал немного, прежде чем ответить. Наконец, отыскав нужный образ, попытался преобразовать его в слова (попутно подумав о том, что когда пытаешься выразить словами ощущение или яркую картинку мысли – все становится обычным и серым, неинтересным и непохожим на то, что виделось в глубине ума):

– В общем, выглядишь… но не настолько. Просто широкая пышная юбка более естественна, что ли…

– Самым естественным является голое состояние, – перебила его Лиза-дубль.

Он рассмеялся.

– Ну да, никаких воланов, ты права… и все-таки… Возьми хотя бы цыганок. Они, конечно, залеплены грязью с ног до головы, и все же очень женственны, потому что носят пышные юбки. А в прямой юбке или в брюках женщина немножко похожа на столб.

– Ну да, – кивнула Елизавета Вторая, – и именно потому так женственно выглядят японки в своих кимоно, или женщины Индии, одетые в сари, – это же сплошной клеш, правда? Не в брюках проблема, дорогой, а в дефектном стереотипе восприятия. Ты видишь не то, что есть, а то, что вбито в твою голову социальными установками. Брюки – для мужчин, юбки – для женщин, и так далее. Ужинать будем?

– Не знаю, меня тут милая Наташенька днем укормила вусмерть, – сказал он, почесывая затылок. Дефектные стереотипы восприятия? Ну, похоже, и в самом деле дефектные… социально обусловленные.

– Ладно, тогда подожди, пока я сменю женственный вид на мужественный, а потом погуляем немножко, ты не против?

– Нет, я «за».

Ожидая Елизавету Вторую, он достал из кармана сигареты и вышел за калитку. Над Панелово висела тишина – мягкая, естественная, легкая… быстро темнело, в домах начали загораться огни, специалисты по выращиванию сельдерея на корень ужинали, намереваясь вскоре отойти ко сну, чтобы завтра с новыми силами приняться за окучивание… или что там они делают на своих полях… Никита отошел подальше от ограды, чтобы увидеть светящееся голубизной окно милой Наташеньки. Телевизор смотрит, толстопопая… а ночью будет видеть сны. Роскошные, со сложными сюжетами, в ярких красках – куда там студии «Двадцатый век Фокс»… Он подумал, что милая Наташенька, живи она поблизости от Голливуда, могла бы стать уникальным сценаристом… ведь ей достаточно было бы просто надиктовывать на пленку свои видения.

И еще он думал о том, с какой легкостью здесь, в Панелово, вернулась к нему память. А может быть, не в деревне дело, а в милой Наташеньке? Впрочем, милая Наташенька неотделима от здешних странноватых мест…

Лиза– дубль возникла рядом с ним, словно из воздуха, и негромко сказала:

– Интересная у нее жизнь, тебе не кажется?

– Интересная? – недоуменно повторил он. – Что же интересного в такой жизни? Спит да ест, ни о чем, кроме съестного да своих снов, и говорить-то не в состоянии…

– А ты попробуй поставить себя на ее место, посмотри на мир ее глазами.

– Это невозможно, – вырвалось у него. – Нельзя увидеть мир чужими глазами, каждый смотрит по-своему! Хотя, конечно, иногда чужой взгляд пробуждает в тебе твое собственное непроявленное… но все равно все видят по-разному, нет двух одинаковых людей, как нет двух одинаковых зеркал, всегда будут различия в оттенках!

– А, и тебя зеркала достали… – непонятно сказала Елизавета Вторая. – Ну, идем. – Она протянула ему парусиновую куртку. – Накинь, прохладно становится, да и комаров полно.

Он надел куртку и, ощутив тяжесть в левом кармане, сунул туда руку. Граненый шар. Разве он клал его в карман? Вроде бы да. Впрочем, неважно. Этот шар настолько самостоятелен и шустр, что мог и сам туда забраться.

– Куда мы идем? – спросил он, когда они с Елизаветой Второй неторопливо зашагали по мягкой травянистой дороге. – У нас есть какая-то цель?

– В общем, скорее нет, чем да, – туманно ответила Лиза-дубль. – Но мы ведь должны отыскать твоего скарабея.

– И что, мы прямо сейчас начнем его искать? – поинтересовался он. – Не темновато ли?

– Сейчас мы поищем помощников, – серьезно сказала Елизавета Вторая. – Кого-нибудь, кто готов проникнуться нашими проблемами.

– Ну, проблема в основном моя, – напомнил он.

Елизавета Вторая промолчала.

– Да и вообще, – заговорил он снова, – я не уверен, что так уж необходимо искать эту безделушку. Зачем? Не для того же, чтобы и в самом деле сканировать рисунок формулы и отправить этому чудику, фараону.

– Не для того, – согласилась Лиза-дубль. – Но представь, что кто-то еще пострадает так же, как ты… лишится памяти, отправится на поиски жука… хорошо ли будет?

– Да, конечно, – сообразил он. – Ты права. Скарабея нужно найти. Но удастся ли? Он мог сгореть вместе с бабушкиным домом. Бабушка могла кому-то его подарить…

– Подарить твой подарок? – перебила его Елизавета Вторая. – Могла ли?

Подумав, он понял правоту Лизы-дубль. Конечно, никому бабушка не отдавала эту безделушку. Тогда, значит, нужно искать в развалинах ее дома? Рыться в углях и золе?

– Вот потому нам и нужны помощники, – сказала Елизавета Вторая в ответ на его мысли. – Если бы скарабей безвозвратно погиб, фараон почувствовал бы это и не стал бы посылать тебя за ним.

В небо поползла из-за горизонта толстая сытая луна с едва заметной щербинкой на самом краю сверкающей безупречности, стало светлее, и Никита понял, что они уже почти дошли до пожарища. Ему не очень-то хотелось снова видеть руины любимого дома, но Лиза-дубль вела его именно туда, и он не стал сопротивляться, решив, что ей виднее, что делать.

– Правильно, – сказала она. – Мне виднее.

– Я все-таки не понимаю, – почти с возмущением произнес он. – Как тебе удается читать мои мысли?

– Только мне? – ответила она вопросом.

А и в самом деле, фантастическая малышка Лиза тоже умела это…

– Пришли, – сообщила Елизавета Вторая, прервав его едва начавшееся воспоминание.

– И что делать будем?

– Ну, пока просто посидим тут вот, рядом с пожарищем.

Холодный и безмятежный лунный луч указал им подходящее местечко – и тут же луна спряталась за длинным облаком, тянувшимся с севера на юг. Никита снял куртку, не забыв вынуть из кармана граненый шар, и бросил ее на траву.

– Садись.

Они устроились рядышком и долго молчали. Никита вертел в ладонях стеклянный шарик, ни о чем в особенности не думая. Тоненько звенели комары, кружившие над головами сидящих, но почему-то не проявлявшие особой активности… время от времени какая-нибудь из деревенских собак разражалась нервным лаем, заподозрив в тенях нечто неправильное; изредка мычали дремлющие коровы… Потом где-то неподалеку послышалось негромкое фырканье, топот маленьких лап – и из гущи сорняков выбрались на относительно открытое пространство два на редкость крупных ежа, в густых сумерках казавшихся угольно-черными. Ежи громко сопели, топчась на месте, словно чего-то ожидая… а потом сквозь прореху в облаке ненадолго высунулась луна, осветив место действия, и Никита обнаружил, что черные блестящие глазки ежей неотрывно смотрят на Лизу-дубль.

– Чего это они? – шепотом спросил он, однако Елизавета Вторая махнула рукой, предлагая ему заткнуться. Он в общем-то ничего не имел против, вот только ему было интересно: чего хотят ежи? Но поскольку сам он все равно сути ежиных желаний постичь не мог, то и оставил это дело на квалифицированного специалиста, каким, без сомнения, являлась Лиза-дубль. Разберутся без него.

И они, похоже, разобрались, потому что ежи вдруг развернулись и с сопением и кряхтением ушли в травяные гущи. Но Елизавета Вторая продолжала молчать, и Никита не решался нарушить ход ее таинственных мыслей.

Наконец Лиза-дубль поднялась на ноги – легким, стремительным движением, как будто и не сама встала, а ее поднял кто-то невидимый, – и сказала:

– Ну, теперь можно и домой.

Уже окончательно воцарилась ночь, а луна плотно засела за облаками. Погода вроде бы решила измениться к худшему. Впрочем, тут же подумал Никита, еще неизвестно, что хуже – дождь или жара. К тому же разнообразие природных явлений задает многим работу для мысли. А иначе им и поговорить было бы не о чем.

Они не обменялись ни словом на обратном пути. Елизавета Вторая упорно размышляла о своем, Никите тоже было о чем подумать. Например, о прошлом. Да и о настоящем тоже – в том смысле, что он понятия не имел, оформил ли он отпуск на работе, или, может быть, его сейчас ищут в Питере, не зная, что с ним случилось… Надо же, удивлялся он, все вспомнил – до того момента, как получил приказ от фараона. А потом – полный провал. Как собирался, зачем столько барахла с собой нахватал, как билеты брал, в поезд садился… все это пропало, стерлось, похоже, окончательно и навсегда. Ну и наплевать. Это не главное. Просто интересно. Может быть, он взял с собой вообще все, что ему принадлежало в том доме? Ну, кроме компьютера, конечно. А зачем? Квартира-то – его собственная, хотя и набита доверху барахлом бывшей супруги… непонятно. И деньги. На кой ляд он потащил с собой такую прорву денег? Предполагал, что путешествие затянется? Так проще было прихватить аккредитив… Ладно, может быть, еще разъяснится. Или нет. Только фотоаппараты имеют объяснение: ему ведь нужно было сфотографировать скарабея. А масса пленок – это уже профессиональная привычка. Вдруг что-то интересное подвернется…

Тут он обнаружил, что сжимает в ладони левой руки граненый шар. Он поднес шар к глазам и разжал пальцы. Шар брызнул ему в лицо бледным зеленоватым светом, и Никита испуганно накрыл его правой ладонью.

– Чего это он? – вслух сказал он. – Темно, а он светится!

– Он ощущает свет луны, – не оборачиваясь, ответила шедшая на несколько шагов впереди Елизавета Вторая.

Рассерженно плюнув, Никита запихнул граненый шар в карман куртки. До чего же утомляла его вся эта мистическая неопределенность, таинственность, загадочность!

– Это все внешнее, – сказала Елизавета Вторая.

– Что – внешнее? – не понял он.

– Внешняя мистика. Вообще-то все самое главное происходит в уме и только в уме, но мы ведь не настолько сильны пока что… вот и приходится пользоваться внешним, оно иной раз может посодействовать, если ум слаб. Не обращай внимания.

На что, собственно, я не должен обращать внимания, думал он, шагая следом за почти невидимой в темноте Лизой-дубль… если начать с самого начала… Не обращать внимания на то, что фантастическая Лиза читала его мысли? На то, что невероятная старуха встретила его на вокзале среди ночи и привела в свой дом… рядом с которым живет безумная Настасья, заявившая, что она-то и есть фараон? Или не обращать внимания на мадам Софью Львовну, явно понимающую слишком много для обычной кошки? Или на лосей, выходящих на дорогу… на мужичков, держащих перепелок в клетках – в качестве примера отсутствия внутренней свободы… на милую Наташеньку, одним словом (или взглядом? или самим своим видом?) заставившую его все вспомнить (а может быть, просто созрел наконец результат сожжения тени?)? На что не обращать внимания?…

– А на все, – заявила Елизавета Вторая. – Пришли.

Они и в самом деле уже стояли возле калитки своего дома, – а Никита и не заметил, как добрались… путь, конечно, был не слишком далек, однако он как бы и вовсе размылся, растаял в мыслях…

– Интересно, – сказал он, лишь теперь заметив еще одно обстоятельство. – Мне ты вынесла куртку – от прохлады и комаров. А сама в голошейке. Тебя что, комары не кусают?

– И прохлады я тоже не боюсь, – ответила Лиза-дубль. – Иди в дом, мне в сарайчик забежать надо.

Включив свет на кухне (лампочка на этот раз горела нормально, старалась вовсю), Никита машинально посмотрел на старый будильник, тикавший на верхней полке над столом. Половина одиннадцатого. Вроде бы деревня, безделье, а время летит быстрее, чем в Питере… а может, потому и летит быстро, что заняться нечем, кроме бесплодных размышлений?

Но ведь в его багаже были книги… он не помнил, когда и почему прихватил их с собой, но теперь знал, что не читал ни одной из них… ах, черт, они же остались в Сарани!

Вошла Лиза-дубль, помыла руки под звенящим рукомойником, сказала:

– Я привезла целую библиотеку. Здесь оставлю. Хочешь выбрать что-нибудь почитать?

– Хочу, – кивнул он, решив раз и навсегда, что ничему больше не станет удивляться. – Где они?

– Я их на чердак отнесла.

Когда это она успела?!.

Глава шестая

– Вообще-то я взял с собой из Питера несколько книг, хотя и не помню, почему выбрал то, что выбрал, – сказал он, – только я их забыл там, в Сарани.

– А что ты взял?

Он сосредоточился, припоминая.

– Ну, там кое-что чисто «дорожное», детективы, фантастика… чтиво. И два автора, о которых говорят в последнее время, но которых я еще не знаю. Павич и Мураками. Впрочем, одна книга Павича мне уже попадалась, я пытался ее прочесть, но не вышло. Я хочу сказать – не смог. Не просто неинтересно, а тошнотно.

– Меня тоже от него тошнит, – рассмеялась Елизавета Вторая. – А поскольку он популярен, я специально занялась анализом – почему?

– Ну и почему? – с неподдельным интересом спросил он.

– Павич богат антуражем, но в своей основе он ситуативен, как какой-нибудь Бредбери. А ситуативная мысль, вообще фантазия ситуации очень быстро утомляет и надоедает, в ней нет глубины. Побежал туда-сюда, сделал то-это, убил одних, спас других… только фон действия и количество деталей различаются, а все остальное одинаковое. Такие книги устаревают мгновенно. Выживает лишь сущностное. То есть, применительно к истории литературы, единичное.

– Ну да, – кивнул он, – Софокл, например… только его никто нынче не читает.

– Ну и что? – возразила Елизавета Вторая. – Дело не в том, что его не читает тетя Валя-парикмахер. Дело в том, что он продолжает жить на сцене, его цитируют, его сюжеты используют снова и снова – именно потому, что он зацепился за вечность.

– Все равно он нужен лишь единицам, – продолжал упрямиться Никита.

– А высокая литература во все века была нужна лишь единицам, – напомнила Лиза-дубль. – Разве народные массы в не столь уж недавние времена запоем читали Марселя Пруста? Или Набокова? И сейчас далеко не каждый одолеет, например, мысли Мураками, хотя с сюжетом, конечно, любой справится. А вот Павич – это для среднего интеллекта.

– Ну, не для такого уж и среднего.

– Нет, именно для среднего. Очень среднего. Павич использует описательно-разъяснительный стиль, грузит читателя словами и эпизодами – но не способен пробудить глубокую мысль. Это литература для тех, кто воспринимает бездумно, наслаждаясь процессом как таковым, радуясь тому, что узнает мудреные термины, а значит, и сам умный, – только и всего. И именно эти бездумные недавно возвели безумного графомана в ранг мессии.

– Ты о ком?

– О Платонове.

– Право, не знаю…

Он вдруг понял, что никогда не смотрел на литературу под таким углом. Хотя он и был человеком, использующим слово в качестве рабочего инструмента, книги он оценивал просто: нравится или не нравится. А из-за чего не нравится – таким вопросом не задавался. Некогда было. Ну, скучно написано. Занудно. Примитивно. Вот такие оценки… Потому что сам жил исключительно ситуацией. Естественно, он ведь журналист…

И теперь, очутившись в мире хотя и обычном российском, но при том все же непонятном и мистическом, тоже думал лишь о положении дел как таковом, не пытаясь понять глубинное содержание происходящего.

Пока он озадаченно размышлял на новую для него тему, Елизавета Вторая приготовила ужин. На столе как бы сами собой появились тарелки с бутербродами, расписная деревянная чашка с оливками (Никита мельком подумал, что, как ни странно, Хохлома и оливки отлично сочетаются между собой, несмотря на географическую удаленность друг от друга), зелень, огромный красный чайник с кипятком, чашки, коробка с пакетиками чая «Липтон» и большая банка «Nescafe».

– Давай, кормись, – предложила Лиза-дубль и засмеялась: – Только не переедай на ночь, чтобы кошмары не снились.

– Я вообще снов не вижу, – машинально ответил Никита, беря бутерброд с ветчиной. – То есть раньше не видел, – поправился он. – А вот в последнее время начало что-то странное сниться… – Он поднял взгляд на Елизавету Вторую и увидел, что она смотрит на него внимательно и с сочувствием. – Впрочем, что тебе рассказывать… сама все знаешь. Но почему от этих снов так тяжело?

– Потому что перестройка сознания – тяжелый труд, – непонятно ответила Лиза-дубль. – Постель я тебе наверху приготовила, ну, там сам разберешься. Слева спальня, справа собственно чердак, книги рядом со входом, в шкафу. Я пошла спать.

И, не допив чай, она исчезла за дверью.

Лесенка, ведущая на чердак, располагалась в сенях. Наверху оказалось на диво уютно. Слева Никита обнаружил крохотную комнатку с маленькой печкой, которая, конечно, летом была ни к чему, но зимой могла оказаться очень даже кстати. Кроме печки, в верхней спаленке приютились узенькая металлическая кровать с висевшей над изголовьем лампой (постель была готова принять Никиту, а лоскутное одеяло просто-таки заманивало поскорее нырнуть под него), небольшой письменный стол под косо нависшим окном, две табуретки и стенной шкаф. Осмотрев все, Никита вернулся к лестнице. Рядом с ней стоял старый книжный шкаф, в который Елизавета Вторая загрузила привезенную с собой библиотеку. Сквозь пыльное стекло дверцы Никита увидел знакомый корешок и решительно извлек наружу «Рукопись, найденную в Сарагосе», – самое что ни на есть снотворное произведение из всех, что были ему знакомы. И тут же озадаченно уставился на томик. Вроде бы в его багаже тоже было это сочинение… нет, забыл. Но это и неважно.

Он вернулся в спальню, включил лампу над кроватью, погасил верхний свет, не спеша разделся, улегся, натянув на себя пестрое мягкое одеяло, и раскрыл книгу на середине. Но читать не смог, глаза слипались. Что ж, тем лучше, решил он и отложил книгу.

Но в темноте сон сразу куда-то унесло. Никита лежал, думая о прошлом и настоящем, не в состоянии связать их друг с другом… а потом настала полночь, и внизу, в доме, началось беспрерывное хождение. Жители Панелово спешили разобраться с константами собственных характеров, пока хозяйка дома не уехала. Вроде бы им не позволяла входить в дом в ее отсутствие врожденная деликатность… но в этом Никита сильно усомнился. Он почему-то был уверен, что без Елизаветы Второй никаких констант зеркало не покажет. Иногда звучал чей-то приглушенный голос, иногда кто-то на что-то натыкался… и в конце концов Никита не выдержал.

Он встал, натянул на себя джинсы и футболку, но обуваться не стал, – и осторожно спустился вниз. Из кухни в сени как раз в этот момент осторожно, на цыпочках, выходил какой-то мужик. Лампочка в кухне снова горела в четверть накала (нарочно, что ли, подумал Никита), и мужик, в спину которому полз этот мутный непрозрачный свет, показался Никите кряжистым гигантом… однако когда они вместе вышли во двор, освещенный луной, он понял, что мужик вполне обыкновенный и ростом куда меньше, чем он сам.

– Привет, – прошептал мужик, когда они дошли уже до калитки. – Это ты – гость Лизаветы?

– Я, – признался Никита. – А что?

– Да нет, ничего… Слушай, ну как мне эту гадость одолеть, а?

– Какую?

– Да пьянку, чтоб ей пусто было! Вот и хочу бросить пить, а – никак! Не могу! И уж который раз в это клятое зеркало заглядываю, все думаю – может, изменилось наконец мое естество, – и нет! Не меняется, чтоб ему пусто было!

– Надо же, – сочувственно пробормотал Никита. – А что ты там видишь?

– Бутылку! Чего делать-то?

Никита наконец понял, что мужик всерьез просит у него совета. Но почему-то не удивился этому. Просто он не знал, что порекомендовать бедолаге.

– А чего ты вообще хочешь от жизни? – спросил он, не особо задумываясь, лишь бы не молчать.

– Ну, я-то хочу много чего, – важно ответил мужик. – Я в душе художник. А рисовать не умею. И не знаю, как выразить красоту природы. Вот хочется, чтобы другие увидели то, что я вижу, – а показать не умею!

– В наше время рисовать не обязательно, – усмехнулся Никита. Уж в этом-то он отлично разбирался. – Купи фотоаппарат, вот тебе и все дела. И каждый увидит то, что видишь ты. На фотографии. Но сразу могу предупредить: большинство людей красоту не рассмотрит даже в упор, как ни тычь их в нее носом.

Мужик ошалело уставился на столичного журналиста, а потом вдруг охнул и со всех ног припустил куда-то в темноту. Никита проводил его веселым взглядом и хотел уже вернуться во двор, но тут откуда-то возник другой мужик, с фонарем в руке, и тихо спросил:

– Там есть кто?

– Не знаю, – ответил Никита. – Вроде бы нет. А фонарь зачем?

– Ну, ты даешь, – хмыкнул мужик. – Ты чего, не знаешь, что ли?

– Не знаю.

– Тут, понимаешь, обязательно фонарик нужен, чтобы отражение увидеть! Без фонарика ничего не выйдет.

– А свечка не сгодится? – спросил Никита.

– Нет, – серьезно ответил мужик. – Свечка тебя самого осветит, и сразу исказит и реальность зеркала, и смысл отражения.

И он бесшумно пошел ко входу в дом. Глянув на ноги нового посетителя, Никита увидел, что тот бос. Ни фига себе, подумал он, ну и народ тут, не просто по ночам бродит, чтобы собственный характер познать, а еще и босиком! Впрочем, он и сам не обут…

Надо фонарик найти, тут же решил он. Очень интересно, какую константу покажет ему зеркало.

Он вернулся в кухню и стал шарить по ящикам стола и по шкафчикам, надеясь отыскать фонарь. Но фонаря не находилось. Из комнаты, дверь в которую была приоткрыта, донесся тихий стон – похоже, мужику не шибко понравилось то, что он увидел. Никита замер. Вроде бы нехорошо тут стоять – он как бы подслушивает нечто абсолютно интимное… но ведь Лиза-дубль из своей спальни тоже все слышит… ну, это другое дело, Елизавете Второй местные наверняка доверяют безоглядно, а он тут чужак…

Мужик вышел в кухню, и Никита поразился его дикому виду. Темно-каштановые волосы мужика были всклокочены, глаза выпучились, губы обвисли… он сделал шаг, другой, уронил включенный фонарь – и, ощупью найдя выход, исчез.

Никита подобрал фонарик, пощелкал кнопкой, включая и выключая лампочку и думая, стоит ли ему связываться с этой фантасмагорией… а вдруг и он увидит что-нибудь такое, что выведет его из равновесия на всю оставшуюся жизнь… ну и плевать. Пусть так. Зато знать будет.

Он вошел в комнату, едва заметно освещенную слабыми следами света, сочившегося с полутемной кухни, подошел к зеркалу (подумав о том, что к судьбоносному стеклу, наверное, и нельзя подходить в обуви, несущей на себе следы земли и земного) и, включив фонарь, направил луч на свое отражение.

Он успел только мельком заметить желтое колесо вроде тележного, – и в ту же секунду зеркало звонко лопнуло и в одну секунду высыпалось из рамы мелкой крошкой, завалив его босые ноги холодом битого стекла.

Ошеломленный, он смотрел на пустую овальную раму, и тут до его сознания донесся голос Елизаветы Второй:

– Вот оно и выполнило свою задачу.

– Что ты хочешь этим сказать? – повернулся он к ней.

Лиза– дубль, полностью одетая и бодрая, словно бы и не ложившаяся спать, стояла в дверях маленькой комнаты, куда он до сих пор даже не заглядывал. За спиной девушки виднелась лишь темнота, черная, густая.

– Только то, что сказала.

– А, кончилось наконец наше волшебное зеркальце! – послышался из кухни голос милой Наташеньки. – Вот и хорошо. Давайте чай пить.